Как Тобиас с дружками надо мной ржут. Все ржут, а я стою на коленях и блюю. Я, вечная мишень его тупых грязных шуточек. И ты, мой ебаный спаситель.
– Я спрашивал, если тебе…
– Ты не виноват, Джейми, ясно? В кои-то веки речь не о тебе .
Я поднял руки – мол, сдаюсь. Алек посмотрел в окно на Ист-Сайдский горизонт за парком. Позади человек с французским акцентом бубнил про свою «неопостмодернистскую» постановку «Жизели» в Линкольн-центре.
– Ну и вот. Я привел Джинну в коттедж. Я был пьян, зол, тошнило, хуй не подымался. Мы зарядили пару дорожек, потрепались, лаптоп помучили. Я вставил тот черный диск, мы ответили «Синаптикому» на вопросы. Насчет любимой музыки, одежды, все такое. Оно как-то занятно действует. Потому что я глянул на девчонку и сразу понял, чего от нее хочу.
– Использовать ее? Против Бирнбаума?
– Насрать мне на Бирнбаума.
– Тогда против кого ? Или чего?
– Знаешь, Джейми, – улыбнулся Алек, – ты иногда совсем лопух.
Толстая блондинка в мешкообразном платье и с гигантским жемчужным ожерельем спиной вклинилась между нами, словно в танго с незримым партнером.
– Quieres cantar о quieres beber? – пьяно вопросила она. – Yo tengo flores para los muertos. – И спиной же отвалила, покачиваясь.
– Элиза только из Саламанки, – смеясь, извинился за нее Алек. Положил руку мне на плечо. – Ну, Джейми. Расслабься. Уже все. Веселимся.
– Веселимся? Ты как себе это представляешь? Меня вообще сюда не приглашали.
– Я же знал, что ты не переживешь. Распсихуешься из-за бедняги Эзры. Так? Или нет? Кроме того, у тебя было дружеское свидание с Карлой. Ты епитимью отрабатывал.
– Мог бы хоть поделиться. Сказать, что планируешь.
– И ты бы мне помешал. Или настучал отцу. Ты, Джейми, кайфоломщик. Хуже, чем жулик. У жулика хоть свой интерес есть.
– И что, по-твоему, я бы сделал? Я тебе друг, Алек.
– Ну и славно. Докажи, что я не прав. Снимай пиджак, заряди коки, с людьми пообщайся. Может, трахнешься по-человечески для разнообразия. Ты вообще представляешь себе, кто тут есть?
Я оглядел собравшуюся элиту.
– Или валяй, докажи, что я прав, Джейми. Раздраженно хлопни дверью. Спрячься в центре, в роскошной квартире, за которую мы платим теми же деньгами, что за эту вот икру.
Архитектор поджег золотистую сигаретку. В дверях появился юноша в белом шелковом шарфе. Джинна громко хохотала, прижимая нежную ручку к изящному голому животу и явно улыбаясь в мою сторону.
– Так-то вот, Джейми. Ты всю дорогу этого хотел. Высшая Лига. – Он протянул руку и улыбнулся: – Ты за нас?
Музыкант сунул в видак кассету: он сам на вчерашнем эм-ти-вишном награждении. У плазменного экрана уже кучковались будущие фанатки по вызову. Элиза-из-Саламанки бурно обсуждала с сенаторским сыном, что лучше – суфизм или Каббала. Редактор нью-йоркского интеллектуального журнала пробирался ко мне, прижав палец к виску, словно припоминая мое имя.
– Ты ведь новая гроза Уолл-стрит? Из статьи в «Джорнал»? Господи, мужик, надо нам о тебе написать! Всем же любопытно, что такими двигает.
Я доказал, что Алек прав, и ушел, не сказав ни слова.
Я бегом вылетел на улицу. Хотел кому-нибудь исповедаться. Или настучать. Добиться правосудия. Обратиться к властям. Но к кому?
Дома злобно косились мне вслед. Улицы были пусты. Часа два ночи. Только я, заплутавший в сетке, – и никуда от ее декартовой логики не спрячешься. Повсюду вычислят. Найдут.
Я пошел в парк. Природа.
Ни тебе опасностей, ни преступлений. Благосостояние покорило хаос. Но сойдет и иллюзия.
Сумрачными тропинками я прошел по лесу и обнаружил на холме полянку с деревянной скамейкой. Вокруг валялись бутылки и обертки от презервативов. Улики человеческих забав.
Просто выебать на этой лавке славную девчонку – вот был бы кайф. И гораздо проще того дерьма, в котором я теперь плаваю. А ради чего? Деньги? Признание? Что-то доказать родителям?
У всех, кого я в этом мире знал, имелась крыша над головой, трехразовое питание и, можно сказать, гарантия: пока необходимо, все это не рассосется. Так чего из кожи вон лезть?
