Она стояла на пороге, не смея зайти в кабинет. Это была не ее обязанность – приносить мне в кабинет завтрак, и она не знала, можно ли ей войти или же достаточно подать поднос с порога.
– А почему ты? – спросил я и только сейчас заметил, что глаза девочки красные и полны слез.
Если бы я был ниже, то наши взгляды встретились бы. Сейчас она видела перед собой лишь плоский круглый камень с дыркой посредине – «куриный бог» – на золотой цепочке, висящий на моей шее.
– Не садите его в милицию, – сглатывая, произнесла Рита.
– Что? – не понял я.
– Не надо на него заявлять, – повторила она.
Поднос в ее руках накренился, из-под салфетки показался носик чайника. Я едва успел подхватить поднос, иначе мой завтрак оказался бы на полу.
– Зайди! – сказал я, ногой захлопывая за спиной Риты дверь. – Сядь!
Она была самым слабым звеном – во всяком случае, так мне показалось. Но то, что звеном, – в этом я не сомневался. Рита просила то же, что и Марина, только не настойчиво, словно против своей воли выполняла чью-то просьбу. Это было не просто подозрительно. Это было уже смешно! Все, кто окружал меня в гостинице, участвовали в каком-то заговоре, в какой-то дьявольской игре, а я до сих пор не мог постичь ее правил.
Девочка продолжала стоять. Она испугалась того, что я предложил ей сесть – это предполагало долгий и серьезный разговор. Я накинул на плечи белую рубашку, чтобы не стеснять ее голым торсом и золотой цепью с дырявым камешком, вплотную подошел к Рите и взял ее за плечи.
– Кто велел тебе просить меня об этом?
Она промолчала. Я, не контролируя, крепче сжал ее руки и, кажется, сделал ей больно.
– Почему Сашка не пришел?
– Отпустите меня, – взмолилась она.
– Почему ты боишься милиции? Чего ты боишься?
– Я ничего не боюсь! – всхлипнула Рита. – Сашка ни в чем не виноват!
– Что он делал в номере профессора?
– Не знаю. Не отдавайте его в милицию, пожалуйста, оставьте его в покое!
– Да замолчи ты! – прикрикнул я, отпуская Риту. – Никто не собирается отдавать его в милицию. Я только хочу знать, какого черта он делал в номере профессора?
– Не знаю, не знаю, – бормотала Рита, спиной пятясь к двери. Я смотрел на нее, как на орешек, который не смог ни раскусить, ни раздавить ногой, ни разбить кувалдой. В такие моменты самое главное – вовремя остановиться и не бросить на орешек танковую бригаду, попутно сметая мою гостиницу вместе с побережьем.
– Ну, знаешь ли, – прошептал я, потрясенный собственным бессилием. – Так можно сорвать самые железные нервы. Так можно довести человека до психушки. Вы что, сговорились?
Рита, глотая слезы, отрицательно качала головой и все пятилась к выходу. Я едва сдержался, чтобы не наговорить ей грубостей. «Самое слабое звено» оказалось таким же крепким, как и все остальные, и я ничего не смог сделать, чтобы вклиниться, ухватиться за конец цепи и начать ее раскручивать.
Причесываясь на ходу, я спустился в кафе. Сашка, сидящий у стойки, вскочил при моем появлении, а Рита, ссутулившись и часто перебирая ногами, словно пародируя старушку, нырнула в посудомоечную. Несколько томительных мгновений я и официант смотрели друг другу в глаза. Ему было несложно выдержать мой взгляд – он прятал себя за стеклами черных очков.
– Кирилл Андреевич, – сказал Сашка негромко. – Я бы хотел… Я должен вам сказать…
Он оглянулся, сделав быстрое движение головой, словно водитель на скорости глянул в боковое зеркало. По дворику, растягивая резиновый эспандер, энергично прохаживался Курахов и, кажется, изо всех сил прислушивался к нам.
– Говори, я слушаю, – поторопил я, чувствуя, что мое дело вот-вот тронется с мертвой точки.
– Не сейчас, – еще тише произнес Сашка, каменея, будто короткие взгляды профессора секли его плетью. – Никто не должен знать…
– Что ты хочешь сказать? – пытал я, стараясь вытянуть из официанта хоть что-то. – О ком?
– Потом, – поморщившись, одними губами произнес Сашка и, как за крепостной стеной, быстро спрятался за стойкой.
