В среду. Ты ведь знаешь, что легче тому, кто ушел из жизни, чем тому, кто остается. Мы с Клио это испытали, когда потеряли Джастина.
Фрэнсис захотелось приблизиться к отцу, дотронуться до него, вложив в этот жест вновь вспыхнувшую нежность к старику, но бодрый девичий голосок нарушил их уединение. Веснушчатая девица в уж слишком вызывающе обтягивающей ее округлости медицинской форме возникла из сумрака с подносом. Запах горячих тостов и куриного бульона сопровождал ее появление.
– Куда же подевался мой пациент? Я его обыскалась наверху, а он, такой прыткий, оказывается, уже здесь. Не пора ли подкрепиться? А вы, должно быть, Фрэнсис Пратт?
У молодой медсестры был явный ирландский акцент.
– Меня зовут Мэри. Я замещаю Лили. У нее сегодня выходной, но она им не воспользовалась, а поехала в город исполнять кое-какие поручения. Нам теперь прибавилось хлопот на ближайшие дни, но мы очень скорбим по миссис Пратт. Мистер Пратт обычно кушает у себя наверху, но раз вы здесь… – Она опустила поднос на столик, с которого Фрэнсис поспешно убрала свой блокнот. – Угощайтесь, пожалуйста. Тут с лихвой хватит на двоих. А я быстренько принесу вам прибор.
– Нет, спасибо, не утруждайте себя, – остановила ее порыв Фрэнсис.
– Как хотите. – Мэри взяла поднос и примостила его на коленях у Ричарда, проверила тормоза на его кресле и убрала упавшую на лоб прядь.
– Мне остаться с вами, пока вы кушаете?
Ричард движением головы указал ей в сторону лестницы. Мэри послушно проследовала мелкими шажками по мраморному полу в мягких тапочках на резиновой подошве. Ричард не притрагивался к еде, только смотрел на нее. Фрэнсис тоже, словно загипнотизированная, уставилась на блюдце с ломтиками сыра, на вареный картофель, румяные тосты и чашку куриного бульона, от которой поднимался пар.
О чем ей говорить с отцом? О еде? Может быть, ей следовало разделить с ним трапезу?
– Почему ты не вышла замуж за Пьетро?
Вопрос отца грянул как неожиданный выстрел, и пуля точно попала в цель. Фрэнсис даже задохнулась и не нашлась сразу что ответить.
Семь лет прошло после их окончательного разрыва. Пьетро настаивал на ее переходе в католичество, твердил о незыблемости уз, которые накладывает на семейную пару церковный брак. А она выскользнула как-то голышом из постели, наспех оделась и удрала куда-то, где ее никто не ждал, не согревал теплом… кроме разве парочки любимых собак.
– Это давняя история. Зачем ворошить прошлое? – ответила она отцу.
– Мне всегда было интересно – почему?
«А ты хоть однажды спросил меня об этом?» – захотелось крикнуть Фрэнсис, но она сдержалась.
– Он был слишком ревностный католик? – настаивал непонятно зачем отец.
Может, в самом деле лучше, что отец отвлекся от темы похорон и занялся чуть ли не археологическими исследованиями в прошлом своей старшей дочери? Даже его речь стала внятней, хотя все произнесенные слова разделялись мучительно долгими паузами.
– Можно сказать, что мы просто не очень-то подходили друг другу, – нашла самое нейтральное объяснение Фрэнсис.
– Пьетро несколько раз намекал – такое у меня, по крайней мере, сложилось впечатление, – что религия была причиной вашего разрыва. Так ли?
Фрэнсис молчала, не зная, что ответить.
– Надеюсь, он ничем не оскорбил тебя, не сделал тебе больно? – продолжал ронять слова отец. – Я никогда и никому не позволил бы причинить моим дочерям боль.
В том, что он выбрал этот момент для излияния своих отцовских чувств, уже была горькая ирония. Фрэнсис показалось, будто ее ударили в самое болезненное место, причем неожиданно и подло. Ричард ни разу не удосужился объяснить девочкам, почему Клио так бездушно обращается с ними. Им оставалось только гадать, знает ли о чем-либо их отец или витает где-то в облаках. В поисках ответа Фрэнсис еще ребенком сочинила воображаемый откровенный разговор с отцом. Теперь он всплыл в ее памяти почти дословно.
«– Я хочу, чтобы ты знала, Фрэнсис, – то, что я женился на другой женщине, не избавляет меня от обязанностей по отношению к вам, моим дочуркам. Я по-прежнему вас люблю, а, может быть, даже еще крепче. Это твой родной дом. Вы с Блэр всегда найдете здесь и кров, и тепло, и ласку.
