– Наверстать упущенное, – объяснил Алек, заворачивая за угол. – Бычьи Бега за десять лет изменились. Раньше – сплошная валюта, политика, процентные ставки, а теперь – интернет-вечеринка. У папика репутация тотального тяжеловеса, да еще противника НАСДАКа. Старая школа. Он теперь в разговорах фишку совсем не рубит.
– Он что, не понимает – там никто ни хуя не рубит. Все только выделываются.
– Поэтому, друг, у нас прекрасно получится. – Мы пришли к дверям Тобиасовой приемной.
– Он через минуту появится, – сказал Брэд, не заметив, что Тобиас с чемоданами уже выходит. Брэд подскочил забрать чемоданы; Морхаус на секунду замялся, потом уступил багаж – мол, я и сам могу, без проблем, но какого рожна?
Брэд с чемоданами возглавил колонну и направился к лифтам. Тобиас за ним – такой крупный, что нам с Алеком, груженным собственной поклажей, пришлось поотстать. Однако смотрелась наша процессия будь здоров. Денщик, генерал и два юных крепких лейтенанта. Перед нами расступались, девушки жались спинами к стене и стискивали папки у груди, пропуская конвой. Маршируя за Тобиасом, я чувствовал себя могущественным по ассоциации. Я вхожу в узкий круг, я – ключевой игрок в корпоративном завоевании новых территорий.
Мы вошли в поместительный лифт, и Брэд нажал кнопку «Вниз». В лифт набивались люди. Нас, призванных офицеров, невозможно не заметить. Я знал, что на меня пялятся. Взгляды меня ободряли – возбуждали даже.
Мы остановились на двенадцатом этаже. Курьер-велосипедист, примерно мой ровесник, вошел и невозмутимо облокотился на поручень. Судя по виду, из нацменьшинств – смуглый итальянец, а может, марокканец, с болтающимися каштановыми дредами. На боку – синяя брезентовая сумка, в руке – велосипедное колесо. В драной красной футболке, бедра, накаченные круглосуточным верчением педалей, обтянуты лайкрой. Загорелая кожа блестит от пота – от беспрерывных гонок по нью-йоркским улицам. Вид у него был такой, будто ему на все плевать.
Не я один его разглядывал. На юношу уставились все женщины в лифте. Их взгляды гладили изгиб его шеи, поясницу, выпяченный таз молодого распутника, гениталии, проступающие под велосипедками. И вот я уже задыхался в костюме, сумки тянули к полу. У меня в кармане презентация, которая стоит миллионы, а то и миллиарды долларов. Но спросить этих женщин – я просто очередной квадратный. Вот курьер ни на кого не похож. Беззастенчивый тунеядец. Свободный.
Мне хотелось заорать. Чтоб они поняли – тут стою ненастоящий я. В колледже я был спортсменом, притом неплохим. Грудь у меня достойная и руки сильные – не слабее, чем у велосипедиста. Может, я бы выиграл, подерись мы не на жизнь, а на смерть. Но сейчас мне, корпоративному придурку с ног до головы в «Армани», казалось, что хрен у меня крохотный и привстать-то не сможет. Хрень.
Да нет же! Этот лодырь – настоящий лузер, хотя женщины только о нем и мечтают. В конечном-то итоге он всего-навсего курьер, семью не прокормит, детей в школу отправить не в состоянии. Хотя – кто знает? Может, у него рок-группа, в выходные играют по клубам, рывок не за горами. Или, может, он многообещающий молодой художник, не сегодня-завтра – выставка в «Уитни». Он держался так, будто живет настоящей жизнью. Живет.
У подъезда небоскреба нас ждал лимузин. Я уже опытный: поставил сумки на тротуар – Брэд с шофером погрузят. Но я не мог целиком доверить им свой лаптоп, так что притворился, будто открываю дверцу Алеку с Тобиасом, а сам следил, чтобы сумки поставили аккуратно. Я не привык, что мои вещи таскают за меня, и в глубине души сомневался, что о них должным образом позаботятся.
Как это богачи так доверяют слугам? И что будет, если те ошибутся? Нырнув в багажник, Брэд с шофером обсуждали, как сэкономить пространство, а куча дорогущего багажа стояла себе на тротуаре без присмотра! Они просекут, если кто-нибудь решит сумку уволочь? Они вообще смотрят? Или бродяги такого не крадут? Может, живы еще рудименты соглашений шестнадцатого века между уличными селянами и дворянскими слугами?
В багажнике места все равно не хватило, так что пришлось мне с ручной кладью садиться спиной к водителю. От Алека с Тобиасом меня отделяла громадная бесполезная лимузиновая пустота.
– Как насчет выпить? – Тобиас указал подбородком.
Только тут я заметил бар в полированной деревянной панели.
