Займусь краном на кухне попозже, ладно?
— Может, посмотришь, что с ним, а то вдруг понадобятся какие-нибудь детали?
Он вернулся на веранду, пытаясь скрыть нервозность, поцеловал жену в пробор.
— Машина важнее. Я скоро вернусь.
Он доехал до магазина в центре города и из таксофона позвонил Монике Аренс. Она ответила после третьего гудка.
— Здравствуй, Моника. Это Том Гарднер. Удивленное молчание, а потом:
— А-а, — словно она смотрела на кого-то еще, находящегося в комнате. Наверное, на Кента, подумал Том.
— Мне надо поговорить с тобой. Она молчала.
— Немедленно.
— Я не могу.
— Это очень важно.
— Я тут занята одним делом и…
— Моника, мне наплевать, чем ты занята! Разговор нельзя отложить! Кент вчера после игры провожал домой мою Челси!
Снова пауза, потом:
— Понятно. — Том чувствовал, как она подбирает слова, притворяясь, что разговаривает с кем-то с работы. — А проходная открыта по субботам?
— Он там, с тобой в комнате?
— Да.
— Он поверит, что тебя вызвали на работу?
— Да.
— Я в торговом центре. Можешь подъехать сюда?
— Думаю, да, но я не могу задерживаться надолго. Мы все еще устраиваемся на новом месте, и в доме очень много дел.
— Ты знаешь, где это?
— Да.
— Сколько тебе потребуется чтобы добраться сюда?
— Ну хорошо. Приеду через пятнадцать минут.
— Здесь есть ресторан под названием «Кьятти». Я вожу красный «таурус». Припаркуюсь с северо-западной стороны здания. Через пятнадцать минут.
— Да, хорошо, до свидания.
Он не помнил, как покупал аккумулятор, как стоял в очереди и как выписывал чек. Том ощущал только острую боль в спине, твердый комок в горле и то, как у него раскалывается голова. Была суббота. В торговом центре в этот день многолюдно, и он в любую минуту мог наткнуться на кого-нибудь из своих учеников. Правильно ли он поступил, договорившись встретиться с Моникой на стоянке? Том посмотрел на часы, надеясь, что обеденное время заканчивается и стоянка опустеет, когда туда подъедет Моника. Было 13.35.
Он заехал на стоянку, припарковался, выключил мотор и стал ждать. Солнечные лучи скоро превратили машину в раскаленную печку. Стоянка быстро пустела. Том открыл окошки и уставился на кирпичную стену ресторана, закусив губу и задумавшись.
Голубой «лексус» затормозил справа от него, и Том внезапно почувствовал себя виноватым не только в измена восемнадцатилетней давности. Две машины, стоящие рядом, женщина, выходящая из одной и садящаяся в другую, — эта картина несла явный отпечаток какого-то тайного свидания. Он выскочил из автомобиля в тот момент, как Моника вышла из своего «лексуса». Она подошла к бамперу машины, и Том поступил так же.
Оба молчали, избегая смотреть друг другу в глаза и чувствуя только неловкость.
— Спасибо, что пришла, — наконец сказал Том.
— Я просто не знала, что делать. Кент был рядом со мной в комнате, когда зазвонил телефон.
— Я тоже не знал, что делать, поэтому и. позвонил тебе.
На Монике были солнцезащитные очки, а через плечо висела маленькая сумочка. Ее платье, снова какого-то мешковатого фасона, заставило Тома мысленно возблагодарить судьбу за то, что у его жены гораздо больше вкуса. Он попытался заглянуть Монике в глаза, но отсвечивающие на солнце очки не позволяли этого.
— Может, сядем ко мне в машину и поговорим?
Она сверкнула очками в его сторону, поджав бесцветные губы. Потом, ничего не ответив, открыла дверцу «тауруса» и села на пассажирское место. Он занял место за рулем. Тяжелое молчание затянулось, оба были смущены. Если бы у них остались хоть какие-нибудь сентиментальные воспоминания о прошлом, возможно, им было бы легче найти общий язык, но они могли только сожалеть о той ночи, да и вспоминалось им совсем немногое.
Наконец Том откашлялся и сказал:
— Знаешь, я не совсем хорошо соображал, когда позвонил тебе. Я даже не обдумал, как и где нам встретиться, просто поднял трубку и набрал номер. Если ты хочешь поехать куда-то, чего-нибудь выпить…
— Все в порядке. Ты сказал, что вчера Кент провожал после игры твою дочь.
— Да. Я сам узнал об этом час назад.
— Значит, я делаю вывод, что ты хочешь объявить своей семье, кто он на самом деле.