И все же первое, что я сделал, проснувшись на парковой скамейке, – проверил, на месте ли бумажник. В кармане. Мобильник тоже, и «Палм-Пилот», и выпускное кольцо из колледжа. Но я знал, что делать. Уйти с этой ебаной работы.
Я бодро шагал по Пятой авеню. У меня завелась странная привычка: напрягаясь, я мысленно оценивал дома на улице, притворяясь, будто мне дали право владения любым из них. И я сравнивал и сопоставлял их по размеру, состоянию, местоположению, архитектурной значимости и все такое. Оценку следовало завершить к перекрестку: едва я переходил дорогу, процесс начинался заново.
Игры ума отвлекали меня от уличного крупного рогатого скота. Добрая треть пешеходов и еще больше людей в машинах – с бычьими головами. Нищий в драных джинсах точил рог о кирпичную стену.
Кучерский клуб находился на Пятьдесят второй улице. Я внутри не бывал, меня туда и не номинировали, но сейчас – крайний случай. Многие старички там завтракают по выходным, как раньше. Что сказать Тобиасу, когда он найдется, я понятия не имел.
Швейцар в белых перчатках заставил меня написать на клубной бумаге записку и ждать у входа, пока ее несли внутрь на серебряном подносике. Минут через десять один слуга вернулся с тем же конвертом. Под именем Тобиаса – машинописное послание:
В текущих списках Кучерского клуба не значится.
– А? – громко изумился я, оборачиваясь к швейцару. – Тобиас Морхаус. Он членом клуба тридцать лет был. Что они такое говорят?
– Простите, сэр, – ответил швейцар. – В текущих списках его нет.
– Но мне нужно с ним увидеться. Он по выходным всегда тут. Тобиас Морхаус. Вы же его знаете. Вы должны.
Швейцар с бычьей головой попятился и занял свое место у дверей.
И что делать? Я проглядел номера в мобильнике и позвонил домой Брэду. Ответил автосекретарь.
– Да чтоб тебя. – Я опустился на тротуар. Закрыл лицо руками и подождал, когда появятся слезы. Они не появились.
– Эй, пацан. – Швейцар постарше. Высокий негр, единственный с человечьей головой. Я взглянул ему в лицо. Странная мысль: может, этот дядька – несчастный помощник официанта, что когда-то мерялся хуями с Морхаусом? Кажется, негр почти кивнул, будто понял, о чем я думаю. – На аэродроме посмотри.
Я дернул плечом, отгоняя миг магического узнавания, словно паранойяльный припадок или, в лучшем случае, дежа-вю, прыгнул в желтое такси и стал репетировать свое заявление об отставке. Цена человеческих страданий просто… нет. Моя производительность была подорвана… нет. Ваш сын Алек… нет.
Я никому ничего не должен объяснять. Уж точно не Морхаусу. Другое дело – таксист; почти всю дорогу мне пришлось им рулить: сначала на шоссе Вест-Сайд, потом на мост Джорджа Вашингтона и до самого аэропорта Тетерборо.
Безработица упала, а вместе с ней – и качество сервиса. Диаграммы того и другого тесно коррелировали, как относительные курсы связанных валют. Чем проще получить работу, тем ниже качество исполнения. Этот неумный водила тому наглядное свидетельство. И где выход? Пусть люди боятся потерять работу? Как заставишь людей дорожить зарплатой в условиях нулевой безработицы? По-моему, проблемы бы не было, вкладывай таксист в свою фирму деньги. Но, с другой стороны, что станется с его странной жаждой?
Морхаусов «Илюшин-2» стоял в дальнем углу летного поля. Два человека из наземной команды разогревали массивный зеленый самолет, а Морхаус проверял закрылки и пропеллеры. Я расплатился с таксистом и зашагал по бетону. Вблизи советский штурмовик оказался огромен и грозен. Фюзеляж – десять с лишним метров, размах крыльев – где-то пятнадцать. Закругленный, выпуклый нос, раздутый, словно больная печень. Однако стволы орудий, торчавшие из всех щелей, придавали старушке некую властность.
– Прокатишься напоследок? – спросил Тобиас. Он знал, что я пришел увольняться.
– Нет, сэр, спасибо. Я просто хотел вам сказать…
– Что тебе очень жаль? – Тобиас натянул кожаный шлем и уже взбирался в кокпит. – Джейми, я читал газету. Мы все читали. Это конец. Не переживай, я тебя прощаю.
– Вы прощаете меня?
– Вы, ребята, не поняли, что натворили, да?
– Это не я! – заорал я.
Тобиас пристегивался.
– Коэн, я тебя не слышу. Залезай или до свиданья. – Он завел мотор. Последнее, что мне сейчас нужно, – кататься на советском штурмовике, особенно с пилотом, который ведет себя, как отъявленный маньяк. Но я не мог допустить, чтобы старик верил, во что он там верил. Я забрался в кабину и сел рядом с Тобиасом.
