С каждым дюймом по направлению к полю стоимость человека ощутимо возрастала.
У нас были хорошие места. Очень хорошие. Четвертый ряд, слева от линии центра. Шесть мест до Кевина Бэйкона. Восемь – до Спайка Ли. Владельцы билетов больше заботились о своем продвижении к статусным местам, нежели о продвижении «Никсов» к чемпионату. Хитрости белых миллионеров, пытавшихся обойти друг друга на пути к местам получше, не уступали всему, что черные миллионеры творили на поле. Большинство зрителей добрую часть первого тайма тратили на выяснение вопроса, кто где сидит.
Проникнуть в «Гарден» – подвиг само по себе. Даже самые дешевые места бронировались на сезон, а очередь растянулась на двадцать шесть лет. Для попадания в «Гарден» необходимы связи, а для связей – деньги (или бюст). Цель игры внутри – спуститься вниз, ближе к средоточию событий, к богатым, могущественным и знаменитым. Апгрейд – по заковыристым спискам и записям. И все ради того, чтобы парализовать меритократию. Да и с чего ей тут работать? Это же бизнес.
Компании вроде «МиЛ» раздавали билеты клиентам и техэкспертам, которых планировалось продвигать. Теперь, когда моя сделка с «Синаптикомом» очутилась в центре пиар-кампании, меня разумно посадить на вожделенные места в четвертом ряду. Я понимал: меня сюда внесло не мое персональное могущество. Это Морхаусовы места, не мои. Как летать на «Г-2». Я обрел мужской эквивалент силиконового бюста. Мне эти билеты пожалованы.
Я не был на игре «Никсов» много лет, и «Гарден», куда я привел Карлу, удручающе не походил на «Гарден», куда меня в детстве таскал дядя Моррис. Я хотел заключить с Карлой союз на почве здоровее, чем финансовые рынки высоких технологий, где мы целыми днями ошивались. Однако в спорткомплексе товаризация зашкаливала круче биржи.
Карла стиснула мне ладонь, когда мы пробирались к нашему ряду, – она явно думала о том же. Она надела узкую черную юбку и старую кофту «Спруэлл» поверх спортивного бюстгальтера. Пышная грива рассыпалась по обнаженным плечам. Идеальный коктейль: манхэттенский класс и бронксовская бесшабашность. Но среди феодалов первых рядов Карла смотрелась деревенщиной из дальних пригородов – и сама это понимала.
В новом «Гардене» появились три ряда «клубных», как их называли, мест, которые обслуживались официантами. Ряд «МиЛ» располагался в секции «Интер. Нет» – самой эксклюзивной из трех. В меню – филе-миньон и омары. Их приносили на металлических подносах, которые цеплялись к подлокотникам, отчего богатейшие богачи напоминали беспомощных младенцев на стульчиках. Большинство часто ели с подносов в первом классе самолета – им, наверное, в такой позе уютнее.
– Господи боже, – возмутилась Карла, изучив сине-оранжевое меню. – А что, сосисок тут больше нету?
– Тебе наверняка добудут, – утешил я.
– Это баскетбол. Должны быть сосиски, – заупрямилась она. – Это же не против правил?
Вот такой она мне нравилась. Не так стервозна, как естественна. Через фуфло к звездам. Как и я, реалистка. По крайней мере, таким я в глубине души себя ощущал. Я наизнанку вывернусь, чтобы раздобыть нам достойную реалистов еду.
Как выяснилось, получить в «Гардене» сосиску или кныш не проще, чем перейти из Основной Сети в Народную. Мы допросили официантов – обнаружилось, что один только менеджер вправе принять заказ не из нашего меню. А менеджер не торопился принимать заказ, поскольку наши соседи щедро заплатили за привилегию не обонять ароматы сосисок и кнышей. Да еще проблема подачи: сосиски не смотрятся на специальном фарфоре «Никсов», а наши места нередко оказываются в поле зрения телеоператоров.
– Мы, по-вашему, кто? – осведомился я. Присутствие Карлы распаляло мой начальственный гнев. – Бесплатный гарнир к телетрансляции НБА?
Я вытащил визитку и объяснил, что представляю компанию «Морхаус и Линней», крупнокалиберного держателя сезонных билетов. И все же я был недостаточно важной шишкой, чтобы добиться еды, которую на верхних балконах с наслаждением пожирали шишки помельче. Проще верблюду пролезть в игольное ушко, чем богачу нарыть в «Гардене» сосиску. В итоге Карла закатила такую сцену, что сам Спайк Ли развернулся и заорал на менеджера:
– Да блядь, принеси ребятам сосисок, босяк!