— Мне придется. Я знаю обо всем только десять дней, и все это время просто не нахожу себе места. Я совсем не умею скрывать что-либо от своей жены.
Моника оперлась лбом о ладони, ремешок сумочки соскользнул с ее плеча. Том продолжал:
— Единственная причина, по которой я не сказал им всего сегодня, — это то, что я решил сначала обсудить ситуацию с тобой. Тебе придется сообщить все и Кенту тоже, чтобы они узнали одновременно. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из моих детей сказал ему это в школе.
— Да, это было бы ужасно.
И снова тишина нависла над ними, пока они представляли себе, как признаются своим близким.
— Я страшно запаниковал, когда услышал, что он провожал ее домой.
— Д-да, — слишком отстраненно, по мнению Тома, ответила Моника. Она казалась ему совершенно бесчувственной, слишком сдержанной, строго контролирующей выражение своего лица и интонации голоса.
— Кент вообще когда-нибудь упоминал Челси?
— Однажды.
— Что он сказал?
— Да так что-то.
— Ничего личного?
— Нет.
Том подумал о том, какими скрытными могут быть подростки.
— Удивительно, что их так потянуло друг к другу. Я целую неделю наблюдал, как они встречались у камеры хранения перед уроками, как салились рядом в столовой. И все надеялся, что это потому, что она должна была показать Кенту школу, но… нет… к сожалению.
Кто-то вышел из ресторана, сел в машину слева от них и уехал, оставив пустое пространство вокруг двух их автомобилей.
— Послушай, — сказала Моника, — я сейчас соврала тебе. Кент действительно сказал кое-что о Челси.
— Что?
Она быстро взглянула на Тома, словно набираясь храбрости.
— Что он завидует ей, что у нее есть отец.
Тому словно нанесли сильный удар. Минуту он не мог отдышаться. Моника продолжала:
— Мы поссорились из-за этого, что между нами бывает редко. Я наконец поняла, как для него важно узнать о тебе. Сейчас… самое время рассказать ему.
— Значит, ты сделаешь это? До понедельника?
— У меня нет выхода.
— Знаешь, — проговорил Том, — мой сын Робби не очень доброжелательно относится к Кенту. По правде говоря, думаю, он завидует его успехам. Не знаю, как они оба все воспримут.
— Все дело в том, что мы не знаем, как это воспримут все, за исключением меня. В моей жизни ничего не изменится. А вам всем придется пройти сквозь целую бурю эмоций.
Том задумался, вздохнул. Он немного сполз на сиденье и положил голову на спинку кресла.
— Как странно. Только сегодня я говорил Робби, что каждый новый человек вносит изменения в нашу жизнь, а каждый моральный выбор закаляет характер. Наверное, я говорил это о самом себе, но до настоящего момента не понимал этого.
Слева от них затормозила машина. Окошки в ней были открыты, играло радио. Том взглянул на водителя, и женщина за рулем, выключив музыку, улыбнулась ему и помахала пальцами.
— Привет, Том, — сказала она.
Гарднер выпрямился на сиденье, ему вдруг стало жарко.
— Привет, Руфь.
Она вышла из машины и направилась к нему.
— Ох, черт, — пробормотал Том.
— Кто это?
— Наша соседка.
Руфь заглянула к ним в кабину:
— Привет, Кл… ой, извините, я думала, что с тобой Клэр.
— Познакомьтесь, Моника Аренс, а это наша соседка, Руфь Бишоп.
Руфь слегка улыбнулась, ее глаза горели от любопытства.
— А я туг выскочила за хлебными палочками к ужину. Дин их обожает, и сегодня он наконец собирается поесть дома. — Она выпрямилась, продолжая с неприкрытым интересом рассматривать Монику, и обратилась к Тому: — Клэр дома?
— Да. Она сегодня занимается уборкой.
— А-а. — Руфь вроде бы ожидала еще чего-то, может, объяснения, но, поскольку Том молчал, она убрала руку с окна и прощебетала: — Ну что ж, я пойду за своими хлебными палочками. Было приятно повидаться с тобой, Том. Передавай привет Клэр.
— Хорошо.
Наблюдая, как она удаляется по направлению к ресторану, он произнес:
— Вот все и решилось. Теперь если я не расскажу всего Клэр, как только вернусь, то Руфь сделает это за меня.
— Мне тоже надо отправляться домой и сообщить Кенту, — Моника поправила на плече ремешок сумочки, но осталась сидеть. — Даже не знаю, что тебе сейчас сказать, и из-за этого чувствую себя ужасно неловко.
— Я тоже.
— Наверное, надо пожелать тебе удачи.
— И тебе тоже.
Они все еще не расходились.
— А нам не придется встречаться еще раз?
