А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Том Нестор. Никогда бы не подумал… Я никогда…
– Святая Анна, – тихо произнесла Оливия. Пол застонал:
– Я уничтожил кассеты с интервью, Оливия, разбил их молотком.
– Ах, как драматично, Пол!
Он, казалось, был уязвлен, но у нее не было желания извиняться.
– Я также сжег ее фотографии, хотя, должен признаться, это было нелегко.
– Ты не оставил ни одной?
– Ничего. Ничего не осталось от нее.
– Хорошо. Тебе нужно покончить с ней, или ты никогда не сможешь разобраться со своей собственной жизнью.
Он посмотрел на нее:
– Все это так безобразно, – то, что произошло между нами, я имею в виду. Я был таким мерзавцем.
Она промолчала – едва ли с этим можно было спорить.
– Ты все еще хочешь иметь со мной какие-нибудь отношения, хочешь быть частью моей жизни? – спросил он.
Она медленно покачала головой, как бы пробуя это движение и прислушиваясь к ощущениям, которые оно вызывает, и он быстро опустил взгляд.
– Может быть, это просто твоя реакция на то, что произошло сегодня утром, – сказал он.
Она поставила чашку на кофейный столик и наклонилась к Полу:
– Это реакция на все, что произошло за последний год, и на все, что произошло в твоем прошлом, о котором я понятия не имела. Это реакция на неуважение к нашему собственному браку, а также к браку Энни и Алека. Даже если бы я смогла простить тебе все это, все равно я уже никогда не смогу тебе доверять. Ты врал мне на протяжении всего нашего брака.
– Я не врал, Лив. Я говорил тебе, что много лет назад у меня был серьезный роман, а ты сказала: «Давай не будем ворошить прошлое», – помнишь? Я рассказал бы тебе все об Энни, если бы ты захотела слушать.
– Ты никогда даже не упоминал, что провел здесь лето.
– Я хотел забыть, что это лето вообще когда-то было.
– Ты должен был сказать мне, что Энни здесь, прежде чем я приняла предложение работать в местном отделении скорой помощи.
– Я пытался отговорить тебя.
– Если бы ты действительно хотел меня отговорить, то все, что тебе нужно было сделать, это рассказать, что здесь живет твоя прежняя любовница. Но ты нарочно избегал упоминаний об этом.
– Я был не прав, Лив. Я был во многом не прав. Прости меня, – он опустил взгляд на свое обручальное кольцо. – Ты еще хочешь позавтракать со мной?
Вопрос показался ей таким нелепым, что она засмеялась.
– Нет, я не хочу позавтракать с тобой. Он опустил Сильви на пол и встал.
– Ладно, – вид у него был очень растерянным. – Ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоей ванной, прежде чем уйду?
– Пожалуйста.
Он покинул гостиную, и прошла целая минута, пока она сообразила, что по пути в ванную ему придется пройти мимо детской комнаты. Оливия напряженно сидела на диване, прислушиваясь и пытаясь припомнить, закрыла ли она дверь в детскую. Она медленно встала, прошла в коридор и обнаружила, что дверь в детскую распахнута настежь. Она взяла себя в руки и зашла в комнату.
Пол стоял рядом с кроваткой, положив руки на спинку. Когда она вошла в комнату, он посмотрел на нее и опустил взгляд на живот.
– Так ты?..
– Да.
– Это мой?
– Конечно. Помнишь тот вечер в апреле… Тот вечер в апреле, когда ты зашел ко мне? Тот вечер, когда ты представлял себе, что я – Энни?
– О Боже мой! – он отвернулся, тяжело опершись на кроватку.
У нее не было ни малейшего желания наблюдать его переживания. Она прошла через дом и вышла на заднюю террасу, нарочно сев на один из стульев, а не на скамейку, чтобы он не смог сесть рядом, если придет сюда. Она наблюдала за человеком, скользящим по водной глади залива на доске с парусом. Он был загорелым и светловолосым. С такого расстояния она не могла определить его возраст, но смотрелся он замечательно, возможно, так же замечательно, как Алек.
Через некоторое время Пол появился на террасе. Он развернул один из стульев и сел почти вплотную лицом к ней.
– Ты на пятом месяце?
– Да, двадцать одна неделя.
– Как ты себя чувствуешь? У тебя все нормально?
– У меня все в порядке. Я здорова. Мне сделали пункцию – это мальчик.
– Мальчик, – он улыбнулся. И она пожалела, что сказала ему об этом. Ее вывела из себя радость на его лице.
