Шутка с мочой порядком испортила атмосферу на Зубе.
К тому же основные ударные силы Дипгейта скоро будут готовы выступить с атакой. Хашеттские лазутчики докладывали о крупномасштабных строительных работах в Мертвых песках и вдоль по северному периметру города. Дипгейт пожертвовал как минимум половиной Лиги Веревки на сооружение тяжелой военной техники. Если не поторопиться, такими темпами до прихода Девона от города ничего не останется.
Нельзя забывать про Ночь Шрамов. Лучше всего атаковать, когда горожане будут бояться показать нос на улицу. Новолуние принесет страх и раздор, а может быть, даже массовое дезертирство среди резервистов.
Девон покинул мостик и спустился по коридорам в машинное отделение, где сотни свечей среди леса поршневых валов и шестеренок открыли ему глаза на жестокую правду.
Снятый с «Адраки» пропеллерный вал слетел с крепежа.
Большая Борода и Борода-Еще-Больше изо всех сил кряхтели, пытаясь запихнуть вал на место в костяное углубление двигателя зажигания. Их верблюжьи имена на странном щелкающем наречии мало интересовали отравителя. Большая Борода и Борода-Еще-Больше нашли в машинном отделении отличное применение своим талантам. Отравитель устало приблизился к хашеттам.
– Что случилось?
– Оно выпало, – через плечо объявил Борода-Еще-Больше.
– Это я вижу. Главный двигатель начал вращаться?
Борода-Еще-Больше бросил на Девона безразличный взгляд.
– Поршни. Поршни двигались? – утомленно спросил Девон. – Вот эти… колонны, эти. – Он нетерпеливо показал обрубком руки.
– Нет.
Девон внимательно изучил повреждения. Отлетели крепежные болты. Сталь плохо приваривалась к странной керамике. На скорости, требуемой, чтобы мотор зажигания запустил основной двигатель, вся эта сомнительная конструкция была просто обречена развалиться. Не самая страшная катастрофа, учитывая, что в обломках двух кораблей всегда можно отыскать пару новых болтов. Отравитель отослал обе Бороды на поиски деталей.
Несмотря на все неудачи, Девон медленно, но верно близился к успеху. Кэллис приказал убрать вал, но остальные части машины пребывали в идеальном состоянии. Гигантские прозрачные емкости содержали достаточно топлива, чтобы, по оценкам Девона, совершить кругосветное путешествие. Огромные фары – вероятно, древнее подобие прожекторов – были в хорошем рабочем состоянии, хотя внутреннее освещение, по всей видимости, пало жертвой хашеттского нашествия.
Без основного двигателя, с вентиляцией, забитой тряпьем и грязью, интерьеры Зуба напоминали больше носок заводского рабочего. Девон взял свечу и направился дальше по коридорам машины, преследуемый эхом собственных шагов. В последнее время ему все больше не давало покоя нежелание Сайпса говорить. Старик боялся не только бога, он боялся, что кому-нибудь станет известно о его секрете. Девону начинало казаться, что он нашел причину.
Перевернутые корзины и разбросанные по коридорам тряпки источали зловонный запах мочи. Столовая прогнила и покрылась слоем плесени, камбуз с ржавыми раковинами и кранами напоминал первобытную пещеру. Единственная бутылка с подозрительной коричневой жидкостью стояла на полке, словно идол, вызывающий страх и благоговение. Зато горшки, сковородки и остальная утварь давно сгинули в хашеттских лачугах.
Наконец Девон добрался до кают экипажа – настоящего лабиринта соединенных между собой тоннелей, которые начинались одинаковыми дверьми с иероглифами на жестяных табличках. Густой запах гнили висел в воздухе, словно экипаж до сих пор пребывал в своих каютах. Хашеттские стражники спали за дверями временной камеры и сотрясали стены храпом, словно воздушные корабли. Отравитель пнул толстого дикаря, который вздрогнул спросонья и вытер с бороды слюни.
– Вы должны за ними следить.
– Бара сахбел! – выкрикнул дикарь. – Плевать мне на твои приказы. – Он с трудом поднялся, пыхтя и сопя. – Ты не войдешь к пленникам без шамана.
– Отлично. Приведи его.
Стражник хотел было поспорить, но потом проворчал что-то на непонятном диалекте и, полусонный, поплелся прочь. Не теряя времени, Девон проскользнул в каюту.
От запаха даже глаза заслезились. Обнаженная фигура пресвитера с закрытыми глазами свернулась калачиком в дальнем углу. Обломки трости валялись тут же на полу. Казалось, что лишенная мышц и плоти кожа, словно тряпка, повисла на скелете. Синяки покрывали каждый дюйм его тела. Но Девон заметил, как слабо поднялась и опустилась грудь, как вздрогнули вымазанные в чернилах пальцы. Старик все еще жив.