— Поживем — увидим.
— Да… да, думаю, ты прав.
— Наверное, это неизбежно. Немного подумав, Моника спросила:
— Мы правильно поступаем, как ты думаешь, Том?
— Абсолютно.
— Да… абсолютно, — повторила она, словно стараясь убедить саму себя. — Тогда почему мне так не хочется ехать домой и признаваться во всем?
— Страшно, — ответил он.
— Да, наверное.
— Не очень-то все это весело, правда?
— Правда. Это просто ужасно.
— Я все время ощущаю это, с тех пор как вы вошли в мой кабинет, и, говоря по правде, будет большим облегчением не скрывать ничего больше. У меня в голове… такая кутерьма.
— Да… ладно…
— Вот она снова идет. — Руфь Бишоп направлялась к ним, неся белый бумажный пакет. Том наблюдал за ней.
— У тебя крепкая семья, Том? — спросила Моника, тоже не сводя глаз с Руфи.
— Да, очень.
Руфь Бишоп подошла к своей машине, подняла пакет так, чтобы его было видно, и прокричала:
— Я накупила их целую кучу! Теперь Дину лучше не задерживаться к ужину!
Том изобразил на лице подобие улыбки и слегка помахал рукой.
Моника сказала:
— Это хорошо, что у вас крепкая семья, иначе вам будет трудно выдержать это испытание. — Когда Руфь уехала, она добавила: — Мне действительно пора возвращаться. Очень хочется, чтобы этот день поскорее закончился.
— Удачи, — снова пожелал ей Том, — и спасибо за то, что пришла.
— Не за что.
В их расставании таилась какая-то печаль, печаль двух людей, чье прошлое настигло их, и которые — несмотря на отсутствие всякого влечения друг к другу — чувствовали, что неразрывно связаны теперь, и судьбы их в чем-то схожи. Она отправится к своей семье, а он — к своей. Обоим придется быть откровенными до конца, и это изменит всю их жизнь. Покидая стоянку и разъезжаясь в противоположные стороны, оба испытывали грустное сожаление, ведь у них даже не оставалось никаких нежных воспоминаний друг о друге, которые могли бы поддержать их в предстоящем кризисе.
Кент разговаривал по телефону, когда его мать вернулась домой. Он лежал, растянувшись на диване и поставив одну ногу на журнальный столик, второй качал в воздухе. Подбородком он упирался в грудь, а на лице Кента блуждала улыбка.
Проходя мимо него, Моника сказала:
— Убери-ка ногу.
Он положил ногу на ногу и невозмутимо продолжал беседу.
— Нет, я же говорю тебе, почти никогда. Так ты будешь меня учить?.. Нет. А где?.. Нет, у нас в школе не устраивали танцы. Пару раз у Бодри в доме были вечеринки с оркестрами и прочим, и он меня приглашал в гости, но мы только смотрели, как танцуют его старики, мы ведь были там младше всех… Приезд футбольной команды?.. А кто сказал, что по этому поводу надо плясать?..
Моника вышла из кухни, вытирая руки льняным полотенцем.
— Кент, мне надо поговорить с тобой. Не мог бы ты закончить беседу?
Прикрыв трубку ладонью, он ответил:
— Ма, я разговариваю с девушкой.
— Пожалуйста, заканчивай, — повторила она, выходя из комнаты.
Кент сказал в трубку:
— Извини, Челси. Я должен идти. Маме что-то потребовалось. Слушай, а ты попозже будешь дома?.. Может быть, я тогда перезвоню… Да, конечно. И ты тоже… Пока. — Он спрыгнул с дивана, захватив с собой переносную трубку телефона. — Эй, ма, — заходя на кухню и перебрасывая трубку из руки в руку, проговорил Кент, — что это такое важное, что я даже не смог договорить по телефону?
Моника зачем-то перекладывала фрукты в вазе белого стекла, меняя местами персики, бананы и яблоки.
— А кто эта девушка? — спросила она.
— Челси Гарднер.
Мать смотрела Кенту прямо в глаза, сжимая в руке зеленое яблоко, и взгляд ее был так серьезен, что он подумал, не случилось ли чего, может, она потеряла работу?
Он перестал подкидывать телефонную трубку и спросил:
— Мать, что с тобой?
Все еще держа в руке яблоко и не замечая этого, она предложила:
— Пойдем в комнату, Кент.
Он снова опустился на диван. Моника села в кресло, наклонившись, уперлась локтями в колени, продолжая крутить в руках яблоко.
— Кент, я собираюсь рассказать тебе о твоем отце. Он замер, внутри его все сжалось, как в те несколько секунд, когда он впервые нырял с большой высоты.
