Он вспомнил меня и собрал со всех парней огромные чаевые, а потом предложил мне вернуться к ним после работы и выпить пива. Я никогда… никогда ничего подобного не делала. Я была из тех, кого называют «синим чулком». Ученица, такая правильная и старательная. Очень целеустремленная. Не могу понять, почему я так поступила, но после работы я вернулась к ним, и выпила пару бутылок пива, и одно за другое, и кончилось тем, что я оказалась с ним в постели. Через два месяца я обнаружила, что беременна.
Кент минуту переваривал услышанное, со злостью глядя на мать.
— Холостяцкая пирушка, — ломким голосом сказал он, — я был зачат во время мальчишника.
— Да, — прошептала она, — но самое худшее не это. Он молча ждал.
— Это был мальчишник для него. — Моника слегка покраснела.
— Для него?
— На следующей неделе он женился. Потребовалась какая-то доля секунды, чтобы сложилась вся картина.
— Только не говори мне… — Их взгляды встретились, его — совершенно растерянный, ее — смущенный. — Он женился на миссис Гарднер, моей учительнице английского!
Моника кивнула и опустила глаза, потирая ноготь большого пальца. Кент швырнул телефонную трубку на диван, та перевернулась, а сам он опустился на подушки, закрыв рукой глаза.
— Случайная связь, — проговорил он. Мать смотрела, как дергается его кадык.
— Да. — Она и не пыталась оправдываться.
— Его жена знает?
— Никто из них не знает. Он говорит им об этом как раз сейчас.
Кент все еще не открывал лица, а Моника глядела на его длинные ноги в синих джинсах, на плотно сжатые губы, словно он сдерживал плач, на подбородок и скулы с пробивающейся щетиной — ему теперь приходилось бриться каждый день, и на горло, вздрагивающее каждый раз, когда он глотал слезы.
Протянув руку, она погладила грубую ткань на его колене.
— Кент, прости, — прошептала она. Он разжал губы.
— Да, мам, ничего.
Моника продолжала гладить его по колену, она просто не знала, чем еще помочь.
Он вскочил на ноги, словно избегая ее прикосновения, и, шмыгая носом, вытер лицо.
— Слушай, ма. — Он направился к двери. — Я должен уйти ненадолго. Мне надо… не знаю… у меня в голове какая-то каша. Я пойду, ладно? Не беспокойся. Мне очень надо.
— Кент! — Она кинулась за ним, но ой тремя прыжками преодолел ступеньки, и входная дверь уже закрывалась, пропустив его. — Кент! — Моника сбежала по ступенькам и распахнула дверь. — Кент, подожди! Пожалуйста, дорогой, не бери машину! Мы можем еще поговорить… мы можем…
— Мама, возвращайся домой!
— Но, Кент…
— У тебя было восемнадцать лет, чтобы смириться с этим! Дай мне хотя бы несколько часов!
Хлопнула дверца автомобиля, взревел двигатель, и сын слишком быстро развернулся, не вписавшись в поворот, и умчался, оставив на асфальте следы от тин.
Глава 8
Для Тома возвращение домой было полно всех мук ада. Как он расскажет Клэр? Как она это воспримет? Как сообщить все детям? Вдруг они станут думать, что их отец — ничтожество, безнравственный тип? Лжец, который обманул их мать в канун свадьбы и скрывал свою ложь все эти годы?
Вначале он скажет Клэр — она заслужила, чтобы узнать все первой, — а потом уже они все четверо, с детьми, будут участвовать в тяжелой сцене, которая наверняка последует. Клэр имеет право услышать обо всем наедине с ним, может быть, ударить его, или обозвать, кричать и плакать, выразить свои чувства любым способом, и чтобы дети не видели и не слышали этого.
Когда Том приехал домой, дети убирали в своих комнатах и где-то наверху гудел пылесос. Клэр он обнаружил, когда она, стоя на четвереньках, протирала нижнюю полку комода. Какой же беззащитной она казалась, и ничего не подозревающей, и считающей, что они уже все выяснили и простили друг друга, занимаясь любовью. Ничего она не знает.
Он присел на корточки позади нее, думая о том, какую боль ему придется сейчас ей причинить.
— Клэр?
Она резко выпрямилась и ударилась головой.
— Ой, черт. — Потирая ушибленное место и скривившись, она опустилась на ковер.
— Прости, я думал, что ты слышала, как я вошел.
— Не-ет, не слышала. Ух, как больно.
Она выглядела двадцатипятилетней в этой бейсболке, джинсах и помятой рубашке. Том почувствовал, как его сердце заполняет безраздельная любовь, и ощутил новый укол совести. Он сжал ее руку.
