Это место называли Дубовой аллеей, хотя во всем этом забытом богом месте и дубовой щепки не было, только фанера да проржавевшие гвозди. Господин Неттл опустил плечо так, чтобы саван, в который была завернута его дочь, не зацепился за торчавшую железяку. Под его весом доски аллеи просели и потянули за собой короткие подвесные мостики, ведущие от главной улицы прямо к порогам домов. Обшарпанные лачуги неподвижно висели в колыбелях из пеньки и металла.
Где-то впереди в закопченной камере фонаря мерцала тлеющая головешка. Гигантские тени угрожающе скользили мимо. Господин Неттл запрокинул голову и сделал еще глоток, потом вытер рот рукой и снова тронулся в путь.
Лоб под капюшоном чесался. Да и все тело жутко чесалось от грубой материи. В толстой мешковине было невероятно жарко, хотя ночь стояла холодная.
Слухи распространялись в Лиге Веревки быстрее чумы, а невнятная ложь отца об убийстве Абигайль лишь подливала масла в огонь. Он не мог скрыть ран и бескровной бледности, потому и прогнал закутанных в траур старух, что обычно приходят на помощь в таких случаях. Вместо этого сам омыл и завернул в саван тело девочки. Теперь не будет ни проводов, ни поминок. Любопытство горожан вскоре переросло в страх и злобу. Стремясь избежать излишнего внимания соседей, отец решил вынести тело в полночь, когда улицы так же пусты, как и раскинувшаяся под городом пропасть.
Дубовая аллея просела ниже уровня перекрестной цепи Таммела, названной в честь глюмана, погибшего в бою при Кислой реке, и снова резко взмыла вверх. Сберегая бутылку в одной руке, господин Неттл ухватился за веревку, чтобы удержаться на скользких досках, и подтянулся вперед. Поднявшись на вершину, он понял, что все его усилия скрыться от посторонних глаз были напрасны.
В каких-то восьми футах от аллеи, прикрепленная к гигантскому звену цепи, свисала таверна «Старина Батербланд». Помятая, с круглым днищем в заклепках конструкция все еще не утратила шарма чугунного котла для варки дегтя, коим и служила в прошлом. Дыра в крыше извергала клубы дыма и потоки ругани. Четыре человека собрались на улице. Здоровенный детина, с виду весьма похожий на разбойника, стоял на главной улице и раскачивал веревки. По шатающемуся подвесному мосту от таверны к нему приближался костлявый малый. Еще двоих скрывали нависшие над входом в котел цепи. Они сидели на корточках и по очереди курили старый жестяной кальян. Когда господин Неттл приблизился к таверне, негодяи как один обернулись. Пьяные улыбки сошли с лиц, громила отпустил веревку. Один из курильщиков выдохнул клуб дыма.
– Интересно, куда это он собрался с таким мешком?
– Да это ж тот самый бродяга из трущоб, – оскалился тот, что на мостике, – с зарезанной девчонкой.
Громила угрожающе опустил голову и с наглым видом сделал шаг в сторону господина Неттла, будто дорога принадлежала ему.
– Оставь его церковным охранникам. Ты что, не видишь, он или пьян, или сошел с ума от горя! – крикнул один из курильщиков.
– Он не имеет права тащить ее в храм, – возразил громила.
Господин Неттл крепче сжал Абигайль и оттолкнул здоровяка. Разбойник поскользнулся, однако успел удержаться за веревку.
– Думаешь, тебе дадут ее пронести? Думаешь, они ничего не узнают? – прокричал он вслед.
– Может, кто-нибудь им уже все рассказал. Закопай ее лучше в Мертвых песках, сэкономь время, – сказал тощий, раскачиваясь на мостике.
Господин Неттл с силой оттолкнулся от доски, и мостик зашатался. Советчик едва успел перекинуть руку через канат и удержаться. Пеньковая веревка угрожающе натянулась и заскрипела, однако выдержала. Курильщики рассмеялись.
Господин Неттл плюнул вниз с подвесной дороги. Черт побери, он и правда был пьян.
Когда таверна скрылась из виду, он поудобнее взял тело Абигайль. Сердце сжалось от боли. Неттл долго смотрел на доски под ногами, но ничего не видел.
Что бы подумала Абигайль, если бы увидела его таким? Сколько раз она уходила в себя или впадала в дурное настроение, раздражалась и кричала, лишь бы заставить его нарушить молчание и обратить внимание на ее проблемы? Он никогда не злился, никогда не поднял бы на нее руку, как делают некоторые. Просто спокойно смотрел на дочь через стакан виски… Неттл вспомнил про холодную бутылку в руке и сделал еще глоток.