— О моем отце? — переспросил он, как будто впервые слышал это слово.
— Да, — ответила она, — ты был прав. Уже пора. Кент сделал глотательное движение и, не сводя глаз с матери, ухватился за телефонную трубку, как за спасательный круг.
— Хорошо.
— Кент, твой отец — Том Гарднер.
Он открыл рот и, казалось, не замечал этого.
— Том Гарднер? Ты имеешь в виду… мистера Гарднера, нашего директора?
— Да, — тихо ответила Моника и замолчала. Она перестала крутить в руках яблоко.
— Мистер Гарднер? — хрипло прошептал сын.
— Да.
— Но он… он отец Челси.
— Да, — повторила она, — это так.
Кент отвалился на спинку дивана, закрыл глаза, все еще сжимая в руке трубку так, что побелели ногти.
Мистер Гарднер, один из самых приятных людей из всех, кого он встречал, мистер Гарднер, с улыбкой на лице желающий им доброго утра в школьном коридоре, человек, который понравился Кенту, как только он его увидел, и из-за того, как он обращается со своими детьми, и из-за того, как — с чужими. Директор школы, которого он увидит в понедельник и в остальные дни до самого конца учебного года. И который вручит ему школьный аттестат.
Отец Челси.
Боже мой, ведь он поцеловал вчера Челси.
Эмоции захлестывали Кента. Его просто трясло, он испытывал настоящий шок. Он открыл глаза и как в тумане сквозь слезы увидел угол потолка.
— Я вчера после игры провожал Челси домой.
— Да, я знаю. Мы виделись с Томом пятнадцать минут назад. Он миг рассказал.
Кент выпрямился.
— Ты встречалась с мистером Гарднером? Ты… то есть он…
— Нет, он для меня ничего не значит, не считая того, то он твой отец. Мы виделись только для того, чтобы обсудить все это, как сообщить нашим семья, кем вы друг другу приходитесь. Только поэтому.
— Значит, он знает обо мне. А ты говорила, что нет.
— Да, извини, Кент. Я ведь никогда не обманываю тебя, но теперь ты понимаешь, почему я так сказала. И я не знала, что ты встречаешься с Челси.
— Между нами ничего не было, понятно? — почти воинственно заявил Кент.
— Да, конечно, — глядя на яблоко, согласилась Моника.
Сын видел, что его слова успокоили мать, хотя и прежде он никогда не давал никакого повода считать себя завзятым гулякой. Он таким не был.
— И давно он обо мне знает? — спросил Кент.
— С того дня, как я записала тебя в школу. Я и понятия не имела, что он там директор, пока не увидела его входящим в кабинет.
— Значит, он и не подозревал о моем существовании?
— Нет.
Кент склонился, пряча лицо в ладонях, так что телефонная трубка взъерошила ему волосы над ухом. Наступила гнетущая тишина. Моника положила яблоко на столик так осторожно, словно и то, и другое было сделано из хрусталя. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях, и смотрела на ту часть ковра, на которую падал солнечный луч. В ее глазах тоже стояли слезы.
Через некоторое время Кент поднял голову.
— Так что же заставило тебя рассказать ему?
— Он тебя узнал и сам спросил.
— Узнал?
— Ты очень на него похож.
— Похож? — Это еще больше потрясло Кента. Моника кивнула, не сводя глаз с ковра.
Все разом нахлынувшие эмоции прорвались в потоке злости, причину которой парень и сам не понимал.
— Я прожил всю жизнь в неведении, а теперь ты вдруг объявляешь мне, кто мой отец, и оказывается, что это человек, который мне нравится, да еще и то, что я на него похож! — Остановившись на секунду, Кент прокричал: — Ну давай же, продолжай, ма! Расскажи, как это все произошло! Не заставляй меня задавать тысячи вопросов!
— Тебе это не понравится.
— Да наплевать! Я хочу все знать!
Она помолчала, стараясь успокоиться и взять себя в руки.
— Он был просто парень, которого я встречала в колледже, когда училась там. Какой-то предмет мы изучали вместе, в одной группе — не помню уже, какой. Я всегда считала его красивым, но между нами ничего не было. Я даже не очень хорошо его знала. В выпускном классе я подрабатывала, разнося по адресам пиццу из кафе «Мама Фиори», и однажды июньским вечером мы получили заказ на полдюжины порций для холостяцкой пирушки. Я принесла пиццу, а он открыл мне двери. Он… — Моника сплела пальцы и пожала плечами. — Я не знаю… Он схватил меня за руку и затащил в комнату. Там было очень шумно, они, конечно, выпивали. Там повсюду валялись пивные бутылки и шатались какие-то едва одетые девицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Может, посмотришь, что с ним, а то вдруг понадобятся какие-нибудь детали?