– Вы что будете? – Я встал на колени перед шеренгой бутылок и бокалов. – Есть скотч и, кажется, водка.
– Скотч со льдом, – сказал Тобиас.
– Мне тоже, – сказал Алек.
Цепляясь за покрытый ковром выступ на полу, я смешал три. Один поставил на бар, затем с бокалами пополз к Морхаусам.
– Свой тоже принеси, – сказал Тобиас.
Я подчинился. Похоже, Тобиас желает излить на нас свою мудрость. Сидеть на полу у его ног – небольшая цена за подобное приближение к главе «МиЛ».
Но Морхаус попивал скотч и разглядывал в окно сцепившиеся бамперами машины, что тащились к тоннелю Холланд.
– Наверное, надо было нам по мосту, – сказал я, пытаясь завязать разговор. Если Тобиас не отреагирует на сигнал, вернусь на свое место. Морхаус не ответил. Я молча размышлял, как бы смыться, не показывая, что не оценил чести, и тут Алекова голова откинулась, а челюсть отпала.
Тобиас посмотрел на сына и с невероятной нежностью передвинул его так, чтобы тело удобнее привалилось в угол. Подложил ему под шею свернутый пиджак и укрыл плащом.
– Славный пацан, – сказал Тобиас. – Тем более – столько перенес.
– Ага, – я попытался изобразить сочувствие. Что такого перенес этот привилегированный ребенок?
– Бирнбаум, знаешь ли, нашему семейству сильно жизнь усложнил, – сообщил Тобиас.
– Да? А как?
– Алек тебе не рассказывал?
Я покачал головой.
– На него похоже, – Тобиас улыбнулся спящему сыну. – Все нипочем. Даже несчастный случай.
Я так понял, Тобиас имеет в виду принстонскую неприятность.
– Да ничего особенного и не было, – сказал я, пытаясь умалить собственный героизм. – Темно. Заплутал слегка. Со всеми бывает.
– Не в этом дело. Он же левую руку не может выше плеча поднять, знаешь.
– Не знал. Понятия не имел.
– Его в Андовере из-за этого дразнили. Он правда тебе не говорил?
– Нет. А как это вышло? – Вряд ли такая уж гениальная идея – обсуждать Алека, пока он сном праведника спит.
– Забавно, как все повернулось.
Я не въезжал, о чем он толкует. Даже не знал, как спросить. Морхаус прекратил мои мучительные раздумья.
– Мы с Эзрой дружили еще с «Манхэттенских сбережений и ссуд», – начал он. – У «МиЛ» даже места на бирже не было, а Бирнбаум проверял бизнес-ссуды в банке. По субботам прямо из синагоги приходил к нам домой, на угол Лекса и Восемьдесят третьей. Помню, он стаскивал с головы ермолку, аккуратно складывал пополам и совал в задний карман. Потом мы смотрели игру. Ну трепались за парой пива. Обсуждали, как завоюем финансовый рынок.
– Я не знал, что вы так давно знакомы.
– Давно, да, – сказал Тобиас, подставляя мне стакан. Надо смазки подлить. – Бирнбаум тогда был настоящим психом. Полнейшим невротиком. К психоаналитику ходил.
– А что с ним было? – спросил я, осторожно вручая Тобиасу стакан, до краев наполненный языкоразвязывателем «Джонни Уокер Блэк».
– Ему казалось, людям что-то на головы рушится, – засмеялся Тобиас. – Или вот-вот рухнет. Коктейля не бывало, чтоб он не предупредил кого-нибудь – мол, вроде вон та люстра сейчас сорвется с потолка им прямо на головы. Или, скажем, на улице всегда стройки обходил – боялся, что леса обвалятся или кран упадет. Помнишь, как на «Панам» вертолет грохнулся?
Я отупело поморгал.
– А, ну да, – пожал плечами Тобиас. – Ты слишком молод. Небоскреб «Метлайф». Там наверху была посадочная площадка. Вертолет как-то не рассчитал и вмазался прямо в верхний этаж. На улицу мусор посыпался, погибла женщина.
– А Бирнбаум это предсказал?
– Нет. Но посчитал доказательством того, что такие вещи случаются. Вырезал из газет все заметки, носил в портфеле. Куда бы ни ехал, все время их перечитывал.
– И психиатр его вылечил?
– Конечно, – сказал Тобиас. – Вылечил. Загипнотизировал и дал ему такую маленькую – как сказать? – мантру короткую, говорить всякий раз, если кажется, будто с кем-то случится несчастье. Что-то вроде: «Все вне опасности, ничего страшного, все в безопасности, все будет хорошо».
– Простенько так.
– И действовало, уж ты мне поверь. Как-то он приехал в субботу. «Нью-Йоркские Ракеты» играли. Алеку не было года. Еще на четвереньках ползал.