– Надень. – Он протянул мне маску и наушники с микрофоном. – И пристегнись.
Я возился с кожаными ремнями, а Тобиас потянул за рычаг, накрыв кабину стеклянным колпаком. Развалюха вздрогнула, зашевелилась, Тобиас бешено рулил по летному полю, пытаясь выбраться на полосу.
– Держись, – посоветовал Тобиас, когда мы выровнялись на рваной белой линии.
Он защелкал переключателями на панели и потянул длинный металлический рычаг. Самолет ринулся вперед, взревел мотор. Заклепки на металлическом корпусе вибрировали, мои зубные пломбы тоже. Мы рискованно лавировали по взлетной полосе, набирая скорость. Затем кошмарный грохот – колесо покатилось с бетона в траву. Мы вихляли туда-сюда, крылья скрипели, едва не хлопали. Чистой силой воли Тобиас ухитрился поднять самолет до того, как тот врезался в бетонную стену.
– Еле проскочили, – заорал мне Морхаус в переговорное устройство.
– «Илюшин-23 Виски». Взлет разрешен, курс 07, восемь тысяч футов, как поняли? – осведомились из диспетчерской.
– «Илюшин-23». Взлетаем, курс 07, восемь тысяч, вас понял, – отозвался Тобиас, по абсурдно вертикальной траектории уходя на заданную высоту.
Я почувствовал, как барабанные перепонки натянулись, приспосабливаясь к внезапной смене давления, но сосредоточился на более настоятельной задаче: не извергнуть содержимое желудка в маску. Я мертвой хваткой вцепился в металлические поручни над головой.
– Небольшая перегрузка, пацан, – объяснил Тобиас. – Через минуту закончится.
Минута длилась гораздо, гораздо дольше. Тобиас промахнулся мимо высоты и дернул штурвал. Позади нас внезапно вздыбился хвост – мы почти уперлись носом в землю. И тут умолк мотор.
– Ах ты черт, – сказал Тобиас. – Мы заглохли.
Секунда мирной тишины – и самолет рухнул носом вперед. Я видел, как в ветровом стекле надвигается земля, потом небо. Нас мотало. Мои губы машинально складывали «Шма», а Тобиас щелкал переключателями и дергал рычаги.
Мотор чихнул и фыркнул, опять чихнул, опять фыркнул. Затем раздался несомненный тромбонный гул самолета, что против ветра рвется к земле.
– Давай, мудила! – Тобиас топнул ногой и щелкнул рычагом.
Самолет взревел и ожил. Тобиас вроде удивился, огляделся, будто очухиваясь. В стекле над головой показалось небо, потом земля, потом опять небо. Тобиас пялился на панель управления, руля вправо и влево, вдавливая штурвал себе в грудь, а самолет – прямо в небеса, к солнцу.
– Поехали! – гаркнул Тобиас, осторожно давя на штурвал и выравнивая самолет. Снова щелкнул переключателем. – Диспетчерская, это «Илюшин-23 Виски». Мы на восьми тысячах, курс 07.
– «Виски 23»! Господи боже! Ребята, вы в норме? – Перепуганный голос с земли выбился из протокола.
– Управление проверяли, – спокойно ответил Тобиас. – Вернемся – свяжемся.
– «Виски 23». Удачного полета. – Голос еле прорвался сквозь нестройный матерный хор.
– Что лучше заглохшего мотора вселяет в душу страх божий, а, Коэн?
Говорить я не мог.
– Я думаю, надо бы к Катскиллам слетать, оглядеться, – сказал Тобиас. – У тебя небось родные туда в отпуск ездят, а? В отель «Конкорд»?
Я кивнул.
– Понимаешь, «Илюшин-2» был штурмовик. – Тобиас похлопал видавшую виды панель. – В начале сороковых Советы выпустили таких целую кучу. Не для воздушных боев, а скорее для атаки наземных целей. Их первый бронированный истребитель. Но у него был изъян. Советы не знали, пока не выпустили «Илюшина» против немцев над рекой Березиной. Штурмовики уничтожили склады с боеприпасами, но немецкие военные самолеты бросились в погоню. Тут-то и обнаружилась ахиллесова пята «Илюшина». В нем удираешь, не оглядываясь. «Илюшина» уничтожали сзади. И тогда в него встроили второе сиденье. Твое разворачивается, ты можешь стрелять назад.
– Угхм. – Я инстинктивно кивнул, одобряя модификацию.
– Такова была твоя работа, Коэн. И Алекова. Следить, не атакуют ли со спины.
– Что вы пытаетесь мне сказать? – Я надеялся, Тобиас перейдет к делу. Если оно вообще есть.
– Понимаешь, Джейми, у такого самолета есть преимущество. Он атакует сверху. Как медведь.