Он вернулся на веранду, пытаясь скрыть нервозность, поцеловал жену в пробор.
— Машина важнее. Я скоро вернусь.
Он доехал до магазина в центре города и из таксофона позвонил Монике Аренс. Она ответила после третьего гудка.
— Здравствуй, Моника. Это Том Гарднер. Удивленное молчание, а потом:
— А-а, — словно она смотрела на кого-то еще, находящегося в комнате. Наверное, на Кента, подумал Том.
— Мне надо поговорить с тобой. Она молчала.
— Немедленно.
— Я не могу.
— Это очень важно.
— Я тут занята одним делом и…
— Моника, мне наплевать, чем ты занята! Разговор нельзя отложить! Кент вчера после игры провожал домой мою Челси!
Снова пауза, потом:
— Понятно. — Том чувствовал, как она подбирает слова, притворяясь, что разговаривает с кем-то с работы. — А проходная открыта по субботам?
— Он там, с тобой в комнате?
— Да.
— Он поверит, что тебя вызвали на работу?
— Да.
— Я в торговом центре. Можешь подъехать сюда?
— Думаю, да, но я не могу задерживаться надолго. Мы все еще устраиваемся на новом месте, и в доме очень много дел.
— Ты знаешь, где это?
— Да.
— Сколько тебе потребуется чтобы добраться сюда?
— Ну хорошо. Приеду через пятнадцать минут.
— Здесь есть ресторан под названием «Кьятти». Я вожу красный «таурус». Припаркуюсь с северо-западной стороны здания. Через пятнадцать минут.
— Да, хорошо, до свидания.
Он не помнил, как покупал аккумулятор, как стоял в очереди и как выписывал чек. Том ощущал только острую боль в спине, твердый комок в горле и то, как у него раскалывается голова. Была суббота. В торговом центре в этот день многолюдно, и он в любую минуту мог наткнуться на кого-нибудь из своих учеников. Правильно ли он поступил, договорившись встретиться с Моникой на стоянке? Том посмотрел на часы, надеясь, что обеденное время заканчивается и стоянка опустеет, когда туда подъедет Моника. Было 13.35.
Он заехал на стоянку, припарковался, выключил мотор и стал ждать. Солнечные лучи скоро превратили машину в раскаленную печку. Стоянка быстро пустела. Том открыл окошки и уставился на кирпичную стену ресторана, закусив губу и задумавшись.
Голубой «лексус» затормозил справа от него, и Том внезапно почувствовал себя виноватым не только в измена восемнадцатилетней давности. Две машины, стоящие рядом, женщина, выходящая из одной и садящаяся в другую, — эта картина несла явный отпечаток какого-то тайного свидания. Он выскочил из автомобиля в тот момент, как Моника вышла из своего «лексуса». Она подошла к бамперу машины, и Том поступил так же.
Оба молчали, избегая смотреть друг другу в глаза и чувствуя только неловкость.
— Спасибо, что пришла, — наконец сказал Том.
— Я просто не знала, что делать. Кент был рядом со мной в комнате, когда зазвонил телефон.
— Я тоже не знал, что делать, поэтому и. позвонил тебе.
На Монике были солнцезащитные очки, а через плечо висела маленькая сумочка. Ее платье, снова какого-то мешковатого фасона, заставило Тома мысленно возблагодарить судьбу за то, что у его жены гораздо больше вкуса. Он попытался заглянуть Монике в глаза, но отсвечивающие на солнце очки не позволяли этого.
— Может, сядем ко мне в машину и поговорим?
Она сверкнула очками в его сторону, поджав бесцветные губы. Потом, ничего не ответив, открыла дверцу «тауруса» и села на пассажирское место. Он занял место за рулем. Тяжелое молчание затянулось, оба были смущены. Если бы у них остались хоть какие-нибудь сентиментальные воспоминания о прошлом, возможно, им было бы легче найти общий язык, но они могли только сожалеть о той ночи, да и вспоминалось им совсем немногое.
Наконец Том откашлялся и сказал:
— Знаешь, я не совсем хорошо соображал, когда позвонил тебе. Я даже не обдумал, как и где нам встретиться, просто поднял трубку и набрал номер. Если ты хочешь поехать куда-то, чего-нибудь выпить…
— Все в порядке. Ты сказал, что вчера Кент провожал после игры твою дочь.
— Да. Я сам узнал об этом час назад.
— Значит, я делаю вывод, что ты хочешь объявить своей семье, кто он на самом деле.
— Мне придется. Я знаю обо всем только десять дней, и все это время просто не нахожу себе места. Я совсем не умею скрывать что-либо от своей жены.