– Доброе утро, господин директор! – приветствовал меня Курахов, когда я вышел во двор. – На вашем лице заметно одухотворенное выражение. По-моему, вы стоите на пороге величайшего открытия. Я прав?
Он говорил так, чтобы было понятно только нам двоим. Его интересовало, пришел ли я к какому-нибудь выводу после нашего полуночного разговора. Он полагал, что я, уподобляясь знаменитому герою Конан Дойла, посвятил остаток ночи дедуктивному методу мышления.
– Я стою на пороге нервного срыва, – ответил я профессору.
– Бросьте! – махнул он рукой. – Нервных срывов не бывает вовсе. За этим термином стоит лень или осознание собственной никчемности. Не думаю, что за остаток ночи вы пришли к такому печальному итогу.
Я рисковал утонуть в словесной пучине. Профессор, как я уже понял, был большой любитель витийствовать. Широко расставив ноги, он насиловал эспандер, и мышцы лица от напряжения стягивались к затылку, отчего обнажались зубы.
– Превосходное упражнение, – прокомментировал он свое занятие. – Лечит, в буквальном смысле слова, все. От банального остеохондроза до умственной слабости.
– Вы на что-то жалуетесь? – гадко, но к месту пошутил я.
– Только вскрытие покажет, чем я болел при жизни. Но субъективные ощущения – как в тридцать лет.
– Вам можно позавидовать.
– Никогда и никому не завидуйте, господин директор, – назидательно произнес профессор, забрасывая эспандер на шею и вытирая взмокший лоб черным китайским полотенцем. – Зависть минимум на тридцать процентов укорачивает жизнь человека… Вы далеко собрались? Вам составить компанию?
– Мне предстоит прескучнейшее занятие, – ответил я профессору и состроил постное лицо.
– Воля ваша, воля ваша, – поспешил поставить точку на своем предложении Курахов.
Я улучил момент, когда Сашка повернулся к нам спиной и принялся расставлять на полке чистые стаканы, шагнул к профессору и тихо сказал:
– Постарайтесь до моего прихода оставаться здесь. Вы мне можете понадобиться.
Профессор, оставаясь неподвижным и выпятив губы, будто смакуя мои слова на вкус, вопросительно и в то же время с лукавинкой смотрел на меня, словно хотел спросить: «А что это вы задумали и почему с таким загадочным видом?»
Мой вид, наверное, в самом деле был многообещающим, хотя я даже предположить не мог, о чем мне собирается рассказать Сашка.
Глава 16
Я тупо смотрел на пустынный берег и узкую полоску коричневых водорослей, на которые накатывали тихие волны, мгновенно впитываясь в них, как в губку. Санитар, стоящий позади капитана, закурил какую-то зверскую сигарету, испускающую ядовито-зловонный дым.
– Место не перепутали? – спросил капитан, отходя подальше от санитара.
– Нет, – ответил я и, чтобы милиционер не сомневался в моем ответе, поднялся по тропе на край обрыва, откуда хорошо просматривался весь заповедный берег. – Здесь она лежала! – крикнул я сверху. – Ошибка исключена!
Когда я спустился, санитар сидел в тени валуна, а капитан с задумчивым видом ходил по водорослям, глядя под ноги. Водоросли пружинили под ним, словно скрученная в рулон рыболовецкая сеть, из-под ботинок взлетали тучи дрозофилок.
– Когда они утонули? – спросил капитан, когда я подошел к нему.
Протокол нашего разговора никто не вел, но тем не менее я не стал отвечать на некорректный вопрос.
– Не знаю, утонули ли они вообще. Я этого не видел и не могу утверждать.
Милиционер усмехнулся:
– Ну, частный сыщик! Такой умный, что меня сейчас икота задушит. Я спрашиваю, когда они нырнули под воду?
– Приблизительно в полдень.
– А почему сразу не сообщил о случившемся?
– Я был уверен, что молодые люди просто дали деру. Они мне задолжали, и у них была причина расстаться со мной не простившись.
– И ты даже не попытался найти их? Развернул лодку и спокойно уплыл?
Капитан остановился и посмотрел на меня. Хорошо поставленный профессиональный взгляд милиционера – это когда не можешь понять, верит он тебе или нет, сочувствует или же бесстрастно загоняет в угол, где ты непременно вскинешь лапки кверху.
– Я пытался их найти, – ответил я. – Правда, акваланг мой был неисправен, но я достаточно хорошо ныряю без снаряжения.
– И как же получилось, что днем, при свете, ты не смог найти утопленницу, а ночью нашел?
– Этого я тоже не могу понять.
