Жизнь и смерть для них не различаются… Так говорят, но я не верю.— Вы, как и я, цепляетесь за надежду. Но я ученый. Я не могу основываться на вере. Я должен знать. Это ваше безличие, эта утрата личности и сознания себя — не та же ли смерть? Значит, ТАМ действительно пустота?— А как же Эру?— Нет, он там есть, но для нас там — Пустота. Потому что нас там не будет.Далее ужин протекал в гробовом молчании. Эрион хотел испортить настроение собеседнику, а в результате чувствовал себя так, словно его опустили в выгребную яму. «Зачем я все это начал? Из дурацкого желания похвастаться своими дерзкими мыслями? И зачем? Ведь я все еще верю. Хотя доказательств для своей веры не вижу. Но все же я еще надеюсь, иначе вся жизнь не имеет смысла».— Вы не уделите мне вашего драгоценного времени, скажем, завтра? — попытался загладить вину Эрион.Собеседник улыбнулся. Похоже, разговор все же не добил его. Видать, верит крепко.— Увы. Я уеду завтра утром на север и появлюсь только через три месяца, когда кончатся зимние шторма.— Опять за книгами?— О, да. Мне дали заказ добыть копию некоей Черной Книги, вроде искать надо на севере.— А что это?— А чтоб я знал! — рассмеялся собеседник.Эрион тоже облегченно рассмеялся.— Тогда удачи вам! И до встречи!— Вернусь — обязательно вас найду, и мы еще побеседуем. Надеюсь, вы сумеете все же найти доказательство существования души.Собеседник кивнул и, чокнувшись, изящно пригубил вино, красное, как кровь, в которой, увы, не живет душа.Ветер снова всей силой обрушился на вощеный холст. Стена легионерской палатки вогнулась. «Будто троллюга всей задницей на нас сесть примеривается, — тоскливо подумал Эрион. — Когда ж это кончится?»Вопрос был праздный, и он сам это знал. Зима выдалась необычайно суровой для этих мест. И правда — в мире что-то меняется к худшему? Или просто старость подкрадывается, вот и кажется, что и небо раньше было синее и вода мокрее?— Нет с галерой ничего не выйдет, — вздохнул комендант — Даже в бухте вон какая волна, в открытое море лучше не выходить вообще. Может, попробуем на суше?— И что будем поджигать? — устало осведомился Эрион.— Да ту же галеру, — пожал плечами комендант. — Вытащим на берег, и все. — Он поскреб подбородок. — Да что вам далась эта галера, господин Эрион? На море нам и так нет соперников.— Ой ли? А мораданские пираты? Пока они не слишком развернулись, но ведь год от году все больше свирепствуют. Их явно подкармливают и поддерживают, кто знает, насколько они обнаглеют лет через пять-десять?Комендант поджал губы.— Ладно. Все равно сейчас по галере на воде не попадете даже из вашей замечательной машины. Поставим деревянную цель за стеной.— Согласен. Заодно и посмотрим, как гореть будет.— А надо?— Надо, — зло отрезал Эрион и тут же извинился. Но комендант, похоже, даже не успел обидеться. — Понимаете, вы уже видели, как это зелье горит.— И не очень мне это нравится, хотя штука явно полезная, — протянул комендант. — Нечестно это как-то. Мы и без этого огня неплохо справляемся… Впрочем, не мне судить, — вздохнул он. — Командование заинтересовано и в вашей машине, и в горючке. Значит, сделаем.Эрион пропустил мимо ушей комментарии. Ветер снова навалился на стену палатки.— Легко поджечь то, что уже полито жидким огнем. Легко пустить зажженную стрелу. Но вот метать горшки с уже горящим огнем мы не пробовали. Надо посмотреть, получится ли вообще такое.— Много чего мы не пробовали, — проворчал комендант.Действительно, машины для войны использовались нечасто. Просто не попадалось еще таких стен, которые надо было бы сокрушать при их помощи Такие стены были только у нуменорских поселений, не себя же штурмовать? По-настоящему сильными крепостями были только Умбар и Ондост, ныне снесенный до основания. Но кто знает, с кем и с чем предстоит столкнуться? Эрион внутренне горделиво улыбнулся — у Нуменора на любой вызов находился ответ. Вот пираты появились — на кораблях в ответ стали ставить карробаллисты. Когда встал вопрос о штурме Умбара появилось столько чертежей разных осадных машин, что сам выбор мог надолго замедлить штурм. Но обошлось без штурма. Так что кто знает, кто знает… Эрион сам довольно долго и усердно занимался разработками разных машин по преимуществу метательных, листы чертежей тоже лежали в заветном сундуке. Вот, пригодилось теперь. Новая катапульта стояла на башне над гаванью и ждала испытаний.