Тобиас щелкнул по металлической крышке – на штурвале открылась красная кнопка. Морхаус надавил большим пальцем. Орудийные турели под крыльями принялись палить.
– Прекратите! Там люди внизу!
– Не дергайся, Коэн. Я холостыми.
Я оглянулся на одно орудие. Сквозь него ползла металлическая лента.
– Считается, что атака сверху – это нечестно, – сказал Тобиас. – А по-моему, в ней больше достоинства. В некотором роде. Ныряешь сверху. Тебя видят. Честнее, чем снизу. Понимаешь, о чем я?
– Нет, сэр, не понимаю.
– Покупателей на бирже потому и зовут быками. Дошло? Бык атакует с земли. Поддевает и кидает вверх. Медведь бьет сверху. Встает на задние лапы и наваливается. – Тобиас отпустил штурвал, чтобы показать.
– Это не я подставил Бирнбаума, сэр, – взмолился я так, будто от этого зависела моя жизнь. Как оно, судя по всему, вполне могло быть.
– Я всегда считал, что вы двое – пара, – сказал Тобиас. – Я же видел, как он на тебя смотрел. Даже в ту первую неделю в Виньярде.
– Мы не…
– Я с этим смирился. Некоторые могущественнейшие люди были педиками. Форбс, например.
– Мистер Морхаус…
– Я говорил себе: ну, по крайней мере, Алек нашел славного еврейского мальчика. – И Тобиас расхохотался.
– Я не голубой.
– Мне плевать, Коэн. Это все мелочи. Гомосексуализм я бы как-нибудь пережил. А вот остальное меня убивает.
Вдалеке показалась горная цепь.
– Я искал вас в Кучерском клубе, – сообщил я. – Мне сказали, вы больше не член клуба.
– Ну да. Вы, ребята, перешли все границы. Кто-то же должен за это заплатить. Все равно меня там не сильно хотели.
– Мистер Морхаус, вам эти люди не нужны. У вас реальный бизнес. Реальный доход. – Я словно отговаривал его от самоубийства.
– Мне поебать. Это же все для Алека было.
– Вы поэтому расстроились?
– Он меня свалил, пацан. Понимаешь? Мой собственный сын. В канализацию смыл. Так меня ненавидит.
– Он вас любит, мистер Морхаус. Он думал, вы над ним смеетесь.
– Господи, я не смеялся. Я радовался за него. Я ввел его в игру. Я только потому тебя и нанял. Ради Алека. В нем твоего рвения нет.
– Ой, вот рвения в нем хоть отбавляй. От вас унаследовал. – Я обязан внушить Морхаусу причину жить дальше. – Может, вам двоим легче будет, когда я уйду.
– Не-а. Он уже все сказал.
Тобиас нацелился на самую высокую вершину Катскиллов. Подтексту я больше не доверял.
– Мистер Морхаус, я молод. Вы не можете принимать такое решение за меня.
– За жизнь цепляешься? Добрый знак.
– Послушайте. – Надо разгребать этот бардак. – Я пришел увольняться, а не умирать. Я хочу выйти.
– Откуда выйти, Коэн? Куда ты собрался? – И в самом деле – куда?
– Не знаю. Плевать. Я хочу назад.
– Как знаешь, пацан. – Тобиас открыл стеклянный колпак. Я содрогнулся на холодном ветру. Снежный пик приближался.
– Вы что делаете? – Анус у меня спазмодически сокращался. Я был в ужасе.
– Джейми, я переписал на тебя комиссию за Тесланет. Бумаги у тебя на столе. Два миллиона в кармане. Вам, ребята, хватит что-нибудь начать.
– Спасибо, – сказал я. – Но я правда ухожу.
– Я знаю, мальчик. Я знаю. Колени только у земли согни.
И с этими словами Морхаус протянул руку и дернул рычаг под моим сиденьем. Ничего не произошло. На секунду он смутился, потом обрушил кулак мне на плечо. Помогло.
Кресло отцепилось, и меня выкинуло назад. По плоской дуге я, прицепленный к сиденью, взлетел над штурмовиком. Достиг экстремума. Вообще довольно красиво наверху. А потом я начал падать – лицом к земле. Ох ты ж блядь. Ну вот. Я дико брыкался, пытаясь выровняться.
Парашют. На этой фиговине должен быть парашют. Я нащупывал на спине подушку, отчаянно ища вытяжной трос. Ничего.
Это просто сон, решил я, закрыл глаза и стал ждать такой легкости в голове, какая всегда бывает перед тем, как выныриваешь из подобных потусторонних осложнений. Как я ни старался, иллюзия не стряхивалась. Ибо это была не иллюзия. Да мне бы в голову не пришло выдумать столь болезненные детали – например, как ветер леденяще трется о голую шею или как жжет в носу.
