Куда тебя больше тянет? В уезд? На партийную, советскую или комсомольскую работу?
– Мне не хочется уезжать из своей волости, – ответила Анна. – Если иначе нельзя, то, понятно, пойду, куда пошлют, но лучше всего работать в знакомых местах.
– Великолепно, Анна! – воскликнул Артур. – Признаться, я собирался рекомендовать тебя на работу второго секретаря укома комсомола, ну, а если ты не претендуешь на город, то пусть комсомольцы подождут еще недельку, пока найдем им второго секретаря. А ты, мой друг, отправишься обратно в Пурвайскую волость и возьмешься за работу парторга. Организуй и выращивай актив, создай крепкую партийную организацию, направь на верный путь молодежь, и тогда с этой силой ты горы своротишь. Как ты на это смотришь?
– Я еще не была на ответственной партийной работе, – сказала Анна. – Справлюсь ли?
– Мы поможем тебе стать на ноги.
– А какие у меня будут обязанности?
– Разъяснять жителям политику партии и советской власти, создать партийную организацию и руководить ею. Сплотить массы, организовать политучебу и еще многое, о чем поговорим после. Только не делай так, как некоторые незадачливые парторги: не пытайся подменять советские и хозяйственные органы и работать вместо них. Контролируй их, помогай им, но предоставь самим работать и отвечать за порученный участок. Не забудь – за тебя работать некому, а уком и ЦК прежде всего поинтересуются, как поставлена партийная работа и политическое воспитание масс в волости. А как хорошо, Анна, быть в самой гуще событий и слышать, как бьется жизненный пульс волости. Знать, что благодаря твоей деятельности он становится правильнее, ритмичнее. Ты увидишь, как отмирает старое, как зарождается и прорастает новое. Ты позаботишься о темпах, чтобы ничто не запаздывало и не начиналось раньше времени. Словно заботливый садовник, ты будешь возделывать и выращивать прекрасный сад, и когда он станет давать богатый урожай, ты скажешь, что в жизни нет ничего прекраснее этого. Понятно, не все потечет тихо и гладко. Встретишь много трудностей, будет напряженная борьба, старое станет сопротивляться до последней возможности, но разве большевики когда-нибудь боялись трудностей?
Анна увлеченно слушала Артура. Чем дольше говорил он, тем больше захватывала ее предстоящая работа.
…Анна прожила в городе еще два дня, пока уком согласовал с Центральным Комитетом ее назначение. Получив все необходимые материалы и документы, она снова вернулась в Пурвайскую волость.
Глава вторая
1
Вернувшись в свою волость, Анна не пошла в Сурумы, а сразу явилась в исполком и разыскала председателя Регута – немолодого, но еще крепкого мужчину с атлетической шеей и коротко остриженными жесткими волосами. За свою жизнь он наработался батраком у Тауриня, Стабулниека, Кикрейзиса и прочих кулаков, поэтому хорошо знал, на каких хлебах держали они своих работников и как жестоко эксплуатировали их. Во время войны Регут эвакуировался, прожил три года в одном из колхозов Алтайского края и там же вступил в партию. В волости он пользовался большим авторитетом.
Регут давно ждал парторга, но ему не понравилось, что на эту должность прислали женщину, да еще такую молодую. Когда на народное собрание придут бородачи и почтенные матери семейств, они посмотрят на молодую девушку с предубеждением, недоверчиво отнесутся к ее словам. Другое дело, если бы парторгом был мужчина в летах или по крайней мере пожилая, рассудительная женщина, которую все давно знают.
Всего в волости было три члена партии, два кандидата и шестнадцать комсомольцев. Актив до сих пор к работе не привлекался, так что интеллигенция волости – учителя, агроном МТС, участковый врач стояли в стороне от новых начинаний. Правда, при волисполкоме было несколько постоянно действующих комиссий, поработала всего одна – сельскохозяйственная. И уж совсем в стороне от общественной жизни стояли женщины волости. Анна сразу увидела, что работы здесь непочатый край.
Она начала с того, что поговорила со всеми членами и кандидатами партии, созвала партийное собрание и составила план работы на три месяца.
Регут был прав: вначале пурвайцы приняли молодого парторга очень сдержанно. Удивлялись, как это направили на такую ответственную работу женщину, копались в ее прошлом, собирали разные сплетни, но ничего особенного не узнали: до войны Анну в волости почти никто не знал. Отец ее, хозяин Сурумов, всегда пользовался дурной славой, его в расчет не брали, посмеивались над ним, как над ленивым, недалеким человеком, кулацким подпевалой, хотя самого его нельзя было причислить даже к середнякам. Некоторые думали, что у Анны не хватит твердости характера, когда ей придется столкнуться с родственниками.
