Выбрав удобный момент, когда Тауринь не был занят хозяйственными заботами, Эрна вызвала его на откровенный разговор.
– Годы проходят, скоро мы станем пожилыми, а детей у нас нет… – начала она. Хмурый взгляд Тауриня показал, что она попала в самое чувствительное место. – Если человек не знаб6бет, кто после его смерти будет продолжать начатую им работу, пропадает цель жизни и нет никакой радости что-нибудь строить, предпринимать. Мы оба скоро можем очутиться в таком положении, но я думаю, с этим нельзя мириться.
– Что же ты советуешь сделать? – спросил Тауринь.
– Надо взять на воспитание какого-нибудь мальчика, – предложила Эрна. – Взять малышом и воспитать по-своему. Может быть, среди твоей родни есть подходящий ребенок? Подумай, ты их лучше знаешь.
– Не знаю, – ответил Тауринь. – Разве у меня было время интересоваться ими? Но твоя мысль неплоха.
– Правда ведь? – обрадовалась жена. – Слишком маленького брать невыгодно. Неизвестно, какое у него здоровье и каков он будет собой, когда подрастет. Лучше всего взять лет пяти-восьми, из такого еще можно вылепить все, что хочешь, и не надо возиться с пеленками. Главное, чтобы был здоров, неглуп и приятной наружности.
– Идиота или калеку я воспитывать не собираюсь, – согласился Тауринь. – Если уж брать в дом чужого ребенка, то он должен быть первосортным. Иначе не стоит. Мы можем предъявить самые высокие требования.
– Верно, – согласилась Эрна. – Тогда начнем действовать.
Они перебрали семьи всех родственников, где были дети, но ничего подходящего не нашли. У некоторых родичей дети уже ходили в школу, у других еще кричали в люльке. Иной подходящий по возрасту оказывался таким заморышем, что не хотелось даже смотреть на него, а тех двух или трех, которые понравились Тауриню, родители не соглашались отдавать.
– С родственниками возиться не стоит, – сказал наконец Тауринь. – Этим мы только ограничиваем выбор. Кроме того, если возьмем родича, то полностью, как своего, его воспитать не удастся. Родители постоянно будут лезть, интересоваться и постараются сесть нам на шею – всегда придется им кое-что подбрасывать. Другое дело, если нет ни отца, ни матери. Такого мы можем воспитывать, как нам нравится, и никто не будет беспокоить нас.
– Я подумала об этом с самого начала, – призналась Эрна. – Если мы возьмем чужого, у нас будет возможность усыновить его не сразу. Мы сможем лучше приглядеться, познакомиться с его характером и способностями и, если все будет как надо, тогда только дадим ему свое имя и примем в свою семью.
– Это ты хорошо придумала, – сказал Тауринь, – и риска будет меньше.
Теперь у них был действительно большой выбор, но с каждым днем они становились все разборчивее. Полгода супружеская чета Тауриней объезжала детские приюты: они осмотрели сотни детей, но никак не могли найти ребенка, который бы им понравился. Некоторые не подходили по росту, у иного наружность не отвечала представлениям Эрны о мужской красоте. Случалось и так, что мальчик нравился Эрне, а мужу нет. Тогда Эрна уступала и соглашалась на дальнейшие поиски.
– У него должен быть хороший экстерьер, – сказал Тауринь, а он-то кое-что понимал в породах. Даже лошадь или охотничью собаку он отказывался покупать, если замечал малейший недостаток, а сейчас дело шло о человеке, возможно о приемном сыне, которому придется унаследовать уважаемое имя Тауриней и богатую усадьбу Урги, поэтому надо было проявить усиленную осторожность, чтобы не всучили брака.
В рижских газетах супруги читали объявления: матери, очутившиеся в безвыходном положении, предлагали своих детей.
«ОТДАЮ НА УСЫНОВЛЕНИЕ В МАТЕРИАЛЬНО ОБЕСПЕЧЕННУЮ СЕМЬЮ ЗДОРОВОГО БЕЛОКУРОГО ТРЕХЛЕТНЕГО МАЛЬЧИКА…»
«ГОДОВАЛУЮ ДЕВОЧКУ С ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ СОГЛАСНА ОТДАТЬ БЕЗДЕТНОЙ ПАРЕ, ЖЕЛАТЕЛЬНО В ЗАЖИТОЧНУЮ СЕМЬЮ».
«ШЕСТИЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК, ШАТЕН, ИЩЕТ СЕБЕ ПРИЕМНЫХ РОДИТЕЛЕЙ».
