– спросил он.
– Уже поздно. Многие уже легли спать, и я устала, – сказала она, улыбаясь ему в ответ. Ее улыбка осталась доброжелательной, но ей не хватало прежней сердечности. Они пожелали доброй ночи стоявшим поблизости соплеменникам, но она заметила при этом, каким полыхающим взглядом Брукевал опять окинул Чарезала.
Когда они с Джондаларом подходили к жилым постройкам и дому Мартоны, Эйла спросила:
– Ты видел, как твой кузен смотрел на Чарезала? Его переполняла ненависть.
– Не могу сказать, что я осуждаю его за то, что он сильно рассердился на Чарезала, – заметил он. Джондалар и сам не испытывал теплых чувств по отношению к этому мужчине. – Ты понимаешь, это ужасное оскорбление, когда кого-то обзывают плоскоголовым, а еще хуже назвать так чью-то мать. Брукевала и раньше дразнили, особенно ему доставалось в детстве… дети бывают жестокими.
Из дальнейшего рассказа Джондалара стало ясно, что, когда Брукевал был ребенком, любой, желая обидеть его, обзывал его плоскоголовым. На самом деле ему не хватало отличительной черты, присущей Клану, породившей этот эпитет, – скошенного назад лба, – но именно такое определение всегда вызывало у него яростную реакцию. И этот рано осиротевший мальчик, который едва знал свою мать, очень терзался оттого, что о его матери отзывались, как о самом презренном существе из воображаемых выродков, полуживотном, получеловеке.
Из-за его предсказуемой вспыльчивости более старшие и сильные подростки порой жестоко дразнили его в детстве и юности, обзывая плоскоголовым или сыном уродины. Но, став старше, он с помощью силы восполнил недостаток роста. После нескольких драк, в которых подростки, превосходившие его ростом, не смогли противостоять его мощным ударам – особенно когда их удваивала безрассудная ярость, – они отказались от своих оскорбительных насмешек, по крайней мере перестали открыто дразнить его.
– Мне не понятно, почему он так расстроился, ведь ему не сказали ничего особенно обидного, – сказала Эйла. – По-моему, своим рождением он частично обязан духам Клана. Он напомнил мне Экозара, хотя Брукевал меньше похож на людей Клана. Их черты в нем заметны не так сильно… за исключением взгляда. Он напомнил мне, как Бруд смотрел на меня.
– Я не уверен, что он рожден от смешанных духов. Может, кто-то из его предков был родом из дальних краев, и он по чистой случайности имеет слабое внешнее сходство с плос… людьми Клана, – сказал Джондалар.
– Он твой кузен, что ты знаешь о нем?
– В общем-то наверняка почти ничего не известно, но я могу сказать тебе о том, что слышал с детства, – сказал Джондалар. – Старики говорят, что когда бабушка Брукевала была юной девушкой, она как-то раз потерялась в лесу, когда все отправились на Летний Сход в достаточно дальний поход. На том Сходе ей предстояло пройти ритуал Первой Радости. Ее нашли только в конце лета. Говорят, что она стала слабоумной и говорила почти бессвязно. Из ее полубреда люди поняли, что на нее напали животные. Говорят, что она так никогда и не оправилась, правда, она и прожила-то недолго. Вскоре после ее возвращения обнаружилось, что Великая Мать одарила ее новой жизнью, хотя она даже не прошла ритуал Первой Радости. Родив мать Брукевала, она вскоре умерла, а возможно, умерла именно из-за этих родов.
– И где же она пропадала?
– Никто не знает.
Эйла сосредоточенно нахмурилась.
– Ей же нужно было где-то жить и питаться, пока она блуждала, – сказала Эйла.
– Не думаю, что она голодала, – заметил Джондалар.
– А она сказала, какие именно животные напали на нее?
– Насколько мне известно – нет.
– Может, у нее остались какие-то шрамы или отметины от ран, или другие повреждения? – продолжила Эйла.
– Не знаю.
Эйла остановилась, когда они подошли к жилым постройкам, и в тусклом свете рогатого месяца и отдаленных отблесках костра взглянула на этого высокого мужчину.
– Разве Зеландони не называла Клан животными? Может, его бабушка когда-то имела в виду тех, кого вы называете плоскоголовыми?
– Говорят, что она терпеть не могла плоскоголовых и с криком убегала, завидев их, – сказал Джондалар.
– А что стало с матерью Брукевала? Ты знал ее? Как она выглядела?