Анна не обращала внимания на эти толки. Чтобы не терять времени на лишнюю ходьбу, она перебралась из Сурумов в покинутый кулацкий дом по соседству с волисполкомом. В самом исполкоме у нее была небольшая рабочая комнатка, где она принимала посетителей и проводила совещания, но большую часть времени Анна находилась на машинно-тракторной станции, в Народном доме, в школе, на молочном заводе, в крестьянских усадьбах. Анна разыскала старшего агронома МТС Римшу и долго разговаривала с ним о его работе. Выяснилось, что крестьяне недоверчиво принимали различные агротехнические нововведения: ранний сев яровых в короткие сроки, разведение новых технических культур. Многие рассматривали кок-сагыз как обыкновенный сорняк, которому не место на полях Латвии.
– Пожалуйста, подготовьте несколько популярных лекций по этим вопросам, – попросила Анна Римшу. – Я позабочусь, чтобы во время наших лекций Народный дом не пустовал.
Такие же разговоры она вела и с директором неполной средней школы Жагаром и с участковым врачом Зултером. Она добилась того, что культурно-просветительная комиссия заработала, в волости образовали кружок санитарного просвещения. Актив помог обеспечить на всю зиму школу и врачебный пункт дровами и сделать необходимый ремонт. В Народном доме теперь два раза в месяц читались лекции и доклады на научно-популярные и политические темы. Возникли коллективы художественной самодеятельности: хор и драматический кружок. Все больше и больше людей втягивалось в общественную работу, они помогали строить новую, советскую жизнь. Число активистов в Пурвайской волости скоро выросло почти до сотни, и это были самые способные, энергичные люди.
Регут понял, что его опасения относительно Анны были необоснованы. Ободренная первыми успехами, девушка решила, что подошло время поговорить с крестьянами и о более важном.
На одном собрании, где обсуждался вопрос о выполнении хлебозаготовок и осеннего сева, Анна взяла под конец слово и предложила учредить в волости мелиоративное товарищество.
– Мы – советские люди и не можем больше терпеть, чтобы Змеиное болото душило нас и затопляло наши поля и луга! – сказала она. – На кулаков и всяких эксплуататоров мы уже надели намордник. Пришло время надеть его и на проклятое болото.
Энтузиазм, с каким было встречено это предложение, превзошел все ожидания: почти половина пурвайских крестьян выразила желание вступить в мелиоративное товарищество.
Анна поговорила об этом с Артуром Лидумом, Ильзой и председателем уисполкома Пилагом. Везде ее предложение встретили одобрительно. Исполком принял специальное постановление и направил вопрос в Ригу.
Через некоторое время Анна получила извещение, что в ближайшие дни прибудут специалисты, чтобы выяснить на месте объем работ.
Первый шаг был сделан. Не разрешенный на протяжении нескольких поколений вопрос наконец-то стал в центре всеобщего внимания, и Анна верила, что на этот раз дело кончится не только красивыми словами и пожеланиями: времена были другие и другие люди взялись за дело – люди, которые ничего не бросали на полпути, которых ничем нельзя было испугать, – советские люди, которым все по плечу.
2
Когда в Пурвайской области организовалось мелиоративное товарищество, Антон Пацеплис долго прикидывал, как ему быть: то ли вступить в товарищество, то ли сделать вид, что это его не касается. На всякий случай он посоветовался с Лавизой. Та решила сразу:
– Никаких товариществ нам не нужно. Ты, Антон, еще не рехнулся, не будешь же платить членские взносы за участие в пустом деле? Пусть платят, кому нравится, а мы без всякого товарищества осушим свою землю.
– Одним будет трудно, Лавиза… – попробовал возразить Антон. – Это дело не пустяковое.
– Ничего нам делать не надо, – пояснила Лавиза. – Пусть роют канавы и осушают болото те, у кого прыти много, а мы поглядим со стороны. Когда болото осушат, и в Сурумах земля подсохнет. Ведь не может быть, чтобы вокруг было сухо, а наша земля посредине осталась мокрой, это же не пруд.
– Ну и мудрая ты у меня, прямо Соломон! – восхищенно воскликнул Пацеплис. – Кому нравится, пусть роет и осушает, а пользу в первую голову получим мы.