— Все равно придется переждать бурю. Мои кости говорят, что к вечеру утихнет. Так что если вы все же запасетесь терпением, — он в упор глянул на Эриона, — то вечером подстрелим вам пару-тройку старых лодок, которым уже все равно по морю не ходить.Эрион сдался. Против погоды он ничего не мог сделать. Уговорить коменданта и наместника на испытания он сумел, хотя никому из нуменорцев такое средство войны не нравилось. Правда, несомненную практическую пользу видели оба. А Эриону просто необходимо было довести свое дело до конца, иначе неудовлетворенность и злость сведут с ума. Последнее время он раздражался все чаще и сильнее, по любому поводу. Даже визиты к Мериль уже не приносили удовольствия — надоела. Так что если не удастся в ближайшее время завершить испытания, то будет плохо. Очень плохо. Всем, кто под руку попадется.К вечеру ветер и правда утих, небо прояснело. Несмотря на быстрые и темные сумерки, никто с мыса не ушел. На сторожевой башне нацеливали катапульту, мишень уже установили за стеной. Было еще достаточно светло, света вполне хватало для испытаний. Эрион был уверен, что все кончится быстро и успешно, но только бы сейчас, сегодня, не завтра, иначе он просто с ума сойдет от нетерпения.Внизу, где-то в трех сотнях рангар ранга (мн.ч. рангар) — нуменорская мера длины, примерно 96, 5 см

от башни полусотня гарнизонных солдат оцепила мишень, чтобы городские или предместные зеваки, часом, не помешали или не попалили под выстрел. На башне рядом с катапультой стоял Эрион, обслуживали машину четверо солдат.В ковш уже поместили горшок с зажженной горючей смесью. Снизу дали сигнал — «давай». Эрион махнул рукой, старший катапультного расчета дал знак, и горшок полетел, прочертив в небе ярко-желтую дугу, и упал совсем рядом со старой лодкой, обрызгав деревянный мокрый бок горящей тягучей жидкостью.— Неплохо, — пробормотал Эрион.Внизу что-то закричали, побежали люди.— Что там? — глянул через парапет Эрион.— Да ничего, смотрят, — отозвался молодой солдат, стоявший у катапульты.— Надо чуть усилить натяг, — сказал Эрион.Старший приказал, и солдаты снова заработали с воротом.Снизу снова заорали.— Давай второй, — распорядился лекарь.Еще одна желтая комета черкнула по дуге в черном небе, но погасла на полпути.Эрион, напряженно наблюдавший за полетом, ругнулся.— Не пойдет, — зло прошептал он. — Надо, чтобы было наверняка, чтобы каждый раз…Внезапно внизу сверкнула желтая вспышка, раздался многоголосый отчаянный крик. Эрион со старшим расчета мгновенно бросились к парапету. Внизу горело, из огня что-то выло. Оба, оцепенев от невероятности происходящего и ужаса, смотрели, как внизу мечутся несколько пылающих фигур. Они кричали, выли, падали и катались по земле, но жидкий огонь гас гораздо хуже простого.— При ударе, — прошептал Эрион, не отрывая завороженного взгляда от страшного зрелища. — При ударе…— Что? — трясущимися губами спросил солдат.— Ничего. Заряжай еще один.— Что?!— Ты глухой? Или идиот? Заряжай!— Н-не могу… вы ч-что?— Это приказ!Солдат замотал головой и попятился, попятился. Споткнулся о крышку люка на лестницу, все так же, не сводя взгляда с Эриона, открыл ее и побежал вниз. Эрион выругался, снова обернулся к катапульте. Оставшиеся трое смотрели на него, как мыши на змею. Стрелять. Хрен с ним. Все равно, куда попадет. Главное, чтобы ударилось обо что-то, тогда станет понятно, от чего она, проклятая, загорается. Взрывается при сильном ударе, это же выход! Это же… Внутри у него все пело, он даже не слышал криков.— Заряжай! — рявкнул он.На сей раз огненной полосы не было. Казалось что черный снаряд просто исчез в совсем уже сгустившихся сумерках, упал в бездонный колодец и вечность теперь будет беззвучно лететь. Воплей внизу он просто не слышал. Он ничего не слышал. Для него была тишина, чернота и вдруг растянувшиеся до бесконечности мгновения. А потом внизу, в стороне от цели, на камнях расцвел ярко-оранжевый цветок, и ночь снова обрушилась звуками — криками страха изумления, боли, гнева. И он тоже заорал — от радости. Решение было найдено.