– Скоро тронемся в путь, – сказал Девон, усевшись на перевернутую корзину рядом с Сайпсом.
Пресвитер не шевельнулся.
– Надежды на спасение больше нет, Сайпс. Больше нет надобности скрывать правду. – Отравитель замолчал, а потом проговорил шепотом: – Твой бог задумал восстание, правильно? Но Ульсис немного отличается от того, во что ваша Церковь заставляла нас всех верить. Потому-то ты так и боишься.
– Я хотел защитить их, – ответил старик слабым голосом. – Я хотел освободить Дипгейт от цепей.
– Единственный способ – это перерезать их.
– Нет. Неправда, Девон. Даже в скованном цепями городе жизнь процветает. Как ты этого не видишь?
Девон вздохнул.
– Когда-то я уже говорил, что я – единственный живой человек во всем Дипгейте. Я хотел сказать, что все остальные живут и кормятся только для того, чтобы отдать свою кровь ненасытной бездне. Это не жизнь. Это голод, такой же бездумный, как яд или болезнь. Но я ошибался, считая себя единственным. Ты и я словно вершины двух пирамид, Сайпс. Религии и науки. Под нами нет ничего, кроме щелкающих ртов. В тебе тоже есть жизнь, старик.
– Не могу принять такой комплимент. Ты слишком высокомерен. К тому же безумен.
Девон улыбнулся.
– Как я могу облегчить твои страдания?
– Никак. Боль – слишком малая расплата зато, что я сделал. Если я умру, и то будет хоть какое-то утешение.
– Мученичество, Сайпс, тебе не к лицу.
– Если я и мученик, то это заслуга моей совести, а не моего бога.
– Не вижу разницы.
На некоторое время в камере установилась тишина, которую нарушил Девон.
– Расскажи мне про Ульсиса. Кто он на самом деле?
– Он сын Айен! Бог! – Кашель прервал речь старика.
– Хорошо. – Девон поднял руку. – Давай не будем спорить по вопросам семантики. Мне порой кажется, что мы с тобой смотрим на одни и те же вещи с разных сторон подзорной трубы. Наше восприятие разнится, но сам предмет никогда не меняется.
Сайпс хрипло втянул воздух.
– Ульсис, – ответил он, – пожирает души мертвых и оставляет их пустыми. Самые счастливые остаются сосудами для воли бога. Они существуют, пока существует бог, как… как ходячие обескровленные. Остальных ждет еще более незавидная доля. – Сайпс поморщился. – Лучше бродить по Лабиринту, лишиться всего, что делает нас людьми.
– Это, – улыбаясь, заметил Девон, – зависит от того, силу какого бога будет питать твоя душа.
Пресвитер усмехнулся.
– Даже сам Ульсис не сравнится с тобой в высокомерии. Думаешь, тринадцать душ сделают тебя равным богу?
– Я нахожу подобное сравнение уничижительным. Ульсис, в конце концов, паразит.
– После первой священной войны его армия возросла до таких размеров, что больше не могла себя поддерживать. Мертвые начали разлагаться. Больше нельзя было увеличивать армию и продолжать… кормить воинов. И с тех пор бог устроил пиршество для своего воинства. В течение трех тысячелетий Бог Цепей выжидал, накапливая силы, крадя души. А рабы его питались остатками. – Старик покачал головой. – Теперь они идут, они уничтожат наш мир, чтобы утолить голод хозяина. Нас всех ждет забвение. Если ты обрушишь город в пропасть, ты только поможешь ему.
Неожиданно старик весь сжался, его тело забилось в конвульсиях. Тощие конечности свело, его всего начало трясти от мокрого кашля.
Девон подошел и взял старика за плечи. Через некоторое время приступ прекратился. Отравитель вытащил из кармана платок и всунул Сайпсу в руку. Старик схватился за тряпку, как тонущий хватается за спасательный круг.
Девону вдруг стало жаль старого пресвитера. Его вера, как и вера всех его предшественников, начиналась на дне бездны. Отравителю искренне хотелось, чтобы старик дожил до того момента, когда город падет. Только тогда он сможет осознать правду. Мертвые не могут ходить. На дне пропасти нет никакой армии.
– Я забираю тебя отсюда, – сказал Девон.
– Нет, – прохрипел Сайпс. – Мне теперь все равно. Лучше помоги стражнику. Избавь его от боли.
Девон совершенно забыл про Ангуса.
– Он еще жив?
Сайпс кивнул.