Моника оперлась лбом о ладони, ремешок сумочки соскользнул с ее плеча. Том продолжал:
— Единственная причина, по которой я не сказал им всего сегодня, — это то, что я решил сначала обсудить ситуацию с тобой. Тебе придется сообщить все и Кенту тоже, чтобы они узнали одновременно. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из моих детей сказал ему это в школе.
— Да, это было бы ужасно.
И снова тишина нависла над ними, пока они представляли себе, как признаются своим близким.
— Я страшно запаниковал, когда услышал, что он провожал ее домой.
— Д-да, — слишком отстраненно, по мнению Тома, ответила Моника. Она казалась ему совершенно бесчувственной, слишком сдержанной, строго контролирующей выражение своего лица и интонации голоса.
— Кент вообще когда-нибудь упоминал Челси?
— Однажды.
— Что он сказал?
— Да так что-то.
— Ничего личного?
— Нет.
Том подумал о том, какими скрытными могут быть подростки.
— Удивительно, что их так потянуло друг к другу. Я целую неделю наблюдал, как они встречались у камеры хранения перед уроками, как салились рядом в столовой. И все надеялся, что это потому, что она должна была показать Кенту школу, но… нет… к сожалению.
Кто-то вышел из ресторана, сел в машину слева от них и уехал, оставив пустое пространство вокруг двух их автомобилей.
— Послушай, — сказала Моника, — я сейчас соврала тебе. Кент действительно сказал кое-что о Челси.
— Что?
Она быстро взглянула на Тома, словно набираясь храбрости.
— Что он завидует ей, что у нее есть отец.
Тому словно нанесли сильный удар. Минуту он не мог отдышаться. Моника продолжала:
— Мы поссорились из-за этого, что между нами бывает редко. Я наконец поняла, как для него важно узнать о тебе. Сейчас… самое время рассказать ему.
— Значит, ты сделаешь это? До понедельника?
— У меня нет выхода.
— Знаешь, — проговорил Том, — мой сын Робби не очень доброжелательно относится к Кенту. По правде говоря, думаю, он завидует его успехам. Не знаю, как они оба все воспримут.
— Все дело в том, что мы не знаем, как это воспримут все, за исключением меня. В моей жизни ничего не изменится. А вам всем придется пройти сквозь целую бурю эмоций.
Том задумался, вздохнул. Он немного сполз на сиденье и положил голову на спинку кресла.
— Как странно. Только сегодня я говорил Робби, что каждый новый человек вносит изменения в нашу жизнь, а каждый моральный выбор закаляет характер. Наверное, я говорил это о самом себе, но до настоящего момента не понимал этого.
Слева от них затормозила машина. Окошки в ней были открыты, играло радио. Том взглянул на водителя, и женщина за рулем, выключив музыку, улыбнулась ему и помахала пальцами.
— Привет, Том, — сказала она.
Гарднер выпрямился на сиденье, ему вдруг стало жарко.
— Привет, Руфь.
Она вышла из машины и направилась к нему.
— Ох, черт, — пробормотал Том.
— Кто это?
— Наша соседка.
Руфь заглянула к ним в кабину:
— Привет, Кл… ой, извините, я думала, что с тобой Клэр.
— Познакомьтесь, Моника Аренс, а это наша соседка, Руфь Бишоп.
Руфь слегка улыбнулась, ее глаза горели от любопытства.
— А я туг выскочила за хлебными палочками к ужину. Дин их обожает, и сегодня он наконец собирается поесть дома. — Она выпрямилась, продолжая с неприкрытым интересом рассматривать Монику, и обратилась к Тому: — Клэр дома?
— Да. Она сегодня занимается уборкой.
— А-а. — Руфь вроде бы ожидала еще чего-то, может, объяснения, но, поскольку Том молчал, она убрала руку с окна и прощебетала: — Ну что ж, я пойду за своими хлебными палочками. Было приятно повидаться с тобой, Том. Передавай привет Клэр.
— Хорошо.
Наблюдая, как она удаляется по направлению к ресторану, он произнес:
— Вот все и решилось. Теперь если я не расскажу всего Клэр, как только вернусь, то Руфь сделает это за меня.
— Мне тоже надо отправляться домой и сообщить Кенту, — Моника поправила на плече ремешок сумочки, но осталась сидеть. — Даже не знаю, что тебе сейчас сказать, и из-за этого чувствую себя ужасно неловко.
— Я тоже.
— Наверное, надо пожелать тебе удачи.
— И тебе тоже.
Они все еще не расходились.
— А нам не придется встречаться еще раз?
— Поживем — увидим.
