Затем, прищурившись от слепящей белизны снега, стал наблюдать за животным.Конь с грозным ржанием поскакал к ограде; его белоснежный хвост развевался, точно боевое знамя. Деймиен невольно улыбнулся. Еще месяц назад Зевс ходил под седлом, но теперь и конь, и хозяин были свободны, и оба наслаждались чудесным ощущением свободы. Через несколько секунд граф понял, почему волнуется его конь; Деймиен увидел своего брата-близнеца лорда Люсьена Найта, приближавшегося к воротам на великолепном черном жеребце андалузской породы.Зевс по-прежнему метался вдоль ограды, словно стремился воспрепятствовать вторжению чужака на свою территорию. К счастью, Люсьен был прекрасным наездником и не терялся даже в такой сложной ситуации. Деймиен в задумчивости покачивал головой. «Интересно, что привело его сюда?» — спрашивал он себя снова и снова.Появление брата оказалось неожиданным, ведь Люсьен, недавно ставший членом парламента, теперь обязан был принимать участие во всех дебатах политиков и, следовательно, в данный момент должен был находиться в Лондоне. Жил Люсьен недалеко — через три месяца после свадьбы он и его жена Элис поселились в Гэмпшире, в двух часах езды от ветшающего дома Деймиена. Построенный сто с лишним лет назад, дом этот являлся имитацией греческого храма — во всяком случае, так казалось нынешнему хозяину. Особняк действительно заметно обветшал и давно уже нуждался в ремонте, однако у Деймиена не было ни денег, ни желания заниматься обустройством жилища; он привык к спартанским условиям и был абсолютно равнодушен к роскоши и комфорту.Прибыв сюда в ноябре, после того как бурно отпраздновал расставание с боевыми друзьями, Деймиен разбил тут свой лагерь и устроил бивуак у камина, находившегося в гостиной. Его друзья — те, что остались в живых, — вернулись к своим семьям, только он один до сих пор носил мундир, который не снимал все то время, что находился в Португалии и Испании. Дом был неуютный и необжитой, но Деймиен чувствовал себя здесь весьма комфортно. Большую часть времени он проводил в гостиной, пользовался старой оловянной посудой, одеялом ему служило поношенное шерстяное пальто, а подушкой — походный ранец. Для поддержания сил Деймиену вполне хватало сыра, бисквитов и сигар.Пожалуй, по-настоящему он нуждался только в вине и в женщинах, но и в этом отношении Деймиен проявлял редкий аскетизм. По женщинам он скучал даже больше, чем по спиртному, но все же не позволял себе нарушать обет воздержания. Люсьен призывал его жениться, но Деймиен вовсе не стремился заполучить в жены истинную леди — ему гораздо больше нравились женщины из простонародья.Подобрав остатки дров и уложив их в общую пирамиду, Деймиен принялся наблюдать за братом. Когда тот приблизился, он пошел ему навстречу, однако не выражал особой радости по поводу этого визита.Люсьен спешился и тут же провалился по колено в снег. Выбравшись из снега, он оправил свой костюм и внимательно посмотрел на брата — посмотрел, как показалось Деймиену, с некоторым удивлением. Затем с насмешливой улыбкой произнес:— Бедный мой брат…— Зачем пожаловал? — проворчал Деймиен. Люсьен снова улыбнулся.— Как, должно быть, прелестна жизнь в глуши. С бородой ты выглядишь как настоящий лесной дикарь. Или скорее как Ланселот — после того как он удалился от суеты мирской.Деймиен рассмеялся.— Твоя жена отпустила птичку полетать на воле? Надолго ли?Люсьен тоже засмеялся.— Насколько бы ни отпустила, за время моего отсутствия Элис успеет вспомнить, как сильно она меня любит. И когда я вернусь, сразу же это почувствую.Снова оправив свой элегантный серый костюм — он сидел на нем безупречно, — Люсьен шагнул к брату и протянул ему газету.— Думаю, тебе полезно узнать, что происходит в мире.— Наполеон до сих пор на Эльбе?— Разумеется.— Это все, что мне нужно знать.— Что ж, если тебе этого достаточно, не стану подливать масла в огонь. Ведь ты готовишь аутодафе? — Люсьен покосился на пирамиду дров.Деймиен криво усмехнулся и взял у брата номер лондонской «Таймс».Люсьен внимательно посмотрел на него и спросил:— Так как же тебе здесь живется?Деймиен пожал плечами и, окинув взглядом свои владения, проговорил:— Уверяю тебя, мне здесь нравится.