– Они говорят, он сошел с ума. Словно бешеный пес, грызет и царапает сам себя. Его пришлось связать.
– Ты!
Девон обернулся – перед ним в дверном проеме стоял Батаба.
– Что ты здесь делаешь?
– Допрашиваю пленника.
– Ты сам пленник. – Косточки в длинной косматой бороде застучали, глаз хмуро посмотрел на отравителя. – Что ты ему говорил?
– Мы беседовали о вере – в этом вопросе наши взгляды расходятся.
Шаман пришел в ярость от подобной наглости.
– Оставь священника в покое и иди за мной.
* * *
Люк открылся, и в глаза ударил ослепительный свет. Белая винтовая лестница уходила прямо к солнцу. Далеко внизу кипело под палящим небом море песка.
– Наверх! – скомандовал шаман.
Девон начал карабкаться по лестнице.
На крыше Зуба оказалось еще хуже. В небо поднимались черные от сажи трубы. Белая поверхность машины отражала свет так, что больно было смотреть, и даже с закрытыми глазами все еще виднелись силуэты труб. Блэктрон блестел на солнце. Утесы и валуны, жилы руды и кристаллы раскалились от жары.
Батаба подвел пленника к самому краю крыши.
На песчаной площадке происходило что-то похожее на игру. Лошади носились в облаках пыли, а всадники размахивали длинными шестами с крюками. Когда один из всадников ударял по земле, в воздух вылетал ком тряпок размером с кулак.
– Кабара, – объяснил шаман. – Они соревнуются за камни толстого священника.
С оглушительными криками всадники припустили лошадей вслед за импровизированным мячом.
– Армия собирается против нас, – продолжал шаман. – Скоро времени для игр не останется.
Вокруг Зуба земля была усеяна обломками двух кораблей. Старухи продолжали прочесывать разбитые лодки и ругаться из-за добычи. С расстояния крыши трудно было отличить корабли. Серебряная материя баллонов блестела на песке словно праздничный серпантин.
Батаба не отрываясь следил за игрой.
– Они тебе не верят, – продолжал шаман. – Я тебе не верю.
– Никак не пойму почему.
– Ты не уважаешь жизнь.
Девон фыркнул.
– Вы не меньше меня хотите этой войны.
– По другой причине, отравитель. Мы желаем вытащить кинжал из спины Айен, победить ее свергнутого сына и его приверженцев. Но ты…
С игровой площадки снова раздались крики. Одному из всадников удалось забить мяч в грубо отмеченный угол поля. Мальчонка подобрал клубок тряпок и засеменил в центр поля.
– Ты, – продолжал шаман, – не моргнув глазом убьешь тысячи, чтобы отомстить за личную обиду.
– Только не говори, что не ищешь справедливого возмездия для своего народа. Они десятилетиями уничтожали пустынные племена.
– Не могу отрицать, мы ненавидим их. Но цель наша выше. Мы сражаемся за Айен.
– А если Айен не существует и никогда не существовала? Какая тогда между нами разница? Мои мотивы по крайней мере основаны на уверенности, а не на слепой вере.
– Еще одна причина, чтобы тебе не доверять, – заметил шаман.
Девону страшно захотелось столкнуть шамана с крыши, и он глубоко вздохнул, чтобы потушить вспыхнувший гнев. Отравитель постепенно научился контролировать действие ангельского вина. Сознание его словно сжималось вокруг раскаленного ядра внутри тела. Гнев все еще вспыхивал в моменты, когда отравитель меньше всего ожидал этого, но теперь он мог с собой справиться.
Всадник ударил, и мяч перелетел на противоположный край площадки. Лошади подняли в воздух облака пыли, когда остальные игроки рванулись за мячом.
– Выжившие рассказали, что толстый священник поднял против нас целый город. Самая великая армия в истории готовится к наступлению. Но тело его было завернуто в шелка и пахло нежными цветами, словно то была женщина, а не мужчина. – Батаба снова увлекся игрой. – Мы уже и не ожидали найти у него яйца.
Звонкие возгласы полетели в воздух. Еще один игрок забил гол. Девона начинало тошнить.
В следующий момент Зуб вздрогнул. Сначала крыша начала трястись, затем вибрация стихла и уступила место глубокому ритмичному гулу. Трубы зашипели, и в воздух вырвались тучи пыли.
– Пришло время, – сказал шаман, – идти на войну.
28. Ульсис
В кромешной темноте нечем было смерить ход времени, кроме звонких капель воды в глубине коридора и тошнотворного запаха из соседней камеры.
Рэйчел перестала звать Дилла.