– Ты должна была сказать мне, – произнес он с укором. – Это все изменило бы. Это вернуло бы меня на землю.
– Мне хотелось, чтобы я тебе была нужна, потому что я – это я, а не потому, что я ношу твоего ребенка.
Он кивнул и осторожно, неуверенно, протянул руку, чтобы дотронуться до ее живота. Она заскрежетала зубами, отвернувшись в сторону, чтобы не видеть его лица и того, что было на нем написано.
– Энни выставила меня идиотом, – сказал он. Оливия резко повернулась к нему, оттолкнув его руку.
– Ты сам выставил себя идиотом.
– Ладно, – согласился он, – ладно, – он откинулся на спинку стула. – Может быть, мы все-таки сумеем помириться? Разве мы не должны сделать это, хотя бы ради нашего сына, если уж не остается ничего другого? Ты не хуже меня знаешь, что долгое время у нас все было просто замечательно.
Она сложила руки на груди:
– Все кончено, Пол. Я больше не хочу быть с тобой. Это финал – ничего больше не осталось.
Он посмотрел на залив, и, когда заговорил снова, его голос был сиплым:
– А как с ребенком? Я хочу быть частью его жизни.
– Ну, возможно, тебе следует поговорить со своим адвокатом на эту тему и выяснить, какие у тебя права на этот счет.
Он поморщился, его глаза за стеклами очков покраснели. Он поднялся очень медленно, как будто какая-то невидимая сила пригибала его к земле, и прошел в дом. Оливия не сделала попытки остановить его. Через минуту она услышала, как хлопнула входная дверь.
Оливия продолжала наблюдать за человеком, грациозно скользящим по поверхности воды. Она уронила руки на колени, сняла с пальца кольцо и опустила его в карман. Она смотрела на залив до тех пор, пока не пришло время отправляться на работу.
ГЛАВА 53
Из стенного шкафа в кабинете Алек достал коробку со старыми фотографиями и уселся разбирать их на диване в гостиной. Он уже много лет не рассматривал эти фотографии, а после смерти Энни специально избегал их. Коробка была полна ими. Разбирая эти фотографии, он мог по выражению ее лица, по неуверенной улыбке сказать, когда она пребывала в депрессии, когда брала верх ее темная сторона. Теперь-то он понимал причины этой ее, казалось, необъяснимой отстраненности. «Я собираюсь умереть в наказание за все то зло, что я натворила».
Два аборта. Все те вечера, когда она навещала Мери. А он был благодарен смотрительнице за то, что она составляла компанию Энни, когда ему приходилось работать на материке.
Рыбаки. Туристы. Она приводила их в ту маленькую спальню, спальню, каждые несколько секунд заполнявшуюся светом маяка, который он считал своим и Энни.
Алек услышал, как хлопнула входная дверь. Лейси вернулась домой. Черт побери! Ему хотелось сейчас побыть одному. Ему это было нужно. Через мгновение она появилась в дверях гостиной.
– Я дома, – гордо сказала она, – а сейчас всего лишь девять пятнадцать. – Зачем ты достал все эти старые фотографии?
Он смотрел на девочку, которая вдруг оказалась не его дочерью.
– Просто посмотреть, – сказал он.
К его досаде, Лейси зашла в комнату и опустилась рядом. От нее пахло табаком, и Алек подумал, что так же пахнет от Тома Нестора.
– Мне очень нравится вот эта. – Лейси протянула руку, чтобы выудить из коробки фотографию, снятую прошлым летом, на которой она и Энни сидели рядышком на берегу. – Мама здесь такая счастливая.
«Я никогда не была так счастлива, как в этом последнем году».
Алек заплакал. Он отвернулся от Лейси, но бесполезно было скрывать слезы. На этот раз ему не справиться с ними.
– Пожалуйста, не плачь, – сказала Лейси с тревогой в голосе. – Я не могу это вынести, папа, пожалуйста!
Она встала: – Хочешь, я уберу их?
Она потянулась к коробке, но он поймал ее за руку.
– Нет, я хочу посмотреть. Она нахмурилась.
– Зачем ты это делаешь? Это только расстраивает тебя.
Он попытался улыбнуться:
– Со мной все в порядке, Лейси.
Она с сомнением смотрела на него, сунув руки в карманы шорт.
– Хочешь, я посмотрю их вместе с тобой? Он покачал головой:
– Нет, не сегодня.