Осложнение реально. Я умру. Я сдался. Как ни странно, из головы не шли презеры и пивные бутылки в парке. Что за люди ими пользовались? В этот самый момент они еблись исключительно для удовольствия. Вот кто настоящие мастера игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Я спрашивал, если тебе…
– Ты не виноват, Джейми, ясно? В кои-то веки речь не о тебе .
Я поднял руки – мол, сдаюсь. Алек посмотрел в окно на Ист-Сайдский горизонт за парком. Позади человек с французским акцентом бубнил про свою «неопостмодернистскую» постановку «Жизели» в Линкольн-центре.
– Ну и вот. Я привел Джинну в коттедж. Я был пьян, зол, тошнило, хуй не подымался. Мы зарядили пару дорожек, потрепались, лаптоп помучили. Я вставил тот черный диск, мы ответили «Синаптикому» на вопросы. Насчет любимой музыки, одежды, все такое. Оно как-то занятно действует. Потому что я глянул на девчонку и сразу понял, чего от нее хочу.
– Использовать ее? Против Бирнбаума?
– Насрать мне на Бирнбаума.
– Тогда против кого ? Или чего?
– Знаешь, Джейми, – улыбнулся Алек, – ты иногда совсем лопух.
Толстая блондинка в мешкообразном платье и с гигантским жемчужным ожерельем спиной вклинилась между нами, словно в танго с незримым партнером.
– Quieres cantar о quieres beber? – пьяно вопросила она. – Yo tengo flores para los muertos. – И спиной же отвалила, покачиваясь.
– Элиза только из Саламанки, – смеясь, извинился за нее Алек. Положил руку мне на плечо. – Ну, Джейми. Расслабься. Уже все. Веселимся.
– Веселимся? Ты как себе это представляешь? Меня вообще сюда не приглашали.
– Я же знал, что ты не переживешь. Распсихуешься из-за бедняги Эзры. Так? Или нет? Кроме того, у тебя было дружеское свидание с Карлой. Ты епитимью отрабатывал.
– Мог бы хоть поделиться. Сказать, что планируешь.
– И ты бы мне помешал. Или настучал отцу. Ты, Джейми, кайфоломщик. Хуже, чем жулик. У жулика хоть свой интерес есть.
– И что, по-твоему, я бы сделал? Я тебе друг, Алек.
– Ну и славно. Докажи, что я не прав. Снимай пиджак, заряди коки, с людьми пообщайся. Может, трахнешься по-человечески для разнообразия. Ты вообще представляешь себе, кто тут есть?
Я оглядел собравшуюся элиту.
– Или валяй, докажи, что я прав, Джейми. Раздраженно хлопни дверью. Спрячься в центре, в роскошной квартире, за которую мы платим теми же деньгами, что за эту вот икру.
Архитектор поджег золотистую сигаретку. В дверях появился юноша в белом шелковом шарфе. Джинна громко хохотала, прижимая нежную ручку к изящному голому животу и явно улыбаясь в мою сторону.
– Так-то вот, Джейми. Ты всю дорогу этого хотел. Высшая Лига. – Он протянул руку и улыбнулся: – Ты за нас?
Музыкант сунул в видак кассету: он сам на вчерашнем эм-ти-вишном награждении. У плазменного экрана уже кучковались будущие фанатки по вызову. Элиза-из-Саламанки бурно обсуждала с сенаторским сыном, что лучше – суфизм или Каббала. Редактор нью-йоркского интеллектуального журнала пробирался ко мне, прижав палец к виску, словно припоминая мое имя.
– Ты ведь новая гроза Уолл-стрит? Из статьи в «Джорнал»? Господи, мужик, надо нам о тебе написать! Всем же любопытно, что такими двигает.
Я доказал, что Алек прав, и ушел, не сказав ни слова.
Я бегом вылетел на улицу. Хотел кому-нибудь исповедаться. Или настучать. Добиться правосудия. Обратиться к властям. Но к кому?
Дома злобно косились мне вслед. Улицы были пусты. Часа два ночи. Только я, заплутавший в сетке, – и никуда от ее декартовой логики не спрячешься. Повсюду вычислят. Найдут.
Я пошел в парк. Природа.
Ни тебе опасностей, ни преступлений. Благосостояние покорило хаос. Но сойдет и иллюзия.
Сумрачными тропинками я прошел по лесу и обнаружил на холме полянку с деревянной скамейкой. Вокруг валялись бутылки и обертки от презервативов. Улики человеческих забав.
Просто выебать на этой лавке славную девчонку – вот был бы кайф. И гораздо проще того дерьма, в котором я теперь плаваю. А ради чего? Деньги? Признание? Что-то доказать родителям?
У всех, кого я в этом мире знал, имелась крыша над головой, трехразовое питание и, можно сказать, гарантия: пока необходимо, все это не рассосется. Так чего из кожи вон лезть?
И все же первое, что я сделал, проснувшись на парковой скамейке, – проверил, на месте ли бумажник. В кармане. Мобильник тоже, и «Палм-Пилот», и выпускное кольцо из колледжа. Но я знал, что делать. Уйти с этой ебаной работы.