В волисполкоме он заявил, что не желает вступать в мелиоративное товарищество и пусть его больше не беспокоят: угодья Сурумов как-нибудь обойдутся без канав и каналов.
Не помогли и уговоры соседей.
– Вы меня не стыдите, – резко оборвал их Пацеплис. – На своей земле я могу делать все, что мне вздумается.
– Ты хочешь, чтоб вместо тебя всю работу сделали другие, – упрекали соседи. – Чужими руками собираешься жар загребать. Нечестно, Сурум!
– Тогда не делайте ничего! – выкрикнул обозленный Пацеплис. – Разве я вас прошу, разве я вам велю что-нибудь делать? Сами посходили с ума и сердитесь, что я не схожу с ума вместе с вами.
Соседи так и ушли ни с чем.
Когда началась заготовка зерновых, Лавиза дала Антону новый совет:
– Последним дураком будешь, если сдашь государству хоть один килограмм, когда твоя родная дочь сидит, в волисполкоме и заворачивает всеми делами. У Анны не хватит нахальства взяться за отца из-за нескольких мешков зерна. Пусть сдают другие, у кого нет родных в исполкоме.
– Я тоже думаю, Анна оставит нас в покое, – рассуждал Пацеплис. – Иначе зачем я дочь растил.
Получив извещение о количестве и сроках сдачи зерна, Антон спокойно засунул повестку в календарь. Его ничуть не обеспокоило и напоминание уполномоченного десятидворки Клуги об истечении первого срока. Пацеплис не спешил с обмолотом нового урожая, а остаток прошлогоднего зерна ссыпал в мешки и спрятал в яму. Когда Клуга снова напомнил ему о задолженности, Антон рассердился:
– Чего ты привязался ко мне? Не видишь разве, что мне неоткуда взять зерно? Когда обмолочу, тогда и сдам.
– Почему же ты не молотишь? – спросил Клуга.
– А кто будет копать картофель да подымать зябь? Сразу все дела не переделаешь.
Через несколько дней Пацеплиса вызвали в волисполком.
Председатель Регут на вопрос Пацеплиса, зачем его вызвали, сказал:
– Зайдите к парторгу. Товарищ Пацеплис хочет поговорить с вами по какому-то важному делу.
«Парторг… товарищ Пацеплис… – Хозяин Сурумов пожал плечами. – Говорит так, будто не знает, что Анна моя дочь. Но если ей что-нибудь нужно, могла бы сама прийти к отцу и поговорить».
Угрюмый, с вызывающим видом, зашел он к Анне. У нее сидели директор МТС Драва и один из учителей местной школы. Они попрощались с Анной и вышли.
– Как живете в Сурумах? – спросила Анна. – Уже весь хлеб убрали и обмолотили?
– Что ж мне, разорваться? – проворчал Пацеплис. – У меня ни молотилки, ни зерносушилки нет. Урожай в этом году тоже такой, что глядеть не на что. Хорошо бы хоть на семена собрать.
Анна усмехнулась.
– Об этом рассказывай кому-нибудь другому, а не мне. Лучше скажи, почему ты не сдаешь зерно? Многие пурвайцы уже сдали государству все что полагается, другие на днях выполнят годовой план, и только мой уважаемый отец держится так, будто это его не касается.
– Слушай, Анна, разве государство обеднеет, если не получит мои триста-четыреста килограммов? Уж ты могла бы избавить родного отца от сдачи зерна. Ну, а коли уж обложила, то хоть норму бы дала пониженную, как бедняку или новохозяину. Не хватает еще, чтоб меня обложили по кулацкой норме. Разве так поступают дети?
– Перед государством мы все равны, – ответила Анна. – К твоему сведению, когда составляли план зернопоставок, некоторые товарищи хотели зачислить тебя в самую низшую группу. К счастью, я узнала об этом и исправила оплошность.
– Вот так счастье! – Пацеплис плюнул. – Удружила ты мне! Чужие люди готовы пожалеть, а родная дочь тебе на шею петлю. Спасибо, доченька, большое спасибо от старика отца…
– Напрасно ты сердишься, отец… – спокойно заметила Анна. – Я не могу допустить, чтобы мои родные не выполняли честно своих обязательств перед государством. Или ты хочешь, чтобы люди указывали на тебя пальцем: вот он, саботажник! Я этого не желаю, и, пока у меня будет хоть малейшая возможность, я не допущу, чтобы ты отставал от других.