— Нравится? — переспросил Люсьен. Он ожидал более подробного рассказа, но Деймиен не отличался разговорчивостью.— Правда, придется потрудиться. Надо восстановить ограду. Весной собираюсь посеять овес. — Деймиен указал в сторону поля. — Если, конечно, весна здесь когда-нибудь наступит.Люсьен тяжело вздохнул.— О Боже, не делай вид, что не понял меня, Деймиен. Я говорю не о хозяйстве. Я хочу знать, есть ли у тебя какие-нибудь планы относительно…— Нет, — отрезал Деймиен и отвернулся.Ему снова вспомнились взрывы и грохот пушек — кошмары войны до сих пор преследовали его. Вспоминая о войне, Деймиен терял чувство реальности, и ему казалось, что он по-прежнему находится в одном шаге от. смерти. Именно поэтому граф Уинтерли решил скрыться от людей в здешней глуши — ведь люди смотрели на него как на героя и спасителя Англии, и это лишний раз напоминало о войне. Деймиен не собирался показываться в обществе до тех пор, пока ему не удастся восстановить душевное равновесие.Люсьен, внимательно наблюдавший за братом, прекрасно знал, о чем тот думает. Немного помедлив, он спросил:— Тебя все еще мучают кошмары?Деймиен промолчал. Граф не хотел говорить о том, что кровавые сцены битв видел во сне постоянно — как он ни старался, ему не удалось вытеснить воспоминания из сознания так быстро, как хотелось бы. «Впрочем, ничего удивительного, — думал Деймиен. — Шесть лет бесконечных сражений не могли не оставить след…»— Тебе сейчас не следует оставаться в одиночестве, — продолжал Люсьен.— Возможно. Тем не менее я остаюсь, и ты знаешь, почему я остаюсь, — проворчал Деймиен. Он по-прежнему старался не смотреть на брата.— По крайней мере ты мог бы съездить в Лондон, чтобы провести там Рождество, — заметил Люсьен.Граф отрицательно покачал головой.— Нет, я останусь здесь, — заявил он.У него действительно не было ни малейшего желания ехать в Лондон. И уж конечно, его совершенно не интересовали фейерверки, которые по случаю праздника приказал устроить принц-регент. Деймиен не собирался ради шумных развлечений жертвовать своим уединением в Бейли-Хаусе.— Может, выпьешь чего-нибудь? — спросил он, внезапно вспомнив о законах гостеприимства.— Нет, спасибо. — Люсьен сунул руки в карманы и осмотрелся; было очевидно, что его что-то беспокоит. — Видишь ли, Деймиен, есть еще одна причина… Я приехал сюда, потому что… Черт, даже не знаю, как тебе об этом сказать.Граф пристально посмотрел на брата. Тот внезапно побледнел — казалось, он ужасно нервничал.— О Господи, что такое? — Деймиен нахмурился. — Что случилось? Говори же, я тебя слушаю.Люсьен пожал плечами.— Дело в том, что я был в Лондоне на прошлой неделе. Вот и узнал эту новость… Мне очень жаль, Деймиен… — Люсьен снова умолк. Наконец, собравшись с духом, проговорил: — Шербрук умер. Он был убит в среду ночью.— Убит?.. — Деймиен почувствовал, как у него защемило в груди. Не в силах произнести больше ни слова, он в оцепенении смотрел на брата.— Возможно, произошло ограбление, — продолжал Люсьен. — Его нашли с простреленной грудью. Именно поэтому я поехал к тебе. Это ужасно, но я решил, что ты должен узнать…Деймиен с трудом перевел дыхание.— Говоришь, ограбление? — спросил он. Люсьен кивнул.— Во всяком случае, не исключено.— Только этого не хватало… — пробормотал Деймиен. Граф побледнел и отвернулся. Взъерошив ладонью волосы, он уставился куда-то в пространство.Люсьен молча наблюдал за братом; он видел, что тот ошеломлен известием об убийстве.Внезапно Деймиен рухнул на колени и в отчаянии воскликнул:— О Боже, снова смерть! Война закончилась, но смерть по-прежнему неотвратима!Немного помолчав, граф поднялся на ноги и вопросительно взглянул на брата.— Известно, кто это сделал?— Пока нет. На Боу-стрит подобное случается довольно часто. Подозревают нескольких грабителей из этого района. Я поручил моим людям заняться поисками убийцы.— Спасибо, Люсьен.Деймиен снова отвернулся; ему вдруг пришло в голову, что именно он виноват в смерти Джейсона — виноват, потому что предоставил друга самому себе, хотя тот наверняка нуждался в его поддержке.Впрочем, не только Джейсон в нем нуждался. Очевидно, в нем нуждались все его люди, все его бывшие подчиненные — ведь именно он, их командир, обязан был помочь тем, кому предстояло приспособиться к мирной жизни.