— Ты в порядке?
— Выживу.
— Клэр, кое-что произошло, и нам надо поговорить… чтобы дети не слышали. Ты не поедешь со мной?
Ее рука медленно сползла со лба.
— Что случилось, Том? Ты ужасно выглядишь. — Не отрывая взгляда от него, она поднялась на колени. — Что произошло?
Он взял ее за руки, поднимая с ковра.
— Давай проедемся. Пошли. Том позвал детей:
— Робби, Челси! Идите сюда на минутку. Когда они пришли, он продолжил:
— Мы с мамой уедем на час или около того. Когда мы вернемся, я хочу, чтобы вы были дома, ладно?
— Конечно, папа. А куда вы едете? — спросила Челси.
— Я вам все расскажу, когда мы вернемся. Заканчивайте уборку. И чтобы из дома ни ногой, понятно? Это очень важно.
— Конечно, папа, — удивленно, но послушно ответили оба.
В машине Клэр сказала:
— Том, ты меня до смерти пугаешь. Скажи, в чем деле.
— Через минуту. Давай доедем до начальной школы. Там во дворе пусто, и мы сможем поговорить.
Она сидела, словно оцепенев, и только смотрела на профиль мужа, пока тот подъезжал к зданию и сворачивал за угол, где была игровая площадка. В этой школе учились когда-то их дети, здесь они играли в «классики», катались на «тарзанках» и устраивали всяческие соревнования. Здание школы и площадка, купающиеся в лучах послеобеденного солнца, пробудили в душе Тома ностальгию по тем временам.
Он выключил двигатель и сказал:
— Давай пройдемся.
Клэр, колеблясь и предчувствуя беду, вышла из машины. Том взял ее за руку. Они пошли по траве через поле для игры в софтбол, и вскоре их подошвы уже поднимали облачка пыли на площадке. Различные игровые приспособления геометрическими фигурами темнели на фоне почти сиреневого неба, приближался час заката. Они подошли к качелям, сделанным в форме подковы, и сели. Качели висели низко над землей, а землю под ними покрывали опилки, в которых детвора протоптала дорожки. Клэр держалась за холодные стальные цепи, Том сидел, сложившись вдвое, как баскетболист на скамейке запасных. Они не раскачивались, просто сидели, вдыхая лесной запах опилок, чувствуя, как сиденье врезается в ноги. Наконец Том, откашлявшись, произнес:
— Клэр, я люблю тебя. Это первое, что я хочу сказать, и самое легкое. Все остальное намного труднее.
— Что бы это ни было, Том, говори скорее, потому что, черт побери, ожидать еще ужаснее!
— Хорошо, хорошо, начинаю. — Он набрал полную грудь воздуха. — За шесть дней до начала занятий ко мне в кабинет пришла женщина, чтобы записать в школу своего сына, который оказался и моим сыном тоже. Я никогда и не подозревал о его существовании. Она не сообщала мне, поэтому я ничего не знал. Его зовут Кент Аренс.
Их взгляды встретились. Том подумал, что до конца жизни будет помнить выражение ее глаз — этот шок, и неверие, и уходящую надежду. Клэр словно окаменела, и только ее глаза жили да руки намертво вцепились в качели.
— Кент Аренс… — прошептала она, — твой сын?
— Да, Клэр. — Он постарался, чтобы это прозвучало как можно мягче.
— Но… это означает… — Она пыталась сопоставить даты.
— Я помогу тебе. Ему семнадцать лет, как и Робби. Он был зачат в июне 1975-го.
На этот раз ей не пришлось подсчитывать.
— В этом месяце, когда мы поженились?
— На той же неделе.
Тихо-тихо, как от боли, она произнесла:
— Ой… — И с расширившимися глазами, полными слез, снова: — Ой…
— Я расскажу тебе, что на самом деле произошло, потому что она никогда ничего для меня не значила, никогда. Ты должна поверить мне, несмотря ни на что.
— Ой, Том, — все, что смогла сказать Клэр, прижимая пальцы к губам.
Он собрался с силами и продолжил, решив объяснить все во что бы то ни стало, ведь только говоря абсолютную правду, он мог выглядеть достойно.