– Я плохо помню ее, я был тогда совсем маленьким, – сказал Джондалар. – Она была низкорослой. И еще, помнится, у нее были большие красивые глаза, темные, как у Брукевала, карие, но не темно-карие, а скорее ореховые. Обычно говорили, что глаза были ее самой красивой чертой.
– Светло-коричневые, как у Губана? – спросила Эйла.
– Надо подумать… да, пожалуй, такие же.
– А ты уверен, что мать Брукевала была не похожа на людей Клана, как Экозар… или Ридаг?
– По-моему, ее не считали красавицей, но мне кажется, что у нее не было таких надбровных дуг, как у Йорги. Она так и не завела семью. Я подозреваю, что она не особенно привлекала мужчин.
– Как же она забеременела?
Даже в темноте она поняла, что Джондалар улыбнулся.
– Ты уверена, для этого требуется мужчина, так ведь? Все считали, что Мать просто одарила ее, но Золена… Зеландони как-то раз сказала мне, что она была одной из тех редких женщин, которых Мать одаривает сразу после прохождения ритуала Первой Радости. Обычно считается, что девушки еще слишком молоды для вынашивания ребенка, но все-таки такое случается.
Эйла понимающе кивнула.
– И что с ней случилось потом?
– Не знаю толком. Зеландони говорила, что она не отличалась крепким здоровьем. По-моему, она умерла, когда Брукевал был еще ребенком. Его вырастила мать Мароны, она приходилась двоюродной сестрой матери Брукевала, но я думаю, что она недолюбливала его. Скорее, просто исполняла свой долг. Мартона иногда приглядывала за ним. Я помню, как мы с ним играли в детстве. Некоторые из ребят постарше уже тогда подшучивали над ним. Он всегда терпеть не мог, когда его называли плоскоголовым.
– Неудивительно, что он с такой яростью смотрел на Чарезала. По крайней мере теперь я поняла его реакцию. Но его взгляд… – Эйла вновь вздрогнула. – Он смотрел в точности как Бруд. Насколько я помню, Бруд с детства ненавидел меня. Я не понимаю почему. Просто ненавидел, и ничто не могло изменить его отношения ко мне. Как бы я ни старалась. Но скажу тебе честно, Джондалар, мне бы не хотелось, чтобы Брукевал возненавидел меня.
Едва они успели войти в дом Мартоны, Волк сразу приветливо поднял голову. Когда Эйла велела ему «иди домой», он явился сюда и, найдя ее спальные меха, свернулся около них калачиком. Эйла улыбнулась, заметив, как поблескивают его глаза в свете одного зажженного светильника, оставленного Мартоной. Стремясь выразить свою радость, он быстро лизнул ее щеку и шею, когда она опустилась на лежанку. Затем приветствовал и Джондалара.
– Он не привык к большому скоплению народа, – сказала Эйла. Когда зверь вернулся обратно к Эйле, она обняла его голову руками и посмотрела в его блестящие глаза.
– Что случилось, Волк? Непривычно много незнакомых людей? Я понимаю, что ты чувствуешь.
– Они же перестали быть незнакомыми, Эйла, – сказал Джондалар. – Все уже успели полюбить тебя.
– Не считая Мароны и ее подружек, – возразила Эйла, поднимаясь и развязывая завязки на безрукавке, которая служила теплым мальчиковым бельем.
Он еще переживал из-за грубой выходки Мароны, и она, видимо, тоже. Его огорчило, что ей довелось пройти через такое испытание, особенно в первый день их прибытия домой. Ему хотелось, чтобы у нее сложились хорошие отношения с его племенем. Ведь она вскоре станет одной из них. И он гордился тем, как она вышла из трудного положения.
– Ты вела себя просто замечательно. Так здорово поставила Марону на место. Все так подумали, – сказал он.
– Почему эти женщины хотели, чтобы люди посмеялись надо мной? Они ведь впервые увидели меня и даже не успели толком познакомиться.
– Это все из-за меня, Эйла, – сказал Джондалар, перестав развязывать ремешки мягких кожаных сапог, поддерживающие верхний край этой облегающей икры обуви. – Пять лет назад Марона по праву рассчитывала, что на Летнем Сходе мы с ней пройдем Брачный ритуал. А я ушел без всяких объяснений. Должно быть, она ужасно обиделась. Что ты почувствовала бы, узнав, что твой предполагаемый муж вдруг сбежал, ничего не сказав?