– Ну, а если я не сделаю по-твоему? – Пацеплис выпрямился. – Что вы со мной, старым человеком, сделаете? Посадите в тюрьму? Ушлете в Сибирь?
– Я надеюсь, ты до этого не допустишь. Опомнись, отец, не иди по стопам кулаков. Не срами себя и своих детей. Послушайся моего совета и поверь, что я от души желаю тебе добра.
– Откуда вам, молокососам, знать, что мне к добру… – огрызнулся Пацеплис и, не попрощавшись, вышел из комнаты…
– Это все пустые угрозы, – сказала Лавиза, когда Антон рассказал ей о своем разговоре с Анной. – Хотят только запугать, а трогать не будут.
И, решив, что их на мякине не проведешь, они продолжали саботировать. Ни на второй, ни на третий день Пацеплис не повез зерно на заготовительный пункт.
Тогда произошло нечто невероятное: в Сурумы явились уполномоченный десятидворки Клуга, представители заготовительных и финансовых органов и составили акт. Лавиза как тень плелась за Пацеплисом и потихоньку язвила:
– Радуйся, Антон, кого ты вырастил… Вот так счастливый отец!
– Перестань болтать! – рявкнул на нее Пацеплис. – У меня и так черти на душе скребут, а тут еще ты точно тупым ножом…
Жан в это время был в поле. Вернувшись в обед, он увидел уходивших со двора людей.
– Зачем приходили? – поинтересовался он.
– Разорить нас до последней нитки, вот для чего приходили, – ответила мачеха. – Все по милости твоей любимой сестры.
– За что? – Жан сурово посмотрел на отца.
– За то, что не сдали зерно… – ответил отец, глядя в землю. – Им все равно, есть ли у человека зерно, нет ли. Доставай хоть из-под земли и вези на заготовительный пункт, иначе пустят тебя по миру, как последнего нищего.
Лицо Жана помрачнело.
– Знаешь что, отец, с этим пора кончать. Нам и сдать-то надо сущие пустяки. Зачем прикидываться такими бедняками? Если ты сегодня же не отвезешь на заготовительный пункт всю годовую норму, я утром пойду в волисполком и расскажу Регуту и Анне, где ты прячешь рожь и овес.
Взбешенный Пацеплис не находил слов, чтобы ответить сыну. Лицо у него исказилось, глаза готовы были выскочить из орбит, кулаки угрожающе сжимались…
Лавиза прищуренными глазами смотрела на пасынка и, почесывая голову, шептала:
– Весь в сестру. Два сапога – пара.
Как ни горько было Пацеплису и Лавизе, а пришлось вытащить из ямы спрятанные мешки с зерном, сложить их на воз и везти на пункт. Жан помогал грузить, проверил, достаточно ли чистое зерно, – только тогда он согласился поехать на заготовительный пункт. У отца внезапно заболел живот, и он не мог пуститься в этот неприятный путь.
Вся волость узнала об этом. Многие смеялись над тем, как просчитался Антон Пацеплис. Кулаки ругали Анну, зато у жителей волости ее авторитет после этого случая возрос.
3
Когда Пурвайская волость получила план заготовки и вывоза лесоматериалов, Анне впервые пришлось поспорить с Регутом. Тот хотел распределить план по хозяйствам в зависимости от размера земельной площади; Анна указывала, что прежде всего надо принять во внимание число работоспособных людей и количество лошадей в каждом хозяйстве.
– Какое мне дело, достаточно ли у кулака рабочих рук или нет? – спорил Регут. – Пусть хоть всю зиму работает, пока не вырубит и не вывезет свою норму. У кого больше земли, тому надо больше поработать в лесу.
– Тогда дай Стабулниеку самую высокую норму, а сам тут же позаботься о рабочих, – сказала Анна.
– Речь идет не о брошенных хозяйствах, мы говорим о тех, где хозяин на месте.
– Ну, тогда сделай это с Путринькалном и наперед знай, что план не будет выполнен. В административном порядке ты от этих двух стариков ничего не добьешься.
– Тогда выходит, что нам не подступиться ни к одному кулаку.
– Подступимся, товарищ Регут, только надо делать это, не обманывая себя. Нам надо учесть республиканский опыт. Надо учесть мощность каждого хозяйства и только тогда давать задание.