Таурини откликались на некоторые объявления, и кто-нибудь из них, а то и оба ездили осматривать ребенка, но все их поиски пока оставались тщетными. Цепь неудач уже начала волновать Эрну. Она видела плохо скрытое недовольство мужа, и в ней вновь пробудились прежние опасения.
– Хватит привередничать, – решила Эрна. – Если бы у меня самой родился ребенок, пришлось бы довольствоваться таким, какой есть. Из-за нашей требовательности можно остаться ни с чем.
Она решила впредь не навязывать мужу своего вкуса и позволить ему выбрать приемного сына по своему усмотрению. Домой будет привезен первый мальчик, понравившийся Тауриню, даже в том случае, если ей он не понравится. В конце концов важно, чтобы появился ребенок и положение Эрны укрепилось, а какой ребенок – для нее в сущности все равно.
В середине декабря на лесных торгах Тауринь встретился с писарем соседней волости Друкисом. Зная, что Тауринь давно ищет мальчика в приемыши, Друкис посоветовал приехать к нему.
– У нас есть один мальчик, он вполне подойдет вам. Круглый сирота – мать умерла, отец пропал без вести, других родственников нет. Ни один человек не сможет предъявить претензий. Волостное правление вправе отказать в выдаче каких бы то ни было справок бывшим родственникам такого ребенка. Если желаете, я могу сделать так, что ни один человек не узнает, куда он девался.
Так действовать Друкиса побуждало не столько желание помочь Тауриню, сколько практические соображения: если Тауринь усыновит мальчугана, волости не придется в дальнейшем расходовать ни одного сантима на его содержание. Поэтому он сознательно умолчал о том, что отец мальчика жив и находится в тюрьме.
Они договорились, что Тауринь с женой через несколько дней приедут в волостное правление…
Когда Тауринь с Эрной приехали в правление соседней волости, там не было ни одного лишнего человека – только писарь Друкис, член волостного суда и маленький Айвар. Эрна начала ласково разговаривать с мальчиком и вдохнула в него ту крупинку доверия, какая была необходим а, чтобы хоть немного оттаяла душа ребенка и он мог бы ответить на ее вопросы.
Осмотрев мальчугана и немного поговорив с ним, супруги переглянулись и, отойдя в сторону, посоветовались.
– Не знаю, как тебе, а мне кажется, что можно будет остановиться на этом, – сказал Тауринь.
– Мне тоже так кажется, – призналась жена.
За четверть часа они покончили с формальной стороной дела: с этого дня Айвара отдавали на воспитание Тауриням. Тауринь отказался от волостной приплаты, а Друкис обещал за это ни одному человеку не выдавать справок о мальчике.
– Не думаю, что кто-нибудь станет искать его, – сказал Друкис, передавая Тауриню справку о только что совершенной сделке и метрику Айвара. – А если кто-нибудь полюбопытствует, я скажу, что мальчик уже усыновлен и по закону я не имею права ничего разглашать. Положитесь на меня, господин Тауринь.
– Иначе я и не согласился бы, – напомнил Тауринь. – Если по этому делу кто-нибудь начнет меня беспокоить, я мальчика немедленно привезу обратно. Тогда делайте с ним что хотите.
– Будьте покойны, господин Тауринь, – еще раз заверил Друкис. – Вас никто тревожить не станет.
И через несколько минут Айвар сидел в чужой бричке и двое людей, которых он сегодня увидел впервые, снова увозили его куда-то далеко и, может быть, на долгие годы.
10
В усадьбе Урги – самой крупной в Пурвайской волости – было двести семьдесят пурвиет земли. Поля и луга Тауриня были на возвышенности, и их не заливали воды Змеиного болота. Валуны были убраны, старые пни выкорчеваны и кустарник вырублен. У Тауриня была собственная молотилка, а прошлой осенью он первым в уезде приобрел небольшой трактор. Вместе с усадьбой он унаследовал от отца и водяную мельницу в низовьях реки Раудупе.
В то время как земли окрестных крестьян постепенно заболачивались, скудно вознаграждая тяжелый труд землепашца, Тауринь из года в год снимал хороший урожай и его состояние умножалось. Дом хозяина стоял на краю большого фруктового сада и напоминал настоящий господский дом: двухэтажный, выкрашенный в белый цвет, с красной шиферной крышей, большими окнами, крытой верандой внизу и балконом наверху. Для батраков и батрачек был построен особый, «людской», дом. Над новым коровником был устроен ветряной двигатель, который качал воду, обеспечивал электричеством хозяйство и одним своим видом издали оповещал всю округу о богатстве хозяина усадьбы Урги. Других хозяев Пурвайской волости звали просто Мелдером, Кикрейзисом или Стабулниеком, а владельца усадьбы Урги даже за спиной величали господином Тауринем. Да и как иначе можно было назвать этого почтенного человека, имевшего пять рабочих лошадей, двадцать дойных коров, полный сарай сельскохозяйственных машин, трех постоянных батраков и четырех батрачек? На лето он нанимал еще несколько сезонных работников и пастуха.