– Конечно, я бы очень расстроилась и разозлилась на тебя, но надеюсь, не стала бы пытаться обидеть незнакомого мне человека, – сказала Эйла, развязывая пояс на своих штанах. – Когда они сказали, что хотят сделать мне прическу, мне вспомнилась Диги, но я сама причесала себе волосы, когда посмотрела в отражатель и увидела, что они сотворили на моей голове. Мне казалось, ты говорил мне, что в племени Зеландонии очень ценят вежливость и гостеприимство.
– Так и есть, – сказал он. – В общем и целом.
– Но в частности это не касается твоих прежних подружек. Может, тебе следует предупредить меня, кого еще надо опасаться, – сказала Эйла.
– Эйла, не принимай все так близко к сердцу. Нельзя, чтобы выходка Мароны повлияла на твое отношение к другим людям. Разве ты не понимаешь, что большинство отнеслись к тебе с искренней симпатией? Дай им шанс.
– А как быть с теми, что издеваются над сиротами и превращают их в подобие Бруда?
– Большинство людей не похожи на них, Эйла, – с тревогой поглядывая на нее, возразил Джондалар.
Она глубоко вздохнула:
– Ладно, ты прав. Твоя мать не такая, и сестра, и остальные твои родственники. Даже Брукевал очень хорошо ко мне отнесся. Просто последний раз я видела выражение такой ненависти во взгляде, когда Бруд приказал Гуву наложить на меня смертное проклятие. Извини, Джондалар. Наверное, я просто устала. – Вдруг она уткнулась лицом в его шею и всхлипнула. – Мне хотелось произвести хорошее впечатление на твоих соплеменников, завести новых друзей, но эти женщины не хотели дружить со мной. Они лишь притворялись дружелюбными.
– Тебе удалось произвести отличное впечатление, Эйла. Лучше просто не бывает. Марона всегда отличалась дурным характером, но, уходя, я был уверен, что она быстро найдет себе нового ухажера. На вид она очень привлекательная, несколько лет ее признавали Первой Красавицей на Летнем Сходе. Именно поэтому, как мне кажется, все и надеялись, что мы с ней объединимся, – сказал он.
– Потому что ваша пара тоже стала бы самой красивой? – уточнила Эйла.
– Наверное, – сказал он, чувствуя, что смущенно краснеет, и, порадовавшись тусклому освещению. – Я не знаю, почему она живет одна сейчас.
– Она сказала, что у нее был муж, но они прожили вместе недолго.
– Я помню. Но почему она не выбрала кого-то другого? Непохоже, что она вдруг забыла, как доставлять Дары Радости мужчинам, или стала менее привлекательной и желанной.
– А может, и стала, Джондалар. Раз ты отказался от нее, то, возможно, другие мужчины решили приглядеться к ней повнимательнее. Женщина, стремящаяся обидеть человека, которого она даже не знает, может оказаться менее привлекательной, чем ты думаешь, – сказала Эйла, стягивая штаны.
Джондалар нахмурился.
– Я надеюсь, тут нет моей вины. Плохо, конечно, что я оставил ее в таком неопределенном положении. Не хотелось бы думать, что я лишил ее возможности устроить семейную жизнь.
Эйла вопросительно взглянула на него.
– С чего вдруг такая мысль пришла тебе в голову?
– Но ты же сама сказала, что раз я оставил ее, то другие мужчины…
– Другие мужчины получили возможность приглядеться к ней. И если им не понравилось то, что они увидели, то при чем тут ты?
– В общем-то… да…
– Ты можешь винить себя только за то, что ушел, ничего не сказав. Наверняка она чувствовала себя обиженной и смущенной. Однако целых пять лет она могла заниматься поисками нового возлюбленного, ты ведь сказал, что ее считали самой желанной. Если она не смогла никого найти, то тут нет твоей вины, Джондалар, – сказала Эйла.
Немного помолчав, Джондалар кивнул.
– Ты права, – сказал он и вновь принялся раздеваться.
– Давай спать. Утро вечера мудренее.
Когда она забралась под теплое и уютное меховое покрывало, ее посетила очередная мысль.
– Если Марона так искусна в любовных играх, то почему у нее до сих пор нет детей?
Джондалар хмыкнул.
– Я надеюсь, ты права в том, что Дар Радости, посланный нам Дони, помогает зарождению детей. Тогда это можно назвать двойным Даром… – Он помолчал немного, приподняв край мехового покрывала со своей стороны. – Но ты права! У нее нет никаких детей.
– Опускай же скорей покрывало! Холодно! – громким шепотом произнесла Эйла.
Он быстро забрался на лежанку и прижался к ее уже согревшемуся телу.