– Если мы по такому принципу станем учитывать каждое хозяйство, то до Нового года не распределим плана, а когда же валить деревья и вывозить их из лесу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Мне не хочется уезжать из своей волости, – ответила Анна. – Если иначе нельзя, то, понятно, пойду, куда пошлют, но лучше всего работать в знакомых местах.
– Великолепно, Анна! – воскликнул Артур. – Признаться, я собирался рекомендовать тебя на работу второго секретаря укома комсомола, ну, а если ты не претендуешь на город, то пусть комсомольцы подождут еще недельку, пока найдем им второго секретаря. А ты, мой друг, отправишься обратно в Пурвайскую волость и возьмешься за работу парторга. Организуй и выращивай актив, создай крепкую партийную организацию, направь на верный путь молодежь, и тогда с этой силой ты горы своротишь. Как ты на это смотришь?
– Я еще не была на ответственной партийной работе, – сказала Анна. – Справлюсь ли?
– Мы поможем тебе стать на ноги.
– А какие у меня будут обязанности?
– Разъяснять жителям политику партии и советской власти, создать партийную организацию и руководить ею. Сплотить массы, организовать политучебу и еще многое, о чем поговорим после. Только не делай так, как некоторые незадачливые парторги: не пытайся подменять советские и хозяйственные органы и работать вместо них. Контролируй их, помогай им, но предоставь самим работать и отвечать за порученный участок. Не забудь – за тебя работать некому, а уком и ЦК прежде всего поинтересуются, как поставлена партийная работа и политическое воспитание масс в волости. А как хорошо, Анна, быть в самой гуще событий и слышать, как бьется жизненный пульс волости. Знать, что благодаря твоей деятельности он становится правильнее, ритмичнее. Ты увидишь, как отмирает старое, как зарождается и прорастает новое. Ты позаботишься о темпах, чтобы ничто не запаздывало и не начиналось раньше времени. Словно заботливый садовник, ты будешь возделывать и выращивать прекрасный сад, и когда он станет давать богатый урожай, ты скажешь, что в жизни нет ничего прекраснее этого. Понятно, не все потечет тихо и гладко. Встретишь много трудностей, будет напряженная борьба, старое станет сопротивляться до последней возможности, но разве большевики когда-нибудь боялись трудностей?
Анна увлеченно слушала Артура. Чем дольше говорил он, тем больше захватывала ее предстоящая работа.
…Анна прожила в городе еще два дня, пока уком согласовал с Центральным Комитетом ее назначение. Получив все необходимые материалы и документы, она снова вернулась в Пурвайскую волость.
Глава вторая
1
Вернувшись в свою волость, Анна не пошла в Сурумы, а сразу явилась в исполком и разыскала председателя Регута – немолодого, но еще крепкого мужчину с атлетической шеей и коротко остриженными жесткими волосами. За свою жизнь он наработался батраком у Тауриня, Стабулниека, Кикрейзиса и прочих кулаков, поэтому хорошо знал, на каких хлебах держали они своих работников и как жестоко эксплуатировали их. Во время войны Регут эвакуировался, прожил три года в одном из колхозов Алтайского края и там же вступил в партию. В волости он пользовался большим авторитетом.
Регут давно ждал парторга, но ему не понравилось, что на эту должность прислали женщину, да еще такую молодую. Когда на народное собрание придут бородачи и почтенные матери семейств, они посмотрят на молодую девушку с предубеждением, недоверчиво отнесутся к ее словам. Другое дело, если бы парторгом был мужчина в летах или по крайней мере пожилая, рассудительная женщина, которую все давно знают.
Всего в волости было три члена партии, два кандидата и шестнадцать комсомольцев. Актив до сих пор к работе не привлекался, так что интеллигенция волости – учителя, агроном МТС, участковый врач стояли в стороне от новых начинаний. Правда, при волисполкоме было несколько постоянно действующих комиссий, поработала всего одна – сельскохозяйственная. И уж совсем в стороне от общественной жизни стояли женщины волости. Анна сразу увидела, что работы здесь непочатый край.
Она начала с того, что поговорила со всеми членами и кандидатами партии, созвала партийное собрание и составила план работы на три месяца.
Регут был прав: вначале пурвайцы приняли молодого парторга очень сдержанно. Удивлялись, как это направили на такую ответственную работу женщину, копались в ее прошлом, собирали разные сплетни, но ничего особенного не узнали: до войны Анну в волости почти никто не знал. Отец ее, хозяин Сурумов, всегда пользовался дурной славой, его в расчет не брали, посмеивались над ним, как над ленивым, недалеким человеком, кулацким подпевалой, хотя самого его нельзя было причислить даже к середнякам. Некоторые думали, что у Анны не хватит твердости характера, когда ей придется столкнуться с родственниками.