— Сейчас уже трудно вспомнить те события, что происходили перед нашей свадьбой. Но одно мне совершенно ясно: я не был готов к женитьбе, и — прости, что я говорю это, Клэр, — чувствовал себя в западне. Был даже немного в отчаянии. Иногда мне казалось, что… меня направляют. Я только что закончил учебу в колледже, проведя там четыре года, и на последующие годы у меня были свои планы. Я собирался отдохнуть летом, а осенью устроиться учителем, общаться с друзьями и чувствовать себя свободным после всех этих лет, прожитых по расписанию и занятых зубрежкой. Я хотел купить себе новую машину, красивую одежду, провести отпуск в Мексике, может, на выходные иногда ездить в Лас-Вегас. Вместо этого, когда ты забеременела, мне пришлось посещать курсы для будущих отцов, заниматься покупкой колец и фарфора, заказывать свадебный костюм. Все казалось слишком уж… гнетущим, что ли! По правде говоря, я вначале был просто испуган. А потом, когда прошел первый шок, я разозлился. Должно быть, в таком настроении я и пребывал в тот вечер, когда мы устроили мальчишник, а эта девушка — я ее едва знал — принесла нам пиццу. Я уговорил ее переспать со мной, но это был всего-навсего, бунт, и ничего больше. Потом она ушла, и из моей жизни тоже, и мы не встречались до тех пор, пока на прошлой неделе она не появилась в моем кабинете вместе с сыном.
Клэр смотрела на мужа блестящими, словно остекленевшими глазами, затем отвела взгляд, ощущая бурю в душе. Она стала подниматься с качелей.
— Нет, подожди! — Том схватил ее за руку. — Я еще не закончил. Вот почему так трудно это все говорить. Я не хочу ни о чем умалчивать, и мне пришлось открыть тебе не лучшие стороны своей души, чтобы добраться до главного, а главное — то, что сейчас я не такой. Женившись на тебе, я изменился. — И очень мягко добавил: — Я сильно полюбил тебя, Клэр.
— Не смей! — Она выдернула руку и повернула качели так, чтобы быть к нему спиной. Глядя на ярко-оранжевое небо, она продолжала: — Не смей меня успокаивать. После всего, что ты мне рассказал, ты не смеешь говорить банальности!
— Это не банальности. Я понял, что ты для меня значишь, когда родился Робби, и…
— Думаешь, мне от этого легче?
— Дай же мне закончить. Каждый год приносил все больше счастья. Я осознал, как это прекрасно — быть отцом и твоим мужем, и понял, что люблю тебя.
Он видел, как тряслись ее плечи, и понял, что она плачет.
— Ты… с другой… в ту же самую неделю, как мы поженились?
Том знал, что услышать это будет для Клэр больнее всего и что ему придется проявить терпение, пока она свыкнется с мыслью.
— Клэр… Клэр, прости меня.
— Как ты мог так поступить? — Ее голос звучал неестественно высоко от сдерживаемых эмоций. — Как ты мог всего лишь через неделю после этого пойти со мной к алтарю?
Он оперся локтями о колени и опустил голову, рассматривая грязь и опилки под ногами. С тех пор, как он узнал о Кенте, он только и делал, что сдерживал свои чувства, но сейчас при мысли, какую боль он причинил Клэр, на глаза навернулись слезы. Он быстро смахнул их, но слезы набегали снова. Он не умел умолять о прощении, вот и теперь — приближался вечер, а они все сидели каждый на своих качелях и смотрели в разные стороны, она — на запад, а он — на север.
Все еще плача, она пробормотала:
— Я никогда не думала… что ты… как ты не хотел жениться на мне.
— Прошедшее время, Клэр, это все в прошлом. Я же сказал тебе, что потом понял, как мне повезло.
Ей было так плохо, что она не слышала успокаивающих слов.
— А ты не думал, что женщина в день своей свадьбы может почувствовать, что что-то не так? Я, наверное, была слишком счастлива, ведь… от… отец моего ребенка женился на мне, и по… этому… — Она разрыдалась, зажимая рот ладонью.
Протянув руку, он сжал ее плечо. Все ее тело сотрясалось от плача, это разрывало ему сердце.
— Клэр, не надо, — умоляюще произнес он, ощущая ту же боль, что и жена. — Господи, Клэр, я не хотел так мучить тебя.
Она стряхнула его руку.
— Мне очень плохо и это из-за… из-за тебя, и я сейчас ненавижу тебя за то, что ты с нами сделал.
Клэр вытирала нос тыльной стороной руки. Том подал ей платок. Она взяла его, а потом сказала:
— Ты в последнее время так странно себя вел. Я знала — что-то не так, но и представить не могла, что.
— Я пытался признаться тебе еще в Дулуте, но… — Голос изменил ему, и он тихо закончил: — А, к черту.
