Он наклонился сам, чтобы разглядеть ее получше, и ощутил некоторое разочарование – женщина оказалась незнакомой.
Завтра суббота. Он пойдет в студию примерно в то время, когда у нее будет очередной урок. Он пригласит ее пообедать вместе с ним. Он наконец задаст ей те вопросы, которые мучили его все эти долгие и одинокие месяцы.
ГЛАВА 10
Стекло под кончиками ее пальцев было прохладным. Оливия вела стеклорезом чистую линию по его поверхности, завороженная сменой цветовых бликов на своих руках. Солнечный свет проникал сквозь витражи и падал на рабочий стол фиолетовыми, желто-зелеными и кроваво-красными пятнами. Поначалу это совершенно не давало ей сконцентрироваться на своей работе.
– Вы привыкнете к этому, – сказал Том.
Он был прав. Вскоре она уже испытывала потребность в цветных бликах.
Том дал ей другой стеклорез, с конусной, заполненной маслом ручкой.
– Попробуйте теперь этот инструмент, – сказал он.
Она взяла у него из рук стеклорез и из центра стекла провела идеально прямую линию.
– Вы заметно понаторели, – заметил Том. Она просияла:
– Вы преувеличиваете.
Но она действительно продвинулась в своих занятиях, каждый вечер дома после работы укладывая на кухонный стол стекло. Первое время ей приходилось заставлять себя – ее ждали несколько статей в журнале «Неотложная помощь», которые необходимо было прочитать – но затем это вошло у нее в привычку, и она с нетерпением ждала, когда вернется домой и примется за стекло. Вчера вечером она нарисовала на миллиметровке свой собственный геометрический узор, и сейчас вырезала из кусочков цветного стекла фигуры по этому эскизу.
Она почти закончила разметку третьего элемента, когда появился Алек О'Нейл. Он кивнул Тому и остановил взгляд на ней.
– Я бы хотел поговорить с вами, – сказал он. – У вас найдется немного свободного времени после урока?
Она сняла зеленые защитные очки и посмотрела на часы, хотя на сегодняшний день у нее не было никаких планов.
– Да, – она посмотрела на Алека. Он был одет в вареные джинсы и бледно-голубую тенниску, но в тот момент с ног до головы был залит фиолетовым светом.
– Тогда в двенадцать? – предложил он. – Я буду ждать вас на другой стороне улицы у закусочной.
Он ненадолго исчез в темной комнате и затем ушел, сказав, что они скоро увидятся. Витраж в двери на мгновенье качнулся вслед ему, и Оливия наблюдала, как стена рядом с дверью в темную комнату превратилась сначала из голубой в розовую, а затем снова стала голубой.
Она потянулась за следующим куском стекла – куском, который присмотрела еще в свой первый приход в студию. Он был темно-зеленого цвета с изящной волнистой выработкой.
– Нет, – сказал Том, – только не этот. Это ручная прокатка. Он слишком хрупкий.
– Но он такой красивый. – Она пробежала пальцами по прохладной волнистой поверхности. – Я пока еще ничего не разбила, Том. Можно я попробую?
– Хорошо, – Том неохотно позволил ей положить стекло перед собой на стол. – Но представьте, что этот кусок стекла – Алек, ладно? У него такая хрупкая душа. Я не знаю, о чем он хочет поговорить с вами, но имейте в виду, здесь нужна легкая рука, понятно?
Она посмотрела в темно-голубые глаза Тома.
– Понятно, – она почему-то перешла на шепот. Она снова надела защитные очки и, облизав губы затаив дыхание, аккуратно приставила стеклорез к стеклу. Но, несмотря на ее осторожность, несмотря на легкость прикосновений, стекло разлетелось на кусочки под ее разноцветными пальцами.
Крошечная закусочная была переполнена. Люди в купальных костюмах толпились у стойки, аромат холодного мяса и маринованных огурцов смешивался с запахом нагревшегося на солнце тента. Оливия почувствовала себя чересчур одетой в своей цветастой юбке и зеленой блузке. Она стояла у стены рядом с дверью, пытаясь разглядеть в толпе Алека.
– Доктор Саймон!
Она оглянулась на голос и из-за спины стоявшей рядом женщины увидела Алека за одним из четырех столиков у окна. Оливия протиснулась сквозь толпу. Алек встал и, перегнувшись через столик, выдвинул для нее стул.
– Спасибо, – она села, поймав в окне свое отражение. Ее прямые темные волосы слегка касались плеч, а челка отросла настолько, что ее можно было зачесывать набок. Она вспомнила черно-белую фотографию Энни с широкой улыбкой и мерцающими волосами.