– Но почему Клио ненавидит нас?
– Это не так. Пойми, быть мачехой очень нелегко. Она вам не родная мать и все время ощущает, что вы ее сравниваете… с другой женщиной. Она видит в вас угрозу себе, опасаясь, что вы можете порвать те ниточки, что связали ее и меня, боится, что я вернусь к той женщине, которая вас родила. Не уверен, что ты поймешь меня правильно, но когда-нибудь в будущем тебе станет ясно, какие чувства испытывает Клио. Ты на своем опыте узнаешь, насколько все люди несовершенны, и если поступают иногда плохо и во вред другим, это не значит, что они действуют с умыслом. Клио вовсе не жестокая и не злая. Мы с Клио говорили на эту тему. Она тоже сожалеет и постарается относиться к вам добрее. Все изменится, я обещаю. Дай мне обнять тебя, любимая моя дочурка…»
Этот диалог так и остался воображаемым. Фрэнсис ни разу не осмелилась приступить к отцу с таким разговором. В отличие от младшей сестры, которая в этом смысле была более требовательна, Фрэнсис, хоть и относилась к отцу с обожанием, всегда держалась чуть в стороне. И сейчас она стеснялась той внезапной откровенности, которую отец проявил в этой тягостной для нее беседе. Она вновь сделала попытку сменить тему:
– У Клио были проблемы со здоровьем? Ричард отрицательно покачал головой.
– Она принимала какие-нибудь лекарства?
– Она была сильной женщиной. Вряд ли кому-нибудь было по силам вынести то, что пришло пережить ей.
– Что ты имеешь в виду?
– Ей досталось в удел столько горя. Моя болезнь, моя беспомощность лишь переполнили чашу. Она не была готова к наступлению старости, такому преждевременному для нее. А я вроде бы тянул ее за собой в старость.
У Фрэнсис вертелось на языке многое, что она хотела бы высказать отцу, но внезапно его тело вздрогнуло в конвульсиях, плечи и руки мелко затряслись. Разумеется, столько эмоций и такое напряжение, которые пришлось ему пережить в последние часы, исчерпали весь его запас энергии. Он судорожно вцепился пальцами в ручки кресла, чтобы унять дрожь. Фрэнсис хотела позвать Мэри, но потом решила, что вмешательство профессиональной сиделки не смогло бы облегчить приступ отчаяния, охвативший мужчину, скорбящего по своей супруге. И никакие таблетки тут не помогут.
Фрэнсис всегда желала понять суть отношений отца с Клио, выяснить, чем была сцементирована крепость их связи. Ее воображению не дано было проникнуть в ту таинственную сферу, где две абсолютно разные личности теряют свою обособленность и сливаются в единое целое и начинают думать и поступать, будто один человек.
После паузы, показавшейся Фрэнсис невероятно долгой, Ричард снова заговорил, словно прочитав ее мысли:
– Супружество – драгоценный дар. Мне жаль, что ты отвергаешь его.
– Тебе незачем меня жалеть. Это совсем не то, что я желаю себе в жизни, – беззастенчиво солгала Фрэнсис и тут же добавила, напустив на себя озабоченный вид: – Пожалуй, мне пора заняться делами. У нас не так много времени.
– Да, времени немного, – согласился Ричард, а когда она, встав и наклонившись к нему, дотронулась до его плеча, он едва слышно произнес: – Несправедливо это… Ведь я должен был уйти из жизни первым.
Трудно было найти подходящие слова, чтобы ему возразить. Поэтому Фрэнсис промолчала, притворившись, что не расслышала.
Раскачиваясь в поскрипывающей качалке, Фрэнсис бездумно следила, как язычки пламени трепещут в разномастных керосиновых фонарях, хаотично размещенных по маленькому саду. День прошел как-то незаметно, в пустых хлопотах. Переговоры по поводу убранства церкви в день поминальной службы и доставки цветов оказались неожиданно затяжными. Она не имела точных указаний от отца ни по этому вопросу, ни о предельной сумме расходов и поэтому действовала наобум, к чему не привыкла.
После тягостного дня она немного развеялась, совершив пробежку вдоль пляжа, чтобы ее тело ощутило ту же усталость, что и голова.
Теперь, убаюкивая себя равномерными движениями скрипучей качалки и рассматривая созданный руками матери садик, впитывая в себя мягкую тьму со всполохами фитилей керосиновых ламп, словно близких и далеких светлячков, она приводила в порядок свои мысли.