Наступила тишина, тяжелая, гнетущая, подавляющая все, кроме их взбудораженных нервов. Горе приковало их к качелям, сделало узниками друг друга, и этот ужасный перелом произошел в их жизни, когда она казалась особенно стабильной и спокойной. Надвигался осенний вечер, линия горизонта уже перерезала огромный шар солнца на две неравные части, небо напоминало цветом спелые фрукты. Легкий ветерок пронесся над площадкой. Прошло немало времени, прежде чем Клэр спросила:
— А он знает?
— Она говорит ему обо всем сейчас.
Том чувствовал, что жена собирает все факты вместе и делает неправильные выводы. Все это время она сидела отвернувшись, так что цепи, на которых висели качели, перекрестились у нее над головой. Она раскрутила цепь, чтобы видеть его лицо. Несмотря на убитый вид, ее взгляд, казалось, пронизывал его насквозь.
— Ты с ней встречался, ведь так? Вот куда ты отправился, когда заявил, что едешь за аккумулятором.
— Да, но Клэр…
— Ты с ней виделся до этого?
— Послушай меня. Кент вырос, не зная, кто его отец. Я не мог рассказать тебе о нем без ее разрешения, вот о чем мы сегодня говорили. Мы приняли решение открыть правду одновременно, чтобы никто не смог узнать от кого-то другого.
— Ты не ответил на мой вопрос. Вы встречались раньше!
Он сжал челюсти так, что желваки заходили по его лицу.
— Да. Один раз. В тот день, когда я понял, что он мой сын.
— Где?
— У нее дома. Но мы только разговаривали, Клэр, это правда.
Она долго молчала, с недоверием глядя на него опухшими, красными глазами. Наконец отвела взгляд.
— Должно быть, она живет здесь где-то рядом.
— В районе Хэвиленд-Хиллз. Они переехали сюда из Техаса как раз перед началом учебного года. Когда она пришла записывать Кента, то и понятия не имела, что я директор школы. Клэр, я отвечаю на все вопросы, потому что мне нечего больше скрывать. Была только одна ночь в 1975 году, и все. Как перед Богом клянусь, у меня никого не было с тех пор, как мы поженились.
Клэр ссутулила плечи, ее руки безжизненно висели между коленей. Она закрыла глаза и запрокинула голову, козырек бейсболки уставился в небо. Шумно вздохнув, жена замерла, как человек, который хочет скрыться от всего и всех. Потом слегка — на несколько сантиметров — качнула качели, будто притворяясь в глубине души, что ей все равно.
Том ждал, страдая от того, что заставил ее так мучиться.
— Ну хорошо, — произнесла она, вздергивая голову, словно собравшись с духом, — у нас ведь еще есть дети, о которых надо подумать, верно? — Качели продолжали тихо раскручиваться, потом резко остановились, когда она прижала ладонь ко рту и отвернулась, глотая слезы. — Боже, как все сложно. — Ее голос прервался.
Что он мог ответить? Что сделать, что предложить? Он был несчастен так же, как она.
— Я бы никогда не причинил вам горя, Клэр, ни тебе, ни детям. Это случилось так давно. Просто какая-то мелочь в прошлом, о которой я забыл.
— Это для тебя было давно, а нам приходится расхлебывать все сейчас. Сейчас, и гак гадко, что мы вынуждены вовлекать в этой детей.
— Неужели ты считаешь, что я об этом не думал?
— Не знаю. А ты думал?
— Конечно. Клэр, ты говоришь так, будто я внезапно превратился в какого-то бессердечного типа. Разве ты не видишь, что мне тоже больно? Что я жалею о случившемся и хотел бы все исправить? Но это невозможно. Все, что я могу, — это быть честным до конца и надеяться, что таким образом мне удастся избавить всех от лишних мучений. Что касается детей, то я намерен рассказать им все сегодня. Я могу сделать это сам или ты будешь со мной, как пожелаешь.
— Челси будет так… так… — Клэр неопределенно помахала рукой. — Кто знает, что между ними произошло? Ясно, что она в него влюбилась.
— Ничего между ними не было, я готов жизнью поклясться.
— Я знаю! — зло глядя на мужа, ответила Клэр. — На первом же свидании, которое и не назовешь свиданием? Мы все же воспитали дочь, у которой есть стыд и совесть! Я говорю о поцелуях. Вдруг он поцеловал ее, ведь в этом возрасте они уже целуются!
— Ну, этого мы никогда не узнаем, потому что я ни за что не стану ее расспрашивать.
— Конечно, нет. Но она все равно будет огорчена. А Робби? Он и так недоброжелательно относится к Кенту… им приходится вместе играть в футбол, а мне придется встречаться с ним на уроках.
— Мне тоже приходится с ним встречаться.