– Здесь много народу, зато быстрое обслуживание, – Алек обернулся в сторону меню, написанного мелом на черной доске, висевшей над стойкой. – Что вы будете есть?
– Индейку с хлебом, – ответила она, – и лимонад.
Алек встал – буквально вскочил – и направился к стойке. Разговаривая с одной из девушек, готовившей сэндвичи, он взял ее за локоть. Оливия украдкой рассматривала его со своего места у окна. Ему было, пожалуй, около сорока, и он был очень худым – более худым, чем в тот вечер в отделении скорой помощи. Загорелый, с запавшими щеками и с кругами под глазами, которых тогда не было. У него были очень темные волосы, но даже издали она заметила седину, пробивавшуюся на висках. Двигался он со спортивной гибкостью, и она предположила, что по роду его деятельности – быть может, он строитель или что-то в этом духе – ему приходится проводить много времени на свежем воздухе, и эта работа дает выход его кипучей энергии и позволяет находиться в форме.
Девушка за стойкой вручила ему два стаканчика, и он кивком поблагодарил ее, прежде чем вернуться к столику. Оливия спрашивала себя, улыбается ли он когда-нибудь?
Алек поставил перед ней лимонад и сделал длинный глоток из своего стаканчика, прежде чем сесть за стол. У нее сложилось впечатление, что он вообще мало времени проводит сидя.
Он посмотрел на нее через столик. Солнечный свет бил ему в глаза, усиливая контраст между их переливающейся голубизной и маленькими черными зрачками.
– Я попросил вас встретиться со мной, потому что хотел задать несколько вопросов о том, что случилось с моей женой в тот вечер, – сказал он.
Она почувствовала прикосновение его колен к своим голым ногам и отодвинулась немного назад.
– Тогда это казалось не столь уж важным, мне казалось, что… Я все еще спрашиваю себя… – он потер виски длинными загорелыми пальцами. – У меня нет полной картины. Я имею в виду… я попрощался с ней в то рождественское утро и на этом все.
Официантка принесла им сэндвичи. Он опустил глаза и откинулся на спинку стула. Его кадык все время подпрыгивал, и Оливия поняла, что он был на грани нервного срыва.
– Мистер О'Нейл, – сказала она после того, как официантка ушла.
– Алек.
– Алек, я постараюсь ответить на любые ваши вопросы, насколько это в моих силах, но, возможно, кое-что вам будет тяжело слышать. Мне кажется, это не слишком подходящее место.
Он кинул взгляд на толпившихся вокруг полуобнаженных людей.
– Здесь недалеко мой офис, – сказал он. – Последнее время я не работаю, но там открыто. Мы можем захватить с собой наши сэндвичи. Вы не возражаете? У вас есть время?
– Хорошо, – кивнула она.
Алек взял коробку для сэндвичей, они вышли из закусочной и перешли через улицу к стоянке у студии.
– Вы можете ехать за мной, – сказал он, открывая дверь своего темно-синего «бронко».
Она села в свою машину и поехала за ним по кроутанскому шоссе, с которого он свернул на дорогу в сторону Нэгз-Хед. Он говорил про свой офис. Возможно, он руководит бригадой строителей. Что он имел в виду, говоря, что не работает? Она поняла, что ничего не знает о нем, кроме того, что он был женат на женщине, которой она поклонялась и которую одновременно проклинала.
Они въехали на стоянку у ветеринарной лечебницы, и она нахмурилась, увидев таблички: Алек О'Нейл, доктор ветеринарии и Рэнделл Оллвуд, доктор ветеринарии. Так он ветеринар. Ей пришлось быстро изменить свое представление о нем.
Алек вылез из машины, в руке у него была коробка с сэндвичами.
– Давайте проскользнем через заднюю дверь, – сказал он.
Когда они обходили здание вокруг, Оливия почувствовала себя преступницей, которая должна на цыпочках пройти по гравию, хрустевшему у них под ногами. Алек отворил дверь, и они вступили в прохладный, выстланный линолеумом, коридор. По всему зданию разносилось неистовое тявканье. Он открыл ключом первую дверь налево и пропустил Оливию вперед. Они вошли в маленький кабинет со стенами пепельного цвета. Воздух здесь был теплым и затхлым, и Алек протянул руку, чтобы включить висевший на потолке кондиционер.
– Извините, здесь так душно, – сказал он. – Через минуту будет лучше.
– Вы ветеринар, – сказала она, усаживаясь в красное кожаное кресло, на которое он ей показал.