Аллея вела к Рабочему лабиринту, где развалины деревянных лачуг и мостов, словно волны, врезались в стены больших каменных домов. Брусчатка покрылась ледяной коркой. Улица Угольщиков походила в темноте на изломанную темную трещину и вела к району Церковных труб. Над землей навис густой туман, который при движении клубами завивался в полах плаща и обвивал колени.
До рассвета не более четырех часов. Нужно спешить. Еще один глоток из бутылки, и горло обожгло огнем. Но разве можно теперь увечить собственного ребенка? Тот, кто смог занести нож над телом близкого ему человека, был хуже последнего негодяя, вора и убийцы. На поясе Неттла под плащом висел длинный разделочный нож, каким пользуются мясники.
По мере того как улица Угольщиков приближалась к Рабочему лабиринту, проход сужался. Сырой туман белыми полосами стелился над землей. Господин Неттл прошел мимо постоялого двора, который безмолвно стоял с затворенными наглухо ставнями, и по длинной улице обогнул рыбный рынок. Дым валил через запертые решетки. Мужчине пришлось сощуриться, чтобы миновать дымовую завесу. Оставалось только надеяться, что саван, в котором он нес дочь, не впитает рыбный запах. За рынком дома стали выше. Они выстроились в два ряда, низко склонившись над дорогой. В некоторых местах верхние этажи зданий буквально подпирали бараки на противоположной стороне улицы. Так они и стояли, упершись лбами, точно изможденные спором скандалисты. Лишь одинокие шаги раздавались в непроглядной ночной темноте. Повсюду в основаниях каменных стен чернели, словно кроличьи норы, туннели. Оттуда веяло холодом, сырым сеном, стойлом, кальяном и травкой. Недалеко от колодца Грешников Неттлу показалось, что он почувствовал аромат ладана, – желудок свело от этого запаха.
Головешки в фонарях давно погасли, и было темно хоть глаз выколи. Луна причудливо разбила ночной город на серебряные и черные геометрические фигуры. Двери были крепко заперты. Ржавые мосты соединяли районы Рабочего лабиринта, разделенные узкими каналами пустого пространства. Господин Неттл перешел из округа Церковных труб в район Веселых ворот. Металлические гвозди на каблуках зазвенели по железному мосту.
Бродяга зашел в самую глубь Рабочего лабиринта, туда, где Веселые ворота сливаются с Яблочным перекрестком, а дорога огибает полуразрушенную наблюдательную башню и тянется дальше вдоль Цепи дольмена. Внезапно прямо перед ним зашевелилась куча старого тряпья, и раздался звонкий голос:
– Монетку для пилигрима, господин, пенни или парочку. Ехидно луна-то заулыбалась. Через одну ночь она совсем потемнеет. Пожертвуйте пару пенни на ночлег, а то и до беды недалеко.
Лохмотья закрывали лицо мальчика, и только жестяная кружка торчала из-под полы.
– Проголодался совсем, – пожаловался бродяжка, – ни отца, ни матери.
Господин Неттл только плюнул в его сторону, не замедляя шага.
Полвека попрошайничества его самого многому научили. Не жди ничего, не проси ничего. Если тебе что-то нужно, иди и найди или плати. А если не можешь ни найти, ни заплатить, так оно тебе вовсе и не нужно. Одна монета уже ничего не изменит. Какая разница, что теперь за ночь? Полная луна или новолуние: парень все равно в беде. Все в беде.
– Оборванец! – прокричал вслед нищий. – Оставь себе свои грязные гроши, ты такой же попрошайка, как и я. – Он ударил кружкой о стену и запел: – Выходи из дому завтра посмотреть на луну… выходи завтра, посмотри на луну.
Какое-то мгновение господин Неттл колебался. Можно бы и задать бродяге взбучку, но на это уйдет слишком много времени. Он крепче сжал Абигайль, выпрямился и двинулся вперед. Ночные улицы вскоре поглотили песню безумца.
Рассвет был уже недалеко, но Дипгейт еще крепко спал – город будто задержал дыхание, чтобы через пару часов глубоко вдохнуть утренний воздух. Ночь выдалась морозная. Над головой между покосившимися карнизами и водосточными желобами тянулась длинная полоса неба, усеянная звездами, словно дырочками.