— Уж ты извини меня за то, что я не испытываю по этому поводу никакого сочувствия!
Она встала с качелей и подошла к одной из подпорок, прижалась к ней плечом. Сунув руки в карманы, Клэр смотрела на заходящее солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Кент минуту переваривал услышанное, со злостью глядя на мать.
— Холостяцкая пирушка, — ломким голосом сказал он, — я был зачат во время мальчишника.
— Да, — прошептала она, — но самое худшее не это. Он молча ждал.
— Это был мальчишник для него. — Моника слегка покраснела.
— Для него?
— На следующей неделе он женился. Потребовалась какая-то доля секунды, чтобы сложилась вся картина.
— Только не говори мне… — Их взгляды встретились, его — совершенно растерянный, ее — смущенный. — Он женился на миссис Гарднер, моей учительнице английского!
Моника кивнула и опустила глаза, потирая ноготь большого пальца. Кент швырнул телефонную трубку на диван, та перевернулась, а сам он опустился на подушки, закрыв рукой глаза.
— Случайная связь, — проговорил он. Мать смотрела, как дергается его кадык.
— Да. — Она и не пыталась оправдываться.
— Его жена знает?
— Никто из них не знает. Он говорит им об этом как раз сейчас.
Кент все еще не открывал лица, а Моника глядела на его длинные ноги в синих джинсах, на плотно сжатые губы, словно он сдерживал плач, на подбородок и скулы с пробивающейся щетиной — ему теперь приходилось бриться каждый день, и на горло, вздрагивающее каждый раз, когда он глотал слезы.
Протянув руку, она погладила грубую ткань на его колене.
— Кент, прости, — прошептала она. Он разжал губы.
— Да, мам, ничего.
Моника продолжала гладить его по колену, она просто не знала, чем еще помочь.
Он вскочил на ноги, словно избегая ее прикосновения, и, шмыгая носом, вытер лицо.
— Слушай, ма. — Он направился к двери. — Я должен уйти ненадолго. Мне надо… не знаю… у меня в голове какая-то каша. Я пойду, ладно? Не беспокойся. Мне очень надо.
— Кент! — Она кинулась за ним, но ой тремя прыжками преодолел ступеньки, и входная дверь уже закрывалась, пропустив его. — Кент! — Моника сбежала по ступенькам и распахнула дверь. — Кент, подожди! Пожалуйста, дорогой, не бери машину! Мы можем еще поговорить… мы можем…
— Мама, возвращайся домой!
— Но, Кент…
— У тебя было восемнадцать лет, чтобы смириться с этим! Дай мне хотя бы несколько часов!
Хлопнула дверца автомобиля, взревел двигатель, и сын слишком быстро развернулся, не вписавшись в поворот, и умчался, оставив на асфальте следы от тин.
Глава 8
Для Тома возвращение домой было полно всех мук ада. Как он расскажет Клэр? Как она это воспримет? Как сообщить все детям? Вдруг они станут думать, что их отец — ничтожество, безнравственный тип? Лжец, который обманул их мать в канун свадьбы и скрывал свою ложь все эти годы?
Вначале он скажет Клэр — она заслужила, чтобы узнать все первой, — а потом уже они все четверо, с детьми, будут участвовать в тяжелой сцене, которая наверняка последует. Клэр имеет право услышать обо всем наедине с ним, может быть, ударить его, или обозвать, кричать и плакать, выразить свои чувства любым способом, и чтобы дети не видели и не слышали этого.
Когда Том приехал домой, дети убирали в своих комнатах и где-то наверху гудел пылесос. Клэр он обнаружил, когда она, стоя на четвереньках, протирала нижнюю полку комода. Какой же беззащитной она казалась, и ничего не подозревающей, и считающей, что они уже все выяснили и простили друг друга, занимаясь любовью. Ничего она не знает.
Он присел на корточки позади нее, думая о том, какую боль ему придется сейчас ей причинить.
— Клэр?
Она резко выпрямилась и ударилась головой.
— Ой, черт. — Потирая ушибленное место и скривившись, она опустилась на ковер.
— Прости, я думал, что ты слышала, как я вошел.
— Не-ет, не слышала. Ух, как больно.
Она выглядела двадцатипятилетней в этой бейсболке, джинсах и помятой рубашке. Том почувствовал, как его сердце заполняет безраздельная любовь, и ощутил новый укол совести. Он сжал ее руку.
— Ты в порядке?
— Выживу.
— Клэр, кое-что произошло, и нам надо поговорить… чтобы дети не слышали. Ты не поедешь со мной?
Ее рука медленно сползла со лба.