– Да, – он вручил ей завернутый в бумагу сэндвич с индейкой и сел за стол.
Стены были увешаны фотографиями: главным образом снимками маяка на Кисс-Ривер, а кроме того, несколько человек на виндсерфингах и портрет рыжевато-коричневого щенка кокер-спаниеля, сидевшего рядом с персидским котом, который напомнил ей Сильви. Сначала она хотела сказать ему об этом, но он был настолько погружен в свои мысли, что она передумала.
На окне над столом находился витраж, на котором голубые буквы ДВ – доктор ветеринарии – были вписаны между хвостом черного кота и раскрытыми крыльями чайки. Оливия вдруг представила, как Энни преподносит этот витраж ему: сюрприз, знак того, что она гордится им.
Он развернул свой сэндвич и расстелил на столе бумагу.
– Однако, пожалуй, я не чувствую себя ветеринаром последнее время. Я собирался взять отпуск на месяц, когда Энни умерла, но… – он пожал плечами. – Получилось больше, чем месяц.
Оливия кивнула. Она знала точно, сколько получилось. В тот вечер, когда он потерял свою жену, она потеряла своего мужа.
– Итак, – он с ожиданием смотрел на нее.
– Что бы вы хотели узнать? – спросила она.
– Подробно обо всем, что происходило в отделении скорой помощи в тот вечер. Вы сказали, что делали все, что было в ваших силах. В общих чертах я понимаю, что вы имели в виду, но конкретно в ее случае, что происходило? – он вздохнул и кинул взгляд на фотоснимок у себя на столе. Карточка стояла под углом, и Оливия не могла как следует разглядеть ее, но она была уверена, что это фотография Энни и их детей. Она видела рыжее пятно, и, скорее всего, это были волосы Энни.
– Пожалуй, больше всего я хочу знать, приходила ли она в сознание, – продолжал он. – Чувствовала ли она что-нибудь, страдала ли.
– Нет, – ответила Оливия. – Она не страдала, и она ни разу не приходила в сознание. Честно говоря, я думаю, она даже не поняла, что произошло. Возможно, она почувствовала острую жгучую боль от пули, которая могла успеть лишь удивить ее, и тут же потеряла сознание.
Алек облизнул губы и кивнул.
– Хорошо, – сказал он.
– Когда ее привезли, она была в тяжелом состоянии. По внешним симптомам я определила, что пуля попала в сердце, и единственной возможностью являлась операция.
– Операцию делали вы?
– Да. Вместе с Майком Шелли – это заведующий отделением скорой помощи. Он приехал, когда операция уже началась.
– Может быть, с таким ранением ее нужно было отправить в Эмерсон-Мемориал – там, все-таки, есть система жизнеобеспечения?
Оливия напряглась. У нее в голове зазвучал голос Майка Шелли: «Может быть, ее нужно было отправить. А так – ее смерть на твоей совести».
– Да, конечно, ей нужна была система жизнеобеспечения. Но перевозка в Эмерсон заняла бы слишком много времени. Она умерла бы по дороге. Немедленная операция была ее единственным шансом.
– Значит вам пришлось… начать операцию прямо там?
– Да. И я… Вы действительно хотите слушать дальше?
Он опустил свой сэндвич на стол.
– Я хочу знать все.
– У нее пропал пульс. Мне удалось взять ее сердце в руку и зажать пальцами отверстия, проделанные пулей, и тогда ее сердце снова начало сокращаться.
Оливия непроизвольно подняла руку. Алек, не отрываясь, смотрел на нее, и что-то откликнулось у него внутри. Она увидела, как он вздрогнул, его дыхание участилось, и она торопливо продолжила:
– Тогда у меня еще была надежда. Я думала, если мы зашьем отверстия, все обойдется.
Она рассказала, как Майк Шелли пытался зашить отверстие на задней стенке сердца Энни. Она помнила ощущение крови, сочащейся по пальцам. До сих пор она иногда просыпалась по ночам с ощущением удушья и включала свет, чтобы убедиться, что ее руки не были липкими и теплыми от крови. Оливия вдруг испугалась, что расплачется. В глазах стояли слезы, и нос горел от усилий их удержать.
– Понятно, – сказал Алек, его голос был лишен каких бы то ни было эмоций. – Видимо, было сделано все возможное.
– Да.
Он съехал пониже на своем стуле.
– Я почти ничего не помню о той ночи, – сказал он.
Он смотрел на нее. Его взгляд был сосредоточен на какой-то точке в воздухе между ними.