Неттл поднес бутылку ко рту – почти пуста! – и снова опустил. Что теперь делать? Надо подумать. Где-то в основании черепа начинала просыпаться головная боль, а мысли смешались в одну бурлящую массу, будто кипящая смола. Может, он во сне сюда забрел? Где он? Это, должно быть, Исчезающая дорога, где Неттл когда-то сломал челюсть торговцу маслом за то, что тот нагрузил ему камней в бочку. Самая окраина Рабочего лабиринта. Долго еще? Нет, недолго. Он опять тратил впустую драгоценное время, вслушивался в собственные шаги, наблюдал за струйкой пара, которая извивалась на морозе при каждом выдохе, и глотал виски. Лезвие ножа под плащом казалось куском льда. Неттл сжал горлышко бутылки, размахнулся и швырнул ее прочь. В стороне раздался звон разбившегося стекла.
За следующим поворотом дорога погружалась в густой белесый туман. Вдалеке расцвели мутноватые шары уличных фонарей – значит храм уже совсем близко.
Господин Неттл остановился на мгновение у образовавшейся посреди дороги дыры, где брусчатка попросту провалилась в пропасть. Яма была закрыта досками – построенная на скорую руку конструкция не внушала доверия. Внизу, под брусчаткой, конечно, еще много железа, тонны железа. Часто можно было убрать пару опорных перекладин, а дорога по-прежнему оставалась такой же прочной. А иной раз перегруженная металлоломом телега въезжала на улицу, и вся мостовая проседала к чертям. Не угадаешь.
Неттл снял тело Абигайль с плеча и взял на руки. Лицо девочки покрывала блестящая корка льда, такая же белая, как и саван, в который она была завернута. Ткань была очень хорошая, гораздо лучше, чем все, что можно достать в Лиге. Чистый, аккуратный рулон он нашел в грязной канаве под Угольным мостом еще четырнадцать лет назад и сохранил его. Купцы торговали шелком в Ивигарте. Именно туда Неттл и направился вчера, чтобы выручить за свою находку немного денег, но так и вернулся с пустыми руками. А ведь ткань действительно была отличного качества.
Внешность Абигайль трудно назвать утонченной. Да и красавицей она вовсе не была: мощная челюсть, широкий лоб, те же грубоватые черты, что и у отца, только чуть помягче. Хотя плечи и бедра у нее уже были намного шире, чем у маленькой девочки, Неттл не переставал видеть в ней ребенка. Она все равно была такой легкой, что он мог без конца нести ее на руках.
Неттл закрыл глаза и представил, как вздрогнули ресницы, и Абигайль взглянула на него, повисла у него на шее.
– Зачем ты меня несешь?. Я сама могу идти.
Он опускает ее на землю, и они вдвоем поворачивают домой. Неттл прижался лицом к холодному, словно камень, лбу. Вновь открыл глаза и взглянул на газовые фонари вдали. Пора идти. Осталось пересечь мост Флинта, чтобы оказаться в Лилле.
Абигайль часто приходила сюда рисовать. Ей так нравились старые покосившиеся дома с изящными ставенками и маленькими литыми балкончиками. Девочка любила сидеть над своей работой под развесистым деревом посреди вымощенной камнем круглой площадки и слушать птичью трескотню. А больше всего она любила сады.
Однажды они попали сюда, когда пытались продать грабли, которые Неттлу удалось выклянчить в Ивигарте. Малышка Абигайль стучалась в двери. Один старик пустил их в свой сад. И пока тот торговался с отцом, Абигайль кругами бегала по двору и таращила глаза на пестрые цветы и свежую зеленую траву. После этого случая ей так хотелось заглянуть во все сады Лилля, но народ держал ворота накрепко запертыми. А Неттл тогда все-таки выручил восемь монет, был в хорошем настроении и посадил дочку на плечо, чтобы та могла заглянуть через высокие изгороди.
К юго-востоку от Лилля дорога резко поворачивала от Цепи дольмена и поднималась к Базарному мосту, где уже топали ногами и потирали обмерзшие руки торговцы, галдя в утреннем тумане.
– Уголь, масло, уголь, масло!
– Горячий хлеб, хлеб с фруктами!
– Силки, мышеловки, клетки!
Кое-какие слуги из Лилля ни свет ни заря шныряли по рынку, толпились вокруг телег, покупали, хохотали и торговались так, будто тратили собственные деньги.
