Прошло несколько недель, и они стали еще ближе друг другу. Тепло, которое она ощутила тогда, согревало ее все эти годы, и Салли, обхватив руками колени, сидела и вспоминала. О, все было так чудесно – любовь и счастье, и чувство защищенности – все вместе. Она впервые поняла, что защищена любовью, которой никогда раньше не ведала, – любовью человека, который никогда ее не предаст.
– Салли? – голос Гарриет ворвался в ее воспоминания, и она взглянула на девушку, словно возвратилась издалека.
– Да?
– Извини, но ты так и не рассказала мне, что случилось… А я должна знать.
– Да, да, я думаю, тебе следует знать. Ну, как я уже сказала, я влюбилась в твоего отца и, полагаю, он тоже полюбил меня. Нам, конечно, приходилось скрывать наши отношения, чтобы люди не говорили, что это неприлично, потому что прошло слишком мало времени, но на самом деле все было не так. Он не стал меньше любить Полу, я это знала, и наши отношения не мешали его любви к ней. Но она погибла, а я была жива и была нужна ему. Лето подходило к концу – пора было возвращаться в Англию – у Марка начинался учебный год в подготовительном классе. Я с ужасом думала об отъезде. Но Хьюго попросил меня остаться. «Я потерял Полу, боюсь потерять и тебя», – сказал он. Я, конечно, осталась. Почему бы и нет? Так хотел Хьюго, да и тебе я тоже была нужна. Исчезновение Полы очень сильно повлияло на тебя, хотя она никогда не баловала тебя вниманием; может быть, тебе просто передалось отчаяние, которым были охвачены окружающие. Как бы то ни было, а я могла успокоить тебя, когда это не удавалось другим, и мне не хотелось оставлять тебя на попечении вереницы сменяющих друг друга нянь, особенно если вдруг у твоего отца снова начнется глубокая депрессия. Да и для Марка это было хорошо. Мне было нелегко растить его одной на свои скудные заработки – он прошел через руки разных женщин, присматривающих за детьми, побывал в дневных яслях, а впоследствии стал бы типичным ребенком работающей мамы с ключом от квартиры на шее, и ему пришлось бы обходиться без тех маленьких удовольствий, которые мать не могла ему обеспечить на свои заработанные деньги – а их, видит Бог, было не так уж много! Здесь, в Штатах, он мог пользоваться всеми преимуществами жизни в доме, который был полной чашей. А я? Ну, как я уже сказала, такого счастья я не испытывала никогда в жизни. Для меня, как говорится, все вокруг было голубым и розовым. И тут взорвалась эта бомба!
– Какая? – спросила Гарриет. У нее даже дыхание перехватило.
– Пришло письмо… из Италии. Оно было адресовано твоему отцу, но он в то время уехал в турне с новой коллекцией, и поэтому я его вскрыла. Поверишь ли, вскрывая письмо, я чувствовала физическое недомогание, как будто предчувствовала, что мой мир вот-вот рухнет.
– Оно было от мамы? – спросила Гарриет.
– Нет… о, нет. Я узнала бы ее почерк. Письмо было от какой-то сестры Марии-Терезы. Странно, не правда ли? Это имя врезалось мне в память. Я его никогда не забуду. Сестра Мария-Тереза.
– Кто это?
– Монахиня ордена, которому принадлежал небольшой приют на крошечном островке неподалеку от Сицилии. Очень необычный приют, надо сказать.
– Что же дальше?
– В письме говорилось, что Пола находится там. Она вовсе не погибла, осталась жива. – Салли замолчала. В глазах ее появился отсутствующий взгляд, как будто она снова впервые увидела то письмо, которое означало конец ее только что обретенного счастья.
Конечно, все было не так просто. Сначала ее захлестнула волна радости, оттого что сестра жива, хотя она и не вполне поверила этому. Потом, когда новость дошла до ее сознания, у нее появилась мысль, от которой она, к стыду своему, никак не могла отделаться. Ведь если Пола жива, то Хьюго отнюдь не свободен. Не только юридически, но и эмоционально. Салли с болью в сердце вынуждена была признать, что, как бы ни близки они стали с Хьюго, она никогда не сможет соперничать с Полой. Никто никогда не предпочел бы ее Поле. И уж, конечно, Хьюго, обожавший Полу, никогда не оставит ее ради Салли. У нее и сейчас мороз пробежал по коже, как и тогда, когда ее мечты на глазах обращались в пепел, и она, ненавидя себя за эгоизм, ничего не могла с этим поделать.