– Возможно, именно поэтому она и не может найти мужа, – предположил он, – или, по крайней мере, отчасти поэтому… Когда мужчина решает объединиться с женщиной, то обычно ищет такую, которая способна подарить детей его очагу. Женщина может рожать детей и жить у очага ее матери или даже сама основать очаг, но мужчина может завести детей в своем очаге, только объединившись с женщиной, которая родит их. Если, живя с мужем, Марона не родила ни одного ребенка, то это могло сделать ее менее желанной.
– Это может быть обидно, – сказала Эйла, внезапно испытывая острое сочувствие. Сама она очень сильно хотела детей. Ей захотелось родить своего собственного ребенка уже тогда, когда она смотрела, как Иза рожает Убу, и Эйла была уверена, что именно ненависть Бруда позволила ей произвести на свет сына. Именно ненависть заставила его изнасиловать ее, и если бы он не взял ее силой, то новая жизнь так и не зародилась бы в ней.
Тогда она, конечно, не знала этого, но поняла все позже, внимательно наблюдая за своим сыном. В Клане Брана никогда не было детей, похожих на ее ребенка, и поскольку ее сын был не слишком похож на нее – на Других, – они решили, что он был просто уродливым ребенком Клана; но она видела, что он ребенок смешанных кровей. Конечно, он унаследовал какие-то ее черты, но в нем также проявились характерные черты людей Клана, и тогда ее вдруг озарило понимание того, что новая жизнь зарождается именно тогда, когда мужчина вводит свой орган в то место женщины, из которого потом появляются дети. Люди Клана вовсе так не считали, как, впрочем, и племя Джондалара, и любое племя Других, но Эйла была убеждена в своей правоте.
Лежа рядом с Джондаларом, осознавая, что его ребенок растет в ее животе, Эйла огорченно почувствовала укол жалости к этой женщине, которая потеряла его и, возможно, не способна родить ребенка. Стоит ли так уж сильно обижаться на то, что Марона в расстройстве задумала плохую шутку? Как бы она чувствовала себя, потеряв Джондалара? От этих мыслей на глаза Эйлы набежали слезы, и ее захлестнула теплая волна благодарности соединившей их судьбе.
Конечно, проделка была отвратительной, и все могло бы закончиться куда хуже. Эйла вновь невольно рассердилась, ведь она не знала, как воспримут ее Зеландонии, когда решила вернуться к ним в смешном наряде. Но ей удалось завоевать их уважение. Она могла посочувствовать Мароне, но симпатии к ней не испытывала. А напоследок ее расстроил Брукевал. Его сходство с людьми Клана вызвало у нее дружеские чувства, но она уже держалась настороже.
Джондалар обнимал ее и старательно бодрствовал, пока не убедился, что она крепко заснула. Тогда он тоже закрыл глаза и провалился в сон. Но среди ночи Эйла проснулась, испытывая желание облегчиться. Волк молча последовал за ней к ночному сосуду около входа. Когда она вернулась на лежанку, он подкатился к ней под бочок. Она с благодарностью подумала о лежащих с двух сторон от нее заботливых и надежных защитниках, Волке и Джондаларе, но еще долго не могла вновь уснуть.
Глава 8
Эйла проспала до позднего утра. Когда она приподнялась на лежанке и огляделась, Джондалара уже не было, и Волка тоже. В доме уже никого не было, но ей оставили полный сосуд воды и туго сплетенную, водонепроницаемую чашу для умывания. В резной деревянной чашке темнел какой-то напиток, по запаху похожий на мятный чай, остывший, но ей не хотелось пока пить.
Поднявшись с лежанки, она воспользовалась большим сосудом, что стоял около дверного проема, чтобы облегчиться, – последнее время она заметила, что стала чаще испытывать такую потребность. Потом, вдруг схватившись за амулет, она быстро сняла его и склонилась над умывальной чашей, но ей было не до умывания, поскольку тошнота уже подступила к горлу. Сегодня утром ее тошнило больше обычного. Наверное, виновата березовица Ларамара. Похмелье наложилось на ее утренние недомогания. «Я думаю, надо забыть про такие напитки с сегодняшнего дня. В любом случае во время беременности они вредны не только для меня, но и для ребенка».
Очистив желудок, Эйла прополоскала рот мятным настоем. Рядом с лежанкой кто-то положил стопку ее старой одежды, которую она сначала собиралась надеть вчера. Сейчас, начав одеваться, она вспомнила, что оставила ее прямо у входа. Эйла решила сохранить наряд, подаренный ей Мароной, не только потому, что из принципа намеревалась носить его, а и потому, что он действительно был удобным и она лично не видела в нем ничего плохого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Уже поздно. Многие уже легли спать, и я устала, – сказала она, улыбаясь ему в ответ. Ее улыбка осталась доброжелательной, но ей не хватало прежней сердечности. Они пожелали доброй ночи стоявшим поблизости соплеменникам, но она заметила при этом, каким полыхающим взглядом Брукевал опять окинул Чарезала.