От Спайковой вспышки расхохоталось столько состоятельных завсегдатаев, что менеджер с легким сердцем уступил. Через несколько минут мы жевали кныши и сосиски, завернутые в вощеную бумагу. Вместе с нами «навестить трущобы» пожелали еще полдюжины со вкусом одетых мужчин и женщин.
– Мы, кажется, запустили новую моду, – смеялась Карла.
Дебаты из-за провианта забылись с появлением человека в цилиндре и фраке, в сопровождении двух девушек, одетых в одни боа. Зрители повскакали и зааплодировали; учтивый джентльмен подкрутил залихватские усы, и трио уселось во втором ряду.
– Ты на него посмотри, – фыркнула Карла.
– Это кто? – спросил я.
– Хью Тэпскотт. Расследование Комиссии по ценным бумагам. Только что выкрутился.
– А что он натворил?
– За неделю сделал лимонов тридцать, вот что.
– На рынке?
– Да нет, он за всю жизнь ни разу в торгах не участвовал. В «Уолл-Стрит Джорнал» писали. Ты как с луны свалился. Он был каким-то спортивным букмекером, что ли, а пару месяцев назад затащился по электронной почте. В прошлый понедельник разослал письма двум миллионам случайных людей. Половине сказал, что акции CIRI в понедельник поднимутся, половине – что упадут. Акции поднялись, и во вторник он разослал письма тому миллиону, который получил верную информацию. Пятистам тысячам сказал, что CIRI поднимется, пятистам – что упадет. По-моему, в тот день CIRI на пару пунктов упал. В среду он разослал письма полумиллиону человек, которым оба раза подсказал правильно.
– Половине сказал, что акции поднимутся, половине – что упадут, – продолжил я схему.
– Точно. У него осталось сто двадцать пять тысяч человек, получивших от него подряд три письма с верным прогнозом.
– Ну тю – естественно, он в половине случаев должен быть прав.
– Но они-то не знали. Они знали, что парень три раза подряд сообщил им верную информацию. И поздно вечером в четверг он написал последнее письмо: пообещал сказать, как себя поведут акции, если адресат переведет ему с «Визы» 500 долларов.
– И они перевели?
– Около шестидесяти тысяч заплатили. Все равно многие из них на трех бесплатных письмах сделали больше.
– А в последний раз он им что сказал? Тоже пятьдесят на пятьдесят?
– Нет. Это самое замечательное. Он всем написал: CIRI поднимется, – что он, понятно, и сделал, поскольку шестьдесят тысяч человек тратили сбережения на крошечные акции. Поэтому Комиссия его не прищучила. Тот единственный раз, когда он взял деньги, его информация базировалась на реальной логике. Кроме того, он сам акций не продавал и не покупал. Все деньги сделал на пятисотдолларовых взносах.
– Гвалт. – Я слизал с ладони каплю горчицы. – Подумать неудобно, что мы со стариком Эзрой творим.
– А?
– Да нет, ничего. – Я сменил тему: – Ничего себе кныш был.
– Бирнбаум, говорят, все равно псих какой-то, – сказала Карла. – Его свалить не вредно.
– Хм-м.
Звезда мыльных опер исполнила затянутую госпел-версию национального гимна; игра все-таки началась. Снова в форме, после долгожданного ухода Патрика Юинга полная решимости победить, энергичная нью-йоркская команда сразу вырвалась вперед. Во время «официального» таймаута (объявленного, чтобы вместилось больше телерекламы) на поле высыпали «Городские плясуны „Никсов“».
В последние годы, стараясь отбиться от обвинений в формализации сексизма, НБА внедрила в труппу мужчин. Однако аудитория дружно осмеивала этот реверанс в адрес политкорректности. Надеясь подкупом добиться признания, танцоры выходили на поле с коробками бейсболок и футболок и кидались ими в зрителей, пока сексуальные красотки по своему обыкновению кувыркались.
Зрители вскочили на ноги и заулюлюкали – предсказуемый всплеск возмущения. Но сегодня толпа действовала четко. Кто-то раздал болельщикам крошечные дротики, и едва школьнички со своими дарами приблизились к ограждению, их тут же засыпало аэродинамическими снарядами. Взрослые мужики в костюмах вскакивали и метали дротики в молодежь, не имевшую в виду ничего дурного. Летающие иголки мельтешили вокруг, и те, что не достигали поля, приземлялись на боссов из первых рядов. Я поспешно стащил с себя пиджак и загородил Карлу.