– Салли? – голос Гарриет снова вернул ее к действительности. – Что ты имеешь в виду? Мама была ранена во время взрыва, и ее выхаживали монахини?
– Не ранена, нет. Об этом ничего не говорилось.
– В таком случае, почему она оказалась в этом приюте? И почему никто не знал, что она там? Это было… сколько времени тогда прошло со дня взрыва? Несколько месяцев? Монахини наверняка сообщили обо всем властям.
– По-видимому, не сообщили. Они не знали, кто она такая.
– Но сообщение о взрыве, наверное, можно было прочитать во всех газетах?
– У них не было газет. Это очень маленький островок, оторванный от цивилизации, и они совсем не общаются с внешним миром.
Гарриет недоверчиво покачала головой:
– Если мама была жива и не ранена, то почему она не рассказала им, кто она? Почему сама не подала весточки о себе?
Салли некоторое время молчала. По ее лицу проскользнула тень, и она сжала руки, лежавшие на коленях. Потом посмотрела Гарриет прямо в глаза.
– Она не была ранена и не была больна в общепринятом смысле этого слова. Боюсь, что тебе придется узнать горькую правду дело в том, что у твоей матери была тяжелая форма психического расстройства.
Гарриет онемела от ужаса.
– Что ты сказала?
Салли нервно сглотнула, избавляясь от комка в горле. Ее глаза теперь светились сочувствием, смешанным со стыдом и смятением.
– Извини, но это правда. За некоторое время до случившегося у нее уже появились первые симптомы болезни, но никому и в голову не приходило, что все это так серьезно. Она уходила в себя, страдала паранойей, часто погружалась в депрессию – я сама наблюдала это, когда приезжала навестить их года за два до случившегося, – и Хьюго какое-то время был очень обеспокоен ее состоянием. Но ты ведь знаешь, как это бывает – каждый продолжал надеяться, что ошибся. Сейчас, оглядываясь назад, я отчетливо вижу, что у нее тогда уже была начальная стадия шизофрении. Если бы ей помогли в то время, – кто знает? – все могло бы быть по-другому. Но когда она бросила твоего отца и уехала в Италию с Грегом, произошло нечто, ускорившее развитие болезни. К тому времени, как монахини написали письмо, она уже была безнадежно больна и ей уже ничто не могло помочь, хотя для лечения было сделано все возможное. Она полностью ушла в свой собственный мир – и даже забыла, кто она такая.
– Я не понимаю. – Почти каталептическое оцепенение, вызванное пережитым потрясением, прошло, и Гарриет охватила дрожь. – Если мама не помнила, кто она такая, то как они смогли сообщить об этом папе? И как она оказалась на этом острове? Она отплыла на яхте с Грегом Мартином на глазах у множества людей!
– Возможно, всю правду никому никогда не удастся узнать, – сказала Салли. – Об этом мог бы рассказать только Грег, если ему это известно. А я знаю лишь то, что рассказала сестра Мария-Тереза: какие-то рыбаки нашли Полу в корабельной шлюпке, полузахлебнувшуюся и потерявшую рассудок от ужаса. Они не знали, кто она такая, – как я уже говорила, островок изолирован от мира, и даже если они увидели бы газеты, сомневаюсь, что они умели читать. Они сделали единственное, что пришло им в голову, – отвезли ее в приют. А монахини стали за ней ухаживать.
– Не могу поверить, что никто не сообщил о случившемся и не попытался узнать, кто она такая! Это глупо! Наверняка кто-то наводил справки?
– Люди в подобных общинах живут по своим законам. Возможно, они считали, что в ее интересах лучше на какое-то время спрятаться, а не возвращаться в мир, который довел ее до безумия. Не знаю. Я могу только рассказать тебе, Гарриет, о том, что случилось.
– Ты пока не объяснила мне, как же в таком случае они в конце концов написали папе, если мама не помнила, кто она такая, и никто не пытался узнать об этом.
– Очевидно, как-то раз на нее нашло просветление, и она дала им имя и адрес Хьюго, а они сочли своим долгом написать ему. Только вот письмо вместо него вскрыла я.
– Боже мой! – прошептала Гарриет. Она взяла бутылку, наполнила свой стакан и сделала большой глоток. – Итак, что было дальше?
– Конечно, я поехала в Италию, – сказала Салли. – Поехала, чтобы увидеться с Полой.
– Ничего не сказав папе?
Лицо Салли исказила судорога. Она зажмурилась, потом снова открыла глаза.