Чуть поутихнув, он деловито глянул вниз и пошел к лестнице. Там наверняка раненые, надо ими заняться. Если те, с ожогами, еще живы, то с ними надо будет поработать особо — возможно, ожоги от жидкого огня отличаются от обычных. Надо посмотреть.Когда он спустился, было уже совсем темно.Внизу нервно рвали ночь на клочья факелы. Догорала горючка на камнях, догорала мишень, воняло чадом и горелым мясом, все суматошно носились из стороны в сторону, ругались. Кто-то высоко и тонко подвывал, порой захлебываясь.Эрион огляделся по сторонам. Глаза привыкли к пляшущему пламени. Увидел раненых, быстро подошел, растолкав остальных. Люди молча уступали дорогу — но непонятно было, от почтения или отвращения. Что-то неприятное было в том, как они торопливо отступали, словно бы им противно было притронуться к нему. Он опустился на колени возле раненых. Один был без сознания, хотя не так уж сильно обгорел. Судя по росту и сложению, полукровка или местным бесплановый харадец. Двое других обгорели сильнее, но сознания не теряли. Один стиснув оскаленные белые зубы, терпел, второй тонко подвывал. Кто-то рванул его за плечо. Эрион резко обернулся.Над ним, тяжело дыша, стоял комендант, весь в копоти, потный, задыхающийся и злой.— Сволочь, — почти беззвучно выдохнул он.Эрион встал. Дернул плечом.— Несите в лазарет, я иду.Уже третью неделю Эрион жил фактически под арестом. Комендант не говорил высокопарных слов, вроде «если они умрут, я тебя повешу», но это было и так очевидно. Наместник отправивший донесение по начальству о происшедшем — вместе с результатами испытаний горючей смеси и новой катапульты, ждал большого нагоняя. Он тоже понимал что ему, как всегда, отвечать за всех и вся, раз он тут сидит в главных. Он не роптал, но подготавливал себя понемногу к самому дурному. То есть к смещению с должности.А городской герой, прославленный лекарь, жил в лазарете, и оттуда его не выпускали. Дахарва оставался при господине. Ухаживал за ним, помогал ухаживать за ранеными, приносил городские новости и записочки от соскучившихся дам, а то и изысканно вкусные подарки от них. Эрион заглатывал еду, не особенно вникая во все изыски, потому как выздоровление раненых сейчас интересовало его прежде всего. Ожоги оказались не столько обширными, сколько глубокими. Харадец умирал, и все усилия Эриона сводились к тому, чтобы умер он по возможности безболезненно. Но хотя его милосерднее было прикончить сразу, отследить очередной раз все стадии умирания было интересно и полезно. Нуменорцы потихоньку выздоравливали. Шрамы у них будут, но какой мужчина без шрамов? А с лица не воду пить.— Вот, Дахарва, — с сожалением смотрел на умирающего харадца Эрион. — Молодое тело, все на месте, и руки, и ноги, и сердце сильное, иначе давно бы умер. И все это пропадет, как только жизнь уйдет. Зачем ему сейчас сердце? Оно больше бы пригодилось тебе, но как я смогу его вынуть и вставить? Как пойму, когда человек еще жив, а когда — нет? Когда будет поздно? Если бы и правда существовала душа, можно было бы понять, когда она ушла, когда кончилась жизнь. Чем больше смотрю вот на этого несчастного, тем больше мне кажется, что он уже мертв. Он ведь уже давно не ощущает ничего. А тело еще живо, сердце еще бьется… Как понять?Дахарва сидел, молча глядя на умирающего голодными до жизни глазами.— Душа есть, только пока мы живы, Дахарва, — тихо проговорил Эрион. — Надо жить. Проживать до конца каждый день, каждое мгновение. Даже если ты уже не можешь ходить, не можешь видеть, но твой разум еще жив, пока ты можешь думать и ощущать себя живым — живи.— Зачем? — тихо отозвался Дахарва. — Зачем жить и думать, когда мысли все такие, что и жить не хочется? — Он поднялся. — Если души нет, то зачем все это? В чем смысл?Эрион помолчал.— В чем? Да в том, что мы — игрушки, развлечение для Творца. Для Отца-Солнца, как вы говорите. Больше мы ни за чем не нужны. И никому не нужны наши мысли, подвиги… Все забудется. Все умрет.Дахарва обернулся к нему. Большие черные глаза в полумраке тихо и влажно блеснули.— Ты и правда можешь вставить мне новое сердце? Я хочу жить. Я готов рискнуть.Эрион испугался.