Я правильно сделал или опять какое феминистское правило нарушаю? Я потянул пиджак на себя, чтобы мою голову тоже слегка прикрывало. Меня спасать не требовалось – но так я получаюсь меньше сексист. Вот не было печали. Это все из-за артобстрела, решил я.
– Эй! – завопила Карла, отбиваясь. – Что еще за выдумки?
– Я просто…
– А что, девочек развлечься не пускают?
Она подобрала упавший поблизости дротик и метнула на поле.
– Давай, Джейми! – завизжала она, перекрывая общий гам. – Борись за свои права!
Мои права на что? Я вяло улыбался, а она, не уступая мужчинам, обстреливала генитально озадаченных заводил.
На поле перепуганный латинос в трениках «Никсов» панически зарылся лицом в свою коробку. Он все раскидывал бесплатные сувениры, свои мирные дары, дергаясь от боли всякий раз, когда дротик попадал в руку или спину. Наконец сдался, поднял коробку и метнул содержимое в толпу. Затем нацепил коробку на голову и ретировался. Юноши припустили к выходу, и весь стадион разразился восторженным гиканьем, а потом завозился, собирая раскиданные трофеи.
– Какая чума! – Карла поправила бюстгальтер. Вела она себя устрашающе, но все равно я не мог не заметить, как роскошна ее бледная грудь над черной тканью. – Да что с тобой такое?
– Что со мной ? Я думал, ты, типа, феминистка.
– Ну я же в парней кидалась, правда?
– Ты меня поняла.
– Господи боже мой, это ведь шутка! Ну Джейми же. А если б тут вместо меня Алек был? Я же не дура. Не притворяйся, что ты лучше всех. На Бычьи Бега ездил?
– Эй, полегче, – защищался я. – Бычьи Бега – конференция масонов на «МИГах». Я просто сбежать вовремя не успел.
– Лучше признайся, Джейми, чем себе врать. Ничего хуже нет, чем…
– Чем что?
– Ничего. Забудь.
В перерыве третьей четверти одного зрителя вызвали покидать штрафные. Если попадет пять из десяти, а потом один раз с трех метров, получит внедорожник, а завтра вся аудитория сможет обменять корешки билетов на бесплатную пиццу любого размера в городских пиццериях.
Мужик бросал мяч, а две заводилы в мини-юбках стояли по бокам с постерами сети пиццерий и производителя автомобилей. Первые два раза доброволец промазал, и толпа злобно зашикала – ну как же, все мы рисковали шестидюймовой лепешкой из микроволновки.
На третий раз он вообще промахнулся мимо кольца и щита – зрители зафыркали и повскакали. Обезумевшая публика улюлюкала, вопила, даже кидалась в мужика дротиками. Понятное дело, он так ни разу и не попал, и орган разразился нестройной лузерской музычкой. По пути на свое место, однако, мужик сграбастал одну заводилу и смачно поцеловал в губы. Толпа приветствовала такую доблесть, а девчонка в омерзении пыталась улыбнуться.
– Типично, – сказала Карла. – Ритуальным изнасилованием возместить собственное унижение.
– Теперь ты против? – Ага, я застал ее врасплох. – Когда женщину обидели?
– Когда женщину обидели без ее участия.
– Да ладно, – не отступал я. – Ты непоследовательна.
– Ну засуди меня, – ухмыльнулась она. – Или иначе мне урок преподашь? – И она подмигнула.
К концу матча у «Никсов» двадцать шесть очков опережения, как водится, превратились в два очка отставания. Последний таймаут объявили всего за одиннадцать секунд до конца игры, и когда баскетболисты возвращались на поле, на цифровом табло возник графический децибелметр, увенчанный словами «Громче».
Толпа заорала, а децибелметр фиксировал рост шума. Карла тоже вопила. Но я заметил: колебания графика совсем не соответствовали реальной громкости.
– Это лажа! – крикнул я.
– Где?
– Анимация. Это не настоящий децибелметр. Мультик, стрелка в записи.
– Ну и что? Люди-то орут.
И то правда. Искусственный счетчик довел публику до истерики. Окончательно свихнувшись, зрители затопотали. И внезапно распаленные технологиями болельщики стали превращаться в быков. Не все, однако немало. Ну да, я своим мозгам больше не хозяин. Я сосредоточился на счетчике – как он не рисует настоящий галдеж. Наконец анимация взорвалась мозаикой разноцветных квадратиков, которые постепенно склеились в логотип «Синаптикома». Ну конечно. Чей же еще?
Я так увлекся децибелметром, что пропустил финальный бросок – с трех метров, «Никсы» выиграли. Спасибо, хоть зрительские головы пришли в норму.