– Должно быть, кто-то позвонил моей соседке Ноле, потому что я помню, что она отвозила нас домой. Но я не мог бы рассказать вам ничего об этой поездке. Мои дети были со мной, но я этого совершенно не помню, – он поднял на нее взгляд. – Похоже, для вас это тоже была тяжелая ночь.
– Да, – она пыталась понять, какие чувства отражались на ее лице.
– Даже сейчас говорить об этом нелегко.
– Вы имеете право знать. Он кивнул.
– Да. Спасибо вам. За все, что вы сделали в тот вечер, за то, что нашли время поговорить со мной, – он показал на сэндвич, лежавший у нее на коленях. – Вы так и не поели.
Оливия опустила глаза на аккуратно завернутый в бумагу сэндвич.
– Я оставлю его на ужин, – сказала она, но Алек не слушал. Он смотрел на фотографию у себя на столе.
– Как бы мне хотелось, чтобы у меня была по крайней мере одна минута, чтобы попрощаться с ней, – сказал он и взглянул на обручальное кольцо на руке Оливии. – Вы замужем?
– Да.
– Берегите каждую минуту со своим мужем, как будто она последняя.
– На самом деле, мы живем отдельно.
Оливия смущенно опустила взгляд, чувствуя что-то похожее на вину за то, что они с Полом живы и здоровы, и все же живут отдельно.
– Вот как, – сказал Алек. – Так это хорошо или плохо?
– Ужасно.
– Мне очень жаль. И давно?
– Шесть месяцев.
Если он и связал как-то шесть месяцев, проведенных им без жены, с ее шестью месяцами без мужа, то он никак этого не показал.
– Чья была инициатива: его или ваша?
– Исключительно его.
Оливия опустила взгляд на свою руку, на бриллиантовое кольцо, которое она крутила вокруг пальца.
– Там была другая женщина, – сказала она, думая, как далеко она еще зайдет в этом разговоре. – Это был не совсем роман. Они не… отношения у них были чисто платонические. Он едва был с ней знаком. Думаю, это была скорее фантазия, и как бы то ни было ее уже здесь нет. Она… уехала, но, по-моему, он все еще переживает.
– Есть шанс, что вы еще помиритесь?
– Я надеюсь на это. Я беременна.
Он озадаченно опустил взгляд на ее живот.
– Всего одиннадцать недель, – сказала она. Алек вопросительно поднял темные брови:
– Мне показалось, вы говорили…
– Ну… – она почувствовала, что краснеет. – Он… зашел как-то вечером.
Алек в первый раз улыбнулся, и ей открылось его обаяние, подавленное утомлением. Она сама засмеялась.
Дверь в кабинет со скрипом приоткрылась, и в нее просунулась голова женщины.
– Алек? – она шагнула в комнату.
На ней был белый халат поверх джинсов, темные волосы за спиной были заплетены в косичку. Она посмотрела на Оливию, а затем снова на Алека.
– Извини, – сказала она. – Я не знала, что ты не один. Ты работаешь?
– Тебе хотелось бы? – Алек улыбнулся.
Он встал из-за стола и, подойдя к женщине, поцеловал ее в щеку.
– Это Оливия Саймон, – он показал на Оливию, – она была дежурным врачом в отделении скорой помощи, когда умерла Энни.
– О-о-о! – Лицо женщины стало серьезным, и она повернулась в сторону Оливии. – Я – Рэнди Оллвуд.
– Рэнди – мой партнер, – сказал Алек.
– Что касается меня, то я не могу сказать то же самое, – сказала Рэнди, – последнее время я управляюсь здесь в одиночку.
Алек кивнул Оливии, показывая, что пора уходить, и она поднялась с кресла.
– Мне нужно с тобой поговорить, Алек, – сказала Рэнди, когда тот направился к двери.
– Хорошо. – Алек открыл дверь перед Оливией. – Я через минуту вернусь.
Он проводил Оливию до машины.
– Еще раз спасибо, что вы сделали это для меня, – сказал он. – И желаю вам удачи с вашим мужем.
– Спасибо. – Оливия повернулась к нему.
– А он не знает о… – Алек опустил руку между ними, почти дотрагиваясь тыльной стороной ладони до ее живота, – … что случилось, когда он последний раз… заходил?
Оливия покачала головой:
– Нет.
– А он знает, что вы все еще любите его?
– Думаю, что да.
Знал ли он об этом? Последнее время их отношения носили такой натянутый характер, что может быть и – нет.
