Фредрик рассказала, как обстоит дело с двумя главными семействами – Уренсайд и Трент. Были там также и Реггианы, но они недавно прибыли из Вегаса и в основном оказались ростовщиками и судебными приставами. Уренсайды – «коренные» американцы, у них были фамильные деньги, особняки, преданные слуги и герб. Тренты – нувориши. У них имелась сеть гостиниц, строительные компании, и они пытались построить торговый центр на месте виноградника; который забрали у Уренсайдов нечестным путем. Они владели также печально известной атомной электростанцией.
Под конец первой серии борющаяся с загрязнением окружающей среды группа людей, возглавляемая персонажем Триши, Лилак Грэнт Фабиан Уренсайд Трент, организовала сидячую забастовку на этой самой электростанции. Главным врагом Лилак был персонаж Руперта Линга Рокет, который принадлежал к клану Уренсайдов и, кроме того, был шефом полиции. Лилак держала в заложниках Круиса Трента, своего бывшего пасынка, которого играл Манджиалотти. На руках у нее были резиновые перчатки, она приставила дуло пистолета к его голове.
Август Уренсайд явился на белом лимузине и убедил бывшую жену сына провести обмен заложников. Она отпустила Круиса, который все равно впал в диабетическую кому, и направила пистолет на Шеффо – Августа, с седыми висками, прихрамывающего.
Тут Фредрик остановила изображение, желая обсудить: не из этого ли пистолета застрелили Дэвида. Меня удивило, что полиция первым делом стала искать орудие убийства в реквизиторской мыльной оперы. Но ни я, ни Фредрик не знали ответа на этот вопрос. Фредрик нажала нужную кнопку, и мы стали смотреть дальше.
– Я застрелю его, Рокет! – кричала Триша – Лилак персонажу Руперта, который был виден в большое окно. Он устроился на подвесном сиденье и был одет как мойщик окон. – Не думай, что я не способна на это! – Она повернулась к своему пленнику: – Прости, Август, но мне нечего терять. В любом случае я попаду в тюрьму. Или в ад. Кроме того, ты стар.
– Но ты ведь молода! Ты потеряешь свою молодость, Лилак! – с пафосом произнес Шеффо – Август, хромая по направлению к ней. – Сон. Невинность. Сладкие мечты.
– Мои мечты не настолько уж важны, – возразила она.
– Ты стоишь перед пропастью, дитя, – сказал Август, и тут зазвучала музыка. – Если ты лишишь меня жизни, то тем самым окажешься на другой стороне моста, с которой нельзя вернуться назад. Никаких обратных билетов. На той стороне находятся те, кто убил своих ближних. Ты окажешься в их компании. Такая роль уготовлена тебе, а, Лилак?
– Я круче, чем ты думаешь, – заявила Триша – Лилак, тряхнув завитыми волосами. – Кто организовал это вторжение, кто похитил уборщиков и оказался на их месте?
Фредрик сказала:
– Теперь понятно, почему она в резиновых перчатках.
– Уборщики в роли троянского коня, – заметила я.
– Лилак, – продолжал Шеффо-Август, – тебе неведомы страдания, которые приносит убийство.
– Но моя мать умерла от радиации. Кто-то должен заплатить за это.
– Я делаю это, – заверил ее Шеффо. – Я уволил ее с должности куратора музея, и она смогла найти работу только на атомной электростанции. Я постоянно страдаю от этого. Но страдать мне осталось не слишком долго: этот чертов рак яичка съедает меня заживо. Потерпи. Подожди еще три недели, и я умру. Если ты застрелишь меня сейчас, то твой поступок будет преследовать тебя вечно. И ты потеряешь наследство; я оставил четкие указания насчет тебя в своем завещании.
– О каком наследстве ты говоришь, Август? Почему ты собираешься оставить мне хоть что-то?
– Потому что, Лилак, я всегда любил тебя. Даже до того, как ты родилась. Потому что когда-то любил твою мать.
– Мою… мать?
Музыка постепенно становилась громче, предупреждая, что сейчас наступит важный момент.
– Это правда. Я любил ее. Лилак, я твой… отец.
– Что?! – одновременно вскрикнули Фредрик и Лилак. Одновременно с ними находящийся на заднем плане Руперт – Рокет теряет равновесие и… исчезает из кадра. Переброс камеры на улицу: он висит за окном на своем снаряжении. На ним какой-то обтягивающий костюм – такие не носят ни шефы полиции, ни мойщики окон. Но, наверное, в Мун-Лейк дело обстоит иначе.
Экран постепенно становится черным.