Капитан снова пошел по берегу.
– Странно, – произнес он. – Кому она могла понадобиться, правда?
– Правда, – согласился я. – Утопленница вряд ли кому может пригодиться. Живая девушка – дело совсем другое.
Странно было то, что я еще позволял себе шутить.
– А ты уверен, – медленно произнес капитан, – что она была мертва?
– Но я видел ее лицо! – ответил я.
– А если предположить, что это был макияж? Маска?
– Живой человек даже с макияжем должен чем-то дышать под водой.
– Ты же сам сказал, что девушка держала загубник во рту.
– Да, она его держала. Но мембрана легочника была порвана.
– Ну и что? – с несгибаемым упорством ответил капитан. – На вдохе можно закрывать отверстия легочника ладонью, а на выдохе – открывать.
– Но она не шевелилась! – продолжал я атаковать капитана.
– При тебе не шевелилась, а до тебя, наблюдая за лучом фонаря, шевелилась и спокойно дышала. Сколько времени она находилась под водой с того момента, как ты оказался с ней рядом?
– Минуту. От силы – полторы.
– Разве на полторы минуты трудно задержать дыхание?
Я устал от него. Капитан изо всех сил старался показать мне, что я, как частный детектив, ничтожество, что в сравнении с ним я безнадежный тупица, потому как Ольга и Олег вовсе не утонули, а просто разыграли меня, идиота.
– Значит, занимался частным сыском? – спросил он.
– К несчастью, да.
– Не своим делом занимался! Тебе ясно?
– Я вас понял. Нет трупа – нет проблем.
– Что? – Капитан вытянул в мою сторону свой длинный нос. – У нас вся служба связана с проблемами, и милиции их бояться – все равно что летчику своего самолета. Где труп? Кто, кроме тебя, его видел? На каком основании я буду возбуждать уголовное дело? Ложный вызов это называется. Умышленное отвлекание сотрудника милиции от своих служебных обязанностей. Ясно, частный детектив?
– Значит, вы мне не верите? – уточнил я, чувствуя почти что облегчение.
– Вот когда я буду располагать доказательствами того, что сегодня ночью ты нашел труп девушки, тогда, может быть, я тебе поверю.
У всех, кто меня окружает, странное и неординарное поведение, подумал я, провожая взглядом капитана. В том числе и у тебя, длинноносый.
– Э-э, командир! – позвал меня санитар, когда милиционер поднялся на обрыв и сел в «уазик». – А кто мне платить будет за ложный вызов? Пушкин?
* * *
В бытность, когда я возглавлял частное агентство «Арго» и с неугомонностью эрудита, кидающегося на всякую газету с кроссвордом, брался за любые уголовные преступления, подчас мешая милиции и раздражая ФСБ, то каждый раз убеждался в одной истине: преступление есть произведение криминального искусства, а значит, оно по-своему отвечает законам логики и криминальной красоты (да простят меня эстеты за этот термин!). Есть бездарные преступления, «сляпанные» патологическими мизантропами либо в результате эмоционального порыва, или под воздействием наркотиков и алкоголя, но есть и талантливые преступления, где каждый шаг продуман до деталей, по-своему красив и гармоничен. Я встречался со всякими. Но эта белиберда, с которой уже сутки переплелась моя жизнь, не входила ни в какую категорию. С одной стороны, было видно, что в поступках преступника есть замысел и расчет, а с другой – не проглядывалось никакой логики.
Если предположить, что преступник был полным идиотом и ради банальной «обчистки» гостиничных номеров предварительно убивал жильцов, то почему он покусился на жизнь Марины, обойдя стороной профессора, номер которого надумал посетить? Следуя этой же логике, надо было исключить из числа злоумышленников, которые могли надрезать мембраны, Марину, несчастных молодоженов и профессора, который тоже стал жертвой преступления. Таким образом испортить акваланги теоретически могли трое: Сашка, Рита и священник.
Отец Агап жил у меня достаточно долго и, будь он нечист на руку, обязательно бы засветился, так как беспрепятственно мог зайти в гостиницу, в кулинарный цех и за стойку бара, где совсем нетрудно запустить руку в кассовую коробку. Но этого ни разу не было.
Рита слишком молода, слишком неопытна, и она не поднималась на второй этаж гостиницы, где накануне плавания были выставлены акваланги. У посудомойки, кем она была до вчерашнего дня, заходить туда не было никакой необходимости.