«Какой же я эгоист, — думал Деймиен. — Да-да, конечно же, эгоист… Ведь я покинул своих друзей и уединился в Бейли-Хаусе, уполз сюда, чтобы залечивать собственные раны. А если бы остался в Лондоне, то сумел бы присмотреть за Шербруком, и, возможно, в этом случае трагедии не произошло бы».Подавленный этой мыслью, граф вздохнул и склонил голову. Теперь он нисколько не сомневался в том, что, покинув Лондон, совершил ужасную ошибку.Наконец Деймиен поднял голову и, взглянув на брата, проговорил:— Я должен присутствовать на похоронах. Я обязан… Шербрук был одинок и с родственниками почти не общался.Люсьен потупился и пробормотал:— Деймиен, есть еще кое-что… — Он достал из кармана письмо и протянул его брату. — Адвокат Шербрука пытался с тобой связаться. Я обещал передать тебе его просьбу. Кажется, Джейсон назначил тебя не только своим душеприказчиком, но и опекуном своей племянницы.— Черт, я совсем забыл… — Граф вскрыл конверт и сломал печать. Лишь сейчас он вспомнил об их с Джейсоном разговоре после битвы при Альбуэре — Шербрук был тяжело ранен и потерял руку. И именно тогда майор попросил его позаботиться о наследстве племянницы. Попросил на тот случай, если не выживет.В Испании и в Португалии Джейсон часто покупал подарки для своей племянницы. Да-да, в каждом городе майор непременно покупал всевозможные ленты и бусы, цветные шарфики и атласные туфельки и отправлял покупки в Англию.Но как же ее звали?..Граф пробежал глазами первые строчки письма: «Школа „Ярдли“, Уорикшир».Деймиен знал, что эта девочка — незаконнорожденная дочь виконта Хьюберта, старшего брата Шербрука, и его любовницы — кажется, та была актрисой. До сражения при Альбуэре Шербрук с удовольствием рассказывал о своей племяннице и часто читал офицерам ее наивные детские послания. Но затем, уже после ранения, майор пристрастился к спиртному и как будто забыл о ней.«Ах да, ее зовут Миранда, — вспомнил Деймиен. — Имя — как у героини шекспировской „Бури“. Довольно странное для англичанки… Конечно же, только актриса могла так назвать своего ребенка. Должно быть, этой девочке сейчас лет четырнадцать — пятнадцать. Или побольше? Впрочем, какая разница?»Дочитав письмо, граф сложил его и сунул в нагрудный карман. Он твердо решил, что выполнит свой долг. Разумеется, для этого ему придете покинуть Бейли-Хаус, но тем лучше. Деймиен был человеком действия, и вынужденное затворничество ужасно его угнетало. Теперь же ему предстояло стать опекуном. Кроме того, находясь в Лондоне, он сможет помочь своим боевым друзьям — тем из них, кто нуждался в помощи, в первую очередь следовало проститься с Джейсоном, а затем вместе с подчиненными Люсьена обыскать всю Боу-стрит и найти убийцу. И конечно же, нужно было навестить Миранду и сообщить ей о смерти дяди.«Черт побери, вот что самое сложное, — подумал Деймиен. — Гораздо проще атаковать укрепления французов, нежели видеть женские слезы…»Взглянув на брата, он спросил:— Как бы ты сообщил несчастной девушке о смерти ее дяди — единственного близкого человека? Ведь я обязан сообщить ей об этом, не так ли?Люсьен кивнул.— Разумеется, обязан. Но ты должен сделать это очень осторожно.— Боже мой, — прошептав Деймиен и, вздохнув, добавил: — Что ж, ради Шербрука я готов сделать все, что в моих силах. И я должен во что бы то ни стало найти убийцу.Люсьен внимательно посмотрел на брата.— Если хочешь, Деймиен, я могу поехать с тобой в Лондон.— Спасибо, — кивнул граф. Он провел ладонью по подбородку и пробормотал: — Пожалуй, мне нужно побриться. Ведь теперь придется показать в обществе свое лицо…