Алек открыл дверцу автомобиля:
– Убедитесь в том, что он это знает, хорошо? Оливия села в машину и помахала ему, прежде чем выехать на кроутанское шоссе. Она не могла вспомнить, когда последний раз говорила Полу, что любит его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Завтра суббота. Он пойдет в студию примерно в то время, когда у нее будет очередной урок. Он пригласит ее пообедать вместе с ним. Он наконец задаст ей те вопросы, которые мучили его все эти долгие и одинокие месяцы.
ГЛАВА 10
Стекло под кончиками ее пальцев было прохладным. Оливия вела стеклорезом чистую линию по его поверхности, завороженная сменой цветовых бликов на своих руках. Солнечный свет проникал сквозь витражи и падал на рабочий стол фиолетовыми, желто-зелеными и кроваво-красными пятнами. Поначалу это совершенно не давало ей сконцентрироваться на своей работе.
– Вы привыкнете к этому, – сказал Том.
Он был прав. Вскоре она уже испытывала потребность в цветных бликах.
Том дал ей другой стеклорез, с конусной, заполненной маслом ручкой.
– Попробуйте теперь этот инструмент, – сказал он.
Она взяла у него из рук стеклорез и из центра стекла провела идеально прямую линию.
– Вы заметно понаторели, – заметил Том. Она просияла:
– Вы преувеличиваете.
Но она действительно продвинулась в своих занятиях, каждый вечер дома после работы укладывая на кухонный стол стекло. Первое время ей приходилось заставлять себя – ее ждали несколько статей в журнале «Неотложная помощь», которые необходимо было прочитать – но затем это вошло у нее в привычку, и она с нетерпением ждала, когда вернется домой и примется за стекло. Вчера вечером она нарисовала на миллиметровке свой собственный геометрический узор, и сейчас вырезала из кусочков цветного стекла фигуры по этому эскизу.
Она почти закончила разметку третьего элемента, когда появился Алек О'Нейл. Он кивнул Тому и остановил взгляд на ней.
– Я бы хотел поговорить с вами, – сказал он. – У вас найдется немного свободного времени после урока?
Она сняла зеленые защитные очки и посмотрела на часы, хотя на сегодняшний день у нее не было никаких планов.
– Да, – она посмотрела на Алека. Он был одет в вареные джинсы и бледно-голубую тенниску, но в тот момент с ног до головы был залит фиолетовым светом.
– Тогда в двенадцать? – предложил он. – Я буду ждать вас на другой стороне улицы у закусочной.
Он ненадолго исчез в темной комнате и затем ушел, сказав, что они скоро увидятся. Витраж в двери на мгновенье качнулся вслед ему, и Оливия наблюдала, как стена рядом с дверью в темную комнату превратилась сначала из голубой в розовую, а затем снова стала голубой.
Она потянулась за следующим куском стекла – куском, который присмотрела еще в свой первый приход в студию. Он был темно-зеленого цвета с изящной волнистой выработкой.
– Нет, – сказал Том, – только не этот. Это ручная прокатка. Он слишком хрупкий.
– Но он такой красивый. – Она пробежала пальцами по прохладной волнистой поверхности. – Я пока еще ничего не разбила, Том. Можно я попробую?
– Хорошо, – Том неохотно позволил ей положить стекло перед собой на стол. – Но представьте, что этот кусок стекла – Алек, ладно? У него такая хрупкая душа. Я не знаю, о чем он хочет поговорить с вами, но имейте в виду, здесь нужна легкая рука, понятно?
Она посмотрела в темно-голубые глаза Тома.
– Понятно, – она почему-то перешла на шепот. Она снова надела защитные очки и, облизав губы затаив дыхание, аккуратно приставила стеклорез к стеклу. Но, несмотря на ее осторожность, несмотря на легкость прикосновений, стекло разлетелось на кусочки под ее разноцветными пальцами.
Крошечная закусочная была переполнена. Люди в купальных костюмах толпились у стойки, аромат холодного мяса и маринованных огурцов смешивался с запахом нагревшегося на солнце тента. Оливия почувствовала себя чересчур одетой в своей цветастой юбке и зеленой блузке. Она стояла у стены рядом с дверью, пытаясь разглядеть в толпе Алека.
– Доктор Саймон!
Она оглянулась на голос и из-за спины стоявшей рядом женщины увидела Алека за одним из четырех столиков у окна. Оливия протиснулась сквозь толпу. Алек встал и, перегнувшись через столик, выдвинул для нее стул.
– Спасибо, – она села, поймав в окне свое отражение. Ее прямые темные волосы слегка касались плеч, а челка отросла настолько, что ее можно было зачесывать набок. Она вспомнила черно-белую фотографию Энни с широкой улыбкой и мерцающими волосами.