По битком набитым лестницам мы целых полчаса пробирались наружу, к столпотворению лимузинов. Черная машина, которую я заказал, ждала нас на углу 24-й улицы, благоразумно удалившись от сумятицы. Можно прогуляться и обдумать и/или обсудить, переспать ли нам.
Мы шли по темнеющим улицам. Карла взяла меня за руку. Из офисов после вечернего бдения еще разбегались люди. Истерзанные, опустошенные, они волокли портфели и косились на часы. Любая женщина – в остроносых туфлях, любая морщилась при каждом шаге. Мужчины в развязанных галстуках и с расстегнутыми воротниками как никогда казались пленниками обмундирования. Хорошо, что я не тронул ни галстука, ни пуговиц. Словно джентльмен, что развлекается вечерами, а не Дилберт по дороге из конторы.
Возле универмагов мы остановились полюбоваться витринами с модой весеннего сезона. Сплошь королевское величие. В одной витрине манекены играли в теннис, а слуги наблюдали. В другой принцессе надевали комнатные туфли.
– Я раньше фантазировала, будто меня удочерили, – наконец сказала Карла.
– Правда? – Интересно, какая связь между ее детством и модой.
– Мне, видимо, трудно было поверить, что я по правде с Гранд-Конкурса. Отпрыск уборщицы и ее мужа-макаронника.
– Жестковато, не находишь?
– Не знаю. А тебя твоя национальность не достает? – Разумно.
– И ты думала, тебя удочерили?
– Ну… – Она поскребла чистыми белыми «адидасами» об асфальт. – Не знаю даже, я верила в это или хотела верить. Лежала по ночам в кровати, пыталась вспомнить, как выглядит моя настоящая мать. Та, что завернула меня в одеяло и оставила в Ватикане, на ступеньках базилики Святого Петра.
– В Ватикане?
– Понимаешь, я думала, мои настоящие родители, родные, были королевской крови. Во всяком случае, мать. И у нее был роман с рыцарем или герцогом. Им пришлось от меня избавиться, чтобы избежать скандала, который свергнул бы целую монархию. И они оставили меня в Ватикане. Меня осенило, когда монашки в школе показывали фотографию базилики. Я поняла, что раньше ее видела.
– А родителям ты говорила?
– О, я была та еще сволочь. Как они на меня заорут, я им давай рассказывать, что веду дневник и что их дерзость будет должным образом отмечена, когда за мной вернутся настоящие родители. Помню, сижу за столом, ем с треснутой тарелки спагетти и какой-нибудь соус из банки и закатываю глаза – мол, такая еда не годится для юной леди столь благородного происхождения. Точно мое небо генетически предрасположено к более тонкому вкусу.
– Я так понял, ты это преодолела, – поддразнил я. – Сосиски и то-се.
– Да, – мечтательно согласилась она. – Сейчас я типа скучаю. Тогда все такое реальное было. Простые вещи. А я так родителей мучила. Я гадина, да? Тогда я просто ужас что такое была. Мы с мамой ходили по магазинам, стояли на Конкурсе, на светофоре, ждали. И я, помню, оскорблялась, что люди в машинах не знают, кто я такая. Не останавливаются пред особой королевской крови. Я выбегала на дорогу, поднимала руки, чтоб они остановились и дали пройти. Бедная мама роняла сумки и вопила. А я так и стояла, руки подняв.
– И тебя ни разу не сбили?
– Не-а. Тогда я, видимо, удачливее была.
Этого я решил не касаться.
В кармане затрясся телефон.
– Прости, – сказал я. – Может, это…
– Глас хозяина? – Карла закатила глаза.
Я открыл «Звездопут». На дисплее высветился родительский номер.
– Алло?
– Йосси, ты где? – тревожно вопросил мамин голос. – Ты можешь разговаривать?
– Я на улице, – сказал я. – Не один.
– Можешь перезвонить? Или приехать? Отец дергается, завтра голосование. Ты бы приехал, а?
Карла вздохнула и потянулась к телефону. Я думал, она сейчас его с омерзением вырвет, но она ухватила резиновую пимпочку антенны и вытянула ее, как полагается.
– Рак мозга, – одними губами пояснила она.
Ух ты. Какая забота.