В отличие от Фредрик, которая буквально вытирала слезы, я не могла заставить себя почувствовать ту озабоченность судьбой героев, которую ожидали от меня создатели фильма. Неминуемая смерть, виноградник, пистолет, который приставили к голове умирающего от рака, – все это слишком уж походило на действительность.
– Параллели с жизнью Дэвида несколько настораживают, – сказала я.
– Таким уж был Дэвид – он переплавлял свою жизнь в искусство. И писал сценарий до самой своей смерти, – отозвалась Фредрик. – Триша рассказала мне об этом на своей вечеринке. Они будут воплощать его идеи до самого лета. Хотя, конечно, некоторые детали претерпят изменения.
– Да. Скажем, Триша и Трей будут помилованы. Но откуда Триша знает, чем занимался Дэвид до дня своей смерти? Они были не слишком близки.
Фредрик пожала плечами:
– Я думаю, если Шеффо все же «убьют», то мы сможем вычеркнуть его из списка главных подозреваемых.
– Нет, ведь он думал, что получил помилование. Он просто ошибался. Я очень расстроюсь, если это окажется Шеффо. Но, думаю, все три актера в случае увольнения могли бы получить другую работу, правильно?
Фредрик кивнула:
– Такое случается постоянно. Актеры переходят из одной мыльной оперы в другую.
– А Джен Ким? Если ее уволят, она сможет получить работу в другом сериале?
– Только не должность исполнительного продюсера. Ей повезет, если она станет помощником продюсера. Мыльные оперы вымирают, так что вакансий не много, а ей не хватает опыта. Эта работа для нее – подарок небес.
– Откуда тебе все это известно? – удивилась я.
– «Мыльные оперы изнутри» плюс мой любимый блог, посвященный им. Я очень хорошо информированный зритель.
Мы посмотрели еще две серии «Под конец дня», которые в основном обыгрывали эпатирующее признание Шеффо-Августа. Фредрик объяснила, что в старые времена, до видеомагнитофонов, среднестатистическим зрителем «мыла» была домохозяйка, которая смотрела его два-три раза в неделю, зачастую за глажкой белья. Зрители сильно зависели от сценаристов, и им приходилось как-то восполнять пропущенные ими эпизоды. Это проясняло то обстоятельство, почему персонажи тратили немало времени на оповещение зрителей о том, что им и без того было известно. Это объясняло также повторы в «Илиаде». Греческие женщины, возможно, штопали старые вещи в акрополе и присматривали за детьми, наблюдая за падением Трои.
После мыльной оперы мы посмотрели выпуск «Мыла и грязи». Это были не худшие полчаса, проведенные мной у телевизора, но в десятку худших они все-таки попали. Передаче не хватало обаяния, остроумия и подкупающей общественной ценности. А я скоро стану частью сего действа.
– Не намного хуже, чем «Биологические часы», – высказалась Фредрик, упомянув о моем прежнем реалити-шоу, и это замечание, конечно же, скрасило мне день.
Я уступила Фредрик гостевую спальню, а сама вытянулась на модернистском диване в так называемой гостиной. Никто из нас не хотел ночевать в хозяйской спальне. Мы не знали, когда в последний раз там меняли белье, и сошлись на том, что в любом случае право на сон на подушке мертвого теперь человека должно быть оставлено за его вдовой.
Я ворочалась на угловом диване, размышляя, а не переехать ли мне в небольшой городок или в развивающуюся страну и не стать ли миссионеркой – это куда лучше, чем расписывать стены или ходить на платные свидания. Спала я плохо и все время прислушивалась, не раздастся ли стук в дверь, – это свидетельствовало бы о возвращении Джо.
Но стук так и не раздался.
Глава 45
Бип. Меня разбудил в семь утра дядя Тео. Он хотел знать, когда я объявлюсь у него. Бип.
Такие сигналы издавал мой телефон, и в моем дезориентированном состоянии они казались мне загадочными.
– А я должна была объявиться? – спросила я. Бип. Сегодня я собиралась, расписывать стену. Это занятие, думала я, прояснит мой ум и позволит сообразить, как быть с Джо дальше.
– Ну да. Сегодня, сама знаешь, Новый год. – Бип. – Если ты приедешь к восьми, то мы как раз уложимся в расписание.
– Какое расписание? – удивилась я, но ответа не получила. Последовало очередное «бип». Батарейка у телефона села.
Зарядник к нему был в машине, и потому я отправилась на поиски телефона Джо, который, когда я к нему приблизилась, как раз зазвонил.
– Алло? – Я молилась, чтобы это оказалась Джо.