Анна не обращала внимания на эти толки. Чтобы не терять времени на лишнюю ходьбу, она перебралась из Сурумов в покинутый кулацкий дом по соседству с волисполкомом. В самом исполкоме у нее была небольшая рабочая комнатка, где она принимала посетителей и проводила совещания, но большую часть времени Анна находилась на машинно-тракторной станции, в Народном доме, в школе, на молочном заводе, в крестьянских усадьбах. Анна разыскала старшего агронома МТС Римшу и долго разговаривала с ним о его работе. Выяснилось, что крестьяне недоверчиво принимали различные агротехнические нововведения: ранний сев яровых в короткие сроки, разведение новых технических культур. Многие рассматривали кок-сагыз как обыкновенный сорняк, которому не место на полях Латвии.
– Пожалуйста, подготовьте несколько популярных лекций по этим вопросам, – попросила Анна Римшу. – Я позабочусь, чтобы во время наших лекций Народный дом не пустовал.
Такие же разговоры она вела и с директором неполной средней школы Жагаром и с участковым врачом Зултером. Она добилась того, что культурно-просветительная комиссия заработала, в волости образовали кружок санитарного просвещения. Актив помог обеспечить на всю зиму школу и врачебный пункт дровами и сделать необходимый ремонт. В Народном доме теперь два раза в месяц читались лекции и доклады на научно-популярные и политические темы. Возникли коллективы художественной самодеятельности: хор и драматический кружок. Все больше и больше людей втягивалось в общественную работу, они помогали строить новую, советскую жизнь. Число активистов в Пурвайской волости скоро выросло почти до сотни, и это были самые способные, энергичные люди.
Регут понял, что его опасения относительно Анны были необоснованы. Ободренная первыми успехами, девушка решила, что подошло время поговорить с крестьянами и о более важном.
На одном собрании, где обсуждался вопрос о выполнении хлебозаготовок и осеннего сева, Анна взяла под конец слово и предложила учредить в волости мелиоративное товарищество.
– Мы – советские люди и не можем больше терпеть, чтобы Змеиное болото душило нас и затопляло наши поля и луга! – сказала она. – На кулаков и всяких эксплуататоров мы уже надели намордник. Пришло время надеть его и на проклятое болото.
Энтузиазм, с каким было встречено это предложение, превзошел все ожидания: почти половина пурвайских крестьян выразила желание вступить в мелиоративное товарищество.
Анна поговорила об этом с Артуром Лидумом, Ильзой и председателем уисполкома Пилагом. Везде ее предложение встретили одобрительно. Исполком принял специальное постановление и направил вопрос в Ригу.
Через некоторое время Анна получила извещение, что в ближайшие дни прибудут специалисты, чтобы выяснить на месте объем работ.
Первый шаг был сделан. Не разрешенный на протяжении нескольких поколений вопрос наконец-то стал в центре всеобщего внимания, и Анна верила, что на этот раз дело кончится не только красивыми словами и пожеланиями: времена были другие и другие люди взялись за дело – люди, которые ничего не бросали на полпути, которых ничем нельзя было испугать, – советские люди, которым все по плечу.
2
Когда в Пурвайской области организовалось мелиоративное товарищество, Антон Пацеплис долго прикидывал, как ему быть: то ли вступить в товарищество, то ли сделать вид, что это его не касается. На всякий случай он посоветовался с Лавизой. Та решила сразу:
– Никаких товариществ нам не нужно. Ты, Антон, еще не рехнулся, не будешь же платить членские взносы за участие в пустом деле? Пусть платят, кому нравится, а мы без всякого товарищества осушим свою землю.
– Одним будет трудно, Лавиза… – попробовал возразить Антон. – Это дело не пустяковое.
– Ничего нам делать не надо, – пояснила Лавиза. – Пусть роют канавы и осушают болото те, у кого прыти много, а мы поглядим со стороны. Когда болото осушат, и в Сурумах земля подсохнет. Ведь не может быть, чтобы вокруг было сухо, а наша земля посредине осталась мокрой, это же не пруд.
– Ну и мудрая ты у меня, прямо Соломон! – восхищенно воскликнул Пацеплис. – Кому нравится, пусть роет и осушает, а пользу в первую голову получим мы.