– Трудно представить, как вы двое сидите на диване, пивко попиваете, и Алек под ногами ползает. – Я с наслаждением вообразил Тобиаса каким-то мелким буржуа.
– Хуже того, – хмыкнул Тобиас. – Мы сидели в раскладных креслах – я их купил, хотя мать Алека была против. Не в ее вкусе. Господи, она их терпеть не могла. Ну вот, мы накачались «Микелобом», смотрели «Ракет», а Мэри на кухне жарила гамбургеры или курицу.
– Поразительно, что Алек не стал фанатом, – заметил я.
– Поразительно, что у Алека фобий не развилось, – отозвался Морхаус. – Понимаешь, когда Мэри была на кухне, за Алека я отвечал. В доме все было для детей безопасно, так что мы ему позволяли везде бродить. Ну, может, попкорна ему подкидывали. Эзра всегда в таком состоянии был, он следил за Алековым ротиком, чтобы ребенок не подавился.
– По-моему, довольно дико.
– Но когда Эзра вылечился, все изменилось. Понимаешь, у него только закончилась гипнотерапия, и он все повторял свою мантру. Мы слышали, как он себе под нос бормочет, входя в лифт. Непрерывно бубнил. Я привык не обращать внимания. Он по правде видел, что сейчас будет, но ничего не сказал.
– Что видел?
– Мы в этих креслах лежали. Полностью откинулись. Почти горизонтально. Алек залез под мое. Эзра видел, хотел меня предупредить, но решил, что дергается, потому что болен. И стал повторять свою мантру. «Все вне опасности, все в безопасности» и так далее. А тут меня Мэри с кухни позвала. Жир от курицы слить, что-то такое. Никогда не забуду. Я кладу руки на подлокотники, сейчас встану и вижу: Эзра зажмурился, у него губы шевелятся – мантру повторяет.
– А Алек?…
– Ну, я на руки-то оперся, чтобы встать. Ножки кресла задвинулись – тут я и слышу крик. И ничего не поделать.
– Ох, господи.
– Я сразу кресло раскрыл, но Алеково тельце уже все перекрученное. Он даже не плакал – хрипел только. Воздух ртом ловил. – Морхаус глядел на сына. – Мы его отвезли в неотложку, там сказали, что сломаны два ребра. Что рука вывихнута, но они ее сейчас вправят, резать не надо.
– Господи боже, у вас, наверное, шок был.
– Да, но до Эзры далеко. – Тобиас обернулся ко мне. – Мы приехали из больницы среди ночи. Открыли дверь, а Эзра сидит в кресле, бубнит свою мантру, снова и снова. Совсем с катушек съехал. Два месяца оклемывался.
– А Алек?
– Выяснилось, что насчет плеча врачи ошиблись. Порвалось несколько сухожилий. Он еле рукой двигал. Года в три мы его положили на операцию. На плечике и на руке носил твердый гипс несколько месяцев. Но рука все равно не совсем двигается.
– Вы в суд подали?
– Кто с врачами тогда судился? Начало восьмидесятых. Халатность не в моде. Но после этого Бирнбаум заботился о нас, как только мог. Когда его избрали в совет Нью-Йоркской резервной системы, намекнул мне, куда федералы процентную ставку сдвинут. Вообще-то все отчетливо понимали, куда, но подтверждение не мешало. Я смог действовать смелее.
– А что теперь Эзра? – спросил я. – По-прежнему невротик?
– Ну, он все ходит к тому же идиотскому аналитику. – Изо рта Тобиаса полетела слюна – от алкоголя расслабился. – Но я думаю, сессии мисс Холстэд ему вдвое полезнее.
– Проститутки? – Дядька еженедельно ходит в синагогу и по шлюхам?
– Скорее мадам, – ответил Тобиас. – Любовницы, называй как хочешь. Девчонки в коже, с кнутами, все такое. Связывают его или он притворяется школьником, а они его шлепают. Такие вещи. У него в голове бардак. Представь, что с федералами будет, если все это появится на шестой полосе? – Тобиас подмигнул.
– Да уж, – сказал я. А что тут скажешь?
Тобиас повернулся к Алеку. Пихнул его локтем – убедиться, что сын спит. Тот свернулся калачиком.
– Я, знаешь ли, потому его с собой и взял.
– То есть? – спросил я.
– За Бирнбаумом должок.
Тут бы мне и понять, что эти ребята не в бирюльки играют.
6
Облом
Я проснулся, когда Морхаусов «Гольфстрим-2» коснулся посадочной полосы. Я собирался бодрствовать весь полет – раньше я никогда на частном самолете не летал, – но третья порция суси с сакэ меня доконала. Поболтать все равно не с кем. Тобиас, прежде летавший на военно-морских самолетах, почти всю дорогу просидел головой в кабине, с двумя добродушными пилотами обмениваясь байками про «чуть-чуть не попал». Алек обсуждал декор с Анеей, чешским дизайнером самолетных интерьеров, которую наняли дотянуть «Г-2» до уровня самых выпендрежных богачей Силиконовой Долины.