Когда они с Джондаларом подходили к жилым постройкам и дому Мартоны, Эйла спросила:
– Ты видел, как твой кузен смотрел на Чарезала? Его переполняла ненависть.
– Не могу сказать, что я осуждаю его за то, что он сильно рассердился на Чарезала, – заметил он. Джондалар и сам не испытывал теплых чувств по отношению к этому мужчине. – Ты понимаешь, это ужасное оскорбление, когда кого-то обзывают плоскоголовым, а еще хуже назвать так чью-то мать. Брукевала и раньше дразнили, особенно ему доставалось в детстве… дети бывают жестокими.
Из дальнейшего рассказа Джондалара стало ясно, что, когда Брукевал был ребенком, любой, желая обидеть его, обзывал его плоскоголовым. На самом деле ему не хватало отличительной черты, присущей Клану, породившей этот эпитет, – скошенного назад лба, – но именно такое определение всегда вызывало у него яростную реакцию. И этот рано осиротевший мальчик, который едва знал свою мать, очень терзался оттого, что о его матери отзывались, как о самом презренном существе из воображаемых выродков, полуживотном, получеловеке.
Из-за его предсказуемой вспыльчивости более старшие и сильные подростки порой жестоко дразнили его в детстве и юности, обзывая плоскоголовым или сыном уродины. Но, став старше, он с помощью силы восполнил недостаток роста. После нескольких драк, в которых подростки, превосходившие его ростом, не смогли противостоять его мощным ударам – особенно когда их удваивала безрассудная ярость, – они отказались от своих оскорбительных насмешек, по крайней мере перестали открыто дразнить его.
– Мне не понятно, почему он так расстроился, ведь ему не сказали ничего особенно обидного, – сказала Эйла. – По-моему, своим рождением он частично обязан духам Клана. Он напомнил мне Экозара, хотя Брукевал меньше похож на людей Клана. Их черты в нем заметны не так сильно… за исключением взгляда. Он напомнил мне, как Бруд смотрел на меня.
– Я не уверен, что он рожден от смешанных духов. Может, кто-то из его предков был родом из дальних краев, и он по чистой случайности имеет слабое внешнее сходство с плос… людьми Клана, – сказал Джондалар.
– Он твой кузен, что ты знаешь о нем?
– В общем-то наверняка почти ничего не известно, но я могу сказать тебе о том, что слышал с детства, – сказал Джондалар. – Старики говорят, что когда бабушка Брукевала была юной девушкой, она как-то раз потерялась в лесу, когда все отправились на Летний Сход в достаточно дальний поход. На том Сходе ей предстояло пройти ритуал Первой Радости. Ее нашли только в конце лета. Говорят, что она стала слабоумной и говорила почти бессвязно. Из ее полубреда люди поняли, что на нее напали животные. Говорят, что она так никогда и не оправилась, правда, она и прожила-то недолго. Вскоре после ее возвращения обнаружилось, что Великая Мать одарила ее новой жизнью, хотя она даже не прошла ритуал Первой Радости. Родив мать Брукевала, она вскоре умерла, а возможно, умерла именно из-за этих родов.
– И где же она пропадала?
– Никто не знает.
Эйла сосредоточенно нахмурилась.
– Ей же нужно было где-то жить и питаться, пока она блуждала, – сказала Эйла.
– Не думаю, что она голодала, – заметил Джондалар.
– А она сказала, какие именно животные напали на нее?
– Насколько мне известно – нет.
– Может, у нее остались какие-то шрамы или отметины от ран, или другие повреждения? – продолжила Эйла.
– Не знаю.
Эйла остановилась, когда они подошли к жилым постройкам, и в тусклом свете рогатого месяца и отдаленных отблесках костра взглянула на этого высокого мужчину.
– Разве Зеландони не называла Клан животными? Может, его бабушка когда-то имела в виду тех, кого вы называете плоскоголовыми?
– Говорят, что она терпеть не могла плоскоголовых и с криком убегала, завидев их, – сказал Джондалар.
– А что стало с матерью Брукевала? Ты знал ее? Как она выглядела?