Не было другой дороги, чтобы обойти рынок стороной, и господин Неттл опустил голову и ускорил шаг. Никто не обратил внимания на хмурого прохожего, пока тот не добрался до торговцев цветами на самом краю рынка.
– Эй вы, господин! – Продавец поднялся со стула и загородил дорогу господину Неттлу. – Букетик маргариток или маков не желаете? А белоцвет? Прямо из леса Шейл, только собрали, не больше двух пенни за связку. – У торговца была жиденькая грязного цвета бороденка, а в ухе – золотое кольцо, в которое вполне можно было просунуть палец.
– Не больше двух пенни, и полпенни за ветку лесных ягод из Хаюайна – посмотри только. – Бородатый втащил целый букет белых роз и бережно взял их на руки, словно младенца. – Розы из Лилля, настоящие садовые розы, шесть штук за пенни.
Господин Неттл уставился на золотую серьгу, а внимание торговца привлек сверток в руках незнакомца.
– Богатеи покупают их вдвое дороже. Землю все равно везут с плантации Гузхок, что в Клуне. Слушай, я тебе еще парочку сверху накину за ту же цену. – Он сунул букет в руки Неттла.
Цветы были уже не первой свежести. Лепестки завяли и съежились, а стебли потемнели.
– Здесь восемь за пенни, – настаивал продавец.
Неттл с силой оттолкнул букет, лепестки посыпались на землю.
– Эй!
– Они завяли. – Он поднял горсть розовых лепестков и швырнул в бородатого. – Умерли.
Над районом Бриджвью расстилалось совершенно белое небо. Дорога распадалась на дюжину длинных улочек. Путнику пришлось переходить от улицы к улице, сверяя таблички с названиями, чтобы не заблудиться. Улица Виктории, Сливовая улица, Серебряный рынок. На Розовой улице Неттл услышал шорох шагов и задрал голову. В вышине над крышами городских домов виднелись неровные силуэты мостов, построенных специально для знати. Сверху доносился приглушенный разговор: они собирались посмотреть на ангела, они устали и замерзли, а если этот жуткий туман не рассеется, то и вовсе ничего не будет видно. Господин Неттл наконец дошел до конца улицы и спустился на четыре ступени в затопленный белой дымкой двор, выходящий к самому краю пропасти. Он остановился.
На фоне густого утреннего тумана проступали очертания моста. Металлические арки и столбы вздымались в небо, и вся конструкция напоминала скелет громадного зверя. Выстроившиеся в длинный ряд от начала моста до самых ступеней храма газовые фонари лихорадочно горели, освещая бледно-желтым светом тяжелые дубовые балки. На мосту лежали мертвые. Шесть или семь, насколько можно было разглядеть. Так мало? У Неттла скрутило желудок. Он поднес руку ко рту и вспомнил, что выбросил бутылку. Белые силуэты саванов на мгновение привлекли взгляд путника. Почему их сегодня так мало?
Стены храма Ульсиса поднимались в небо, словно черные скалы. У ворот в храм резкие очертания каменной кладки проступали еще выразительнее в неровном свете фонарей, постепенно смягчаясь и тая в тумане. Казалось, стена простирается бесконечно ввысь и вширь. Господин Неттл отлично знал, как велико здание. В ясные дни даже из района Лиги можно было разглядеть ощетинившиеся шпили. Они были невероятно огромны: протяни руку – и схватишься за них. Но так близко Неттл подходил к храму лишь однажды, двадцать три года назад. В тот день на мосту лежало тринадцать умерших. Четырнадцатой была его жена. Абигайль осталась спать в своей крошечной колыбельке, а он отнес Маргарет сюда. До наступления Ночи Шрамов тогда оставалась неделя, и стража не была особенно строгой: они вообще не разворачивали саванов. Впрочем, в тот день ему нечего было скрывать.
Двор лежал в глухом безмолвии, будто наслаждаясь спокойствием перед тем, как разразится оглушительный перезвон колоколов. Тишина пробирала до самых костей. Ледяное лезвие тяжелого разделочного ножа впилось в бедро.
Неттл крепко прижал к себе дочь. Быстро закрыл капюшоном лицо, ступил на мост и с громким стуком подбитых гвоздями каблуков направился в сторону храма.