Оставался Сашка. На официанте, кроме того, «висело» ночное посещение профессорского номера. Это можно было бы объяснить попыткой незаметно убрать случайно оставшиеся после дневного погрома улики. Но мог ли он желать смерти четверых людей? Что могло подтолкнуть двадцатилетнего парня на столь тяжкое преступление?
Милиция, на которую я уповал, зафиксировала ложный вызов. Труп Ольги, который я вытащил ночью из воды, бесследно исчез, словно утопленница была плодом моего воображения. Выходит, что убийца уничтожил главную улику преступления – свою жертву. Но как он узнал, что я выволок покойницу на берег? Там меня видел только профессор. Что ж получается?..
Словом, всю дорогу до дома я лишь ставил перед собой вопросы. Их набралось столько, что если бы отвечать на каждый в течение пяти минут, то мой монолог продлился бы до обеда. К сожалению, у меня не было ответа даже на один из них, и я перестал набивать сознание крючковатыми идолами, набрался терпения и участил шаги. Сашка обещал сказать мне нечто интересное, и во мне теплилась надежда, что с этого момента мой заржавелый частный сыск сдвинется с места.
Я подошел к дому ровно в девять, к началу завтрака, и потому меня удивило, что Рита сидит за столиком соседнего открытого кафе – кафе конкурентов – с пластиковым стаканчиком в руке. В это время она обязана была находиться за стойкой бара и готовить «кофе по-восточному». Если девочка уже на второй день после назначения барменшей позволяла себе такие вольности, то что можно было ожидать от нее через неделю?
– Рита! – позвал я.
Она отреагировала как-то странно: медленно повернула голову в мою сторону. В лучах солнца блеснули ее карие глаза. Девочка отвернулась и пригубила стакан.
Теперь я по-настоящему пожалел о своем скоропалительном решении назначить ее вместо Анны. Рита пребывала в том трудном возрасте, когда конфликты со взрослыми достигают апогея. Она явно за что-то обиделась на меня. Может быть, проследила, как я ходил в милицию, и решила, что я подал заявление на Сашку?
Первое желание – повернуться и скрыться за стальной калиткой своего хозяйства, а попозже отчитать девчонку как следует – тут же пропало, когда я заметил, что стакан в руке Риты дрожит, и дрожь настолько крупная, что на белый пластиковый стол проливается темно-вишневая жидкость. Бедолага была сильно взволнована. Она, наверное, накрутила себя, пока меня не было, и сейчас переживала что-то близкое к аффекту.
Я подошел к ней со спины, глядя на гладко расчесанные темные волосы и крупную заколку-ромашку, посаженную несимметрично справа. Кажется, эту китайскую поделку она купила на свою первую получку. Или Сашка ей подарил?
– В твоем баре вино ничуть не хуже, – сказал я. – К тому же ты сидишь у наших заклятых конкурентов.
Рита замерла, словно прислушивалась и боялась пропустить очень важные слова. Она выпрямилась, тонкие бретельки от сарафана впились в плечи. В пальцах щелкнул стаканчик.
– Пойдем! – Я коснулся ее локтя, но Рита отреагировала так, будто я ткнул ее раскаленным паяльником. Молниеносно отдернула руку, повернула искаженное болью лицо ко мне и судорожно кинула стаканчик мне в лицо.
– Ненавижу! – сдавленным голосом произнесла она. – Гадина!!
Теплый портвейн стекал по моим щекам и подбородку. Я провел ладонью по лицу и взглянул на нее. Казалось, что рука окрасилась кровью.
Я кинулся к калитке, ввалился во двор и тотчас увидел запавшие глаза отца Агапа.
– У нас беда, – сипло произнес он. – Сашка повесился…
И стал неистово креститься.
Глава 17
Я едва не снес плечом обитую жестью дверь. От удара содрогнулся каменный забор, отделяющий открытое кафе от хозяйственного дворика. Клумбу с цветами я пропахал, словно трактор, и вылетел к дровяному сараю, рядом с которым, скрытый грязно-желтой ширмой, стоял топчан отца Агапа. Все еще не веря в случившееся, я замер у пожарной лестницы, глядя на Сашку. Официант лежал на бетонном полу, у стены гостиничного корпуса, широко раскинув руки и поджав к животу колени. Его шею стягивала петля; кожа под веревкой сморщилась, словно клапан воздушного шарика под ниткой. Лицо несчастного было отвратительным: из открытого рта вывалился распухший фиолетовый язык, отчего казалось, что Сашка не смог проглотить какую-то гадость и подавился ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46