На его полях и лугах работали батраки и батрачки, а сам Тауринь только похаживал да распоряжался. Если ему что-нибудь не нравилось в их работе, он не бранился, как другие кулаки, не орал и не топал ногами, а спокойно говорил лишь несколько слов, но этих слов работники боялись больше самых грубых ругательств. Редкий работник или работница выражали желание остаться в Ургах дольше Юрьева дня. Работники и бедняки-соседи прозвали Тауриня кровопийцей и живодером – наверно, эти прозвища были даны не без основания.
Хозяйка, Эрна Тауринь, происходила из зажиточной семьи, ее отцу принадлежал большой магазин возле шоссе, и именно тесть надоумил зятя взяться за торговлю лесом. Окружающие не могли только понять, почему эта женщина, у которой всего было вдоволь, оставалась такой бледной и тощей, будто она голодала.
– Иная жена батрака перебивается с хлеба на воду, а ходит с румяными щеками, а этой не помогает ни пареное, ни жареное – глиста глистой, – говорили про нее люди, – наверно, из породы ненасытных. Только и есть, что богатая одежда да острый горделивый нос.
Лишь один человек жил в Ургах уже пятнадцатый год и не собирался никуда уходить. Это был старый Лангстынь – садовник и пасечник, небольшого роста старичок с густой седой бородой до пояса. Большой знаток своего дела, он знал себе цену и не привык гнуть спину перед хозяином. Придя в усадьбу еще при старом Таурине, Лангстынь вырастил такой фруктовый сад и завел такую пасеку, что они стали не только украшением усадьбы, но и приносили владельцу изрядный доход. По этой причине молодой Тауринь, став хозяином в Ургач, не вмешивался в дела Лангстыня, а предоставлял ему действовать по своему усмотрению. Он даже побаивался этого старика: уж очень он был остер на язык и не раз говорил ему в глаза такие вещи, которые тот не привык выслушивать ни от кого, – о ненасытности хозяев, о выжимании пота, о том, что большинство здешних столпов пустомели. В подобных случаях Тауринь старался поскорее убраться, чтобы не вступать в спор со старым садовником.
Вот в такую усадьбу и к таким людям привезли однажды вечером Айвара. Утомленный дальней дорогой, он захотел спать, как только очутился в тепле. Его повели в кухню. Там было много полок с начищенной до блеска металлической посудой. На белой изразцовой плите в золотистой медной кастрюле варилось что-то удивительно вкусное; от запаха пара Айвар сразу почувствовал голод.
Эрна Тауринь сказала молодой толстушке-прислуге, готовившей ужин:
– Вот тебе еще один жилец, Ирма. Дай ему поесть, а потом приготовь постель в маленькой каморке. Нам с хозяином ужин подай в большую комнату.
– Сейчас, сударыня? – спросила Ирма.
– Не в полночь же! – резко сказала хозяйка и вышла из кухни.
– Тебе придется немножко подождать, пока я подам ужин хозяевам, – заговорила с. Айваром Ирма. – Сними пальтишко и полейся у плиты. Пока закуси вот этим…
Она отломила кусок ватрушки и, положив на стол перед Айваром, стала вынимать из духовки всякую еду: оладьи, жареное мясо, соус, яичницу. Поставив все это на поднос, она понесла ужин в большую комнату. Вернувшись в кухню, Ирма увидела, что Айвар уже съел ватрушку и не знает, куда девать свое старое пальто.
– Давай сюда… – весело сказала девушка. Взяв пальтишко Айвара, она вынесла его в переднюю и повесила подальше от одежды Тауриней. В маленькой каморке рядом с кухней она приготовила постель Айвару, в соседней такой же каморке стояли кровать и шкаф Ирмы.
В ожидании, когда поедят хозяева и остатки еды достанутся ей с Айваром, Ирма стала расспрашивать мальчугана: как его зовут, откуда он, где родители и как он попал в Урги? Осмелев от ласкового обращения девушки, Айвар рассказал ей о себе все, что знал.