– Я плохо помню ее, я был тогда совсем маленьким, – сказал Джондалар. – Она была низкорослой. И еще, помнится, у нее были большие красивые глаза, темные, как у Брукевала, карие, но не темно-карие, а скорее ореховые. Обычно говорили, что глаза были ее самой красивой чертой.
– Светло-коричневые, как у Губана? – спросила Эйла.
– Надо подумать… да, пожалуй, такие же.
– А ты уверен, что мать Брукевала была не похожа на людей Клана, как Экозар… или Ридаг?
– По-моему, ее не считали красавицей, но мне кажется, что у нее не было таких надбровных дуг, как у Йорги. Она так и не завела семью. Я подозреваю, что она не особенно привлекала мужчин.
– Как же она забеременела?
Даже в темноте она поняла, что Джондалар улыбнулся.
– Ты уверена, для этого требуется мужчина, так ведь? Все считали, что Мать просто одарила ее, но Золена… Зеландони как-то раз сказала мне, что она была одной из тех редких женщин, которых Мать одаривает сразу после прохождения ритуала Первой Радости. Обычно считается, что девушки еще слишком молоды для вынашивания ребенка, но все-таки такое случается.
Эйла понимающе кивнула.
– И что с ней случилось потом?
– Не знаю толком. Зеландони говорила, что она не отличалась крепким здоровьем. По-моему, она умерла, когда Брукевал был еще ребенком. Его вырастила мать Мароны, она приходилась двоюродной сестрой матери Брукевала, но я думаю, что она недолюбливала его. Скорее, просто исполняла свой долг. Мартона иногда приглядывала за ним. Я помню, как мы с ним играли в детстве. Некоторые из ребят постарше уже тогда подшучивали над ним. Он всегда терпеть не мог, когда его называли плоскоголовым.
– Неудивительно, что он с такой яростью смотрел на Чарезала. По крайней мере теперь я поняла его реакцию. Но его взгляд… – Эйла вновь вздрогнула. – Он смотрел в точности как Бруд. Насколько я помню, Бруд с детства ненавидел меня. Я не понимаю почему. Просто ненавидел, и ничто не могло изменить его отношения ко мне. Как бы я ни старалась. Но скажу тебе честно, Джондалар, мне бы не хотелось, чтобы Брукевал возненавидел меня.
Едва они успели войти в дом Мартоны, Волк сразу приветливо поднял голову. Когда Эйла велела ему «иди домой», он явился сюда и, найдя ее спальные меха, свернулся около них калачиком. Эйла улыбнулась, заметив, как поблескивают его глаза в свете одного зажженного светильника, оставленного Мартоной. Стремясь выразить свою радость, он быстро лизнул ее щеку и шею, когда она опустилась на лежанку. Затем приветствовал и Джондалара.
– Он не привык к большому скоплению народа, – сказала Эйла. Когда зверь вернулся обратно к Эйле, она обняла его голову руками и посмотрела в его блестящие глаза.
– Что случилось, Волк? Непривычно много незнакомых людей? Я понимаю, что ты чувствуешь.
– Они же перестали быть незнакомыми, Эйла, – сказал Джондалар. – Все уже успели полюбить тебя.
– Не считая Мароны и ее подружек, – возразила Эйла, поднимаясь и развязывая завязки на безрукавке, которая служила теплым мальчиковым бельем.
Он еще переживал из-за грубой выходки Мароны, и она, видимо, тоже. Его огорчило, что ей довелось пройти через такое испытание, особенно в первый день их прибытия домой. Ему хотелось, чтобы у нее сложились хорошие отношения с его племенем. Ведь она вскоре станет одной из них. И он гордился тем, как она вышла из трудного положения.
– Ты вела себя просто замечательно. Так здорово поставила Марону на место. Все так подумали, – сказал он.
– Почему эти женщины хотели, чтобы люди посмеялись надо мной? Они ведь впервые увидели меня и даже не успели толком познакомиться.
– Это все из-за меня, Эйла, – сказал Джондалар, перестав развязывать ремешки мягких кожаных сапог, поддерживающие верхний край этой облегающей икры обуви. – Пять лет назад Марона по праву рассчитывала, что на Летнем Сходе мы с ней пройдем Брачный ритуал. А я ушел без всяких объяснений. Должно быть, она ужасно обиделась. Что ты почувствовала бы, узнав, что твой предполагаемый муж вдруг сбежал, ничего не сказав?