Я бодро шагал по Пятой авеню. У меня завелась странная привычка: напрягаясь, я мысленно оценивал дома на улице, притворяясь, будто мне дали право владения любым из них. И я сравнивал и сопоставлял их по размеру, состоянию, местоположению, архитектурной значимости и все такое. Оценку следовало завершить к перекрестку: едва я переходил дорогу, процесс начинался заново.
Игры ума отвлекали меня от уличного крупного рогатого скота. Добрая треть пешеходов и еще больше людей в машинах – с бычьими головами. Нищий в драных джинсах точил рог о кирпичную стену.
Кучерский клуб находился на Пятьдесят второй улице. Я внутри не бывал, меня туда и не номинировали, но сейчас – крайний случай. Многие старички там завтракают по выходным, как раньше. Что сказать Тобиасу, когда он найдется, я понятия не имел.
Швейцар в белых перчатках заставил меня написать на клубной бумаге записку и ждать у входа, пока ее несли внутрь на серебряном подносике. Минут через десять один слуга вернулся с тем же конвертом. Под именем Тобиаса – машинописное послание:
В текущих списках Кучерского клуба не значится.
– А? – громко изумился я, оборачиваясь к швейцару. – Тобиас Морхаус. Он членом клуба тридцать лет был. Что они такое говорят?
– Простите, сэр, – ответил швейцар. – В текущих списках его нет.
– Но мне нужно с ним увидеться. Он по выходным всегда тут. Тобиас Морхаус. Вы же его знаете. Вы должны.
Швейцар с бычьей головой попятился и занял свое место у дверей.
И что делать? Я проглядел номера в мобильнике и позвонил домой Брэду. Ответил автосекретарь.
– Да чтоб тебя. – Я опустился на тротуар. Закрыл лицо руками и подождал, когда появятся слезы. Они не появились.
– Эй, пацан. – Швейцар постарше. Высокий негр, единственный с человечьей головой. Я взглянул ему в лицо. Странная мысль: может, этот дядька – несчастный помощник официанта, что когда-то мерялся хуями с Морхаусом? Кажется, негр почти кивнул, будто понял, о чем я думаю. – На аэродроме посмотри.
Я дернул плечом, отгоняя миг магического узнавания, словно паранойяльный припадок или, в лучшем случае, дежа-вю, прыгнул в желтое такси и стал репетировать свое заявление об отставке. Цена человеческих страданий просто… нет. Моя производительность была подорвана… нет. Ваш сын Алек… нет.
Я никому ничего не должен объяснять. Уж точно не Морхаусу. Другое дело – таксист; почти всю дорогу мне пришлось им рулить: сначала на шоссе Вест-Сайд, потом на мост Джорджа Вашингтона и до самого аэропорта Тетерборо.
Безработица упала, а вместе с ней – и качество сервиса. Диаграммы того и другого тесно коррелировали, как относительные курсы связанных валют. Чем проще получить работу, тем ниже качество исполнения. Этот неумный водила тому наглядное свидетельство. И где выход? Пусть люди боятся потерять работу? Как заставишь людей дорожить зарплатой в условиях нулевой безработицы? По-моему, проблемы бы не было, вкладывай таксист в свою фирму деньги. Но, с другой стороны, что станется с его странной жаждой?
Морхаусов «Илюшин-2» стоял в дальнем углу летного поля. Два человека из наземной команды разогревали массивный зеленый самолет, а Морхаус проверял закрылки и пропеллеры. Я расплатился с таксистом и зашагал по бетону. Вблизи советский штурмовик оказался огромен и грозен. Фюзеляж – десять с лишним метров, размах крыльев – где-то пятнадцать. Закругленный, выпуклый нос, раздутый, словно больная печень. Однако стволы орудий, торчавшие из всех щелей, придавали старушке некую властность.
– Прокатишься напоследок? – спросил Тобиас. Он знал, что я пришел увольняться.
– Нет, сэр, спасибо. Я просто хотел вам сказать…
– Что тебе очень жаль? – Тобиас натянул кожаный шлем и уже взбирался в кокпит. – Джейми, я читал газету. Мы все читали. Это конец. Не переживай, я тебя прощаю.
– Вы прощаете меня?
– Вы, ребята, не поняли, что натворили, да?
– Это не я! – заорал я.
Тобиас пристегивался.
– Коэн, я тебя не слышу. Залезай или до свиданья. – Он завел мотор. Последнее, что мне сейчас нужно, – кататься на советском штурмовике, особенно с пилотом, который ведет себя, как отъявленный маньяк. Но я не мог допустить, чтобы старик верил, во что он там верил. Я забрался в кабину и сел рядом с Тобиасом.
– Надень. – Он протянул мне маску и наушники с микрофоном. – И пристегнись.