В волисполкоме он заявил, что не желает вступать в мелиоративное товарищество и пусть его больше не беспокоят: угодья Сурумов как-нибудь обойдутся без канав и каналов.
Не помогли и уговоры соседей.
– Вы меня не стыдите, – резко оборвал их Пацеплис. – На своей земле я могу делать все, что мне вздумается.
– Ты хочешь, чтоб вместо тебя всю работу сделали другие, – упрекали соседи. – Чужими руками собираешься жар загребать. Нечестно, Сурум!
– Тогда не делайте ничего! – выкрикнул обозленный Пацеплис. – Разве я вас прошу, разве я вам велю что-нибудь делать? Сами посходили с ума и сердитесь, что я не схожу с ума вместе с вами.
Соседи так и ушли ни с чем.
Когда началась заготовка зерновых, Лавиза дала Антону новый совет:
– Последним дураком будешь, если сдашь государству хоть один килограмм, когда твоя родная дочь сидит, в волисполкоме и заворачивает всеми делами. У Анны не хватит нахальства взяться за отца из-за нескольких мешков зерна. Пусть сдают другие, у кого нет родных в исполкоме.
– Я тоже думаю, Анна оставит нас в покое, – рассуждал Пацеплис. – Иначе зачем я дочь растил.
Получив извещение о количестве и сроках сдачи зерна, Антон спокойно засунул повестку в календарь. Его ничуть не обеспокоило и напоминание уполномоченного десятидворки Клуги об истечении первого срока. Пацеплис не спешил с обмолотом нового урожая, а остаток прошлогоднего зерна ссыпал в мешки и спрятал в яму. Когда Клуга снова напомнил ему о задолженности, Антон рассердился:
– Чего ты привязался ко мне? Не видишь разве, что мне неоткуда взять зерно? Когда обмолочу, тогда и сдам.
– Почему же ты не молотишь? – спросил Клуга.
– А кто будет копать картофель да подымать зябь? Сразу все дела не переделаешь.
Через несколько дней Пацеплиса вызвали в волисполком.
Председатель Регут на вопрос Пацеплиса, зачем его вызвали, сказал:
– Зайдите к парторгу. Товарищ Пацеплис хочет поговорить с вами по какому-то важному делу.
«Парторг… товарищ Пацеплис… – Хозяин Сурумов пожал плечами. – Говорит так, будто не знает, что Анна моя дочь. Но если ей что-нибудь нужно, могла бы сама прийти к отцу и поговорить».
Угрюмый, с вызывающим видом, зашел он к Анне. У нее сидели директор МТС Драва и один из учителей местной школы. Они попрощались с Анной и вышли.
– Как живете в Сурумах? – спросила Анна. – Уже весь хлеб убрали и обмолотили?
– Что ж мне, разорваться? – проворчал Пацеплис. – У меня ни молотилки, ни зерносушилки нет. Урожай в этом году тоже такой, что глядеть не на что. Хорошо бы хоть на семена собрать.
Анна усмехнулась.
– Об этом рассказывай кому-нибудь другому, а не мне. Лучше скажи, почему ты не сдаешь зерно? Многие пурвайцы уже сдали государству все что полагается, другие на днях выполнят годовой план, и только мой уважаемый отец держится так, будто это его не касается.
– Слушай, Анна, разве государство обеднеет, если не получит мои триста-четыреста килограммов? Уж ты могла бы избавить родного отца от сдачи зерна. Ну, а коли уж обложила, то хоть норму бы дала пониженную, как бедняку или новохозяину. Не хватает еще, чтоб меня обложили по кулацкой норме. Разве так поступают дети?
– Перед государством мы все равны, – ответила Анна. – К твоему сведению, когда составляли план зернопоставок, некоторые товарищи хотели зачислить тебя в самую низшую группу. К счастью, я узнала об этом и исправила оплошность.
– Вот так счастье! – Пацеплис плюнул. – Удружила ты мне! Чужие люди готовы пожалеть, а родная дочь тебе на шею петлю. Спасибо, доченька, большое спасибо от старика отца…
– Напрасно ты сердишься, отец… – спокойно заметила Анна. – Я не могу допустить, чтобы мои родные не выполняли честно своих обязательств перед государством. Или ты хочешь, чтобы люди указывали на тебя пальцем: вот он, саботажник! Я этого не желаю, и, пока у меня будет хоть малейшая возможность, я не допущу, чтобы ты отставал от других.