– Значит, все равно, что сирота… – заключила Ирма. – У меня тоже нет родителей, только я потеряла их несколько позднее. Ну, ничего, Айвар, здесь ты одиноким не будешь. В Ургах есть ребята, такие же, как ты. Друзей у тебя хватит.
Хозяева наконец поужинали, и Ирма могла убрать со стола.
– Вначале не давай этому мальчишке есть слишком много, – поучала Эрна Тауринь, – а то еще заболеет.
Оставшись одна с мужем, она сказала:
– Я думаю, что пока Ирма одна справится с Айваром. Пусть она на первых порах его одевает и кормит – не такой уж он младенец. Я совсем не знаю, как обходиться с такими детьми. Ирма до нас служила в нянях.
– Понятно, Эрна… – согласился Тауринь. – Если мы его приняли на воспитание, это еще не значит, что мы должны стать его слугами. Баловать не в моем духе.
– Я тоже не признаю этого, – добавила Эрна. – Баловством только испортишь ребенка.
Невзирая на запрет хозяйки, Ирма сразу же разрешила Айвару есть сколько ему захочется, а потом, заботливо укрыв, уложила спать и оставила дверь на кухню полуоткрытой. Айвар моментально уснул.
Ночью он проснулся и вначале не мог понять, где он. Рядом не храпели мальчишки Коциня, не кусали прусаки а кроватка была мягкая и теплая. Он вспомнил поездку в удобной рессорной бричке по окаменевшей от мороза дороге и двух чужих людей, которые привезли его сюда. Тогда он успокоился и, немного поворочавшись в кроватке, снова заснул и уже не просыпался до утра.
В первый день Айвару выходить из дому не разрешили: Тауринь уехал в город, и Эрна посоветовала купить кое-какую одежду и обувь для Айвара.
– Хотя и не свой ребенок, но таким оборванцем его нельзя показывать людям. Ничего особенного не надо, лишь бы был чистым и здоровым.
Как животное, которое хотят приручить, чтобы оно привыкло к новому месту, Айвара в тот день особенно не тревожили. Справившись, как он спал, хозяйка оставила его на попечении Ирмы. Та помогла ему одеться и показала, где и как умыться, затем накормила, ласково поговорила с ним и разрешила осмотреть и потрогать каждую вещь в кухне, поясняя, для чего они нужны. Когда Эрна ушла на прогулку, Ирма показала Айвару все жилые комнаты в доме. Там было много прекрасных вещей: такие гладкие и блестящие столы и шкафы, что в них можно было смотреться, как в зеркало, а на стенах висели картины и большие часы.
В одной из комнат все стены были увешаны рогами оленей и скрещенными ружьями, а в углу стояли чучела птиц.
– Теперь ты видишь, Айвар, как живут господа… – сказала Ирма, когда они вернулись в кухню. – В наших каморках таких вещей нет, а если бы ты пошел в людской дом, то увидел бы сырые клетушки.
– А кто там живет? – спросил Айвар.
– Батраки и работники – те, кто зарабатывает хозяину все это добро, – пояснила Ирма. – У них никогда не будет ни хороших вещей, ни красивой одежды. Твои родители тоже из батраков, – разве у вас было что-нибудь хорошее?
Айвар представил себе старую батрацкую избушку в Лаверах – он еще помнил каждую вещь в кухоньке и в комнате, – действительно, там все было старое, изношенное… но там была мать, маленькая, всегда серьезная женщина, которая одевала и кормила его, и отец… большой, сильный и всегда ласковый. Однажды ночью его увезли чужие люди.
Грусть снова охватила сердце Айвара. Он сжал губы, чтобы не расплакаться, но удержать слезы ему не удалось.
– Почему ты плачешь, Айвар? – спросила Ирма. – С тобой что-нибудь случилось?
– Папа… – ответил он, тяжело и прерывисто дыша. – Мне хочется к нему… домой…
– Теперь нельзя, мальчик, – успокаивала его Ирма. – Когда-нибудь он придет. Ты его жди и не забывай.
Девушка взяла полотенце и вытерла слезы мальчику, потом сказала:
– Не плачь, Айвар. Хозяйка рассердится, если увидит. Она не любит, когда плачут. Лучше погляди в окно, как играют другие дети.
На другой стороне двора, у людского дома, бегали и кричали несколько девочек и мальчиков; один был с Айвара, остальные поменьше. Айвар долго наблюдал за игрой детей и постепенно забыл о своем горе.
– А ты читать и писать умеешь? – спросила Ирма. – Будущей осенью ты пойдешь в школу.