Обняв колени, она сидела на мокрых камнях, вздрагивая при каждом падении капли и стараясь ни о чем не думать. Сидеть тихо. Стоило только шевельнуться, как оковы безжалостно впивались в ногу, а синяки и ссадины начинали болеть с новой силой. Горло распухло, желудок свело от голода. Тарелку мяса Рэйчел швырнула вслед тюремщикам вместе с отчаянными проклятиями. Никто так и не пришел подобрать тарелку. Кувшин с водой опустел. Рэйчел хотелось пить. Карнивал тоже. Ангел пила первой.
Поначалу спайн пыталась сфокусироваться, унестись мысленно из темной камеры к туманным лесам Шейла, к холмам Клуна, усеянным игрушечными, словно из детской сказки, белыми домиками и садами. Унестись к местам, о которых она грезила, еще будучи ребенком. Но мысли были неуловимы, словно дымок тонкой свечи на ветру. Каждый раз оковы тянули ее за ногу в темноту и сырость.
Рэйчел погасила фонарь, чтобы не тратить масла. Ей показалось, что в темноте промелькнула Карнивал. Может быть, просто обман зрения. Карнивал, нахмурившись, уже несколько часов сидела в тишине. Лишь дыхание, короткое, голодное дыхание слышалось из противоположного угла камеры.
– Карнивал?
Молчание.
– Сколько осталось?
Ангел процедила сквозь стиснутые зубы:
– Зачем мне тебя предупреждать?
Карнивал уже не удавалось полностью отстраниться от своего голода. Гнев наполнял ее вены. Карнивал сделалась замкнутой и раздражительной, готовой взорваться в любую секунду, словно сжатая пружина.
– День?
– Меньше. – Рэйчел обдало потоком воздуха, когда ангел расправила крылья, чтобы размять затекшие мышцы. Она громко вздохнула и прохрипела: – Еще раз попробуй прутья. Пробуй… изо всех сил.
Рэйчел неуверенно поднялась на ноги и на ощупь нашла решетку. Каждое движение причиняло телу нестерпимую боль. Цепь заскрипела по каменным плитам. Рукой Рэйчел нашла прут и попыталась плечом протиснуться в узкий зазор. Она взвыла от боли.
Толстые металлические прутья не поддавались.
Задыхаясь, Рэйчел повалилась на колени.
– Безнадежно. – Она ударила кулаком по решетке.
Дыхание Карнивал заметно участилось.
– Зачем? – спросила Рэйчел. – Зачем оставлять нас так? Если они хотят посмотреть, как ты меня прикончишь, чего они ждут?
– Не они, – прошипела Карнивал. – Оно.
– Ульсис?
– Не знаю! – взорвалась Карнивал. – Заткнись! Закрой рот!
Рэйчел поднялась на ноги и снова попробовала протиснуться через прутья, обеими ногами упершись в каменный уступ. Она задыхалась при каждом движении.
Ничего не выходило.
Выбившись из сил, Рэйчел опустилась на пол.
– Если бы мы вдвоем…
Карнивал зарычала.
– Помоги мне!
Рэйчел услышала движение, скрип цепи, и внезапно рука крепко сжала ее запястье.
Но как она?…
– Не смей, – прошипела ей на ухо Карнивал, – приказывать мне.
– Ты делаешь мне больно.
– Да.
У Рэйчел перехватило дыхание. Темнота казалась непроницаемой, наполненной ненавистью и злобой. Спайн потянулась за мечом, но вспомнила, что они забрали все: ножи, дротики, яды. Даже бамбуковые трубки. Без оружия девушка почувствовала себя совершенно обнаженной.
В конце концов ангел расслабила руку. Цепь заскрипела и поползла в дальний угол камеры.
– Можно задать тебе вопрос? – спросила Рэйчел.
– Нет.
– Ты когда-нибудь давала нищему крысу?
– Что?
– Забудь. – Рэйчел потерла распухшую лодыжку и продолжала: – Я говорю про слепого, про глюмана. Ты дала ему крысу и сказала, что это ягненок.
– Ты ему поверила?
– Нет… Я не знаю.
– Почему нет? – прорычала Карнивал. – Я и хуже делала. Убивала нищих, пьяниц и шлюх, богатых, солдат и детей. – И тихо прошипела: – Даже спайнов.
– Должно быть, ты совсем одинока.
Молчание.
– Поговори со мной.
– Думаешь, это тебя спасет? Ошибаешься.
– Отлично. – Рэйчел нащупала фонарь и повернула кремневое колесико. – Если ты меня все равно убьешь, я хотя бы насмотрюсь на тебя.