Клио, разумеется, занимала в ее размышлениях господствующее место, как бы ей ни хотелось отодвинуть недавнее грустное событие куда-нибудь назад, в подвалы сознания. Она вспоминала о ней равнодушно, без жалости и без злорадства по поводу ее кончины. Просто назойливо лезли на ум какие-то детали из прошлого, совсем незначительные, где Клио оборачивалась все время иными гранями, и определить свое отношение к ней было невозможно.
– Ты так совсем доломаешь мою качалку. К своему дню рождения я куплю себе новую, а эту отправлю в сарай.
Появилась Аурелия с подносом, заставленным аппетитными закусками, купленными в вегетарианском ресторане, где готовили вкусные блюда из того, что произрастало на почве Лонг-Айленда.
– Я хочу немного скрасить твой однообразный рацион.
– Спасибо, я не голодна, – произнесла Фрэнсис автоматически, как десятки раз за многие годы прежде, и тут же пожалела, увидев на лице матери разочарование, впрочем, мгновенно спрятанное.
– А как насчет чего-нибудь выпить? – предложила Аурелия.
– Я не откажусь от стаканчика вина, если ты предложишь, но лучше бы ты захватила бутылку из холодильника и присоединилась ко мне.
Аурелия улыбнулась, обнажив безукоризненно белые зубы. Она поставила поднос на перила веранды и развела руками.
– Ночи так светлы в это время, а мы почти соседи. Хорошо, что ты навестила меня. Тебе ведь не трудно прокатиться с десяток миль по пустой дороге и навестить свою мать?
«А почему бы и нет?» Мысль была настолько проста, что Фрэнсис стало стыдно. Неужели ей, взрослой женщине, она не пришла бы в голову без материнской подсказки?
Аурелия снова исчезла в глубине своего маленького домика и возилась там достаточно долго, а Фрэнсис, стоя на веранде и слушая, как звякают тарелки, открывается и закрывается холодильник, как откупоривается штопором бутылка вина, ощущала себя случайной гостьей в доме матери.
Аурелия вернулась с бокалами, тарелками и приборами, с бутылкой калифорнийского сухого белого. Налив полные бокалы, она сказала:
– В данных обстоятельствах нам, как я предполагаю, лучше выпить без тоста. Но все-таки пожелаем Клио почить в мире. – Она пригубила вино. – А как твой отец воспринял все это?
– Не могу сказать.
– Да? Но ты же у него побывала?
– Он сосредоточился на организации похорон. Смерть Клио вернула его к воспоминаниям о гибели Джастина. Конечно, радости тут мало.
– А ты знаешь, как он поступит? – спросила Аурелия.
– Поступит? – Фрэнсис не поняла смысла вопроса. Отец был не способен совершать какие-либо поступки. Она сомневалась, что он вообще задумывается о каком-то будущем. Просуществовать бы хоть еще один, завтрашний день, и этого достаточно.
– Я хотела сказать, останется ли он в этом доме?
– Конечно. Все его воспоминания живут там. Это его дом.
– У меня тоже связаны с этим домом свои воспоминания.
Фрэнсис с раскаянием подумала, что многие годы никак не связывает свою мать с фамильным поместьем Праттов. А ведь она была там когда-то хозяйкой и туда привозила дочерей после их появления на свет. Никакие новации и пристройки не могли затушевать тот факт, что именно она с Ричардом переступила порог этого дома, как только было закончено его строительство.
Что же чувствовала ее мать сейчас, когда место хозяйки дома освободилось? Лицо Аурелии не выражало ничего, за что могла бы уцепиться ее дочь, считающая себя проницательной особой. Аурелия как была, так и оставалась красивой женщиной, только с годами мелкие морщины избороздили бронзовую от загара кожу на лице, и давно поседевшие волосы слегка поредели. Да и глаза, раньше лучистые, словно бы ушли в глубь глазниц.
– В твоем ведомстве знают, отчего она умерла? – спросила Аурелия.
– Рано делать выводы. Сейчас праздник, выходные дни…
– И все же о чем говорят?
– Очевидно, сердечный приступ.
– Ты в это веришь?
– Почему бы и нет? – Фрэнсис устроилась поудобней на стуле и с жадностью отпила холодного «Пино-Гри», которым угостила ее мать.
Аурелия улыбнулась мягко, сочувственно.
– Бьюсь об заклад, что у тебя что-то свербит в душе. Такие профессионалы, как ты, не могут так легко уверовать в естественную смерть. Правда?