Я возился с кожаными ремнями, а Тобиас потянул за рычаг, накрыв кабину стеклянным колпаком. Развалюха вздрогнула, зашевелилась, Тобиас бешено рулил по летному полю, пытаясь выбраться на полосу.
– Держись, – посоветовал Тобиас, когда мы выровнялись на рваной белой линии.
Он защелкал переключателями на панели и потянул длинный металлический рычаг. Самолет ринулся вперед, взревел мотор. Заклепки на металлическом корпусе вибрировали, мои зубные пломбы тоже. Мы рискованно лавировали по взлетной полосе, набирая скорость. Затем кошмарный грохот – колесо покатилось с бетона в траву. Мы вихляли туда-сюда, крылья скрипели, едва не хлопали. Чистой силой воли Тобиас ухитрился поднять самолет до того, как тот врезался в бетонную стену.
– Еле проскочили, – заорал мне Морхаус в переговорное устройство.
– «Илюшин-23 Виски». Взлет разрешен, курс 07, восемь тысяч футов, как поняли? – осведомились из диспетчерской.
– «Илюшин-23». Взлетаем, курс 07, восемь тысяч, вас понял, – отозвался Тобиас, по абсурдно вертикальной траектории уходя на заданную высоту.
Я почувствовал, как барабанные перепонки натянулись, приспосабливаясь к внезапной смене давления, но сосредоточился на более настоятельной задаче: не извергнуть содержимое желудка в маску. Я мертвой хваткой вцепился в металлические поручни над головой.
– Небольшая перегрузка, пацан, – объяснил Тобиас. – Через минуту закончится.
Минута длилась гораздо, гораздо дольше. Тобиас промахнулся мимо высоты и дернул штурвал. Позади нас внезапно вздыбился хвост – мы почти уперлись носом в землю. И тут умолк мотор.
– Ах ты черт, – сказал Тобиас. – Мы заглохли.
Секунда мирной тишины – и самолет рухнул носом вперед. Я видел, как в ветровом стекле надвигается земля, потом небо. Нас мотало. Мои губы машинально складывали «Шма», а Тобиас щелкал переключателями и дергал рычаги.
Мотор чихнул и фыркнул, опять чихнул, опять фыркнул. Затем раздался несомненный тромбонный гул самолета, что против ветра рвется к земле.
– Давай, мудила! – Тобиас топнул ногой и щелкнул рычагом.
Самолет взревел и ожил. Тобиас вроде удивился, огляделся, будто очухиваясь. В стекле над головой показалось небо, потом земля, потом опять небо. Тобиас пялился на панель управления, руля вправо и влево, вдавливая штурвал себе в грудь, а самолет – прямо в небеса, к солнцу.
– Поехали! – гаркнул Тобиас, осторожно давя на штурвал и выравнивая самолет. Снова щелкнул переключателем. – Диспетчерская, это «Илюшин-23 Виски». Мы на восьми тысячах, курс 07.
– «Виски 23»! Господи боже! Ребята, вы в норме? – Перепуганный голос с земли выбился из протокола.
– Управление проверяли, – спокойно ответил Тобиас. – Вернемся – свяжемся.
– «Виски 23». Удачного полета. – Голос еле прорвался сквозь нестройный матерный хор.
– Что лучше заглохшего мотора вселяет в душу страх божий, а, Коэн?
Говорить я не мог.
– Я думаю, надо бы к Катскиллам слетать, оглядеться, – сказал Тобиас. – У тебя небось родные туда в отпуск ездят, а? В отель «Конкорд»?
Я кивнул.
– Понимаешь, «Илюшин-2» был штурмовик. – Тобиас похлопал видавшую виды панель. – В начале сороковых Советы выпустили таких целую кучу. Не для воздушных боев, а скорее для атаки наземных целей. Их первый бронированный истребитель. Но у него был изъян. Советы не знали, пока не выпустили «Илюшина» против немцев над рекой Березиной. Штурмовики уничтожили склады с боеприпасами, но немецкие военные самолеты бросились в погоню. Тут-то и обнаружилась ахиллесова пята «Илюшина». В нем удираешь, не оглядываясь. «Илюшина» уничтожали сзади. И тогда в него встроили второе сиденье. Твое разворачивается, ты можешь стрелять назад.
– Угхм. – Я инстинктивно кивнул, одобряя модификацию.
– Такова была твоя работа, Коэн. И Алекова. Следить, не атакуют ли со спины.
– Что вы пытаетесь мне сказать? – Я надеялся, Тобиас перейдет к делу. Если оно вообще есть.
– Понимаешь, Джейми, у такого самолета есть преимущество. Он атакует сверху. Как медведь.
Тобиас щелкнул по металлической крышке – на штурвале открылась красная кнопка. Морхаус надавил большим пальцем. Орудийные турели под крыльями принялись палить.