– Он сейчас за компьютером сидит, – продолжала мама. – Смотрит на веб-сайт. Удивляется, почему на странице голосования кнопка «Нет» гораздо больше кнопки «Да». – Веб-сайт синагоги я нарисовал сам, еще в колледже. Теперь они используют этот сайт, чтобы прикончить отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
У нас были хорошие места. Очень хорошие. Четвертый ряд, слева от линии центра. Шесть мест до Кевина Бэйкона. Восемь – до Спайка Ли. Владельцы билетов больше заботились о своем продвижении к статусным местам, нежели о продвижении «Никсов» к чемпионату. Хитрости белых миллионеров, пытавшихся обойти друг друга на пути к местам получше, не уступали всему, что черные миллионеры творили на поле. Большинство зрителей добрую часть первого тайма тратили на выяснение вопроса, кто где сидит.
Проникнуть в «Гарден» – подвиг само по себе. Даже самые дешевые места бронировались на сезон, а очередь растянулась на двадцать шесть лет. Для попадания в «Гарден» необходимы связи, а для связей – деньги (или бюст). Цель игры внутри – спуститься вниз, ближе к средоточию событий, к богатым, могущественным и знаменитым. Апгрейд – по заковыристым спискам и записям. И все ради того, чтобы парализовать меритократию. Да и с чего ей тут работать? Это же бизнес.
Компании вроде «МиЛ» раздавали билеты клиентам и техэкспертам, которых планировалось продвигать. Теперь, когда моя сделка с «Синаптикомом» очутилась в центре пиар-кампании, меня разумно посадить на вожделенные места в четвертом ряду. Я понимал: меня сюда внесло не мое персональное могущество. Это Морхаусовы места, не мои. Как летать на «Г-2». Я обрел мужской эквивалент силиконового бюста. Мне эти билеты пожалованы.
Я не был на игре «Никсов» много лет, и «Гарден», куда я привел Карлу, удручающе не походил на «Гарден», куда меня в детстве таскал дядя Моррис. Я хотел заключить с Карлой союз на почве здоровее, чем финансовые рынки высоких технологий, где мы целыми днями ошивались. Однако в спорткомплексе товаризация зашкаливала круче биржи.
Карла стиснула мне ладонь, когда мы пробирались к нашему ряду, – она явно думала о том же. Она надела узкую черную юбку и старую кофту «Спруэлл» поверх спортивного бюстгальтера. Пышная грива рассыпалась по обнаженным плечам. Идеальный коктейль: манхэттенский класс и бронксовская бесшабашность. Но среди феодалов первых рядов Карла смотрелась деревенщиной из дальних пригородов – и сама это понимала.
В новом «Гардене» появились три ряда «клубных», как их называли, мест, которые обслуживались официантами. Ряд «МиЛ» располагался в секции «Интер. Нет» – самой эксклюзивной из трех. В меню – филе-миньон и омары. Их приносили на металлических подносах, которые цеплялись к подлокотникам, отчего богатейшие богачи напоминали беспомощных младенцев на стульчиках. Большинство часто ели с подносов в первом классе самолета – им, наверное, в такой позе уютнее.
– Господи боже, – возмутилась Карла, изучив сине-оранжевое меню. – А что, сосисок тут больше нету?
– Тебе наверняка добудут, – утешил я.
– Это баскетбол. Должны быть сосиски, – заупрямилась она. – Это же не против правил?
Вот такой она мне нравилась. Не так стервозна, как естественна. Через фуфло к звездам. Как и я, реалистка. По крайней мере, таким я в глубине души себя ощущал. Я наизнанку вывернусь, чтобы раздобыть нам достойную реалистов еду.
Как выяснилось, получить в «Гардене» сосиску или кныш не проще, чем перейти из Основной Сети в Народную. Мы допросили официантов – обнаружилось, что один только менеджер вправе принять заказ не из нашего меню. А менеджер не торопился принимать заказ, поскольку наши соседи щедро заплатили за привилегию не обонять ароматы сосисок и кнышей. Да еще проблема подачи: сосиски не смотрятся на специальном фарфоре «Никсов», а наши места нередко оказываются в поле зрения телеоператоров.
– Мы, по-вашему, кто? – осведомился я. Присутствие Карлы распаляло мой начальственный гнев. – Бесплатный гарнир к телетрансляции НБА?
Я вытащил визитку и объяснил, что представляю компанию «Морхаус и Линней», крупнокалиберного держателя сезонных билетов. И все же я был недостаточно важной шишкой, чтобы добиться еды, которую на верхних балконах с наслаждением пожирали шишки помельче. Проще верблюду пролезть в игольное ушко, чем богачу нарыть в «Гардене» сосиску. В итоге Карла закатила такую сцену, что сам Спайк Ли развернулся и заорал на менеджера:
– Да блядь, принеси ребятам сосисок, босяк!