– Конечно, я бы очень расстроилась и разозлилась на тебя, но надеюсь, не стала бы пытаться обидеть незнакомого мне человека, – сказала Эйла, развязывая пояс на своих штанах. – Когда они сказали, что хотят сделать мне прическу, мне вспомнилась Диги, но я сама причесала себе волосы, когда посмотрела в отражатель и увидела, что они сотворили на моей голове. Мне казалось, ты говорил мне, что в племени Зеландонии очень ценят вежливость и гостеприимство.
– Так и есть, – сказал он. – В общем и целом.
– Но в частности это не касается твоих прежних подружек. Может, тебе следует предупредить меня, кого еще надо опасаться, – сказала Эйла.
– Эйла, не принимай все так близко к сердцу. Нельзя, чтобы выходка Мароны повлияла на твое отношение к другим людям. Разве ты не понимаешь, что большинство отнеслись к тебе с искренней симпатией? Дай им шанс.
– А как быть с теми, что издеваются над сиротами и превращают их в подобие Бруда?
– Большинство людей не похожи на них, Эйла, – с тревогой поглядывая на нее, возразил Джондалар.
Она глубоко вздохнула:
– Ладно, ты прав. Твоя мать не такая, и сестра, и остальные твои родственники. Даже Брукевал очень хорошо ко мне отнесся. Просто последний раз я видела выражение такой ненависти во взгляде, когда Бруд приказал Гуву наложить на меня смертное проклятие. Извини, Джондалар. Наверное, я просто устала. – Вдруг она уткнулась лицом в его шею и всхлипнула. – Мне хотелось произвести хорошее впечатление на твоих соплеменников, завести новых друзей, но эти женщины не хотели дружить со мной. Они лишь притворялись дружелюбными.
– Тебе удалось произвести отличное впечатление, Эйла. Лучше просто не бывает. Марона всегда отличалась дурным характером, но, уходя, я был уверен, что она быстро найдет себе нового ухажера. На вид она очень привлекательная, несколько лет ее признавали Первой Красавицей на Летнем Сходе. Именно поэтому, как мне кажется, все и надеялись, что мы с ней объединимся, – сказал он.
– Потому что ваша пара тоже стала бы самой красивой? – уточнила Эйла.
– Наверное, – сказал он, чувствуя, что смущенно краснеет, и, порадовавшись тусклому освещению. – Я не знаю, почему она живет одна сейчас.
– Она сказала, что у нее был муж, но они прожили вместе недолго.
– Я помню. Но почему она не выбрала кого-то другого? Непохоже, что она вдруг забыла, как доставлять Дары Радости мужчинам, или стала менее привлекательной и желанной.
– А может, и стала, Джондалар. Раз ты отказался от нее, то, возможно, другие мужчины решили приглядеться к ней повнимательнее. Женщина, стремящаяся обидеть человека, которого она даже не знает, может оказаться менее привлекательной, чем ты думаешь, – сказала Эйла, стягивая штаны.
Джондалар нахмурился.
– Я надеюсь, тут нет моей вины. Плохо, конечно, что я оставил ее в таком неопределенном положении. Не хотелось бы думать, что я лишил ее возможности устроить семейную жизнь.
Эйла вопросительно взглянула на него.
– С чего вдруг такая мысль пришла тебе в голову?
– Но ты же сама сказала, что раз я оставил ее, то другие мужчины…
– Другие мужчины получили возможность приглядеться к ней. И если им не понравилось то, что они увидели, то при чем тут ты?
– В общем-то… да…
– Ты можешь винить себя только за то, что ушел, ничего не сказав. Наверняка она чувствовала себя обиженной и смущенной. Однако целых пять лет она могла заниматься поисками нового возлюбленного, ты ведь сказал, что ее считали самой желанной. Если она не смогла никого найти, то тут нет твоей вины, Джондалар, – сказала Эйла.
Немного помолчав, Джондалар кивнул.
– Ты права, – сказал он и вновь принялся раздеваться.
– Давай спать. Утро вечера мудренее.
Когда она забралась под теплое и уютное меховое покрывало, ее посетила очередная мысль.
– Если Марона так искусна в любовных играх, то почему у нее до сих пор нет детей?
Джондалар хмыкнул.
– Я надеюсь, ты права в том, что Дар Радости, посланный нам Дони, помогает зарождению детей. Тогда это можно назвать двойным Даром… – Он помолчал немного, приподняв край мехового покрывала со своей стороны. – Но ты права! У нее нет никаких детей.
– Опускай же скорей покрывало! Холодно! – громким шепотом произнесла Эйла.
Он быстро забрался на лежанку и прижался к ее уже согревшемуся телу.