– Меня папа научил, – ответил Айвар. – В Коцинях у Мики были книжки. Иногда и мне разрешали почитать. Там были интересные сказки про зверей и птиц. Писать я умею чуть-чуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Годы проходят, скоро мы станем пожилыми, а детей у нас нет… – начала она. Хмурый взгляд Тауриня показал, что она попала в самое чувствительное место. – Если человек не знаб6бет, кто после его смерти будет продолжать начатую им работу, пропадает цель жизни и нет никакой радости что-нибудь строить, предпринимать. Мы оба скоро можем очутиться в таком положении, но я думаю, с этим нельзя мириться.
– Что же ты советуешь сделать? – спросил Тауринь.
– Надо взять на воспитание какого-нибудь мальчика, – предложила Эрна. – Взять малышом и воспитать по-своему. Может быть, среди твоей родни есть подходящий ребенок? Подумай, ты их лучше знаешь.
– Не знаю, – ответил Тауринь. – Разве у меня было время интересоваться ими? Но твоя мысль неплоха.
– Правда ведь? – обрадовалась жена. – Слишком маленького брать невыгодно. Неизвестно, какое у него здоровье и каков он будет собой, когда подрастет. Лучше всего взять лет пяти-восьми, из такого еще можно вылепить все, что хочешь, и не надо возиться с пеленками. Главное, чтобы был здоров, неглуп и приятной наружности.
– Идиота или калеку я воспитывать не собираюсь, – согласился Тауринь. – Если уж брать в дом чужого ребенка, то он должен быть первосортным. Иначе не стоит. Мы можем предъявить самые высокие требования.
– Верно, – согласилась Эрна. – Тогда начнем действовать.
Они перебрали семьи всех родственников, где были дети, но ничего подходящего не нашли. У некоторых родичей дети уже ходили в школу, у других еще кричали в люльке. Иной подходящий по возрасту оказывался таким заморышем, что не хотелось даже смотреть на него, а тех двух или трех, которые понравились Тауриню, родители не соглашались отдавать.
– С родственниками возиться не стоит, – сказал наконец Тауринь. – Этим мы только ограничиваем выбор. Кроме того, если возьмем родича, то полностью, как своего, его воспитать не удастся. Родители постоянно будут лезть, интересоваться и постараются сесть нам на шею – всегда придется им кое-что подбрасывать. Другое дело, если нет ни отца, ни матери. Такого мы можем воспитывать, как нам нравится, и никто не будет беспокоить нас.
– Я подумала об этом с самого начала, – призналась Эрна. – Если мы возьмем чужого, у нас будет возможность усыновить его не сразу. Мы сможем лучше приглядеться, познакомиться с его характером и способностями и, если все будет как надо, тогда только дадим ему свое имя и примем в свою семью.
– Это ты хорошо придумала, – сказал Тауринь, – и риска будет меньше.
Теперь у них был действительно большой выбор, но с каждым днем они становились все разборчивее. Полгода супружеская чета Тауриней объезжала детские приюты: они осмотрели сотни детей, но никак не могли найти ребенка, который бы им понравился. Некоторые не подходили по росту, у иного наружность не отвечала представлениям Эрны о мужской красоте. Случалось и так, что мальчик нравился Эрне, а мужу нет. Тогда Эрна уступала и соглашалась на дальнейшие поиски.
– У него должен быть хороший экстерьер, – сказал Тауринь, а он-то кое-что понимал в породах. Даже лошадь или охотничью собаку он отказывался покупать, если замечал малейший недостаток, а сейчас дело шло о человеке, возможно о приемном сыне, которому придется унаследовать уважаемое имя Тауриней и богатую усадьбу Урги, поэтому надо было проявить усиленную осторожность, чтобы не всучили брака.
В рижских газетах супруги читали объявления: матери, очутившиеся в безвыходном положении, предлагали своих детей.
«ОТДАЮ НА УСЫНОВЛЕНИЕ В МАТЕРИАЛЬНО ОБЕСПЕЧЕННУЮ СЕМЬЮ ЗДОРОВОГО БЕЛОКУРОГО ТРЕХЛЕТНЕГО МАЛЬЧИКА…»
«ГОДОВАЛУЮ ДЕВОЧКУ С ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ СОГЛАСНА ОТДАТЬ БЕЗДЕТНОЙ ПАРЕ, ЖЕЛАТЕЛЬНО В ЗАЖИТОЧНУЮ СЕМЬЮ».
«ШЕСТИЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК, ШАТЕН, ИЩЕТ СЕБЕ ПРИЕМНЫХ РОДИТЕЛЕЙ».