От Спайковой вспышки расхохоталось столько состоятельных завсегдатаев, что менеджер с легким сердцем уступил. Через несколько минут мы жевали кныши и сосиски, завернутые в вощеную бумагу. Вместе с нами «навестить трущобы» пожелали еще полдюжины со вкусом одетых мужчин и женщин.
– Мы, кажется, запустили новую моду, – смеялась Карла.
Дебаты из-за провианта забылись с появлением человека в цилиндре и фраке, в сопровождении двух девушек, одетых в одни боа. Зрители повскакали и зааплодировали; учтивый джентльмен подкрутил залихватские усы, и трио уселось во втором ряду.
– Ты на него посмотри, – фыркнула Карла.
– Это кто? – спросил я.
– Хью Тэпскотт. Расследование Комиссии по ценным бумагам. Только что выкрутился.
– А что он натворил?
– За неделю сделал лимонов тридцать, вот что.
– На рынке?
– Да нет, он за всю жизнь ни разу в торгах не участвовал. В «Уолл-Стрит Джорнал» писали. Ты как с луны свалился. Он был каким-то спортивным букмекером, что ли, а пару месяцев назад затащился по электронной почте. В прошлый понедельник разослал письма двум миллионам случайных людей. Половине сказал, что акции CIRI в понедельник поднимутся, половине – что упадут. Акции поднялись, и во вторник он разослал письма тому миллиону, который получил верную информацию. Пятистам тысячам сказал, что CIRI поднимется, пятистам – что упадет. По-моему, в тот день CIRI на пару пунктов упал. В среду он разослал письма полумиллиону человек, которым оба раза подсказал правильно.
– Половине сказал, что акции поднимутся, половине – что упадут, – продолжил я схему.
– Точно. У него осталось сто двадцать пять тысяч человек, получивших от него подряд три письма с верным прогнозом.
– Ну тю – естественно, он в половине случаев должен быть прав.
– Но они-то не знали. Они знали, что парень три раза подряд сообщил им верную информацию. И поздно вечером в четверг он написал последнее письмо: пообещал сказать, как себя поведут акции, если адресат переведет ему с «Визы» 500 долларов.
– И они перевели?
– Около шестидесяти тысяч заплатили. Все равно многие из них на трех бесплатных письмах сделали больше.
– А в последний раз он им что сказал? Тоже пятьдесят на пятьдесят?
– Нет. Это самое замечательное. Он всем написал: CIRI поднимется, – что он, понятно, и сделал, поскольку шестьдесят тысяч человек тратили сбережения на крошечные акции. Поэтому Комиссия его не прищучила. Тот единственный раз, когда он взял деньги, его информация базировалась на реальной логике. Кроме того, он сам акций не продавал и не покупал. Все деньги сделал на пятисотдолларовых взносах.
– Гвалт. – Я слизал с ладони каплю горчицы. – Подумать неудобно, что мы со стариком Эзрой творим.
– А?
– Да нет, ничего. – Я сменил тему: – Ничего себе кныш был.
– Бирнбаум, говорят, все равно псих какой-то, – сказала Карла. – Его свалить не вредно.
– Хм-м.
Звезда мыльных опер исполнила затянутую госпел-версию национального гимна; игра все-таки началась. Снова в форме, после долгожданного ухода Патрика Юинга полная решимости победить, энергичная нью-йоркская команда сразу вырвалась вперед. Во время «официального» таймаута (объявленного, чтобы вместилось больше телерекламы) на поле высыпали «Городские плясуны „Никсов“».
В последние годы, стараясь отбиться от обвинений в формализации сексизма, НБА внедрила в труппу мужчин. Однако аудитория дружно осмеивала этот реверанс в адрес политкорректности. Надеясь подкупом добиться признания, танцоры выходили на поле с коробками бейсболок и футболок и кидались ими в зрителей, пока сексуальные красотки по своему обыкновению кувыркались.
Зрители вскочили на ноги и заулюлюкали – предсказуемый всплеск возмущения. Но сегодня толпа действовала четко. Кто-то раздал болельщикам крошечные дротики, и едва школьнички со своими дарами приблизились к ограждению, их тут же засыпало аэродинамическими снарядами. Взрослые мужики в костюмах вскакивали и метали дротики в молодежь, не имевшую в виду ничего дурного. Летающие иголки мельтешили вокруг, и те, что не достигали поля, приземлялись на боссов из первых рядов. Я поспешно стащил с себя пиджак и загородил Карлу.