– Здесь много народу, зато быстрое обслуживание, – Алек обернулся в сторону меню, написанного мелом на черной доске, висевшей над стойкой. – Что вы будете есть?
– Индейку с хлебом, – ответила она, – и лимонад.
Алек встал – буквально вскочил – и направился к стойке. Разговаривая с одной из девушек, готовившей сэндвичи, он взял ее за локоть. Оливия украдкой рассматривала его со своего места у окна. Ему было, пожалуй, около сорока, и он был очень худым – более худым, чем в тот вечер в отделении скорой помощи. Загорелый, с запавшими щеками и с кругами под глазами, которых тогда не было. У него были очень темные волосы, но даже издали она заметила седину, пробивавшуюся на висках. Двигался он со спортивной гибкостью, и она предположила, что по роду его деятельности – быть может, он строитель или что-то в этом духе – ему приходится проводить много времени на свежем воздухе, и эта работа дает выход его кипучей энергии и позволяет находиться в форме.
Девушка за стойкой вручила ему два стаканчика, и он кивком поблагодарил ее, прежде чем вернуться к столику. Оливия спрашивала себя, улыбается ли он когда-нибудь?
Алек поставил перед ней лимонад и сделал длинный глоток из своего стаканчика, прежде чем сесть за стол. У нее сложилось впечатление, что он вообще мало времени проводит сидя.
Он посмотрел на нее через столик. Солнечный свет бил ему в глаза, усиливая контраст между их переливающейся голубизной и маленькими черными зрачками.
– Я попросил вас встретиться со мной, потому что хотел задать несколько вопросов о том, что случилось с моей женой в тот вечер, – сказал он.
Она почувствовала прикосновение его колен к своим голым ногам и отодвинулась немного назад.
– Тогда это казалось не столь уж важным, мне казалось, что… Я все еще спрашиваю себя… – он потер виски длинными загорелыми пальцами. – У меня нет полной картины. Я имею в виду… я попрощался с ней в то рождественское утро и на этом все.
Официантка принесла им сэндвичи. Он опустил глаза и откинулся на спинку стула. Его кадык все время подпрыгивал, и Оливия поняла, что он был на грани нервного срыва.
– Мистер О'Нейл, – сказала она после того, как официантка ушла.
– Алек.
– Алек, я постараюсь ответить на любые ваши вопросы, насколько это в моих силах, но, возможно, кое-что вам будет тяжело слышать. Мне кажется, это не слишком подходящее место.
Он кинул взгляд на толпившихся вокруг полуобнаженных людей.
– Здесь недалеко мой офис, – сказал он. – Последнее время я не работаю, но там открыто. Мы можем захватить с собой наши сэндвичи. Вы не возражаете? У вас есть время?
– Хорошо, – кивнула она.
Алек взял коробку для сэндвичей, они вышли из закусочной и перешли через улицу к стоянке у студии.
– Вы можете ехать за мной, – сказал он, открывая дверь своего темно-синего «бронко».
Она села в свою машину и поехала за ним по кроутанскому шоссе, с которого он свернул на дорогу в сторону Нэгз-Хед. Он говорил про свой офис. Возможно, он руководит бригадой строителей. Что он имел в виду, говоря, что не работает? Она поняла, что ничего не знает о нем, кроме того, что он был женат на женщине, которой она поклонялась и которую одновременно проклинала.
Они въехали на стоянку у ветеринарной лечебницы, и она нахмурилась, увидев таблички: Алек О'Нейл, доктор ветеринарии и Рэнделл Оллвуд, доктор ветеринарии. Так он ветеринар. Ей пришлось быстро изменить свое представление о нем.
Алек вылез из машины, в руке у него была коробка с сэндвичами.
– Давайте проскользнем через заднюю дверь, – сказал он.
Когда они обходили здание вокруг, Оливия почувствовала себя преступницей, которая должна на цыпочках пройти по гравию, хрустевшему у них под ногами. Алек отворил дверь, и они вступили в прохладный, выстланный линолеумом, коридор. По всему зданию разносилось неистовое тявканье. Он открыл ключом первую дверь налево и пропустил Оливию вперед. Они вошли в маленький кабинет со стенами пепельного цвета. Воздух здесь был теплым и затхлым, и Алек протянул руку, чтобы включить висевший на потолке кондиционер.
– Извините, здесь так душно, – сказал он. – Через минуту будет лучше.
– Вы ветеринар, – сказала она, усаживаясь в красное кожаное кресло, на которое он ей показал.
– Да, – он вручил ей завернутый в бумагу сэндвич с индейкой и сел за стол.