— Что случилось, Том? Ты ужасно выглядишь. — Не отрывая взгляда от него, она поднялась на колени. — Что произошло?
Он взял ее за руки, поднимая с ковра.
— Давай проедемся. Пошли. Том позвал детей:
— Робби, Челси! Идите сюда на минутку. Когда они пришли, он продолжил:
— Мы с мамой уедем на час или около того. Когда мы вернемся, я хочу, чтобы вы были дома, ладно?
— Конечно, папа. А куда вы едете? — спросила Челси.
— Я вам все расскажу, когда мы вернемся. Заканчивайте уборку. И чтобы из дома ни ногой, понятно? Это очень важно.
— Конечно, папа, — удивленно, но послушно ответили оба.
В машине Клэр сказала:
— Том, ты меня до смерти пугаешь. Скажи, в чем деле.
— Через минуту. Давай доедем до начальной школы. Там во дворе пусто, и мы сможем поговорить.
Она сидела, словно оцепенев, и только смотрела на профиль мужа, пока тот подъезжал к зданию и сворачивал за угол, где была игровая площадка. В этой школе учились когда-то их дети, здесь они играли в «классики», катались на «тарзанках» и устраивали всяческие соревнования. Здание школы и площадка, купающиеся в лучах послеобеденного солнца, пробудили в душе Тома ностальгию по тем временам.
Он выключил двигатель и сказал:
— Давай пройдемся.
Клэр, колеблясь и предчувствуя беду, вышла из машины. Том взял ее за руку. Они пошли по траве через поле для игры в софтбол, и вскоре их подошвы уже поднимали облачка пыли на площадке. Различные игровые приспособления геометрическими фигурами темнели на фоне почти сиреневого неба, приближался час заката. Они подошли к качелям, сделанным в форме подковы, и сели. Качели висели низко над землей, а землю под ними покрывали опилки, в которых детвора протоптала дорожки. Клэр держалась за холодные стальные цепи, Том сидел, сложившись вдвое, как баскетболист на скамейке запасных. Они не раскачивались, просто сидели, вдыхая лесной запах опилок, чувствуя, как сиденье врезается в ноги. Наконец Том, откашлявшись, произнес:
— Клэр, я люблю тебя. Это первое, что я хочу сказать, и самое легкое. Все остальное намного труднее.
— Что бы это ни было, Том, говори скорее, потому что, черт побери, ожидать еще ужаснее!
— Хорошо, хорошо, начинаю. — Он набрал полную грудь воздуха. — За шесть дней до начала занятий ко мне в кабинет пришла женщина, чтобы записать в школу своего сына, который оказался и моим сыном тоже. Я никогда и не подозревал о его существовании. Она не сообщала мне, поэтому я ничего не знал. Его зовут Кент Аренс.
Их взгляды встретились. Том подумал, что до конца жизни будет помнить выражение ее глаз — этот шок, и неверие, и уходящую надежду. Клэр словно окаменела, и только ее глаза жили да руки намертво вцепились в качели.
— Кент Аренс… — прошептала она, — твой сын?
— Да, Клэр. — Он постарался, чтобы это прозвучало как можно мягче.
— Но… это означает… — Она пыталась сопоставить даты.
— Я помогу тебе. Ему семнадцать лет, как и Робби. Он был зачат в июне 1975-го.
На этот раз ей не пришлось подсчитывать.
— В этом месяце, когда мы поженились?
— На той же неделе.
Тихо-тихо, как от боли, она произнесла:
— Ой… — И с расширившимися глазами, полными слез, снова: — Ой…
— Я расскажу тебе, что на самом деле произошло, потому что она никогда ничего для меня не значила, никогда. Ты должна поверить мне, несмотря ни на что.
— Ой, Том, — все, что смогла сказать Клэр, прижимая пальцы к губам.
Он собрался с силами и продолжил, решив объяснить все во что бы то ни стало, ведь только говоря абсолютную правду, он мог выглядеть достойно.