Я правильно сделал или опять какое феминистское правило нарушаю? Я потянул пиджак на себя, чтобы мою голову тоже слегка прикрывало. Меня спасать не требовалось – но так я получаюсь меньше сексист. Вот не было печали. Это все из-за артобстрела, решил я.
– Эй! – завопила Карла, отбиваясь. – Что еще за выдумки?
– Я просто…
– А что, девочек развлечься не пускают?
Она подобрала упавший поблизости дротик и метнула на поле.
– Давай, Джейми! – завизжала она, перекрывая общий гам. – Борись за свои права!
Мои права на что? Я вяло улыбался, а она, не уступая мужчинам, обстреливала генитально озадаченных заводил.
На поле перепуганный латинос в трениках «Никсов» панически зарылся лицом в свою коробку. Он все раскидывал бесплатные сувениры, свои мирные дары, дергаясь от боли всякий раз, когда дротик попадал в руку или спину. Наконец сдался, поднял коробку и метнул содержимое в толпу. Затем нацепил коробку на голову и ретировался. Юноши припустили к выходу, и весь стадион разразился восторженным гиканьем, а потом завозился, собирая раскиданные трофеи.
– Какая чума! – Карла поправила бюстгальтер. Вела она себя устрашающе, но все равно я не мог не заметить, как роскошна ее бледная грудь над черной тканью. – Да что с тобой такое?
– Что со мной ? Я думал, ты, типа, феминистка.
– Ну я же в парней кидалась, правда?
– Ты меня поняла.
– Господи боже мой, это ведь шутка! Ну Джейми же. А если б тут вместо меня Алек был? Я же не дура. Не притворяйся, что ты лучше всех. На Бычьи Бега ездил?
– Эй, полегче, – защищался я. – Бычьи Бега – конференция масонов на «МИГах». Я просто сбежать вовремя не успел.
– Лучше признайся, Джейми, чем себе врать. Ничего хуже нет, чем…
– Чем что?
– Ничего. Забудь.
В перерыве третьей четверти одного зрителя вызвали покидать штрафные. Если попадет пять из десяти, а потом один раз с трех метров, получит внедорожник, а завтра вся аудитория сможет обменять корешки билетов на бесплатную пиццу любого размера в городских пиццериях.
Мужик бросал мяч, а две заводилы в мини-юбках стояли по бокам с постерами сети пиццерий и производителя автомобилей. Первые два раза доброволец промазал, и толпа злобно зашикала – ну как же, все мы рисковали шестидюймовой лепешкой из микроволновки.
На третий раз он вообще промахнулся мимо кольца и щита – зрители зафыркали и повскакали. Обезумевшая публика улюлюкала, вопила, даже кидалась в мужика дротиками. Понятное дело, он так ни разу и не попал, и орган разразился нестройной лузерской музычкой. По пути на свое место, однако, мужик сграбастал одну заводилу и смачно поцеловал в губы. Толпа приветствовала такую доблесть, а девчонка в омерзении пыталась улыбнуться.
– Типично, – сказала Карла. – Ритуальным изнасилованием возместить собственное унижение.
– Теперь ты против? – Ага, я застал ее врасплох. – Когда женщину обидели?
– Когда женщину обидели без ее участия.
– Да ладно, – не отступал я. – Ты непоследовательна.
– Ну засуди меня, – ухмыльнулась она. – Или иначе мне урок преподашь? – И она подмигнула.
К концу матча у «Никсов» двадцать шесть очков опережения, как водится, превратились в два очка отставания. Последний таймаут объявили всего за одиннадцать секунд до конца игры, и когда баскетболисты возвращались на поле, на цифровом табло возник графический децибелметр, увенчанный словами «Громче».
Толпа заорала, а децибелметр фиксировал рост шума. Карла тоже вопила. Но я заметил: колебания графика совсем не соответствовали реальной громкости.
– Это лажа! – крикнул я.
– Где?
– Анимация. Это не настоящий децибелметр. Мультик, стрелка в записи.
– Ну и что? Люди-то орут.
И то правда. Искусственный счетчик довел публику до истерики. Окончательно свихнувшись, зрители затопотали. И внезапно распаленные технологиями болельщики стали превращаться в быков. Не все, однако немало. Ну да, я своим мозгам больше не хозяин. Я сосредоточился на счетчике – как он не рисует настоящий галдеж. Наконец анимация взорвалась мозаикой разноцветных квадратиков, которые постепенно склеились в логотип «Синаптикома». Ну конечно. Чей же еще?
Я так увлекся децибелметром, что пропустил финальный бросок – с трех метров, «Никсы» выиграли. Спасибо, хоть зрительские головы пришли в норму.