– Счастливого Нового года, сладенькая, – услышала я чей-то сердечный голос.
– И вам того же, но я не Джо. Я ее подруга Уолли.
– Привет, Уолли! Это ее брат Джейми.
– О, привет, Джейми! Ты тот ее брат; который живет в Айове?
– В Небраске. А подумала ты о Скиппи.
– Понятно. Я не знаю точно, где Джо, Джейми, но я обязательно скажу ей, что ты звонил.
– Спасибо. А… как у нее дела?
– О… знаешь… – Сердце у меня заколотилось. Что ему известно? Что ее бывший бойфренд мёртв? И человек, которого считали ее мужем, тоже? Что она разорена? И подозревается в убийстве? Что ее считают алкоголичкой? И что у нее при себе пистолет? – Она… держится. Джо очень… сильная.
– Да. Наша мама отправилась в путешествие – Джо, наверное, рассказывала тебе об этом.
– Я знаю, она в Хорватии.
– Мы еще не говорили ей об Эллиоте, – продолжил Джейми, – Это ее первый отдых за четырнадцать лет. Мы не хотим, чтобы она прервала его и прямо из Загреба прилетела в Лос-Анджелес. Джо настаивает на этом.
– Я тоже считаю, что так будет лучше. – Я почувствовала большое облегчение: они знают об Эллиоте.
– А как ты считаешь, мне нужно прилетать или нет? Джо просила, чтобы мы этого не делали, но, наверное, неправильно оставлять ее сейчас одну. Я хотел было сразу сесть на самолет, но в этот уик-энд дети участвуют в соревнованиях по борьбе, их команда вышла в финал, и потому время сейчас неподходящее.
– Если Джо просила тебя не приезжать…
– И нашу сестру Эм-Джи занесло снегом в Питсбурге, местный аэропорт закрыт. А Сьюзи не может летать, она на девятом месяце беременности. Семья Патрика путешествует с мамой…
– Джейми, – прервала я его, надеясь, что поступаю правильно. – Джо старается справиться с этим, загружая себя делам и на следующей неделе, когда все немного успокоится, она ощутит постигший ее удар гораздо сильнее, я так считаю.
– О, на следующей неделе мы все будем у вас, за исключением Сьюзи. Син, я, Скиппи, а позже – мама и Патрик… Адские дела – парень умирает, занимаясь виндсерфингом. Я никогда не любил океан.
– Да, я тоже далека от серфинга. – И это еще мягко сказано. Я не умею даже плавать.
Джейми помолчал.
– Я слышал, они не очень ладили, но все равно считаю Эллиота порядочным. Не то что мужланы, за которых выскочили некоторые из моих сестер. В любом случае попроси ее позвонить. Она нуждается в нас, а мы в ней. На следующей неделе мы приедем.
– Обязательно передам, – заверила я. Если когда-нибудь найду свою подругу.
Я попыталась дозвониться дяде Тео, но услышала лишь короткие гудки. У него не было второй линии. Слишком новомодно. Я подняла с постели Фредрик и сообщила, что уезжаю и Глендейл, где меня по какой-то причине ждут. Она сказала, что ей надо домой, дабы приготовиться к поездке во Фресно. Мы оставили Джо записку, и я забрала ее сотовый. Вдруг моя подруга не вернется домой к ночи? Тогда я скорее остановлюсь в мотеле «Бэйтс», чем останусь в Соломон-хаусе одна, когда стемнеет.
Всю дорогу в Глендейл я пыталась успокоить нервы и напоминала себе, что Джо – самый находчивый человек из всех, кого я знаю. Но у нее не осталось ничего, кроме собственных мозгов, воображения, пистолета и способности быстро бегать. Если бы я дала ее брату возможность понять, как сильно я о ней беспокоюсь, он был бы уже в аэропорту.
Я переступила порог квартиры дяди Тео, и мне ударил в нос запах баранины.
Квартира дяди казалась еще более переполненной, чем неделю назад. Словно свита Аполлона, как я называла этих людей, значительно увеличилась. Они развесили по стенам плакаты, постелили коврики и повесили занавески, чтобы разделить комнату на части, хотя пространства для этого явно не хватало. Четверо из них смотрели по кабельному телевидению, как некая женщина продает бриллианты. Запах специй проникал всюду, как лос-анджелесский туман. Аполлон поздоровался со мной и представил Олимпии, своей матери, которая была у них за главную, – я видела ее прежде, но нас не знакомили. Она крепко пожала мне обе руки и предложила какую-то еду. Олимпия говорила очень взволнованно, как по-гречески, так и по-английски, и с таким сильным акцентом, что я ничего не понимала. И потому то и дело кивала.