— Да… да, думаю, ты прав.
— Наверное, это неизбежно. Немного подумав, Моника спросила:
— Мы правильно поступаем, как ты думаешь, Том?
— Абсолютно.
— Да… абсолютно, — повторила она, словно стараясь убедить саму себя. — Тогда почему мне так не хочется ехать домой и признаваться во всем?
— Страшно, — ответил он.
— Да, наверное.
— Не очень-то все это весело, правда?
— Правда. Это просто ужасно.
— Я все время ощущаю это, с тех пор как вы вошли в мой кабинет, и, говоря по правде, будет большим облегчением не скрывать ничего больше. У меня в голове… такая кутерьма.
— Да… ладно…
— Вот она снова идет. — Руфь Бишоп направлялась к ним, неся белый бумажный пакет. Том наблюдал за ней.
— У тебя крепкая семья, Том? — спросила Моника, тоже не сводя глаз с Руфи.
— Да, очень.
Руфь Бишоп подошла к своей машине, подняла пакет так, чтобы его было видно, и прокричала:
— Я накупила их целую кучу! Теперь Дину лучше не задерживаться к ужину!
Том изобразил на лице подобие улыбки и слегка помахал рукой.
Моника сказала:
— Это хорошо, что у вас крепкая семья, иначе вам будет трудно выдержать это испытание. — Когда Руфь уехала, она добавила: — Мне действительно пора возвращаться. Очень хочется, чтобы этот день поскорее закончился.
— Удачи, — снова пожелал ей Том, — и спасибо за то, что пришла.
— Не за что.
В их расставании таилась какая-то печаль, печаль двух людей, чье прошлое настигло их, и которые — несмотря на отсутствие всякого влечения друг к другу — чувствовали, что неразрывно связаны теперь, и судьбы их в чем-то схожи. Она отправится к своей семье, а он — к своей. Обоим придется быть откровенными до конца, и это изменит всю их жизнь. Покидая стоянку и разъезжаясь в противоположные стороны, оба испытывали грустное сожаление, ведь у них даже не оставалось никаких нежных воспоминаний друг о друге, которые могли бы поддержать их в предстоящем кризисе.
Кент разговаривал по телефону, когда его мать вернулась домой. Он лежал, растянувшись на диване и поставив одну ногу на журнальный столик, второй качал в воздухе. Подбородком он упирался в грудь, а на лице Кента блуждала улыбка.
Проходя мимо него, Моника сказала:
— Убери-ка ногу.
Он положил ногу на ногу и невозмутимо продолжал беседу.
— Нет, я же говорю тебе, почти никогда. Так ты будешь меня учить?.. Нет. А где?.. Нет, у нас в школе не устраивали танцы. Пару раз у Бодри в доме были вечеринки с оркестрами и прочим, и он меня приглашал в гости, но мы только смотрели, как танцуют его старики, мы ведь были там младше всех… Приезд футбольной команды?.. А кто сказал, что по этому поводу надо плясать?..
Моника вышла из кухни, вытирая руки льняным полотенцем.
— Кент, мне надо поговорить с тобой. Не мог бы ты закончить беседу?
Прикрыв трубку ладонью, он ответил:
— Ма, я разговариваю с девушкой.
— Пожалуйста, заканчивай, — повторила она, выходя из комнаты.
Кент сказал в трубку:
— Извини, Челси. Я должен идти. Маме что-то потребовалось. Слушай, а ты попозже будешь дома?.. Может быть, я тогда перезвоню… Да, конечно. И ты тоже… Пока. — Он спрыгнул с дивана, захватив с собой переносную трубку телефона. — Эй, ма, — заходя на кухню и перебрасывая трубку из руки в руку, проговорил Кент, — что это такое важное, что я даже не смог договорить по телефону?
Моника зачем-то перекладывала фрукты в вазе белого стекла, меняя местами персики, бананы и яблоки.
— А кто эта девушка? — спросила она.
— Челси Гарднер.
Мать смотрела Кенту прямо в глаза, сжимая в руке зеленое яблоко, и взгляд ее был так серьезен, что он подумал, не случилось ли чего, может, она потеряла работу?
Он перестал подкидывать телефонную трубку и спросил:
— Мать, что с тобой?
Все еще держа в руке яблоко и не замечая этого, она предложила:
— Пойдем в комнату, Кент.
Он снова опустился на диван. Моника села в кресло, наклонившись, уперлась локтями в колени, продолжая крутить в руках яблоко.
— Кент, я собираюсь рассказать тебе о твоем отце. Он замер, внутри его все сжалось, как в те несколько секунд, когда он впервые нырял с большой высоты.
— О моем отце? — переспросил он, как будто впервые слышал это слово.