Таурини откликались на некоторые объявления, и кто-нибудь из них, а то и оба ездили осматривать ребенка, но все их поиски пока оставались тщетными. Цепь неудач уже начала волновать Эрну. Она видела плохо скрытое недовольство мужа, и в ней вновь пробудились прежние опасения.
– Хватит привередничать, – решила Эрна. – Если бы у меня самой родился ребенок, пришлось бы довольствоваться таким, какой есть. Из-за нашей требовательности можно остаться ни с чем.
Она решила впредь не навязывать мужу своего вкуса и позволить ему выбрать приемного сына по своему усмотрению. Домой будет привезен первый мальчик, понравившийся Тауриню, даже в том случае, если ей он не понравится. В конце концов важно, чтобы появился ребенок и положение Эрны укрепилось, а какой ребенок – для нее в сущности все равно.
В середине декабря на лесных торгах Тауринь встретился с писарем соседней волости Друкисом. Зная, что Тауринь давно ищет мальчика в приемыши, Друкис посоветовал приехать к нему.
– У нас есть один мальчик, он вполне подойдет вам. Круглый сирота – мать умерла, отец пропал без вести, других родственников нет. Ни один человек не сможет предъявить претензий. Волостное правление вправе отказать в выдаче каких бы то ни было справок бывшим родственникам такого ребенка. Если желаете, я могу сделать так, что ни один человек не узнает, куда он девался.
Так действовать Друкиса побуждало не столько желание помочь Тауриню, сколько практические соображения: если Тауринь усыновит мальчугана, волости не придется в дальнейшем расходовать ни одного сантима на его содержание. Поэтому он сознательно умолчал о том, что отец мальчика жив и находится в тюрьме.
Они договорились, что Тауринь с женой через несколько дней приедут в волостное правление…
Когда Тауринь с Эрной приехали в правление соседней волости, там не было ни одного лишнего человека – только писарь Друкис, член волостного суда и маленький Айвар. Эрна начала ласково разговаривать с мальчиком и вдохнула в него ту крупинку доверия, какая была необходим а, чтобы хоть немного оттаяла душа ребенка и он мог бы ответить на ее вопросы.
Осмотрев мальчугана и немного поговорив с ним, супруги переглянулись и, отойдя в сторону, посоветовались.
– Не знаю, как тебе, а мне кажется, что можно будет остановиться на этом, – сказал Тауринь.
– Мне тоже так кажется, – призналась жена.
За четверть часа они покончили с формальной стороной дела: с этого дня Айвара отдавали на воспитание Тауриням. Тауринь отказался от волостной приплаты, а Друкис обещал за это ни одному человеку не выдавать справок о мальчике.
– Не думаю, что кто-нибудь станет искать его, – сказал Друкис, передавая Тауриню справку о только что совершенной сделке и метрику Айвара. – А если кто-нибудь полюбопытствует, я скажу, что мальчик уже усыновлен и по закону я не имею права ничего разглашать. Положитесь на меня, господин Тауринь.
– Иначе я и не согласился бы, – напомнил Тауринь. – Если по этому делу кто-нибудь начнет меня беспокоить, я мальчика немедленно привезу обратно. Тогда делайте с ним что хотите.
– Будьте покойны, господин Тауринь, – еще раз заверил Друкис. – Вас никто тревожить не станет.
И через несколько минут Айвар сидел в чужой бричке и двое людей, которых он сегодня увидел впервые, снова увозили его куда-то далеко и, может быть, на долгие годы.
10
В усадьбе Урги – самой крупной в Пурвайской волости – было двести семьдесят пурвиет земли. Поля и луга Тауриня были на возвышенности, и их не заливали воды Змеиного болота. Валуны были убраны, старые пни выкорчеваны и кустарник вырублен. У Тауриня была собственная молотилка, а прошлой осенью он первым в уезде приобрел небольшой трактор. Вместе с усадьбой он унаследовал от отца и водяную мельницу в низовьях реки Раудупе.
В то время как земли окрестных крестьян постепенно заболачивались, скудно вознаграждая тяжелый труд землепашца, Тауринь из года в год снимал хороший урожай и его состояние умножалось. Дом хозяина стоял на краю большого фруктового сада и напоминал настоящий господский дом: двухэтажный, выкрашенный в белый цвет, с красной шиферной крышей, большими окнами, крытой верандой внизу и балконом наверху. Для батраков и батрачек был построен особый, «людской», дом. Над новым коровником был устроен ветряной двигатель, который качал воду, обеспечивал электричеством хозяйство и одним своим видом издали оповещал всю округу о богатстве хозяина усадьбы Урги. Других хозяев Пурвайской волости звали просто Мелдером, Кикрейзисом или Стабулниеком, а владельца усадьбы Урги даже за спиной величали господином Тауринем. Да и как иначе можно было назвать этого почтенного человека, имевшего пять рабочих лошадей, двадцать дойных коров, полный сарай сельскохозяйственных машин, трех постоянных батраков и четырех батрачек? На лето он нанимал еще несколько сезонных работников и пастуха.