Загорелся свет, и тени, словно черные пальцы, поползли через коридор. Карнивал отвернулась, спрятав голову руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
К тому же основные ударные силы Дипгейта скоро будут готовы выступить с атакой. Хашеттские лазутчики докладывали о крупномасштабных строительных работах в Мертвых песках и вдоль по северному периметру города. Дипгейт пожертвовал как минимум половиной Лиги Веревки на сооружение тяжелой военной техники. Если не поторопиться, такими темпами до прихода Девона от города ничего не останется.
Нельзя забывать про Ночь Шрамов. Лучше всего атаковать, когда горожане будут бояться показать нос на улицу. Новолуние принесет страх и раздор, а может быть, даже массовое дезертирство среди резервистов.
Девон покинул мостик и спустился по коридорам в машинное отделение, где сотни свечей среди леса поршневых валов и шестеренок открыли ему глаза на жестокую правду.
Снятый с «Адраки» пропеллерный вал слетел с крепежа.
Большая Борода и Борода-Еще-Больше изо всех сил кряхтели, пытаясь запихнуть вал на место в костяное углубление двигателя зажигания. Их верблюжьи имена на странном щелкающем наречии мало интересовали отравителя. Большая Борода и Борода-Еще-Больше нашли в машинном отделении отличное применение своим талантам. Отравитель устало приблизился к хашеттам.
– Что случилось?
– Оно выпало, – через плечо объявил Борода-Еще-Больше.
– Это я вижу. Главный двигатель начал вращаться?
Борода-Еще-Больше бросил на Девона безразличный взгляд.
– Поршни. Поршни двигались? – утомленно спросил Девон. – Вот эти… колонны, эти. – Он нетерпеливо показал обрубком руки.
– Нет.
Девон внимательно изучил повреждения. Отлетели крепежные болты. Сталь плохо приваривалась к странной керамике. На скорости, требуемой, чтобы мотор зажигания запустил основной двигатель, вся эта сомнительная конструкция была просто обречена развалиться. Не самая страшная катастрофа, учитывая, что в обломках двух кораблей всегда можно отыскать пару новых болтов. Отравитель отослал обе Бороды на поиски деталей.
Несмотря на все неудачи, Девон медленно, но верно близился к успеху. Кэллис приказал убрать вал, но остальные части машины пребывали в идеальном состоянии. Гигантские прозрачные емкости содержали достаточно топлива, чтобы, по оценкам Девона, совершить кругосветное путешествие. Огромные фары – вероятно, древнее подобие прожекторов – были в хорошем рабочем состоянии, хотя внутреннее освещение, по всей видимости, пало жертвой хашеттского нашествия.
Без основного двигателя, с вентиляцией, забитой тряпьем и грязью, интерьеры Зуба напоминали больше носок заводского рабочего. Девон взял свечу и направился дальше по коридорам машины, преследуемый эхом собственных шагов. В последнее время ему все больше не давало покоя нежелание Сайпса говорить. Старик боялся не только бога, он боялся, что кому-нибудь станет известно о его секрете. Девону начинало казаться, что он нашел причину.
Перевернутые корзины и разбросанные по коридорам тряпки источали зловонный запах мочи. Столовая прогнила и покрылась слоем плесени, камбуз с ржавыми раковинами и кранами напоминал первобытную пещеру. Единственная бутылка с подозрительной коричневой жидкостью стояла на полке, словно идол, вызывающий страх и благоговение. Зато горшки, сковородки и остальная утварь давно сгинули в хашеттских лачугах.
Наконец Девон добрался до кают экипажа – настоящего лабиринта соединенных между собой тоннелей, которые начинались одинаковыми дверьми с иероглифами на жестяных табличках. Густой запах гнили висел в воздухе, словно экипаж до сих пор пребывал в своих каютах. Хашеттские стражники спали за дверями временной камеры и сотрясали стены храпом, словно воздушные корабли. Отравитель пнул толстого дикаря, который вздрогнул спросонья и вытер с бороды слюни.
– Вы должны за ними следить.
– Бара сахбел! – выкрикнул дикарь. – Плевать мне на твои приказы. – Он с трудом поднялся, пыхтя и сопя. – Ты не войдешь к пленникам без шамана.
– Отлично. Приведи его.
Стражник хотел было поспорить, но потом проворчал что-то на непонятном диалекте и, полусонный, поплелся прочь. Не теряя времени, Девон проскользнул в каюту.
От запаха даже глаза заслезились. Обнаженная фигура пресвитера с закрытыми глазами свернулась калачиком в дальнем углу. Обломки трости валялись тут же на полу. Казалось, что лишенная мышц и плоти кожа, словно тряпка, повисла на скелете. Синяки покрывали каждый дюйм его тела. Но Девон заметил, как слабо поднялась и опустилась грудь, как вздрогнули вымазанные в чернилах пальцы. Старик все еще жив.