— Да, — ответила она, — ты был прав. Уже пора. Кент сделал глотательное движение и, не сводя глаз с матери, ухватился за телефонную трубку, как за спасательный круг.
— Хорошо.
— Кент, твой отец — Том Гарднер.
Он открыл рот и, казалось, не замечал этого.
— Том Гарднер? Ты имеешь в виду… мистера Гарднера, нашего директора?
— Да, — тихо ответила Моника и замолчала. Она перестала крутить в руках яблоко.
— Мистер Гарднер? — хрипло прошептал сын.
— Да.
— Но он… он отец Челси.
— Да, — повторила она, — это так.
Кент отвалился на спинку дивана, закрыл глаза, все еще сжимая в руке трубку так, что побелели ногти.
Мистер Гарднер, один из самых приятных людей из всех, кого он встречал, мистер Гарднер, с улыбкой на лице желающий им доброго утра в школьном коридоре, человек, который понравился Кенту, как только он его увидел, и из-за того, как он обращается со своими детьми, и из-за того, как — с чужими. Директор школы, которого он увидит в понедельник и в остальные дни до самого конца учебного года. И который вручит ему школьный аттестат.
Отец Челси.
Боже мой, ведь он поцеловал вчера Челси.
Эмоции захлестывали Кента. Его просто трясло, он испытывал настоящий шок. Он открыл глаза и как в тумане сквозь слезы увидел угол потолка.
— Я вчера после игры провожал Челси домой.
— Да, я знаю. Мы виделись с Томом пятнадцать минут назад. Он миг рассказал.
Кент выпрямился.
— Ты встречалась с мистером Гарднером? Ты… то есть он…
— Нет, он для меня ничего не значит, не считая того, то он твой отец. Мы виделись только для того, чтобы обсудить все это, как сообщить нашим семья, кем вы друг другу приходитесь. Только поэтому.
— Значит, он знает обо мне. А ты говорила, что нет.
— Да, извини, Кент. Я ведь никогда не обманываю тебя, но теперь ты понимаешь, почему я так сказала. И я не знала, что ты встречаешься с Челси.
— Между нами ничего не было, понятно? — почти воинственно заявил Кент.
— Да, конечно, — глядя на яблоко, согласилась Моника.
Сын видел, что его слова успокоили мать, хотя и прежде он никогда не давал никакого повода считать себя завзятым гулякой. Он таким не был.
— И давно он обо мне знает? — спросил Кент.
— С того дня, как я записала тебя в школу. Я и понятия не имела, что он там директор, пока не увидела его входящим в кабинет.
— Значит, он и не подозревал о моем существовании?
— Нет.
Кент склонился, пряча лицо в ладонях, так что телефонная трубка взъерошила ему волосы над ухом. Наступила гнетущая тишина. Моника положила яблоко на столик так осторожно, словно и то, и другое было сделано из хрусталя. Она сидела очень прямо, сложив руки на коленях, и смотрела на ту часть ковра, на которую падал солнечный луч. В ее глазах тоже стояли слезы.
Через некоторое время Кент поднял голову.
— Так что же заставило тебя рассказать ему?
— Он тебя узнал и сам спросил.
— Узнал?
— Ты очень на него похож.
— Похож? — Это еще больше потрясло Кента. Моника кивнула, не сводя глаз с ковра.
Все разом нахлынувшие эмоции прорвались в потоке злости, причину которой парень и сам не понимал.
— Я прожил всю жизнь в неведении, а теперь ты вдруг объявляешь мне, кто мой отец, и оказывается, что это человек, который мне нравится, да еще и то, что я на него похож! — Остановившись на секунду, Кент прокричал: — Ну давай же, продолжай, ма! Расскажи, как это все произошло! Не заставляй меня задавать тысячи вопросов!
— Тебе это не понравится.
— Да наплевать! Я хочу все знать!
Она помолчала, стараясь успокоиться и взять себя в руки.
— Он был просто парень, которого я встречала в колледже, когда училась там. Какой-то предмет мы изучали вместе, в одной группе — не помню уже, какой. Я всегда считала его красивым, но между нами ничего не было. Я даже не очень хорошо его знала. В выпускном классе я подрабатывала, разнося по адресам пиццу из кафе «Мама Фиори», и однажды июньским вечером мы получили заказ на полдюжины порций для холостяцкой пирушки. Я принесла пиццу, а он открыл мне двери. Он… — Моника сплела пальцы и пожала плечами. — Я не знаю… Он схватил меня за руку и затащил в комнату. Там было очень шумно, они, конечно, выпивали. Там повсюду валялись пивные бутылки и шатались какие-то едва одетые девицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37