На его полях и лугах работали батраки и батрачки, а сам Тауринь только похаживал да распоряжался. Если ему что-нибудь не нравилось в их работе, он не бранился, как другие кулаки, не орал и не топал ногами, а спокойно говорил лишь несколько слов, но этих слов работники боялись больше самых грубых ругательств. Редкий работник или работница выражали желание остаться в Ургах дольше Юрьева дня. Работники и бедняки-соседи прозвали Тауриня кровопийцей и живодером – наверно, эти прозвища были даны не без основания.
Хозяйка, Эрна Тауринь, происходила из зажиточной семьи, ее отцу принадлежал большой магазин возле шоссе, и именно тесть надоумил зятя взяться за торговлю лесом. Окружающие не могли только понять, почему эта женщина, у которой всего было вдоволь, оставалась такой бледной и тощей, будто она голодала.
– Иная жена батрака перебивается с хлеба на воду, а ходит с румяными щеками, а этой не помогает ни пареное, ни жареное – глиста глистой, – говорили про нее люди, – наверно, из породы ненасытных. Только и есть, что богатая одежда да острый горделивый нос.
Лишь один человек жил в Ургах уже пятнадцатый год и не собирался никуда уходить. Это был старый Лангстынь – садовник и пасечник, небольшого роста старичок с густой седой бородой до пояса. Большой знаток своего дела, он знал себе цену и не привык гнуть спину перед хозяином. Придя в усадьбу еще при старом Таурине, Лангстынь вырастил такой фруктовый сад и завел такую пасеку, что они стали не только украшением усадьбы, но и приносили владельцу изрядный доход. По этой причине молодой Тауринь, став хозяином в Ургач, не вмешивался в дела Лангстыня, а предоставлял ему действовать по своему усмотрению. Он даже побаивался этого старика: уж очень он был остер на язык и не раз говорил ему в глаза такие вещи, которые тот не привык выслушивать ни от кого, – о ненасытности хозяев, о выжимании пота, о том, что большинство здешних столпов пустомели. В подобных случаях Тауринь старался поскорее убраться, чтобы не вступать в спор со старым садовником.
Вот в такую усадьбу и к таким людям привезли однажды вечером Айвара. Утомленный дальней дорогой, он захотел спать, как только очутился в тепле. Его повели в кухню. Там было много полок с начищенной до блеска металлической посудой. На белой изразцовой плите в золотистой медной кастрюле варилось что-то удивительно вкусное; от запаха пара Айвар сразу почувствовал голод.
Эрна Тауринь сказала молодой толстушке-прислуге, готовившей ужин:
– Вот тебе еще один жилец, Ирма. Дай ему поесть, а потом приготовь постель в маленькой каморке. Нам с хозяином ужин подай в большую комнату.
– Сейчас, сударыня? – спросила Ирма.
– Не в полночь же! – резко сказала хозяйка и вышла из кухни.
– Тебе придется немножко подождать, пока я подам ужин хозяевам, – заговорила с. Айваром Ирма. – Сними пальтишко и полейся у плиты. Пока закуси вот этим…
Она отломила кусок ватрушки и, положив на стол перед Айваром, стала вынимать из духовки всякую еду: оладьи, жареное мясо, соус, яичницу. Поставив все это на поднос, она понесла ужин в большую комнату. Вернувшись в кухню, Ирма увидела, что Айвар уже съел ватрушку и не знает, куда девать свое старое пальто.
– Давай сюда… – весело сказала девушка. Взяв пальтишко Айвара, она вынесла его в переднюю и повесила подальше от одежды Тауриней. В маленькой каморке рядом с кухней она приготовила постель Айвару, в соседней такой же каморке стояли кровать и шкаф Ирмы.
В ожидании, когда поедят хозяева и остатки еды достанутся ей с Айваром, Ирма стала расспрашивать мальчугана: как его зовут, откуда он, где родители и как он попал в Урги? Осмелев от ласкового обращения девушки, Айвар рассказал ей о себе все, что знал.
– Значит, все равно, что сирота… – заключила Ирма. – У меня тоже нет родителей, только я потеряла их несколько позднее. Ну, ничего, Айвар, здесь ты одиноким не будешь. В Ургах есть ребята, такие же, как ты. Друзей у тебя хватит.