— Сейчас уже трудно вспомнить те события, что происходили перед нашей свадьбой. Но одно мне совершенно ясно: я не был готов к женитьбе, и — прости, что я говорю это, Клэр, — чувствовал себя в западне. Был даже немного в отчаянии. Иногда мне казалось, что… меня направляют. Я только что закончил учебу в колледже, проведя там четыре года, и на последующие годы у меня были свои планы. Я собирался отдохнуть летом, а осенью устроиться учителем, общаться с друзьями и чувствовать себя свободным после всех этих лет, прожитых по расписанию и занятых зубрежкой. Я хотел купить себе новую машину, красивую одежду, провести отпуск в Мексике, может, на выходные иногда ездить в Лас-Вегас. Вместо этого, когда ты забеременела, мне пришлось посещать курсы для будущих отцов, заниматься покупкой колец и фарфора, заказывать свадебный костюм. Все казалось слишком уж… гнетущим, что ли! По правде говоря, я вначале был просто испуган. А потом, когда прошел первый шок, я разозлился. Должно быть, в таком настроении я и пребывал в тот вечер, когда мы устроили мальчишник, а эта девушка — я ее едва знал — принесла нам пиццу. Я уговорил ее переспать со мной, но это был всего-навсего, бунт, и ничего больше. Потом она ушла, и из моей жизни тоже, и мы не встречались до тех пор, пока на прошлой неделе она не появилась в моем кабинете вместе с сыном.
Клэр смотрела на мужа блестящими, словно остекленевшими глазами, затем отвела взгляд, ощущая бурю в душе. Она стала подниматься с качелей.
— Нет, подожди! — Том схватил ее за руку. — Я еще не закончил. Вот почему так трудно это все говорить. Я не хочу ни о чем умалчивать, и мне пришлось открыть тебе не лучшие стороны своей души, чтобы добраться до главного, а главное — то, что сейчас я не такой. Женившись на тебе, я изменился. — И очень мягко добавил: — Я сильно полюбил тебя, Клэр.
— Не смей! — Она выдернула руку и повернула качели так, чтобы быть к нему спиной. Глядя на ярко-оранжевое небо, она продолжала: — Не смей меня успокаивать. После всего, что ты мне рассказал, ты не смеешь говорить банальности!
— Это не банальности. Я понял, что ты для меня значишь, когда родился Робби, и…
— Думаешь, мне от этого легче?
— Дай же мне закончить. Каждый год приносил все больше счастья. Я осознал, как это прекрасно — быть отцом и твоим мужем, и понял, что люблю тебя.
Он видел, как тряслись ее плечи, и понял, что она плачет.
— Ты… с другой… в ту же самую неделю, как мы поженились?
Том знал, что услышать это будет для Клэр больнее всего и что ему придется проявить терпение, пока она свыкнется с мыслью.
— Клэр… Клэр, прости меня.
— Как ты мог так поступить? — Ее голос звучал неестественно высоко от сдерживаемых эмоций. — Как ты мог всего лишь через неделю после этого пойти со мной к алтарю?
Он оперся локтями о колени и опустил голову, рассматривая грязь и опилки под ногами. С тех пор, как он узнал о Кенте, он только и делал, что сдерживал свои чувства, но сейчас при мысли, какую боль он причинил Клэр, на глаза навернулись слезы. Он быстро смахнул их, но слезы набегали снова. Он не умел умолять о прощении, вот и теперь — приближался вечер, а они все сидели каждый на своих качелях и смотрели в разные стороны, она — на запад, а он — на север.
Все еще плача, она пробормотала:
— Я никогда не думала… что ты… как ты не хотел жениться на мне.
— Прошедшее время, Клэр, это все в прошлом. Я же сказал тебе, что потом понял, как мне повезло.
Ей было так плохо, что она не слышала успокаивающих слов.
— А ты не думал, что женщина в день своей свадьбы может почувствовать, что что-то не так? Я, наверное, была слишком счастлива, ведь… от… отец моего ребенка женился на мне, и по… этому… — Она разрыдалась, зажимая рот ладонью.
Протянув руку, он сжал ее плечо. Все ее тело сотрясалось от плача, это разрывало ему сердце.
— Клэр, не надо, — умоляюще произнес он, ощущая ту же боль, что и жена. — Господи, Клэр, я не хотел так мучить тебя.
Она стряхнула его руку.
— Мне очень плохо и это из-за… из-за тебя, и я сейчас ненавижу тебя за то, что ты с нами сделал.
Клэр вытирала нос тыльной стороной руки. Том подал ей платок. Она взяла его, а потом сказала:
— Ты в последнее время так странно себя вел. Я знала — что-то не так, но и представить не могла, что.
— Я пытался признаться тебе еще в Дулуте, но… — Голос изменил ему, и он тихо закончил: — А, к черту.
Наступила тишина, тяжелая, гнетущая, подавляющая все, кроме их взбудораженных нервов. Горе приковало их к качелям, сделало узниками друг друга, и этот ужасный перелом произошел в их жизни, когда она казалась особенно стабильной и спокойной. Надвигался осенний вечер, линия горизонта уже перерезала огромный шар солнца на две неравные части, небо напоминало цветом спелые фрукты. Легкий ветерок пронесся над площадкой. Прошло немало времени, прежде чем Клэр спросила:
— А он знает?