– Скоро тронемся в путь, – сказал Девон, усевшись на перевернутую корзину рядом с Сайпсом.
Пресвитер не шевельнулся.
– Надежды на спасение больше нет, Сайпс. Больше нет надобности скрывать правду. – Отравитель замолчал, а потом проговорил шепотом: – Твой бог задумал восстание, правильно? Но Ульсис немного отличается от того, во что ваша Церковь заставляла нас всех верить. Потому-то ты так и боишься.
– Я хотел защитить их, – ответил старик слабым голосом. – Я хотел освободить Дипгейт от цепей.
– Единственный способ – это перерезать их.
– Нет. Неправда, Девон. Даже в скованном цепями городе жизнь процветает. Как ты этого не видишь?
Девон вздохнул.
– Когда-то я уже говорил, что я – единственный живой человек во всем Дипгейте. Я хотел сказать, что все остальные живут и кормятся только для того, чтобы отдать свою кровь ненасытной бездне. Это не жизнь. Это голод, такой же бездумный, как яд или болезнь. Но я ошибался, считая себя единственным. Ты и я словно вершины двух пирамид, Сайпс. Религии и науки. Под нами нет ничего, кроме щелкающих ртов. В тебе тоже есть жизнь, старик.
– Не могу принять такой комплимент. Ты слишком высокомерен. К тому же безумен.
Девон улыбнулся.
– Как я могу облегчить твои страдания?
– Никак. Боль – слишком малая расплата зато, что я сделал. Если я умру, и то будет хоть какое-то утешение.
– Мученичество, Сайпс, тебе не к лицу.
– Если я и мученик, то это заслуга моей совести, а не моего бога.
– Не вижу разницы.
На некоторое время в камере установилась тишина, которую нарушил Девон.
– Расскажи мне про Ульсиса. Кто он на самом деле?
– Он сын Айен! Бог! – Кашель прервал речь старика.
– Хорошо. – Девон поднял руку. – Давай не будем спорить по вопросам семантики. Мне порой кажется, что мы с тобой смотрим на одни и те же вещи с разных сторон подзорной трубы. Наше восприятие разнится, но сам предмет никогда не меняется.
Сайпс хрипло втянул воздух.
– Ульсис, – ответил он, – пожирает души мертвых и оставляет их пустыми. Самые счастливые остаются сосудами для воли бога. Они существуют, пока существует бог, как… как ходячие обескровленные. Остальных ждет еще более незавидная доля. – Сайпс поморщился. – Лучше бродить по Лабиринту, лишиться всего, что делает нас людьми.
– Это, – улыбаясь, заметил Девон, – зависит от того, силу какого бога будет питать твоя душа.
Пресвитер усмехнулся.
– Даже сам Ульсис не сравнится с тобой в высокомерии. Думаешь, тринадцать душ сделают тебя равным богу?
– Я нахожу подобное сравнение уничижительным. Ульсис, в конце концов, паразит.
– После первой священной войны его армия возросла до таких размеров, что больше не могла себя поддерживать. Мертвые начали разлагаться. Больше нельзя было увеличивать армию и продолжать… кормить воинов. И с тех пор бог устроил пиршество для своего воинства. В течение трех тысячелетий Бог Цепей выжидал, накапливая силы, крадя души. А рабы его питались остатками. – Старик покачал головой. – Теперь они идут, они уничтожат наш мир, чтобы утолить голод хозяина. Нас всех ждет забвение. Если ты обрушишь город в пропасть, ты только поможешь ему.
Неожиданно старик весь сжался, его тело забилось в конвульсиях. Тощие конечности свело, его всего начало трясти от мокрого кашля.
Девон подошел и взял старика за плечи. Через некоторое время приступ прекратился. Отравитель вытащил из кармана платок и всунул Сайпсу в руку. Старик схватился за тряпку, как тонущий хватается за спасательный круг.
Девону вдруг стало жаль старого пресвитера. Его вера, как и вера всех его предшественников, начиналась на дне бездны. Отравителю искренне хотелось, чтобы старик дожил до того момента, когда город падет. Только тогда он сможет осознать правду. Мертвые не могут ходить. На дне пропасти нет никакой армии.
– Я забираю тебя отсюда, – сказал Девон.
– Нет, – прохрипел Сайпс. – Мне теперь все равно. Лучше помоги стражнику. Избавь его от боли.
Девон совершенно забыл про Ангуса.
– Он еще жив?
Сайпс кивнул.