Хозяева наконец поужинали, и Ирма могла убрать со стола.
– Вначале не давай этому мальчишке есть слишком много, – поучала Эрна Тауринь, – а то еще заболеет.
Оставшись одна с мужем, она сказала:
– Я думаю, что пока Ирма одна справится с Айваром. Пусть она на первых порах его одевает и кормит – не такой уж он младенец. Я совсем не знаю, как обходиться с такими детьми. Ирма до нас служила в нянях.
– Понятно, Эрна… – согласился Тауринь. – Если мы его приняли на воспитание, это еще не значит, что мы должны стать его слугами. Баловать не в моем духе.
– Я тоже не признаю этого, – добавила Эрна. – Баловством только испортишь ребенка.
Невзирая на запрет хозяйки, Ирма сразу же разрешила Айвару есть сколько ему захочется, а потом, заботливо укрыв, уложила спать и оставила дверь на кухню полуоткрытой. Айвар моментально уснул.
Ночью он проснулся и вначале не мог понять, где он. Рядом не храпели мальчишки Коциня, не кусали прусаки а кроватка была мягкая и теплая. Он вспомнил поездку в удобной рессорной бричке по окаменевшей от мороза дороге и двух чужих людей, которые привезли его сюда. Тогда он успокоился и, немного поворочавшись в кроватке, снова заснул и уже не просыпался до утра.
В первый день Айвару выходить из дому не разрешили: Тауринь уехал в город, и Эрна посоветовала купить кое-какую одежду и обувь для Айвара.
– Хотя и не свой ребенок, но таким оборванцем его нельзя показывать людям. Ничего особенного не надо, лишь бы был чистым и здоровым.
Как животное, которое хотят приручить, чтобы оно привыкло к новому месту, Айвара в тот день особенно не тревожили. Справившись, как он спал, хозяйка оставила его на попечении Ирмы. Та помогла ему одеться и показала, где и как умыться, затем накормила, ласково поговорила с ним и разрешила осмотреть и потрогать каждую вещь в кухне, поясняя, для чего они нужны. Когда Эрна ушла на прогулку, Ирма показала Айвару все жилые комнаты в доме. Там было много прекрасных вещей: такие гладкие и блестящие столы и шкафы, что в них можно было смотреться, как в зеркало, а на стенах висели картины и большие часы.
В одной из комнат все стены были увешаны рогами оленей и скрещенными ружьями, а в углу стояли чучела птиц.
– Теперь ты видишь, Айвар, как живут господа… – сказала Ирма, когда они вернулись в кухню. – В наших каморках таких вещей нет, а если бы ты пошел в людской дом, то увидел бы сырые клетушки.
– А кто там живет? – спросил Айвар.
– Батраки и работники – те, кто зарабатывает хозяину все это добро, – пояснила Ирма. – У них никогда не будет ни хороших вещей, ни красивой одежды. Твои родители тоже из батраков, – разве у вас было что-нибудь хорошее?
Айвар представил себе старую батрацкую избушку в Лаверах – он еще помнил каждую вещь в кухоньке и в комнате, – действительно, там все было старое, изношенное… но там была мать, маленькая, всегда серьезная женщина, которая одевала и кормила его, и отец… большой, сильный и всегда ласковый. Однажды ночью его увезли чужие люди.
Грусть снова охватила сердце Айвара. Он сжал губы, чтобы не расплакаться, но удержать слезы ему не удалось.
– Почему ты плачешь, Айвар? – спросила Ирма. – С тобой что-нибудь случилось?
– Папа… – ответил он, тяжело и прерывисто дыша. – Мне хочется к нему… домой…
– Теперь нельзя, мальчик, – успокаивала его Ирма. – Когда-нибудь он придет. Ты его жди и не забывай.
Девушка взяла полотенце и вытерла слезы мальчику, потом сказала:
– Не плачь, Айвар. Хозяйка рассердится, если увидит. Она не любит, когда плачут. Лучше погляди в окно, как играют другие дети.
На другой стороне двора, у людского дома, бегали и кричали несколько девочек и мальчиков; один был с Айвара, остальные поменьше. Айвар долго наблюдал за игрой детей и постепенно забыл о своем горе.
– А ты читать и писать умеешь? – спросила Ирма. – Будущей осенью ты пойдешь в школу.
– Меня папа научил, – ответил Айвар. – В Коцинях у Мики были книжки. Иногда и мне разрешали почитать. Там были интересные сказки про зверей и птиц. Писать я умею чуть-чуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72