Дядя Тео играл в настольную игру под названием «Прости, Мадагаскар!» с парочкой юных гостей, но при виде меня вскочил:
– Ты готова ехать?
– Куда?
– В «Рио-Пескадо». Сегодня день переезда.
– Не думаю, – возразила я. – В первый день нового года обычно ничего не происходит.
– Но они сказали, что первого января кровать Пи-Би передадут другому пациенту. Они уже произвели расчет и приготовили все бумаги, и потому брат должен переехать сегодня. Они намекнули на то, что собирались выпроводить его еще вчера, но твой брат хотел созвониться на Новый год с друзьями. И это вполне понятно.
– Хочешь сказать, что сегодня день переезда в самом буквальном смысле? Что мы перевозим коробки – и Пи-Би – сегодня?
– Прости! – запричитали мальчишки, с которыми играл дядя Тео, и громко рассмеялись. Я подумала, что это они мне, но, как оказалось, их смех имел отношение к игре.
– Именно! – Дядя Тео и сам выглядел как ребенок, которому предстояла прогулка по зоопарку. – Новый дом в честь Нового года. Или почти так. Я разговаривал с людьми из Санта-Барбары и выяснил, что «Хейвен-Лейн» будет закрыт до понедельника. И потому мы поедем в «Рио-Пескадо», упакуем вещи и привезем Пи-Би на несколько дней сюда. Подожди минутку, я найду перчатки и шляпу и буду совершенно готов к поездке. Теперь я не так легко отыскиваю нужные вещи.
Я удержалась и не стала говорить ему, что за это надо сказать спасибо друзьям-нелегалам, оккупировавшим его квартиру. Разве я имею право обвинять человека, приютившего тех, кому некуда идти? Я несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, а затем вместе с Аполлоном пошла на улицу, чтобы вынуть вещи из багажника. Оставив «Илиаду» и сумочку на переднем сиденье, я добавила свои пожитки к тем вещам, которыми до отказа была забита квартира дяди. Аполлон ехал с нами; Пи-Би специально попросил об этом, и не важно, что в машине практически не будет места, – я была намерена выполнить пожелание Пи-Би в этот самый главный день в году.
Мы доехали по сто первому шоссе до съезда на Плизент-Валли и нашли моего брата: он ожидал нас на ресепшн. Пи-Би посмотрел на мои волосы, которые до последнего времени были точь-в-точь как у него – светлыми, прямыми и хорошими. Сам он был худым, бледным и напряженным; одет в вещи, которые я прежде никогда на нем не видела. Они были куплены или получены от бог знает кого. Я обняла его, и он коснулся моих волос обеими руками, словно хотел выяснить, какое у них силовое поле.
Одежда, книги и всякая всячина были запиханы в две спортивные сумки и три пакета. После месяцев борьбы и вынашивания планов Пи-Би, казалось, получает удовольствие от происходящего или по крайней мере пытается это делать. Я подхватила одну из сумок. Пи-Би забрал ее у меня и отдал дяде Тео, намереваясь контролировать каждый момент переезда. Сиделка, крупная азиатка, с которой я уже встречалась, подошла и закудахтала над ним, затем начала плакать.
– Теперь ты будешь заботиться о моем мальчике, – адресуясь то ли к Богу, то ли к дяде Тео, то ли ко мне и сжимая моего хрупкого брата в объятиях, прохныкала она. – Будешь заботиться о моем маленьком ангелочке, о моем дорогом мальчике. – Она расцеловала Пи-Би в обе щеки, вдоль и поперек, напомнив мне обсессивно-компульсивную больную. Я подумала даже, а не является ли эта женщина одетой в костюм сиделки пациенткой, ибо она не собиралась завязывать с поцелуями. Я хотела было вмешаться, но тут сиделка отпустила моего брата.
Пи-Би отнесся к ее поцелуям довольно безучастно, но поскольку мы уже разобрали его вещи, он позволил ей взять у него последний пакет и проводить нас до машины. Брат удивил меня, поцеловав сиделку в губы и сказав, что они еще встретятся.
– Ты знаешь, о чем я говорю, – добавил он. – Правильно, Тайки?
Я забеспокоилась о том, что мой брат, возможно, составил план бегства с женщиной старше его на двадцать лет и тяжелее на восемьдесят фунтов. Когда она наконец ушла, я спросила, зачем им встречаться.
– Теория струн, – сказал Пи-Би и залез в машину, не бросив прощального взгляда на больницу, которая так долго была его домом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38