Стены были увешаны фотографиями: главным образом снимками маяка на Кисс-Ривер, а кроме того, несколько человек на виндсерфингах и портрет рыжевато-коричневого щенка кокер-спаниеля, сидевшего рядом с персидским котом, который напомнил ей Сильви. Сначала она хотела сказать ему об этом, но он был настолько погружен в свои мысли, что она передумала.
На окне над столом находился витраж, на котором голубые буквы ДВ – доктор ветеринарии – были вписаны между хвостом черного кота и раскрытыми крыльями чайки. Оливия вдруг представила, как Энни преподносит этот витраж ему: сюрприз, знак того, что она гордится им.
Он развернул свой сэндвич и расстелил на столе бумагу.
– Однако, пожалуй, я не чувствую себя ветеринаром последнее время. Я собирался взять отпуск на месяц, когда Энни умерла, но… – он пожал плечами. – Получилось больше, чем месяц.
Оливия кивнула. Она знала точно, сколько получилось. В тот вечер, когда он потерял свою жену, она потеряла своего мужа.
– Итак, – он с ожиданием смотрел на нее.
– Что бы вы хотели узнать? – спросила она.
– Подробно обо всем, что происходило в отделении скорой помощи в тот вечер. Вы сказали, что делали все, что было в ваших силах. В общих чертах я понимаю, что вы имели в виду, но конкретно в ее случае, что происходило? – он вздохнул и кинул взгляд на фотоснимок у себя на столе. Карточка стояла под углом, и Оливия не могла как следует разглядеть ее, но она была уверена, что это фотография Энни и их детей. Она видела рыжее пятно, и, скорее всего, это были волосы Энни.
– Пожалуй, больше всего я хочу знать, приходила ли она в сознание, – продолжал он. – Чувствовала ли она что-нибудь, страдала ли.
– Нет, – ответила Оливия. – Она не страдала, и она ни разу не приходила в сознание. Честно говоря, я думаю, она даже не поняла, что произошло. Возможно, она почувствовала острую жгучую боль от пули, которая могла успеть лишь удивить ее, и тут же потеряла сознание.
Алек облизнул губы и кивнул.
– Хорошо, – сказал он.
– Когда ее привезли, она была в тяжелом состоянии. По внешним симптомам я определила, что пуля попала в сердце, и единственной возможностью являлась операция.
– Операцию делали вы?
– Да. Вместе с Майком Шелли – это заведующий отделением скорой помощи. Он приехал, когда операция уже началась.
– Может быть, с таким ранением ее нужно было отправить в Эмерсон-Мемориал – там, все-таки, есть система жизнеобеспечения?
Оливия напряглась. У нее в голове зазвучал голос Майка Шелли: «Может быть, ее нужно было отправить. А так – ее смерть на твоей совести».
– Да, конечно, ей нужна была система жизнеобеспечения. Но перевозка в Эмерсон заняла бы слишком много времени. Она умерла бы по дороге. Немедленная операция была ее единственным шансом.
– Значит вам пришлось… начать операцию прямо там?
– Да. И я… Вы действительно хотите слушать дальше?
Он опустил свой сэндвич на стол.
– Я хочу знать все.
– У нее пропал пульс. Мне удалось взять ее сердце в руку и зажать пальцами отверстия, проделанные пулей, и тогда ее сердце снова начало сокращаться.
Оливия непроизвольно подняла руку. Алек, не отрываясь, смотрел на нее, и что-то откликнулось у него внутри. Она увидела, как он вздрогнул, его дыхание участилось, и она торопливо продолжила:
– Тогда у меня еще была надежда. Я думала, если мы зашьем отверстия, все обойдется.
Она рассказала, как Майк Шелли пытался зашить отверстие на задней стенке сердца Энни. Она помнила ощущение крови, сочащейся по пальцам. До сих пор она иногда просыпалась по ночам с ощущением удушья и включала свет, чтобы убедиться, что ее руки не были липкими и теплыми от крови. Оливия вдруг испугалась, что расплачется. В глазах стояли слезы, и нос горел от усилий их удержать.
– Понятно, – сказал Алек, его голос был лишен каких бы то ни было эмоций. – Видимо, было сделано все возможное.
– Да.
Он съехал пониже на своем стуле.
– Я почти ничего не помню о той ночи, – сказал он.
Он смотрел на нее. Его взгляд был сосредоточен на какой-то точке в воздухе между ними.