– Они говорят, он сошел с ума. Словно бешеный пес, грызет и царапает сам себя. Его пришлось связать.
– Ты!
Девон обернулся – перед ним в дверном проеме стоял Батаба.
– Что ты здесь делаешь?
– Допрашиваю пленника.
– Ты сам пленник. – Косточки в длинной косматой бороде застучали, глаз хмуро посмотрел на отравителя. – Что ты ему говорил?
– Мы беседовали о вере – в этом вопросе наши взгляды расходятся.
Шаман пришел в ярость от подобной наглости.
– Оставь священника в покое и иди за мной.
* * *
Люк открылся, и в глаза ударил ослепительный свет. Белая винтовая лестница уходила прямо к солнцу. Далеко внизу кипело под палящим небом море песка.
– Наверх! – скомандовал шаман.
Девон начал карабкаться по лестнице.
На крыше Зуба оказалось еще хуже. В небо поднимались черные от сажи трубы. Белая поверхность машины отражала свет так, что больно было смотреть, и даже с закрытыми глазами все еще виднелись силуэты труб. Блэктрон блестел на солнце. Утесы и валуны, жилы руды и кристаллы раскалились от жары.
Батаба подвел пленника к самому краю крыши.
На песчаной площадке происходило что-то похожее на игру. Лошади носились в облаках пыли, а всадники размахивали длинными шестами с крюками. Когда один из всадников ударял по земле, в воздух вылетал ком тряпок размером с кулак.
– Кабара, – объяснил шаман. – Они соревнуются за камни толстого священника.
С оглушительными криками всадники припустили лошадей вслед за импровизированным мячом.
– Армия собирается против нас, – продолжал шаман. – Скоро времени для игр не останется.
Вокруг Зуба земля была усеяна обломками двух кораблей. Старухи продолжали прочесывать разбитые лодки и ругаться из-за добычи. С расстояния крыши трудно было отличить корабли. Серебряная материя баллонов блестела на песке словно праздничный серпантин.
Батаба не отрываясь следил за игрой.
– Они тебе не верят, – продолжал шаман. – Я тебе не верю.
– Никак не пойму почему.
– Ты не уважаешь жизнь.
Девон фыркнул.
– Вы не меньше меня хотите этой войны.
– По другой причине, отравитель. Мы желаем вытащить кинжал из спины Айен, победить ее свергнутого сына и его приверженцев. Но ты…
С игровой площадки снова раздались крики. Одному из всадников удалось забить мяч в грубо отмеченный угол поля. Мальчонка подобрал клубок тряпок и засеменил в центр поля.
– Ты, – продолжал шаман, – не моргнув глазом убьешь тысячи, чтобы отомстить за личную обиду.
– Только не говори, что не ищешь справедливого возмездия для своего народа. Они десятилетиями уничтожали пустынные племена.
– Не могу отрицать, мы ненавидим их. Но цель наша выше. Мы сражаемся за Айен.
– А если Айен не существует и никогда не существовала? Какая тогда между нами разница? Мои мотивы по крайней мере основаны на уверенности, а не на слепой вере.
– Еще одна причина, чтобы тебе не доверять, – заметил шаман.
Девону страшно захотелось столкнуть шамана с крыши, и он глубоко вздохнул, чтобы потушить вспыхнувший гнев. Отравитель постепенно научился контролировать действие ангельского вина. Сознание его словно сжималось вокруг раскаленного ядра внутри тела. Гнев все еще вспыхивал в моменты, когда отравитель меньше всего ожидал этого, но теперь он мог с собой справиться.
Всадник ударил, и мяч перелетел на противоположный край площадки. Лошади подняли в воздух облака пыли, когда остальные игроки рванулись за мячом.
– Выжившие рассказали, что толстый священник поднял против нас целый город. Самая великая армия в истории готовится к наступлению. Но тело его было завернуто в шелка и пахло нежными цветами, словно то была женщина, а не мужчина. – Батаба снова увлекся игрой. – Мы уже и не ожидали найти у него яйца.
Звонкие возгласы полетели в воздух. Еще один игрок забил гол. Девона начинало тошнить.
В следующий момент Зуб вздрогнул. Сначала крыша начала трястись, затем вибрация стихла и уступила место глубокому ритмичному гулу. Трубы зашипели, и в воздух вырвались тучи пыли.
– Пришло время, – сказал шаман, – идти на войну.
28. Ульсис
В кромешной темноте нечем было смерить ход времени, кроме звонких капель воды в глубине коридора и тошнотворного запаха из соседней камеры.
Рэйчел перестала звать Дилла.