Она неохотно вышла из комнаты, и Алек продолжил копаться в фотографиях, пока не нашел несколько, снятых в то время, когда Энни была беременна Лейси. Ее постоянно тошнило во время этой беременности. Она почти ничего не могла удержать в желудке и исхудала настолько, что акушерка уже готова была госпитализировать ее. У Энни были странные боли, причину которых не мог понять ни один врач, и большую часть этих девяти месяцев она провела в постели, в то время как Нола помогала Алеку заботиться о Клее.
Роды были просто ужасающими, казалось, они никогда не кончатся. Алек сидел рядом с ней, держа ее за руку. Он уже начал опасаться, что сам не выдержит.
Как женщина, как вообще человек может вынести столько боли?
Перед самым рождением Лейси, в тот момент, когда Энни почувствовала, что вот-вот появится головка ребенка, она начала кричать, чтобы Алек вышел из родовой. Сначала он подумал, что неправильно понял. У нее была настоящая истерика, и он попытался сделать вид, что она ничего такого не говорила. Но врач понял, чего она хочет, и сестры переглянулись в замешательстве.
– Вам лучше уйти, доктор О'Нейл, – сказала одна из них, – она не в себе и не сможет сосредоточиться на том, что ей нужно сделать, если вы не уйдете.
Он вышел из комнаты, сильно уязвленный, и остался стоять в коридоре родильного отделения, а не пошел в приемную, где собрались Нола, Том и еще несколько друзей. Он не знал, как объяснить им свое появление там.
Позже он спросил Энни, почему она заставила его уйти. Она плакала, извинялась, сказала, что просто была не в себе и сама не знала, что говорит.
Насколько же она должна была испугаться, если выгнала его вон в тот момент, когда больше всего нуждалась в нем! В какой ужас приводила ее мысль, что при одном только взгляде на ребенка он каким-то образом все поймет! Наблюдала ли она за ним потом, внимательно изучая его лицо каждый раз, когда он вглядывался в свою дочь? Пыталась ли она определить, есть у него какие-то подозрения? Сколько раз она пыталась рассказать ему правду: один, два, дюжину? Или же она знала, что никогда, никогда он не поверит, что она способна на измену?
Он просидел так почти до полуночи, мучая себя одной фотографией за другой до тех пор, пока не обессилел настолько, что едва смог подняться в свою комнату. Однако уснуть ему не удалось – слишком много воспоминаний, слишком много улик, которых он не замечал. Они с Энни спорили о стерилизации. Она настаивала на том, чтобы ей перевязали трубы, вместо того, чтобы сделать Алеку вазэктомию, потому что, говорила она, ей невыносима мысль, что ему придется испытать боль и неприятные ощущения. В устах Энни такое объяснение звучало вполне правдоподобно. А все те случаи, когда она пыталась не дать Тому Нестору напиться и не наговорить лишнего в присутствии Алека? А те моменты, когда он заставал ее в слезах безо всякой видимой причины? О Энни!
Его мозг закипал, мышцы сводила судорога. Ему требовалось что-то делать, куда-то ехать, он должен увидеть маяк.
Он поднялся задолго до восхода солнца, оставил на кухонном столе записку для Лейси и в густом утреннем тумане поехал к Кисс-Ривер.
Он почти доехал до маяка, когда увидел у дороги лошадей и остановился, чтобы понаблюдать за ними. В тумане они то напоминали призрачные тени, то вновь обретали плоть и становились осязаемыми. Он разглядел жеребенка, сбитого «мерседесом», который пасся у обочины дороги. Очевидно, горький опыт ничему его не научил. Алек заметил слабый шрам на крупе животного в том месте, где он зашил рану. С помощью Пола. «Лошадка „клуазоне“. Она дорожила ею». Действительно ли это так?
Алек мысленно зарычал на самого себя. Ему хотелось отключить свою память, заглушить ее.
Он продолжил путь к маяку.
Белая кладка расплывалась в тумане, и Алек едва мог различить ее стоянки. Он зашел внутрь и начал подниматься по стальным ступеням мрачной, заполненной эхом башни, не останавливаясь до тех пор, пока не достиг самого верха. Он вышел на галерею. Теперь он был выше тумана, стелившегося под ним. Фонарь отключился, должно быть, несколько минут назад, с первым светом дня. Солнце поднималось над морем в потрясающей игре розового и золотого, расцвечивая небо и отражаясь в воде.
Алек прошел на другую сторону галереи и устремил взгляд на дом смотрителей. Сквозь туман ему удалось разглядеть лишь один из бульдозеров и ковш экскаватора, торчавший из кустов рядом с домом.
Он сел на холодный железный пол галереи лицом к океану и восходу солнца, закрыл глаза и прислонился к черной стене, ожидая, когда привычное волшебство маяка придаст ему силы и успокоит возбужденные нервы.