— Она говорит ему обо всем сейчас.
Том чувствовал, что жена собирает все факты вместе и делает неправильные выводы. Все это время она сидела отвернувшись, так что цепи, на которых висели качели, перекрестились у нее над головой. Она раскрутила цепь, чтобы видеть его лицо. Несмотря на убитый вид, ее взгляд, казалось, пронизывал его насквозь.
— Ты с ней встречался, ведь так? Вот куда ты отправился, когда заявил, что едешь за аккумулятором.
— Да, но Клэр…
— Ты с ней виделся до этого?
— Послушай меня. Кент вырос, не зная, кто его отец. Я не мог рассказать тебе о нем без ее разрешения, вот о чем мы сегодня говорили. Мы приняли решение открыть правду одновременно, чтобы никто не смог узнать от кого-то другого.
— Ты не ответил на мой вопрос. Вы встречались раньше!
Он сжал челюсти так, что желваки заходили по его лицу.
— Да. Один раз. В тот день, когда я понял, что он мой сын.
— Где?
— У нее дома. Но мы только разговаривали, Клэр, это правда.
Она долго молчала, с недоверием глядя на него опухшими, красными глазами. Наконец отвела взгляд.
— Должно быть, она живет здесь где-то рядом.
— В районе Хэвиленд-Хиллз. Они переехали сюда из Техаса как раз перед началом учебного года. Когда она пришла записывать Кента, то и понятия не имела, что я директор школы. Клэр, я отвечаю на все вопросы, потому что мне нечего больше скрывать. Была только одна ночь в 1975 году, и все. Как перед Богом клянусь, у меня никого не было с тех пор, как мы поженились.
Клэр ссутулила плечи, ее руки безжизненно висели между коленей. Она закрыла глаза и запрокинула голову, козырек бейсболки уставился в небо. Шумно вздохнув, жена замерла, как человек, который хочет скрыться от всего и всех. Потом слегка — на несколько сантиметров — качнула качели, будто притворяясь в глубине души, что ей все равно.
Том ждал, страдая от того, что заставил ее так мучиться.
— Ну хорошо, — произнесла она, вздергивая голову, словно собравшись с духом, — у нас ведь еще есть дети, о которых надо подумать, верно? — Качели продолжали тихо раскручиваться, потом резко остановились, когда она прижала ладонь ко рту и отвернулась, глотая слезы. — Боже, как все сложно. — Ее голос прервался.
Что он мог ответить? Что сделать, что предложить? Он был несчастен так же, как она.
— Я бы никогда не причинил вам горя, Клэр, ни тебе, ни детям. Это случилось так давно. Просто какая-то мелочь в прошлом, о которой я забыл.
— Это для тебя было давно, а нам приходится расхлебывать все сейчас. Сейчас, и гак гадко, что мы вынуждены вовлекать в этой детей.
— Неужели ты считаешь, что я об этом не думал?
— Не знаю. А ты думал?
— Конечно. Клэр, ты говоришь так, будто я внезапно превратился в какого-то бессердечного типа. Разве ты не видишь, что мне тоже больно? Что я жалею о случившемся и хотел бы все исправить? Но это невозможно. Все, что я могу, — это быть честным до конца и надеяться, что таким образом мне удастся избавить всех от лишних мучений. Что касается детей, то я намерен рассказать им все сегодня. Я могу сделать это сам или ты будешь со мной, как пожелаешь.
— Челси будет так… так… — Клэр неопределенно помахала рукой. — Кто знает, что между ними произошло? Ясно, что она в него влюбилась.
— Ничего между ними не было, я готов жизнью поклясться.
— Я знаю! — зло глядя на мужа, ответила Клэр. — На первом же свидании, которое и не назовешь свиданием? Мы все же воспитали дочь, у которой есть стыд и совесть! Я говорю о поцелуях. Вдруг он поцеловал ее, ведь в этом возрасте они уже целуются!
— Ну, этого мы никогда не узнаем, потому что я ни за что не стану ее расспрашивать.
— Конечно, нет. Но она все равно будет огорчена. А Робби? Он и так недоброжелательно относится к Кенту… им приходится вместе играть в футбол, а мне придется встречаться с ним на уроках.
— Мне тоже приходится с ним встречаться.
— Уж ты извини меня за то, что я не испытываю по этому поводу никакого сочувствия!
Она встала с качелей и подошла к одной из подпорок, прижалась к ней плечом. Сунув руки в карманы, Клэр смотрела на заходящее солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37