Зимние бури ушли, а громы над головой Эриона так и не разразились. Горючка кому-то наверху показалась ценным изобретением, раненые выжили, в гавань пришли первые корабли, и жизнь заиграла новыми красками. Можно было счесть благосклонностью судьбы и грядущую смену наместника. Шли слухи, что на его место будет поставлен родич государя, высокородный Халантур. О нем ничего толком не знали, кроме того, что он был из тех, кого принято именовать принцами. Поговаривали, что его просто убирают с глаз долой, ибо сей принц имел весьма неприятную натуру. Он был одним из тех, кто считает, что принадлежность к королевской семье дает право на что угодно. Наверное, именно из-за таких слово «принц» уже сотни три лет считалось чуть ли не презрительным прозвищем. Один лишь Эльдарион, погибший жестокой смертью еще во времена прежнего государя, считался в памяти людской истинным принцем. Потому и ходили слухи, что государь серьезно намерен принять закон о королевских родственниках, коим ограничен будет круг ближайших родичей и определены законы для них. Остальные будут теперь подвластны общему Закону, как простые смертные. Конечно, это много кому было не по вкусу. Особенно старой аристократии. Но как иначе? Тогда любой на Острове, в ком есть хотя бы капля королевской крови, а таких пруд пруди, будет считать себя чем-то особенным? Нет, даже такая причастность к королевской крови уже высокая честь, но это должно обязывать, а не давать привилегии. Такой позиции придерживались правители Андуниэ, и их-то как раз и считали главными застрельщиками в этом деле.Эриона это не слишком волновало. Он к царственному ролу ни с какой стороны не принадлежал. Его больше заботила навязчивая мысль о новом сердце для Дахарвы. Он любил своего слугу, как любят привычное. Как любят верных собак и коней. И терять его Эрион не хотел — а жить парню оставалось не так-то много. Эрион это понимал. И Дахарва тоже.После торжественных проводов одного наместника и встречи нового город занялся обычными своими делами. Приходили и уходили корабли, через город проходили новые военные отряды для новой цепи пограничных крепостей, шныряли на своих вертких лодочках контрабандисты, местная флотилия гоняла пиратов, успешно применяя орудия Эрионовой разработки.Наступала жара, и женщины носили все более откровенные и яркие платья, а ночи становились все желаннее. А в «Трех орлах» подавали только что доставленное с Острова вино.В раскрытые окна тихо вливался ветерок с моря, под стеной чуть шептались темные деревья, а вдалеке на воде гавани колыхалась лунная дорожка. Луна только что выплыла из-за маяка и бледно-зеленым глазом уставилась вниз.— Вот мы и встретились, как я и обещал! — Радостный голос раздался слишком неожиданно, и Эрион даже вздрогнул.— Ах, так это вы! — расплылся он в улыбке, увидев своего прошлогоднего знакомого.— Это я! Как раз вовремя, не так ли? Новое вино!— А у вас что нового? Нашли заказанное?— Конечно, — аккуратно и неспешно опустился на деревянный стул собеседник. Эрион опять как и в прошлый раз, мимолетно подумал — а как зовут-то его? — но эта мысль сразу выскользнула у него из головы. Говорили они как добрые знакомые. — Добыл. На севере много чего осталось с прошлых времен. Вы даже и не представляете, с каких давних.— Я не большой любитель замшелых древностей, — отмахнулся Эрион.— Я тоже, — заговорщически улыбнулся собеседник. Эрион с удовольствием смотрел на него. Это был редкий экземпляр красивого мужчины. Не смазливый красавчик и не красивый самец, а именно красивый мужчина. Он даже и не воспринимался как мужчина, скорее как образец породы, на который просто приятно смотреть, как на произведение искусства. Такой экземпляр — и всего лишь простой торговец.— А много платят за ваши поиски?— Когда как, — покачал он головой — А вы?— Что — я?— Ваши поиски души?Эрион неопределенно дернул плечом.— Все больше убеждаюсь, что ее у нас нет. Мы умираем раз и навсегда. Остается только искать способ сделаться бессмертным.— Осчастливить человечество?— Нет. Если бы мне удалось прожить ровно столько, чтобы сделать все, что задумал, я умер бы спокойно. Может, тогда я действительно нашел бы способ осчастливить всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78