Скорбящие столпились на мосту: одни стояли в тишине, другие перешептывались, разбившись на маленькие группы. Трепещущие на ветру сутаны расступились дать дорогу пришельцу: одежды из шелка и бархата, великолепно скроенные, тщательно уложенные в складки, которые трепетали на ветру, словно рябь на водной глади; и наряды попроще, но все непременно черного цвета. Большинство отвернулись при виде незнакомца, другие в знак приветствия склонили закрытые капюшонами головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Где-то впереди в закопченной камере фонаря мерцала тлеющая головешка. Гигантские тени угрожающе скользили мимо. Господин Неттл запрокинул голову и сделал еще глоток, потом вытер рот рукой и снова тронулся в путь.
Лоб под капюшоном чесался. Да и все тело жутко чесалось от грубой материи. В толстой мешковине было невероятно жарко, хотя ночь стояла холодная.
Слухи распространялись в Лиге Веревки быстрее чумы, а невнятная ложь отца об убийстве Абигайль лишь подливала масла в огонь. Он не мог скрыть ран и бескровной бледности, потому и прогнал закутанных в траур старух, что обычно приходят на помощь в таких случаях. Вместо этого сам омыл и завернул в саван тело девочки. Теперь не будет ни проводов, ни поминок. Любопытство горожан вскоре переросло в страх и злобу. Стремясь избежать излишнего внимания соседей, отец решил вынести тело в полночь, когда улицы так же пусты, как и раскинувшаяся под городом пропасть.
Дубовая аллея просела ниже уровня перекрестной цепи Таммела, названной в честь глюмана, погибшего в бою при Кислой реке, и снова резко взмыла вверх. Сберегая бутылку в одной руке, господин Неттл ухватился за веревку, чтобы удержаться на скользких досках, и подтянулся вперед. Поднявшись на вершину, он понял, что все его усилия скрыться от посторонних глаз были напрасны.
В каких-то восьми футах от аллеи, прикрепленная к гигантскому звену цепи, свисала таверна «Старина Батербланд». Помятая, с круглым днищем в заклепках конструкция все еще не утратила шарма чугунного котла для варки дегтя, коим и служила в прошлом. Дыра в крыше извергала клубы дыма и потоки ругани. Четыре человека собрались на улице. Здоровенный детина, с виду весьма похожий на разбойника, стоял на главной улице и раскачивал веревки. По шатающемуся подвесному мосту от таверны к нему приближался костлявый малый. Еще двоих скрывали нависшие над входом в котел цепи. Они сидели на корточках и по очереди курили старый жестяной кальян. Когда господин Неттл приблизился к таверне, негодяи как один обернулись. Пьяные улыбки сошли с лиц, громила отпустил веревку. Один из курильщиков выдохнул клуб дыма.
– Интересно, куда это он собрался с таким мешком?
– Да это ж тот самый бродяга из трущоб, – оскалился тот, что на мостике, – с зарезанной девчонкой.
Громила угрожающе опустил голову и с наглым видом сделал шаг в сторону господина Неттла, будто дорога принадлежала ему.
– Оставь его церковным охранникам. Ты что, не видишь, он или пьян, или сошел с ума от горя! – крикнул один из курильщиков.
– Он не имеет права тащить ее в храм, – возразил громила.
Господин Неттл крепче сжал Абигайль и оттолкнул здоровяка. Разбойник поскользнулся, однако успел удержаться за веревку.
– Думаешь, тебе дадут ее пронести? Думаешь, они ничего не узнают? – прокричал он вслед.
– Может, кто-нибудь им уже все рассказал. Закопай ее лучше в Мертвых песках, сэкономь время, – сказал тощий, раскачиваясь на мостике.
Господин Неттл с силой оттолкнулся от доски, и мостик зашатался. Советчик едва успел перекинуть руку через канат и удержаться. Пеньковая веревка угрожающе натянулась и заскрипела, однако выдержала. Курильщики рассмеялись.
Господин Неттл плюнул вниз с подвесной дороги. Черт побери, он и правда был пьян.
Когда таверна скрылась из виду, он поудобнее взял тело Абигайль. Сердце сжалось от боли. Неттл долго смотрел на доски под ногами, но ничего не видел.
Что бы подумала Абигайль, если бы увидела его таким? Сколько раз она уходила в себя или впадала в дурное настроение, раздражалась и кричала, лишь бы заставить его нарушить молчание и обратить внимание на ее проблемы? Он никогда не злился, никогда не поднял бы на нее руку, как делают некоторые. Просто спокойно смотрел на дочь через стакан виски… Неттл вспомнил про холодную бутылку в руке и сделал еще глоток.