– Ну, а если я не сделаю по-твоему? – Пацеплис выпрямился. – Что вы со мной, старым человеком, сделаете? Посадите в тюрьму? Ушлете в Сибирь?
– Я надеюсь, ты до этого не допустишь. Опомнись, отец, не иди по стопам кулаков. Не срами себя и своих детей. Послушайся моего совета и поверь, что я от души желаю тебе добра.
– Откуда вам, молокососам, знать, что мне к добру… – огрызнулся Пацеплис и, не попрощавшись, вышел из комнаты…
– Это все пустые угрозы, – сказала Лавиза, когда Антон рассказал ей о своем разговоре с Анной. – Хотят только запугать, а трогать не будут.
И, решив, что их на мякине не проведешь, они продолжали саботировать. Ни на второй, ни на третий день Пацеплис не повез зерно на заготовительный пункт.
Тогда произошло нечто невероятное: в Сурумы явились уполномоченный десятидворки Клуга, представители заготовительных и финансовых органов и составили акт. Лавиза как тень плелась за Пацеплисом и потихоньку язвила:
– Радуйся, Антон, кого ты вырастил… Вот так счастливый отец!
– Перестань болтать! – рявкнул на нее Пацеплис. – У меня и так черти на душе скребут, а тут еще ты точно тупым ножом…
Жан в это время был в поле. Вернувшись в обед, он увидел уходивших со двора людей.
– Зачем приходили? – поинтересовался он.
– Разорить нас до последней нитки, вот для чего приходили, – ответила мачеха. – Все по милости твоей любимой сестры.
– За что? – Жан сурово посмотрел на отца.
– За то, что не сдали зерно… – ответил отец, глядя в землю. – Им все равно, есть ли у человека зерно, нет ли. Доставай хоть из-под земли и вези на заготовительный пункт, иначе пустят тебя по миру, как последнего нищего.
Лицо Жана помрачнело.
– Знаешь что, отец, с этим пора кончать. Нам и сдать-то надо сущие пустяки. Зачем прикидываться такими бедняками? Если ты сегодня же не отвезешь на заготовительный пункт всю годовую норму, я утром пойду в волисполком и расскажу Регуту и Анне, где ты прячешь рожь и овес.
Взбешенный Пацеплис не находил слов, чтобы ответить сыну. Лицо у него исказилось, глаза готовы были выскочить из орбит, кулаки угрожающе сжимались…
Лавиза прищуренными глазами смотрела на пасынка и, почесывая голову, шептала:
– Весь в сестру. Два сапога – пара.
Как ни горько было Пацеплису и Лавизе, а пришлось вытащить из ямы спрятанные мешки с зерном, сложить их на воз и везти на пункт. Жан помогал грузить, проверил, достаточно ли чистое зерно, – только тогда он согласился поехать на заготовительный пункт. У отца внезапно заболел живот, и он не мог пуститься в этот неприятный путь.
Вся волость узнала об этом. Многие смеялись над тем, как просчитался Антон Пацеплис. Кулаки ругали Анну, зато у жителей волости ее авторитет после этого случая возрос.
3
Когда Пурвайская волость получила план заготовки и вывоза лесоматериалов, Анне впервые пришлось поспорить с Регутом. Тот хотел распределить план по хозяйствам в зависимости от размера земельной площади; Анна указывала, что прежде всего надо принять во внимание число работоспособных людей и количество лошадей в каждом хозяйстве.
– Какое мне дело, достаточно ли у кулака рабочих рук или нет? – спорил Регут. – Пусть хоть всю зиму работает, пока не вырубит и не вывезет свою норму. У кого больше земли, тому надо больше поработать в лесу.
– Тогда дай Стабулниеку самую высокую норму, а сам тут же позаботься о рабочих, – сказала Анна.
– Речь идет не о брошенных хозяйствах, мы говорим о тех, где хозяин на месте.
– Ну, тогда сделай это с Путринькалном и наперед знай, что план не будет выполнен. В административном порядке ты от этих двух стариков ничего не добьешься.
– Тогда выходит, что нам не подступиться ни к одному кулаку.
– Подступимся, товарищ Регут, только надо делать это, не обманывая себя. Нам надо учесть республиканский опыт. Надо учесть мощность каждого хозяйства и только тогда давать задание.
– Если мы по такому принципу станем учитывать каждое хозяйство, то до Нового года не распределим плана, а когда же валить деревья и вывозить их из лесу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72