По битком набитым лестницам мы целых полчаса пробирались наружу, к столпотворению лимузинов. Черная машина, которую я заказал, ждала нас на углу 24-й улицы, благоразумно удалившись от сумятицы. Можно прогуляться и обдумать и/или обсудить, переспать ли нам.
Мы шли по темнеющим улицам. Карла взяла меня за руку. Из офисов после вечернего бдения еще разбегались люди. Истерзанные, опустошенные, они волокли портфели и косились на часы. Любая женщина – в остроносых туфлях, любая морщилась при каждом шаге. Мужчины в развязанных галстуках и с расстегнутыми воротниками как никогда казались пленниками обмундирования. Хорошо, что я не тронул ни галстука, ни пуговиц. Словно джентльмен, что развлекается вечерами, а не Дилберт по дороге из конторы.
Возле универмагов мы остановились полюбоваться витринами с модой весеннего сезона. Сплошь королевское величие. В одной витрине манекены играли в теннис, а слуги наблюдали. В другой принцессе надевали комнатные туфли.
– Я раньше фантазировала, будто меня удочерили, – наконец сказала Карла.
– Правда? – Интересно, какая связь между ее детством и модой.
– Мне, видимо, трудно было поверить, что я по правде с Гранд-Конкурса. Отпрыск уборщицы и ее мужа-макаронника.
– Жестковато, не находишь?
– Не знаю. А тебя твоя национальность не достает? – Разумно.
– И ты думала, тебя удочерили?
– Ну… – Она поскребла чистыми белыми «адидасами» об асфальт. – Не знаю даже, я верила в это или хотела верить. Лежала по ночам в кровати, пыталась вспомнить, как выглядит моя настоящая мать. Та, что завернула меня в одеяло и оставила в Ватикане, на ступеньках базилики Святого Петра.
– В Ватикане?
– Понимаешь, я думала, мои настоящие родители, родные, были королевской крови. Во всяком случае, мать. И у нее был роман с рыцарем или герцогом. Им пришлось от меня избавиться, чтобы избежать скандала, который свергнул бы целую монархию. И они оставили меня в Ватикане. Меня осенило, когда монашки в школе показывали фотографию базилики. Я поняла, что раньше ее видела.
– А родителям ты говорила?
– О, я была та еще сволочь. Как они на меня заорут, я им давай рассказывать, что веду дневник и что их дерзость будет должным образом отмечена, когда за мной вернутся настоящие родители. Помню, сижу за столом, ем с треснутой тарелки спагетти и какой-нибудь соус из банки и закатываю глаза – мол, такая еда не годится для юной леди столь благородного происхождения. Точно мое небо генетически предрасположено к более тонкому вкусу.
– Я так понял, ты это преодолела, – поддразнил я. – Сосиски и то-се.
– Да, – мечтательно согласилась она. – Сейчас я типа скучаю. Тогда все такое реальное было. Простые вещи. А я так родителей мучила. Я гадина, да? Тогда я просто ужас что такое была. Мы с мамой ходили по магазинам, стояли на Конкурсе, на светофоре, ждали. И я, помню, оскорблялась, что люди в машинах не знают, кто я такая. Не останавливаются пред особой королевской крови. Я выбегала на дорогу, поднимала руки, чтоб они остановились и дали пройти. Бедная мама роняла сумки и вопила. А я так и стояла, руки подняв.
– И тебя ни разу не сбили?
– Не-а. Тогда я, видимо, удачливее была.
Этого я решил не касаться.
В кармане затрясся телефон.
– Прости, – сказал я. – Может, это…
– Глас хозяина? – Карла закатила глаза.
Я открыл «Звездопут». На дисплее высветился родительский номер.
– Алло?
– Йосси, ты где? – тревожно вопросил мамин голос. – Ты можешь разговаривать?
– Я на улице, – сказал я. – Не один.
– Можешь перезвонить? Или приехать? Отец дергается, завтра голосование. Ты бы приехал, а?
Карла вздохнула и потянулась к телефону. Я думал, она сейчас его с омерзением вырвет, но она ухватила резиновую пимпочку антенны и вытянула ее, как полагается.
– Рак мозга, – одними губами пояснила она.
Ух ты. Какая забота.
– Он сейчас за компьютером сидит, – продолжала мама. – Смотрит на веб-сайт. Удивляется, почему на странице голосования кнопка «Нет» гораздо больше кнопки «Да». – Веб-сайт синагоги я нарисовал сам, еще в колледже. Теперь они используют этот сайт, чтобы прикончить отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30