– Возможно, именно поэтому она и не может найти мужа, – предположил он, – или, по крайней мере, отчасти поэтому… Когда мужчина решает объединиться с женщиной, то обычно ищет такую, которая способна подарить детей его очагу. Женщина может рожать детей и жить у очага ее матери или даже сама основать очаг, но мужчина может завести детей в своем очаге, только объединившись с женщиной, которая родит их. Если, живя с мужем, Марона не родила ни одного ребенка, то это могло сделать ее менее желанной.
– Это может быть обидно, – сказала Эйла, внезапно испытывая острое сочувствие. Сама она очень сильно хотела детей. Ей захотелось родить своего собственного ребенка уже тогда, когда она смотрела, как Иза рожает Убу, и Эйла была уверена, что именно ненависть Бруда позволила ей произвести на свет сына. Именно ненависть заставила его изнасиловать ее, и если бы он не взял ее силой, то новая жизнь так и не зародилась бы в ней.
Тогда она, конечно, не знала этого, но поняла все позже, внимательно наблюдая за своим сыном. В Клане Брана никогда не было детей, похожих на ее ребенка, и поскольку ее сын был не слишком похож на нее – на Других, – они решили, что он был просто уродливым ребенком Клана; но она видела, что он ребенок смешанных кровей. Конечно, он унаследовал какие-то ее черты, но в нем также проявились характерные черты людей Клана, и тогда ее вдруг озарило понимание того, что новая жизнь зарождается именно тогда, когда мужчина вводит свой орган в то место женщины, из которого потом появляются дети. Люди Клана вовсе так не считали, как, впрочем, и племя Джондалара, и любое племя Других, но Эйла была убеждена в своей правоте.
Лежа рядом с Джондаларом, осознавая, что его ребенок растет в ее животе, Эйла огорченно почувствовала укол жалости к этой женщине, которая потеряла его и, возможно, не способна родить ребенка. Стоит ли так уж сильно обижаться на то, что Марона в расстройстве задумала плохую шутку? Как бы она чувствовала себя, потеряв Джондалара? От этих мыслей на глаза Эйлы набежали слезы, и ее захлестнула теплая волна благодарности соединившей их судьбе.
Конечно, проделка была отвратительной, и все могло бы закончиться куда хуже. Эйла вновь невольно рассердилась, ведь она не знала, как воспримут ее Зеландонии, когда решила вернуться к ним в смешном наряде. Но ей удалось завоевать их уважение. Она могла посочувствовать Мароне, но симпатии к ней не испытывала. А напоследок ее расстроил Брукевал. Его сходство с людьми Клана вызвало у нее дружеские чувства, но она уже держалась настороже.
Джондалар обнимал ее и старательно бодрствовал, пока не убедился, что она крепко заснула. Тогда он тоже закрыл глаза и провалился в сон. Но среди ночи Эйла проснулась, испытывая желание облегчиться. Волк молча последовал за ней к ночному сосуду около входа. Когда она вернулась на лежанку, он подкатился к ней под бочок. Она с благодарностью подумала о лежащих с двух сторон от нее заботливых и надежных защитниках, Волке и Джондаларе, но еще долго не могла вновь уснуть.
Глава 8
Эйла проспала до позднего утра. Когда она приподнялась на лежанке и огляделась, Джондалара уже не было, и Волка тоже. В доме уже никого не было, но ей оставили полный сосуд воды и туго сплетенную, водонепроницаемую чашу для умывания. В резной деревянной чашке темнел какой-то напиток, по запаху похожий на мятный чай, остывший, но ей не хотелось пока пить.
Поднявшись с лежанки, она воспользовалась большим сосудом, что стоял около дверного проема, чтобы облегчиться, – последнее время она заметила, что стала чаще испытывать такую потребность. Потом, вдруг схватившись за амулет, она быстро сняла его и склонилась над умывальной чашей, но ей было не до умывания, поскольку тошнота уже подступила к горлу. Сегодня утром ее тошнило больше обычного. Наверное, виновата березовица Ларамара. Похмелье наложилось на ее утренние недомогания. «Я думаю, надо забыть про такие напитки с сегодняшнего дня. В любом случае во время беременности они вредны не только для меня, но и для ребенка».
Очистив желудок, Эйла прополоскала рот мятным настоем. Рядом с лежанкой кто-то положил стопку ее старой одежды, которую она сначала собиралась надеть вчера. Сейчас, начав одеваться, она вспомнила, что оставила ее прямо у входа. Эйла решила сохранить наряд, подаренный ей Мароной, не только потому, что из принципа намеревалась носить его, а и потому, что он действительно был удобным и она лично не видела в нем ничего плохого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109