Аллея вела к Рабочему лабиринту, где развалины деревянных лачуг и мостов, словно волны, врезались в стены больших каменных домов. Брусчатка покрылась ледяной коркой. Улица Угольщиков походила в темноте на изломанную темную трещину и вела к району Церковных труб. Над землей навис густой туман, который при движении клубами завивался в полах плаща и обвивал колени.
До рассвета не более четырех часов. Нужно спешить. Еще один глоток из бутылки, и горло обожгло огнем. Но разве можно теперь увечить собственного ребенка? Тот, кто смог занести нож над телом близкого ему человека, был хуже последнего негодяя, вора и убийцы. На поясе Неттла под плащом висел длинный разделочный нож, каким пользуются мясники.
По мере того как улица Угольщиков приближалась к Рабочему лабиринту, проход сужался. Сырой туман белыми полосами стелился над землей. Господин Неттл прошел мимо постоялого двора, который безмолвно стоял с затворенными наглухо ставнями, и по длинной улице обогнул рыбный рынок. Дым валил через запертые решетки. Мужчине пришлось сощуриться, чтобы миновать дымовую завесу. Оставалось только надеяться, что саван, в котором он нес дочь, не впитает рыбный запах. За рынком дома стали выше. Они выстроились в два ряда, низко склонившись над дорогой. В некоторых местах верхние этажи зданий буквально подпирали бараки на противоположной стороне улицы. Так они и стояли, упершись лбами, точно изможденные спором скандалисты. Лишь одинокие шаги раздавались в непроглядной ночной темноте. Повсюду в основаниях каменных стен чернели, словно кроличьи норы, туннели. Оттуда веяло холодом, сырым сеном, стойлом, кальяном и травкой. Недалеко от колодца Грешников Неттлу показалось, что он почувствовал аромат ладана, – желудок свело от этого запаха.
Головешки в фонарях давно погасли, и было темно хоть глаз выколи. Луна причудливо разбила ночной город на серебряные и черные геометрические фигуры. Двери были крепко заперты. Ржавые мосты соединяли районы Рабочего лабиринта, разделенные узкими каналами пустого пространства. Господин Неттл перешел из округа Церковных труб в район Веселых ворот. Металлические гвозди на каблуках зазвенели по железному мосту.
Бродяга зашел в самую глубь Рабочего лабиринта, туда, где Веселые ворота сливаются с Яблочным перекрестком, а дорога огибает полуразрушенную наблюдательную башню и тянется дальше вдоль Цепи дольмена. Внезапно прямо перед ним зашевелилась куча старого тряпья, и раздался звонкий голос:
– Монетку для пилигрима, господин, пенни или парочку. Ехидно луна-то заулыбалась. Через одну ночь она совсем потемнеет. Пожертвуйте пару пенни на ночлег, а то и до беды недалеко.
Лохмотья закрывали лицо мальчика, и только жестяная кружка торчала из-под полы.
– Проголодался совсем, – пожаловался бродяжка, – ни отца, ни матери.
Господин Неттл только плюнул в его сторону, не замедляя шага.
Полвека попрошайничества его самого многому научили. Не жди ничего, не проси ничего. Если тебе что-то нужно, иди и найди или плати. А если не можешь ни найти, ни заплатить, так оно тебе вовсе и не нужно. Одна монета уже ничего не изменит. Какая разница, что теперь за ночь? Полная луна или новолуние: парень все равно в беде. Все в беде.
– Оборванец! – прокричал вслед нищий. – Оставь себе свои грязные гроши, ты такой же попрошайка, как и я. – Он ударил кружкой о стену и запел: – Выходи из дому завтра посмотреть на луну… выходи завтра, посмотри на луну.
Какое-то мгновение господин Неттл колебался. Можно бы и задать бродяге взбучку, но на это уйдет слишком много времени. Он крепче сжал Абигайль, выпрямился и двинулся вперед. Ночные улицы вскоре поглотили песню безумца.
Рассвет был уже недалеко, но Дипгейт еще крепко спал – город будто задержал дыхание, чтобы через пару часов глубоко вдохнуть утренний воздух. Ночь выдалась морозная. Над головой между покосившимися карнизами и водосточными желобами тянулась длинная полоса неба, усеянная звездами, словно дырочками.