Обняв колени, она сидела на мокрых камнях, вздрагивая при каждом падении капли и стараясь ни о чем не думать. Сидеть тихо. Стоило только шевельнуться, как оковы безжалостно впивались в ногу, а синяки и ссадины начинали болеть с новой силой. Горло распухло, желудок свело от голода. Тарелку мяса Рэйчел швырнула вслед тюремщикам вместе с отчаянными проклятиями. Никто так и не пришел подобрать тарелку. Кувшин с водой опустел. Рэйчел хотелось пить. Карнивал тоже. Ангел пила первой.
Поначалу спайн пыталась сфокусироваться, унестись мысленно из темной камеры к туманным лесам Шейла, к холмам Клуна, усеянным игрушечными, словно из детской сказки, белыми домиками и садами. Унестись к местам, о которых она грезила, еще будучи ребенком. Но мысли были неуловимы, словно дымок тонкой свечи на ветру. Каждый раз оковы тянули ее за ногу в темноту и сырость.
Рэйчел погасила фонарь, чтобы не тратить масла. Ей показалось, что в темноте промелькнула Карнивал. Может быть, просто обман зрения. Карнивал, нахмурившись, уже несколько часов сидела в тишине. Лишь дыхание, короткое, голодное дыхание слышалось из противоположного угла камеры.
– Карнивал?
Молчание.
– Сколько осталось?
Ангел процедила сквозь стиснутые зубы:
– Зачем мне тебя предупреждать?
Карнивал уже не удавалось полностью отстраниться от своего голода. Гнев наполнял ее вены. Карнивал сделалась замкнутой и раздражительной, готовой взорваться в любую секунду, словно сжатая пружина.
– День?
– Меньше. – Рэйчел обдало потоком воздуха, когда ангел расправила крылья, чтобы размять затекшие мышцы. Она громко вздохнула и прохрипела: – Еще раз попробуй прутья. Пробуй… изо всех сил.
Рэйчел неуверенно поднялась на ноги и на ощупь нашла решетку. Каждое движение причиняло телу нестерпимую боль. Цепь заскрипела по каменным плитам. Рукой Рэйчел нашла прут и попыталась плечом протиснуться в узкий зазор. Она взвыла от боли.
Толстые металлические прутья не поддавались.
Задыхаясь, Рэйчел повалилась на колени.
– Безнадежно. – Она ударила кулаком по решетке.
Дыхание Карнивал заметно участилось.
– Зачем? – спросила Рэйчел. – Зачем оставлять нас так? Если они хотят посмотреть, как ты меня прикончишь, чего они ждут?
– Не они, – прошипела Карнивал. – Оно.
– Ульсис?
– Не знаю! – взорвалась Карнивал. – Заткнись! Закрой рот!
Рэйчел поднялась на ноги и снова попробовала протиснуться через прутья, обеими ногами упершись в каменный уступ. Она задыхалась при каждом движении.
Ничего не выходило.
Выбившись из сил, Рэйчел опустилась на пол.
– Если бы мы вдвоем…
Карнивал зарычала.
– Помоги мне!
Рэйчел услышала движение, скрип цепи, и внезапно рука крепко сжала ее запястье.
Но как она?…
– Не смей, – прошипела ей на ухо Карнивал, – приказывать мне.
– Ты делаешь мне больно.
– Да.
У Рэйчел перехватило дыхание. Темнота казалась непроницаемой, наполненной ненавистью и злобой. Спайн потянулась за мечом, но вспомнила, что они забрали все: ножи, дротики, яды. Даже бамбуковые трубки. Без оружия девушка почувствовала себя совершенно обнаженной.
В конце концов ангел расслабила руку. Цепь заскрипела и поползла в дальний угол камеры.
– Можно задать тебе вопрос? – спросила Рэйчел.
– Нет.
– Ты когда-нибудь давала нищему крысу?
– Что?
– Забудь. – Рэйчел потерла распухшую лодыжку и продолжала: – Я говорю про слепого, про глюмана. Ты дала ему крысу и сказала, что это ягненок.
– Ты ему поверила?
– Нет… Я не знаю.
– Почему нет? – прорычала Карнивал. – Я и хуже делала. Убивала нищих, пьяниц и шлюх, богатых, солдат и детей. – И тихо прошипела: – Даже спайнов.
– Должно быть, ты совсем одинока.
Молчание.
– Поговори со мной.
– Думаешь, это тебя спасет? Ошибаешься.
– Отлично. – Рэйчел нащупала фонарь и повернула кремневое колесико. – Если ты меня все равно убьешь, я хотя бы насмотрюсь на тебя.
Загорелся свет, и тени, словно черные пальцы, поползли через коридор. Карнивал отвернулась, спрятав голову руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49