Поднималась ли она сюда с кем-нибудь из них? Занималась ли когда-нибудь любовью здесь? А на берегу, у подножия маяка?
Хватит!
Алек открыл глаза и забарабанил пальцами по полу галереи. Он наклонился вперед и взглянул вниз через ограждение галереи. Там, под ним, океан подобрался еще ближе к основанию маяка. Через редеющий туман ему были видны голодные волны с белыми гребешками, догрызающие последние футы песка между камнем и водой. Черт побери, уже совсем близко!
«…мы должны просто оставить его в покое».
Алек медленно откинулся назад, на его губах играла едва заметная улыбка. Впервые слова Энни не вызвали у него никакого страха. Совсем никакого.
Он покинул Кисс-Ривер и поехал вдоль острова. Кто бы мог подумать, что еще час назад все было скрыто туманом. Над Аутер-Бенкс вовсю сияло солнце, и, переезжая по мосту в Матео, Алек видел в заливе корабли, сверкающие в его лучах.
Алек поставил машину перед домом престарелых, но не этот дом был его целью. Он пересек улицу, подошел к причудливому серому зданию антикварного магазинчика и нахмурился, увидев на входной двери табличку «Закрыто». Ему не пришло в голову, что еще слишком рано.
Однако на подъездной дорожке стояла машина. Через стекло входной двери он заглянул внутрь и увидел свет в задней комнате магазина. Он постучал, и через минуту к двери подошла женщина.
Она приоткрыла дверь.
– Могу я чем-нибудь вам помочь? – спросила она.
Алек решил, что ей около шестидесяти – седовласая, похожая на бабушку.
– Я знаю, что вы еще не открылись, но для меня это очень важно. Я ищу старинную куклу для моей дочери, думаю, моя жена обычно покупала их именно здесь.
– Энни О'Нейл?
– Да.
Женщина открыла дверь.
– Должно быть, вы – Алек, – она улыбнулась. – Заходите, пожалуйста. Меня зовут Хелен.
Он пожал протянутую руку.
– Рада познакомиться с вами. Энни покупала кукол на день рождения вашей дочери, верно?
– Да, вы правы. В этом году я немного опоздал с подарком.
– Лучше поздно, чем никогда. – Хелен оперлась на стеклянную витрину, полную старинных ювелирных украшений. – Энни была таким хорошим клиентом. Такая приятная женщина. Это ее подарок, – она показала на витраж в окне: серый антикварный магазинчик был изображен на фоне травы и деревьев – еще одно творение Энни, которого Алек никогда не видел.
– Красиво.
– Я была очень огорчена, когда услышала… обо всем, – говорила Хелен, провожая его в маленькую заднюю комнатку, где на различных предметах старинной мебели тут и там сидели куклы. Одна из них – шалунья с рыжими волосами – сразу бросилась ему в глаза.
– О, вот эта, – он показал на куклу, – без всякого сомнения!
– Я чувствовала, что вы выберете именно ее. Это первая кукла с рыжими волосами, которая попала ко мне в руки, и когда я получила ее примерно месяц назад, то подумала: «Как бы она понравилась святой Анне!» Ее лицо сделано из высококачественного жемчужного неглазированного фарфора, и у нее подлинные человеческие волосы. Однако, все это делает ее исключительно дорогой.
На руке куклы болтался маленький белый ярлычок, и Хелен перевернула его, чтобы Алек смог прочитать написанную на нем цену.
– О! – улыбнулся он. – Впрочем, это неважно! Хелен взяла куклу и вынесла ее в переднюю часть магазина. Она постелила на дно большой коробки немного папиросной бумаги и уложила в нее куклу.
– Энни нравилось самой заворачивать. Думаю, она упаковывала их в бумагу, но я полагаю… Хотите, я заверну ее сама?
– Пожалуйста.
Она отрезала от рулона кусок упаковочной бумаги в голубую и белую полоску и принялась оборачивать коробку.
– Энни регулярно заходила сюда, – Хелен отрезала кусок ленты, – она просто озаряла собой магазин. Мы все еще говорим о ней, – она приколола к крышке коробки заранее приготовленный бант и толкнула ее к Алеку по полированной поверхности стола. – Все так оплакивают ее.
– Это ее порадовало бы, – он вручил Хелен чек. – Я думаю, больше всего она боялась оказаться забытой.
Когда он вернулся домой, его встретил грохот музыки Лейси, доносящийся сверху. Но сначала он зашел в кабинет, чтобы позвонить Ноле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47