Неттл поднес бутылку ко рту – почти пуста! – и снова опустил. Что теперь делать? Надо подумать. Где-то в основании черепа начинала просыпаться головная боль, а мысли смешались в одну бурлящую массу, будто кипящая смола. Может, он во сне сюда забрел? Где он? Это, должно быть, Исчезающая дорога, где Неттл когда-то сломал челюсть торговцу маслом за то, что тот нагрузил ему камней в бочку. Самая окраина Рабочего лабиринта. Долго еще? Нет, недолго. Он опять тратил впустую драгоценное время, вслушивался в собственные шаги, наблюдал за струйкой пара, которая извивалась на морозе при каждом выдохе, и глотал виски. Лезвие ножа под плащом казалось куском льда. Неттл сжал горлышко бутылки, размахнулся и швырнул ее прочь. В стороне раздался звон разбившегося стекла.
За следующим поворотом дорога погружалась в густой белесый туман. Вдалеке расцвели мутноватые шары уличных фонарей – значит храм уже совсем близко.
Господин Неттл остановился на мгновение у образовавшейся посреди дороги дыры, где брусчатка попросту провалилась в пропасть. Яма была закрыта досками – построенная на скорую руку конструкция не внушала доверия. Внизу, под брусчаткой, конечно, еще много железа, тонны железа. Часто можно было убрать пару опорных перекладин, а дорога по-прежнему оставалась такой же прочной. А иной раз перегруженная металлоломом телега въезжала на улицу, и вся мостовая проседала к чертям. Не угадаешь.
Неттл снял тело Абигайль с плеча и взял на руки. Лицо девочки покрывала блестящая корка льда, такая же белая, как и саван, в который она была завернута. Ткань была очень хорошая, гораздо лучше, чем все, что можно достать в Лиге. Чистый, аккуратный рулон он нашел в грязной канаве под Угольным мостом еще четырнадцать лет назад и сохранил его. Купцы торговали шелком в Ивигарте. Именно туда Неттл и направился вчера, чтобы выручить за свою находку немного денег, но так и вернулся с пустыми руками. А ведь ткань действительно была отличного качества.
Внешность Абигайль трудно назвать утонченной. Да и красавицей она вовсе не была: мощная челюсть, широкий лоб, те же грубоватые черты, что и у отца, только чуть помягче. Хотя плечи и бедра у нее уже были намного шире, чем у маленькой девочки, Неттл не переставал видеть в ней ребенка. Она все равно была такой легкой, что он мог без конца нести ее на руках.
Неттл закрыл глаза и представил, как вздрогнули ресницы, и Абигайль взглянула на него, повисла у него на шее.
– Зачем ты меня несешь?. Я сама могу идти.
Он опускает ее на землю, и они вдвоем поворачивают домой. Неттл прижался лицом к холодному, словно камень, лбу. Вновь открыл глаза и взглянул на газовые фонари вдали. Пора идти. Осталось пересечь мост Флинта, чтобы оказаться в Лилле.
Абигайль часто приходила сюда рисовать. Ей так нравились старые покосившиеся дома с изящными ставенками и маленькими литыми балкончиками. Девочка любила сидеть над своей работой под развесистым деревом посреди вымощенной камнем круглой площадки и слушать птичью трескотню. А больше всего она любила сады.
Однажды они попали сюда, когда пытались продать грабли, которые Неттлу удалось выклянчить в Ивигарте. Малышка Абигайль стучалась в двери. Один старик пустил их в свой сад. И пока тот торговался с отцом, Абигайль кругами бегала по двору и таращила глаза на пестрые цветы и свежую зеленую траву. После этого случая ей так хотелось заглянуть во все сады Лилля, но народ держал ворота накрепко запертыми. А Неттл тогда все-таки выручил восемь монет, был в хорошем настроении и посадил дочку на плечо, чтобы та могла заглянуть через высокие изгороди.
К юго-востоку от Лилля дорога резко поворачивала от Цепи дольмена и поднималась к Базарному мосту, где уже топали ногами и потирали обмерзшие руки торговцы, галдя в утреннем тумане.
– Уголь, масло, уголь, масло!
– Горячий хлеб, хлеб с фруктами!
– Силки, мышеловки, клетки!
Кое-какие слуги из Лилля ни свет ни заря шныряли по рынку, толпились вокруг телег, покупали, хохотали и торговались так, будто тратили собственные деньги.
Не было другой дороги, чтобы обойти рынок стороной, и господин Неттл опустил голову и ускорил шаг. Никто не обратил внимания на хмурого прохожего, пока тот не добрался до торговцев цветами на самом краю рынка.