– Должно быть, кто-то позвонил моей соседке Ноле, потому что я помню, что она отвозила нас домой. Но я не мог бы рассказать вам ничего об этой поездке. Мои дети были со мной, но я этого совершенно не помню, – он поднял на нее взгляд. – Похоже, для вас это тоже была тяжелая ночь.
– Да, – она пыталась понять, какие чувства отражались на ее лице.
– Даже сейчас говорить об этом нелегко.
– Вы имеете право знать. Он кивнул.
– Да. Спасибо вам. За все, что вы сделали в тот вечер, за то, что нашли время поговорить со мной, – он показал на сэндвич, лежавший у нее на коленях. – Вы так и не поели.
Оливия опустила глаза на аккуратно завернутый в бумагу сэндвич.
– Я оставлю его на ужин, – сказала она, но Алек не слушал. Он смотрел на фотографию у себя на столе.
– Как бы мне хотелось, чтобы у меня была по крайней мере одна минута, чтобы попрощаться с ней, – сказал он и взглянул на обручальное кольцо на руке Оливии. – Вы замужем?
– Да.
– Берегите каждую минуту со своим мужем, как будто она последняя.
– На самом деле, мы живем отдельно.
Оливия смущенно опустила взгляд, чувствуя что-то похожее на вину за то, что они с Полом живы и здоровы, и все же живут отдельно.
– Вот как, – сказал Алек. – Так это хорошо или плохо?
– Ужасно.
– Мне очень жаль. И давно?
– Шесть месяцев.
Если он и связал как-то шесть месяцев, проведенных им без жены, с ее шестью месяцами без мужа, то он никак этого не показал.
– Чья была инициатива: его или ваша?
– Исключительно его.
Оливия опустила взгляд на свою руку, на бриллиантовое кольцо, которое она крутила вокруг пальца.
– Там была другая женщина, – сказала она, думая, как далеко она еще зайдет в этом разговоре. – Это был не совсем роман. Они не… отношения у них были чисто платонические. Он едва был с ней знаком. Думаю, это была скорее фантазия, и как бы то ни было ее уже здесь нет. Она… уехала, но, по-моему, он все еще переживает.
– Есть шанс, что вы еще помиритесь?
– Я надеюсь на это. Я беременна.
Он озадаченно опустил взгляд на ее живот.
– Всего одиннадцать недель, – сказала она. Алек вопросительно поднял темные брови:
– Мне показалось, вы говорили…
– Ну… – она почувствовала, что краснеет. – Он… зашел как-то вечером.
Алек в первый раз улыбнулся, и ей открылось его обаяние, подавленное утомлением. Она сама засмеялась.
Дверь в кабинет со скрипом приоткрылась, и в нее просунулась голова женщины.
– Алек? – она шагнула в комнату.
На ней был белый халат поверх джинсов, темные волосы за спиной были заплетены в косичку. Она посмотрела на Оливию, а затем снова на Алека.
– Извини, – сказала она. – Я не знала, что ты не один. Ты работаешь?
– Тебе хотелось бы? – Алек улыбнулся.
Он встал из-за стола и, подойдя к женщине, поцеловал ее в щеку.
– Это Оливия Саймон, – он показал на Оливию, – она была дежурным врачом в отделении скорой помощи, когда умерла Энни.
– О-о-о! – Лицо женщины стало серьезным, и она повернулась в сторону Оливии. – Я – Рэнди Оллвуд.
– Рэнди – мой партнер, – сказал Алек.
– Что касается меня, то я не могу сказать то же самое, – сказала Рэнди, – последнее время я управляюсь здесь в одиночку.
Алек кивнул Оливии, показывая, что пора уходить, и она поднялась с кресла.
– Мне нужно с тобой поговорить, Алек, – сказала Рэнди, когда тот направился к двери.
– Хорошо. – Алек открыл дверь перед Оливией. – Я через минуту вернусь.
Он проводил Оливию до машины.
– Еще раз спасибо, что вы сделали это для меня, – сказал он. – И желаю вам удачи с вашим мужем.
– Спасибо. – Оливия повернулась к нему.
– А он не знает о… – Алек опустил руку между ними, почти дотрагиваясь тыльной стороной ладони до ее живота, – … что случилось, когда он последний раз… заходил?
Оливия покачала головой:
– Нет.
– А он знает, что вы все еще любите его?
– Думаю, что да.
Знал ли он об этом? Последнее время их отношения носили такой натянутый характер, что может быть и – нет.
Алек открыл дверцу автомобиля:
– Убедитесь в том, что он это знает, хорошо? Оливия села в машину и помахала ему, прежде чем выехать на кроутанское шоссе. Она не могла вспомнить, когда последний раз говорила Полу, что любит его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47