Уорикшир, неделю спустя — Нас здесь ужасно кормят. Ненавижу эту мисс Броклхерст. Никогда не думала, что буду работать… как раб на галере. Жаль, что я не умерла.— О, Эми, потише. Я сегодня в три раза больше тебя сделала, а все же не жалуюсь. — Этот ответ донесся из холодного камина — причем виднелись лишь стройные ножки в черных чулках и изношенные ботинки.— Но ты и должна работать больше, — возразила Эми. — Потому что ты самая старшая и самая сильная.Миранда Фицхьюберт выбралась из камина и, отряхнув от копоти свою красную юбку, проговорила:— А ты, Эми, самая ленивая. — Девушка подтолкнула свою двенадцатилетнюю подругу к тазу с водой. — Что же ты стоишь? Намочи свою тряпку. И ты тоже поторопись. — Миранда взглянула на худенькую миловидную девочку, похожую на куколку. — Мне надо из классной комнаты уйти в пять, и никто после меня не должен здесь оставаться, понятно?— Да, Миранда. — Девочки кивнули и принялись за работу.Близилось Рождество, и все ученицы разъехались на каникулы. Лишь Миранда, Салли, Эми и Джейн остались в «Ярдли», потому что им некуда было ехать. Увы, за право оставаться в школе во время каникул мисс Броклхерст требовала, чтобы они выполняли работу горничных.— Как ты думаешь, что сейчас делают остальные? — спросила Салли, протиравшая плинтус.— Ох, — вздохнула Джейн; она только что забралась на стул, чтобы протереть подсвечники. — Наверняка они сейчас едят пирожные со своими мамашами. Или покупают подарки для своих отцов.Миранда нахмурилась и проговорила:— Какое вам дело до того, чем они заняты? И почему вы такие завистливые? Вам что, без них тут плохо?Девушка принялась отмывать каминную решетку, Взглянув на часы, тикавшие над ее головой, она снова нахмурилась. О Боже, уже четверть пятого, а в классной комнате еще столько работы…Миранда вновь стала поторапливать младших подруг. В конце концов они все же закончили уборку — причем закончили вовремя — и, сложив в углу тряпки и щетки, вышли из комнаты. В коридоре Миранда строго взглянула на девочек и приложила к губам палец — в этот момент ученицы проходили мимо гостиной мисс Броклхерст, где та вместе с мистером Ридом, священником, основавшим школу «Ярдли», угощала чаем пожилых дам.Миновав коридор, ученицы поднялись по лестнице и прошли в свою холодную спальню. За окном стемнело, и комната тонула в полумраке. Миранда направилась к своей кровати и вдруг замерла, глядя в заледеневшее окно. Ее внезапно охватило странное предчувствие — казалось, что очень скоро, в самом ближайшем будущем с ней произойдет нечто необычное, и это должно случиться в конце дня, когда за окнами стемнеет. Возможно, вот-вот случится, уже сегодня вечером…— Откуда у тебя столько сил, Миранда? — пробормотала Джейн, повалившись на кровать. — Неужели ты совсем никогда не устаешь?— Просто я стараюсь не думать об усталости, — ответила девушка.Отвернувшись от окна, Миранда развела огонь в жаровне и наполнила котелок, в котором они грели воду для умывания. Затем зажгла несколько свечей, и в спальне стало немного светлее.«Интересно, много ли сегодня будет зрителей?» — думала Миранда, умываясь. Она надеялась, что театр будет заполнен. Во всяком случае, солдаты из ближайших казарм почти всегда приходили на представления. Иногда приходили и путешественники, останавливавшиеся в местной гостинице. Быть может, среди зрителей окажется даже кто-нибудь из Лондона. И возможно, ему покажется, что она вполне могла бы подойти для театра «Друри-Лейн»!Тщательно умывшись и отчистив ногти от сажи, Миранда принялась расчесывать свои длинные густые темные волосы. Девочки молча наблюдали за ней; они ждали, когда кухарка миссис Уоррен принесет им по стакану чая и по куску хлеба на ужин.Внезапно Эми нарушила молчание.— Миранда, я хочу пойти с тобой! — заявила она.— Это невозможно.— Почему?— Детей туда не пускают.— Но мне так хочется послушать, как ты поешь и танцуешь!— Увы, это невозможно, — повторила Миранда. Присев на кровать, она сняла ботинки и черные чулки, затем поставила таз на пол и погрузила ноги в теплую воду.— Тебе ужасно повезло, — продолжала Эми. — Я тоже мечтаю стать актрисой! Когда ты убежишь отсюда вместе с труппой мистера Чиппинга, я умру от тоски.— Ради тебя, Эми, я останусь.— Правда? — Девочка села рядом с Мирандой на кровать и крепко обняла ее.Чуть отстранившись, девушка с улыбкой проговорила:— Если я убегу, то как же тогда дядя Джейсон отыщет меня, когда приедет за мной? — «Если он вообще когда-нибудь приедет», — добавила она мысленно.— А можно я попробую твои румяна? — спросила Эми.— Нет.— Почему?— Потому что тебе только двенадцать лет.— Румяниться дурно, — заявила Салли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32