– Эй вы, господин! – Продавец поднялся со стула и загородил дорогу господину Неттлу. – Букетик маргариток или маков не желаете? А белоцвет? Прямо из леса Шейл, только собрали, не больше двух пенни за связку. – У торговца была жиденькая грязного цвета бороденка, а в ухе – золотое кольцо, в которое вполне можно было просунуть палец.
– Не больше двух пенни, и полпенни за ветку лесных ягод из Хаюайна – посмотри только. – Бородатый втащил целый букет белых роз и бережно взял их на руки, словно младенца. – Розы из Лилля, настоящие садовые розы, шесть штук за пенни.
Господин Неттл уставился на золотую серьгу, а внимание торговца привлек сверток в руках незнакомца.
– Богатеи покупают их вдвое дороже. Землю все равно везут с плантации Гузхок, что в Клуне. Слушай, я тебе еще парочку сверху накину за ту же цену. – Он сунул букет в руки Неттла.
Цветы были уже не первой свежести. Лепестки завяли и съежились, а стебли потемнели.
– Здесь восемь за пенни, – настаивал продавец.
Неттл с силой оттолкнул букет, лепестки посыпались на землю.
– Эй!
– Они завяли. – Он поднял горсть розовых лепестков и швырнул в бородатого. – Умерли.
Над районом Бриджвью расстилалось совершенно белое небо. Дорога распадалась на дюжину длинных улочек. Путнику пришлось переходить от улицы к улице, сверяя таблички с названиями, чтобы не заблудиться. Улица Виктории, Сливовая улица, Серебряный рынок. На Розовой улице Неттл услышал шорох шагов и задрал голову. В вышине над крышами городских домов виднелись неровные силуэты мостов, построенных специально для знати. Сверху доносился приглушенный разговор: они собирались посмотреть на ангела, они устали и замерзли, а если этот жуткий туман не рассеется, то и вовсе ничего не будет видно. Господин Неттл наконец дошел до конца улицы и спустился на четыре ступени в затопленный белой дымкой двор, выходящий к самому краю пропасти. Он остановился.
На фоне густого утреннего тумана проступали очертания моста. Металлические арки и столбы вздымались в небо, и вся конструкция напоминала скелет громадного зверя. Выстроившиеся в длинный ряд от начала моста до самых ступеней храма газовые фонари лихорадочно горели, освещая бледно-желтым светом тяжелые дубовые балки. На мосту лежали мертвые. Шесть или семь, насколько можно было разглядеть. Так мало? У Неттла скрутило желудок. Он поднес руку ко рту и вспомнил, что выбросил бутылку. Белые силуэты саванов на мгновение привлекли взгляд путника. Почему их сегодня так мало?
Стены храма Ульсиса поднимались в небо, словно черные скалы. У ворот в храм резкие очертания каменной кладки проступали еще выразительнее в неровном свете фонарей, постепенно смягчаясь и тая в тумане. Казалось, стена простирается бесконечно ввысь и вширь. Господин Неттл отлично знал, как велико здание. В ясные дни даже из района Лиги можно было разглядеть ощетинившиеся шпили. Они были невероятно огромны: протяни руку – и схватишься за них. Но так близко Неттл подходил к храму лишь однажды, двадцать три года назад. В тот день на мосту лежало тринадцать умерших. Четырнадцатой была его жена. Абигайль осталась спать в своей крошечной колыбельке, а он отнес Маргарет сюда. До наступления Ночи Шрамов тогда оставалась неделя, и стража не была особенно строгой: они вообще не разворачивали саванов. Впрочем, в тот день ему нечего было скрывать.
Двор лежал в глухом безмолвии, будто наслаждаясь спокойствием перед тем, как разразится оглушительный перезвон колоколов. Тишина пробирала до самых костей. Ледяное лезвие тяжелого разделочного ножа впилось в бедро.
Неттл крепко прижал к себе дочь. Быстро закрыл капюшоном лицо, ступил на мост и с громким стуком подбитых гвоздями каблуков направился в сторону храма.
Скорбящие столпились на мосту: одни стояли в тишине, другие перешептывались, разбившись на маленькие группы. Трепещущие на ветру сутаны расступились дать дорогу пришельцу: одежды из шелка и бархата, великолепно скроенные, тщательно уложенные в складки, которые трепетали на ветру, словно рябь на водной глади; и наряды попроще, но все непременно черного цвета. Большинство отвернулись при виде незнакомца, другие в знак приветствия склонили закрытые капюшонами головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49