– Да. Я знаю, что поступила неправильно, но тогда я рассудила так: прежде чем беспокоить Хьюго, я должна сама узнать, как обстоят дела. Я знала, что он обезумеет от горя, и хотела оградить его от страданий. Но если честно, я руководствовалась еще кое-чем. Я не хотела, чтобы Хьюго узнал, что Пола жива, Гарриет. Да простит меня Бог, я изо всех сил хотела сохранить его для себя. Конечно, будь хоть маленький шанс вылечить Полу, я, разумеется, сказала бы ему, я не смогла бы жить спокойно, не сделав этого. Но, увидев ее, я поняла, что вылечить ее нет никакой возможности. Это уже была не Пола, которую мы знали и любили. От той Полы не осталось и следа, а вместо нее появилось бессловесное дикое животное с пустыми глазами, способное лишь скулить, Что хорошего получилось бы, если бы я рассказала Хьюго об этом? Он сошел бы с ума, увидев ее в таком состоянии!
– Но ведь он имел право узнать правду! – тихо сказала Гарриет – Как могла ты, Салли, держать это в тайне от него? Она была его женой и моей матерью!
Салли на какое-то время замолчала, а когда ответила, слова ее, казалось, шли из самого сердца.
– Думаешь, я не знаю этого, Гарриет? Да, мысль об этом преследовала меня с тех пор каждое мгновение каждого прожитого дня! Мне нет оправдания. Я могла бы сказать, что сделала все ради него, хотя, Бог свидетель, это тоже правда. Подумай только, на какую жизнь он был бы обречен – быть привязанным к женщине, полностью потерявшей рассудок, Он никогда бы ее не бросил – не такой человек Хьюго Он всю оставшуюся жизнь посвятил бы уходу за ней – ради чего? Она не смогла бы ни оценить его жертву, ни почувствовать разницу На острове она была не менее счастлива, чем в любом другом месте, К тому же надо было подумать и о тебе. Ты уже достаточно настрадалась, Гарриет, – я хотела оградить тебя от ужасных переживаний, хотела, чтобы ты не знала, что твоя мать находится в приюте для душевнобольных, чтобы не опасалась впоследствии, что ты или твои дети могут унаследовать психическую болезнь.
Гарриет беспомощно замотала головой. Смысл последних слов Салли не дошел до ее сознания. Она могла думать лишь о своей матери, потерявшей рассудок, испуганной, больной и окруженной чужими людьми на каком-то острове.
– Как ты могла, Салли? – проговорила она – Я не могу поверить, что ты оставила ее там в таком состоянии.
– Гарриет, прошу тебя, не надо! – Салли заплакала. – За ней там был хороший уход, и природа там очень красивая. По крайней мере, там она могла постоянно ощущать лучи солнца на своем лице, Она ведь всегда любила солнце, если только не боялась, что из-за этого у нее будут морщины! Не надо, Гарриет, не осуждай меня – я этого не вынесу. Разве недостаточно, что я сама себя виню? Но если ты будешь считать меня виноватой. Мы были так близки с тобой, Гарриет Я всегда относилась к тебе, как к собственному ребенку.
Она протянула Гарриет руку, отчаянно нуждаясь в поддержке, но Гарриет отпрянула, не в силах дотронуться до нее. Женщина, сидевшая сейчас перед ней, была не той Салли, которую она знала и любила. Это была незнакомка – скрытная и безжалостная. Если то, что она рассказала, правда – а Гарриет не сомневалась, что так оно и есть, – то эта женщина хладнокровно оставила свою сестру умирать среди чужих людей и позволила ее близким и родным людям поверить в ее смерть. Это было ужасно – просто немыслимо. Гарриет показалось, что земля уходит у нее из-под ног.
– Боже, как воспримет это папа? – хриплым голосом спросила она.
– Я не хочу, чтобы он узнал, Гарриет, – рыдала Салли. – Он и без того тяжело болен. Это может убить его!
Гарриет обхватила голову руками, потрясенная чудовищным рассказом Салли. Она понимала, что отец в его нынешнем состоянии не смог бы вынести такого удара. Даже она сама похолодела и вся дрожала, хотя была абсолютно здорова. Неудивительно, что Саши так расстроилась, когда снова начали копаться в этом деле; вот почему она умоляла Гарриет не вмешиваться в расследование. Однако в конечном счете именно угрызения совести положили конец утаиванию правды и обману.
– Честно говоря, я не понимаю, как ты могла решиться на такое? – снова повторила Гарриет. – Хранить такую тайну – и жить спокойно?
– Я ее не бросила, Гарриет, – слова Салли прозвучали как отчаянная мольба о прощении. – Пока она была жива, я посылала туда деньги, чтобы поддержать приют.