– Прекратите! Там люди внизу!
– Не дергайся, Коэн. Я холостыми.
Я оглянулся на одно орудие. Сквозь него ползла металлическая лента.
– Считается, что атака сверху – это нечестно, – сказал Тобиас. – А по-моему, в ней больше достоинства. В некотором роде. Ныряешь сверху. Тебя видят. Честнее, чем снизу. Понимаешь, о чем я?
– Нет, сэр, не понимаю.
– Покупателей на бирже потому и зовут быками. Дошло? Бык атакует с земли. Поддевает и кидает вверх. Медведь бьет сверху. Встает на задние лапы и наваливается. – Тобиас отпустил штурвал, чтобы показать.
– Это не я подставил Бирнбаума, сэр, – взмолился я так, будто от этого зависела моя жизнь. Как оно, судя по всему, вполне могло быть.
– Я всегда считал, что вы двое – пара, – сказал Тобиас. – Я же видел, как он на тебя смотрел. Даже в ту первую неделю в Виньярде.
– Мы не…
– Я с этим смирился. Некоторые могущественнейшие люди были педиками. Форбс, например.
– Мистер Морхаус…
– Я говорил себе: ну, по крайней мере, Алек нашел славного еврейского мальчика. – И Тобиас расхохотался.
– Я не голубой.
– Мне плевать, Коэн. Это все мелочи. Гомосексуализм я бы как-нибудь пережил. А вот остальное меня убивает.
Вдалеке показалась горная цепь.
– Я искал вас в Кучерском клубе, – сообщил я. – Мне сказали, вы больше не член клуба.
– Ну да. Вы, ребята, перешли все границы. Кто-то же должен за это заплатить. Все равно меня там не сильно хотели.
– Мистер Морхаус, вам эти люди не нужны. У вас реальный бизнес. Реальный доход. – Я словно отговаривал его от самоубийства.
– Мне поебать. Это же все для Алека было.
– Вы поэтому расстроились?
– Он меня свалил, пацан. Понимаешь? Мой собственный сын. В канализацию смыл. Так меня ненавидит.
– Он вас любит, мистер Морхаус. Он думал, вы над ним смеетесь.
– Господи, я не смеялся. Я радовался за него. Я ввел его в игру. Я только потому тебя и нанял. Ради Алека. В нем твоего рвения нет.
– Ой, вот рвения в нем хоть отбавляй. От вас унаследовал. – Я обязан внушить Морхаусу причину жить дальше. – Может, вам двоим легче будет, когда я уйду.
– Не-а. Он уже все сказал.
Тобиас нацелился на самую высокую вершину Катскиллов. Подтексту я больше не доверял.
– Мистер Морхаус, я молод. Вы не можете принимать такое решение за меня.
– За жизнь цепляешься? Добрый знак.
– Послушайте. – Надо разгребать этот бардак. – Я пришел увольняться, а не умирать. Я хочу выйти.
– Откуда выйти, Коэн? Куда ты собрался? – И в самом деле – куда?
– Не знаю. Плевать. Я хочу назад.
– Как знаешь, пацан. – Тобиас открыл стеклянный колпак. Я содрогнулся на холодном ветру. Снежный пик приближался.
– Вы что делаете? – Анус у меня спазмодически сокращался. Я был в ужасе.
– Джейми, я переписал на тебя комиссию за Тесланет. Бумаги у тебя на столе. Два миллиона в кармане. Вам, ребята, хватит что-нибудь начать.
– Спасибо, – сказал я. – Но я правда ухожу.
– Я знаю, мальчик. Я знаю. Колени только у земли согни.
И с этими словами Морхаус протянул руку и дернул рычаг под моим сиденьем. Ничего не произошло. На секунду он смутился, потом обрушил кулак мне на плечо. Помогло.
Кресло отцепилось, и меня выкинуло назад. По плоской дуге я, прицепленный к сиденью, взлетел над штурмовиком. Достиг экстремума. Вообще довольно красиво наверху. А потом я начал падать – лицом к земле. Ох ты ж блядь. Ну вот. Я дико брыкался, пытаясь выровняться.
Парашют. На этой фиговине должен быть парашют. Я нащупывал на спине подушку, отчаянно ища вытяжной трос. Ничего.
Это просто сон, решил я, закрыл глаза и стал ждать такой легкости в голове, какая всегда бывает перед тем, как выныриваешь из подобных потусторонних осложнений. Как я ни старался, иллюзия не стряхивалась. Ибо это была не иллюзия. Да мне бы в голову не пришло выдумать столь болезненные детали – например, как ветер леденяще трется о голую шею или как жжет в носу.
Осложнение реально. Я умру. Я сдался. Как ни странно, из головы не шли презеры и пивные бутылки в парке. Что за люди ими пользовались? В этот самый момент они еблись исключительно для удовольствия. Вот кто настоящие мастера игры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30