– Папа сказал, что Клио никогда не жаловалась на здоровье. Да и для всех знакомых ее внезапная кончина была полной неожиданностью.
– А он точно знал, что она не была ничем больна?
– Я принимаю это на веру.
– Будь аккуратна в таких случаях. Жизнь не так проста, и ничего нельзя принимать на веру. Впрочем, какое мне дело до Клио! А моих советов насчет твоей работы ты все равно не послушаешь.
В голосе матери не было обиды, но все равно Фрэнсис стало неловко за пренебрежение к тому, что ей было так дорого в детстве и в ранней юности, а потом было отброшено ради иллюзорных мечтаний о полной самостоятельности. Аурелия, казалось, утеряла интерес к продолжению разговора. Заново наполнив стаканы прохладным вином, она молчала, вглядываясь в свой окутанный сумраком садик, и вроде бы наслаждалась тишиной и покоем.
– А папа когда-нибудь говорил с тобой о Клио? – вдруг пришло на ум спросить Фрэнсис.
Аурелия усмехнулась:
– Никогда. Нет, впрочем, однажды мы говорили о ней. После их первой встречи. Он что-то бормотал о какой-то слишком молодой для него женщине, об испытываемом им к ней уважении и о надежде встречаться с ней в будущем, хотя его возраст будет для этого препятствием. Их познакомили супруги Ван Фюрст, если мне не изменяет память. Потом Ричард о ней уже не упоминал вплоть до объявления о назначенной свадьбе. Тогда он по телефону осведомился о моих чувствах по этому поводу.
– Неужели?
– Именно так. Мы были в разводе уже достаточно долго. Ричард был вправе выбирать себе жену, какую пожелает, но все-таки обеспокоился тем, как я к этому отнесусь.
– И что ты ему сказала?
– А что я могла сказать? Сама подумай. Я ответила, что рада, раз он нашел наконец свое счастье, и поздравила.
– И благословила их брак?
– А как иначе? Я не хотела портить ему жизнь ни тогда, когда уходила от него, ни после разрыва. Наш брак, в конце концов, не получился, но не из-за того, что Ричард был плохим мужем.
– А потом о Клио вы больше не говорили? Ведь вы же не жили с папой на разных полюсах земли. Вы же регулярно встречались.
– Конечно. Большей частью мы говорили о вас, наших девочках, о том, посылать ли вас в летние лагеря, где вам лучше учиться, в Нью-Йорке или здесь, причем мы редко расходились во мнениях. Пару раз я ему намекала на то, что Клио слишком жестоко относится к вам, но он мои намеки не воспринимал.
– А ты не настаивала? Почему?
– Потому, что это была глухая стена, в которую биться бесполезно. Я помнила наизусть каждую твою жалобу на мачеху – а ты уже тогда отлично могла сформулировать свои претензии, почти как взрослая. Но ваши конфликты с мачехой по поводу нижнего белья или ваших нарядов для детских праздников вряд ли могли взволновать Ричарда.
Таких мелких, но весьма болезненных конфликтов случалось множество на протяжении коротких месяцев их общения с мачехой, но разве сейчас время вспоминать о них и требовать ответа от родной матери, почему та не потребовала от отца защитить своих дочерей? Какая мелочность, какая сентиментальность! Фрэнсис стало стыдно за себя, за такие свои мысли.
– Но ты не думай, что я вас не защищала, не откликалась на каждую вашу жалобу, не высказывала ее вашему отцу, пусть другими словами, но так, чтобы смысл все равно был ему ясен.
– И что?
– Любовь к Клио была вроде затычки в его ушах. – Аурелия осушила свой стакан и вновь взялась за бутылку, в которой оставалось совсем на донышке. – Мне неудобно говорить о покойной плохо, но и хорошего сказать нечего. Поэтому будем соблюдать мудрое, старинное правило – лучше помолчим и молча выпьем, – добавила она, подмигнув дочери, словно веселая разбитная подружка.
Понедельник, 6 июля
Скотт Бендлетон, известный в адвокатских кругах под прозвищем Тянучка, худенький миниатюрный человечек, обладающий, однако, глоткой, способной извергать громогласные звуки на протяжении многих часов, заканчивал свою речь. Его подзащитный, Уильям Говард Эвери-третий, отпрыск богатейшего семейства, а ныне ординарный мошенник, задремал, хотя находился в непосредственной близости от этого вдохновляемого высокой повременной оплатой громкоговорителя. Фрэнсис отделяло от Тянучки расстояние больше десяти футов, но все равно ее барабанные перепонки невыносимо страдали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42