– Ешли вжлетаете ш полной ванной, как миштер Гейтш, – объясняла она, тыча длинным малиновым ногтем в чертеж, – тогда вот тут надо подштавку.
В итоге ее услуги никому не понадобились. Усевшись на рассвете в кресло второго пилота, чтобы помочь приземлиться, Тобиас у взлетно-посадочной полосы узрел воздушный флот остальных боссов. Некоторые – пассажирские, как у него, но остальные – переоборудованные военные самолеты.
– Ебена мать! – сказал Тобиас, втискивая «Г-2» между парой «МИГов». – Тут, блядь, у всех военные? На какие шиши они это дерьмо покупают?
– Не так уж дорого, пап, – предположил Алек. – Наверное, в армии лишние, вот и продают.
– Выясни, – распорядился Тобиас, отстегивая ремень безопасности. – Если кто и вправе на такой посудине летать, так это я.
Черный «линкольн-навигатор» отвез нас с посадочной полосы на ранчо, – сорок тысяч акров, когда-то принадлежавших чуть ли не последней независимой скотоводческой компании, но затем перекупленных медиа-империей «Интертейнинк», которая больше на них заработала, сдавая под натурные съемки, чем торгуя быками. Ежегодные Миллиардерские Бычьи Бега проводились на ранчо задолго до продажи. Ходили слухи, что председатель совета директоров «Интертейнинка» Маршалл Теллингтон, бывший Родсовский стипендиат, только ради участия в Бычьих Бегах эту недвижимость и купил.
Наши авто миновали загон для скота и въехали по холму к центральному зданию. Меня душили мощные ароматы коров и удобрений. Я глотнул для профилактики антигистаминов и ослабил узел галстука.
– Не сейчас, – сказал Тобиас. – Доберемся до номеров – тогда переоденемся. До тех пор – бравый вид.
Морхаус после приземления на три точки пребывает в остаточно военном режиме, рассудил я и подчинился. По деревянным ступеням мы поднялись на крыльцо (Анею с пилотами отправили в ближайший мотель), затем в дом – громадный старинный западный особняк, на вид – вылитая съемочная площадка, каковой он и был. В вестибюле перед бронзовой статуей ковбоя-укротителя верхом на быке (в натуральную величину) расположился стол регистрации.
Тут я заметил девчонок. Самая клевая вручала мужчине в спортивном плаще полотняную сумку, набитую блокнотами, буклетами, кучей футболок, мышиными ковриками и прочей корпоративной дребеденью.
Короткие рыжие волосы и зеленые глазищи, что понимающе улыбнулись, когда она отправляла мужчину в номер. За столом сидели три девчонки, и две свободны, однако я обрулил коллег и оттиснул их спиной, чтобы поняли: рыжая – моя.
– Джейми Коэн, – сообщил я, ожидая, когда она поднимет взгляд. Девчонка шуршала списками гостей. Она сдула со лба челку и глянула на меня с той же понимающей улыбкой, какой удостоился предыдущий гость. Подействовало так, будто я – первый мужчина в ее жизни, которому она улыбалась.
– Вы будете жить в четвертом коттедже, – сказала она. – С мистером Морхаусом.
– Это, наверно, я. – Алек ошивался в округе. Я непроизвольно оттер его плечом.
– Вы шта, весь год на ранчо? – спросил я, изо всех сил изображая монтанский акцент.
– Ох нет, – засмеялась она, вручая мне бэдж. – Мы прилетели. На мероприятие. – Она что-то записала и потянулась под стол за полотняной сумкой.
– Правда? – спросил я, отчаянно не давая разговору угаснуть. – Откуда? Из Нью-Йорка? Мы оттуда.
– Ага. – Мой навязчивый и неловкий флирт явно ее забавлял. – Технический эксперт, «Морхаус и Линней», – прочитала она на моем бэдже.
– Точно, – засмеялся я, пытаясь за горой блокнотов разглядеть ее бэджик на сиреневом пуловере. – А вы, значит…
Она выгнула спину, приподняв грудь над кучей бумаг на столе; грудь натянула свитер. Разумеется, девчонка понимала, как это действует.
– Джинна Кордера, – прочитал я. – Красивое имя. Испанское?
– Наверное, раньше было, – ответила она. – Вам национальность важна?
И что отвечать? Она думает, я расист? Или вычислила, что я уже размышляю, каким образом католическая девушка отчасти испанского происхождения повлияет на генеалогию Коэнов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30