– А когда она умерла?
– После взрыва она прожила еще около пяти лет. Пять лет. Гарриет снова закрыла глаза. «Когда мне исполнилось восемь лет, моя мама была еще жива, а я не знала об этом. Когда я пошла в подготовительный класс, когда мне подарили первого пони, когда я упала с дерева в саду и сломала руку – что ты в это время делала, мама? Если верить Салли, ты уже была не в себе. Но ты была жива, а я думала, что тебя нет на свете».
– Боже мой, Салли! – Гарриет резко вскинула голову, – и ты надеялась сохранить все в тайне? Разве ты не знала, что все непременно когда-нибудь станет явным?
Салли кивнула, обхватив себя руками.
– Наверное, надеялась. Но когда человек впутывается в подобную ситуацию, ему уже трудно бывает остановиться. Да, ты права, я боялась, но ложь ловит тебя в капкан, из которого нельзя выбраться. Я не могла заставить себя признаться Хьюго, что обманула его; я не вынесла бы его взгляда. После смерти Полы я думала, что смогу постепенно все забыть, но так и не смогла. Мне это не удалось. Ее тень всегда была рядом. Ее призрак постоянно преследовал меня.
Какое-то мгновение они сидели молча, потом Гарриет спросила.
– Как он называется – этот остров, на который она попала?
– Саварелли. Это один из Эоловых островов.
Эоловы острова! Ну да, конечно. О них говорила Тому по телефону его помощница – о том, что Салли ездила туда через несколько месяцев после взрыва на яхте, Гарриет попыталась представить себе открытые всем ветрам скалистые берега острова, на котором провела последние годы жизни ее мать, и не смогла. Но подручная Тома сказала еще, что Салли также ненадолго ездила в Лондон. Домой? Возможно. Но она не брала с собой Марка. Может быть, это не имело ко всему прочему никакого отношения, однако…
– Салли, ты все мне рассказала? – Гарриет, сама не зная почему, задала этот вопрос – разве шестое чувство ей подсказало, и испугалась, увидев, как на лице тетки промелькнуло странное выражение.
– Конечно, все! Зачем бы мне скрывать? Я рассказала тебе больше, чем кому бы то ни было. – В ее голосе зазвучали агрессивные нотки, и Гарриет подумала. «Нет Салли, есть еще кое-что, о чем ты не говоришь, и я узнаю, что это такое. Это единственная возможность для меня узнать всю правду, и я ею воспользуюсь»
– Я собираюсь съездить на Саварелли, – сказала Гарриет.
– Нет! Ничего хорошего из этого не получится. Все это было так давно…
Но Гарриет, заметив страх, мелькнувший в глазах Салли, еще больше утвердилась в своем решении.
– Самое меньшее, что я могу сделать – это почтить ее память, побывав там, где моя мать провела последние годы своей жизни. Я еду завтра же.
– Но, Гарриет, ты не можешь! По крайней мере, пока отец так тяжело болен…
– Я позвоню в больницу перед отъездом и справлюсь о его состоянии, к тому же меня не будет всего несколько дней. Мне лучше съездить туда сейчас, пока он в больнице и не может задавать лишних вопросов. Ты со мной согласна?
– Нет. О Гарриет, я вообще не хочу, чтобы ты туда ездила!
Впервые после всех откровений тети Гарриет взяла ее тонкую холодную руку и сжала ее.
– Извини, Салли. Я не хочу тебя больше расстраивать, но думаю, ты понимаешь, что я должна это сделать.
* * *
Спускаясь по лестнице с чемоданом в одной руке и саквояжем в другой, Гарриет услышала, как зазвонил телефон. Она на секунду замерла. А вдруг это из больницы? Она только что звонила туда, и ее заверили, что Хьюго провел спокойную ночь и его состояние стабилизировалось… Но она знала, что в любую минуту может наступить ухудшение, и измучилась, размышляя, не отложить ли ей свою «одиссею». А вдруг в ее отсутствие у Хьюго случится новый приступ? Она никогда не простила бы себе этого. Но теперь было поздно отступать! Решение принято, билеты заказаны.
Внизу у лестницы ее поджидала Джейн.
– Вас просят к телефону.
– Меня?
– Да.
Схватив трубку, Гарриет услышала Тома О'Нила.
– Гарриет, привет. Как у тебя дела? Как отец?
– Плохо, но состояние стабилизировалось. Вчера у него был еще один приступ, но, по-видимому, он снова выкарабкался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52