Она попыталась разогнуть пальцы, но это принесло ей лишь боль.
От жалости к себе ей захотелось свернуться клубочком, но, когда она попробовала пошевелиться, в груди что-то болезненно дрогнуло. Левой рукой она дергала ленты своей ночной сорочки до тех пор, пока не развязала.
Взглянув вниз, Энни задохнулась от ужаса. Покрытый коркой запекшейся крови, между грудями виднелся шрам, и тело было исковеркано уродливой вмятиной.
Боясь смотреть дальше, чтобы не обнаружить еще что-нибудь, она, скомкав ткань, прикрыла ею грудь.
Из-за раскрытой двери донесся голос Сюзанны:
– Хвала небесам! Ее милость очнулась! А я уж боялась, что мы опять вас потеряли. – Ее голос стал жестче. – Насчет руки не беспокойтесь, ваша милость. У хозяина есть особый бальзам, который сделает шрамы почти незаметными. А массаж вернет подвижность вашим пальцам.
Разговор о муже заставил Энни забыть о своих ранах.
– Мой муж… битва. С ним все в порядке?
Прежде чем Сюзанна успела ответить, звук поспешных шагов послышался в коридоре, и раздался встревоженный голос Жака:
– Сюзанна? Что случилось? Мы с Мари услышали из кухни, как ты вопишь, но не могли разобрать, что. – Внезапно он остановился в дверях и расплылся в широкой улыбке. – Хвала всевышнему! Госпожа наконец-то вернулась к нам. – Они с Сюзанной обменялись многозначительными взглядами, после чего он кивнул и поклонился. – Я немедленно доложу хозяину. – С этими словами он удалился.
Сюзанна успокаивающе улыбнулась.
– Его милость в битве был контужен и пришел в себя с сильнейшей головной болью, но сейчас уже все в порядке.
– А что случилось со мной?
Сюзанна нервно взглянула на запертую дверь в углу спальни.
– Хозяин сказал, что вы были серьезно ранены в Бастилии.
– Как? – Речь текла так же медленно, как возвращались воспоминания. – Я помню, как уезжала из Люксембургского дворца, и ничего больше. В голове у меня совершенная путаница.
– Может быть, оно и к лучшему. – Сюзанна занялась супом. – Вам лучше тратить силы на то, чтобы поесть, а не на то, чтобы задавать вопросы. – Она поднесла ложку с аппетитно пахнущей жидкостью к губам Энни. – Попробуйте немного бульона.
Энни, может быть, и подводила память, но не наблюдательность. Она была уверена, что Сюзанна что-то скрывает. Отвернувшись от ложки, Энни сказала:
– Я буду есть только тогда, когда ты расскажешь, что произошло. Всю правду.
Глаза Сюзанны переместились с ложки на закрытую дверь в углу и затем снова на свою госпожу.
– Вы сами не знаете, о чем просите, ваша милость. Правда может оказаться для вас болезненной, а вы и так уже достаточно настрадались.
Страх сжал желудок Энни.
– И все-таки я хочу все знать. Где мы находимся? Как я была ранена?
– Мы в домике хозяина около Савойи. На побережье.
– Савойя! Средиземноморье? Так далеко… Но как? Почему?
Домоправительница неловко заерзала.
– Мы приехали сюда в повозке, останавливаясь лишь по необходимости. Поездка заняла две недели, и за это время вы ни разу не пришли в себя.
Энни была в полном замешательстве. С чего бы Филипп отважился на такое путешествие, если она так больна? Что побудило его к такому решению?
– Начни с самого начала и расскажи мне все, что знаешь.
После долгой, тягостной паузы Сюзанна со вздохом смирилась.
– Ну хорошо, ваша милость. Раз уж вы так настаиваете. Я надеялась отложить этот разговор, пока вы не окрепнете. – Она отставила в сторону суп. – Фрейлина Великой Мадемуазель рассказала мне о том, что произошло. Слушайте…
В дверях появился Жак.
– Простите, ваша милость, нельзя ли мне перекинуться парой слов с Сюзанной?
Энни кивнула.
Голова Энни разрывалась от вопросов, на которые она еще не получила ответа, но она была чересчур утомлена, чтобы продолжать разговор. Кивнув, она закрыла глаза и слушала, как удаляются шаги Сюзанны и она шепчется в коридоре с мужем.
Однако этот дом явно не предназначался для того, чтобы в нем секретничать. Голоса слуг, отражаясь от мраморных стен, сквозь открытую дверь доходили до Энни, было слышно каждое слово.
Сюзанна шепотом спросила:
– Где же хозяин? Я была уверена, что он придет, как только она очнется.
Жак сердито ответил:
– Нет. Он даже не поднял глаза. Прервав чтение, поблагодарил меня за сообщение, а потом спросил, знает ли она… ты понимаешь, о чем речь.
– Тсс. Говори потише. Она может услышать.
Энни открыла глаза, когда Сюзанна вновь появилась в комнате.
– А где мой муж?
Сюзанна заколебалась.
– Его милость погружен в свои книги. Он отрывается лишь на верховые прогулки по утрам.
– Он не придет, чтобы увидеться со мной?
Сюзанна удрученно покачала головой.
– Но почему? – Голос Энни стал просительным. – Скажи мне правду, Сюзанна. Довольно уже мне все лгали.
После долгого молчания Сюзанна решилась.
– Я не знаю. Он поначалу так беспокоился о состоянии вашей милости, был так нежен. А потом… – Она насупилась.
– Ну что потом? Только правду.
– Он так горевал по поводу младенца, ваша милость. Внутри его как будто что-то сломалось. А вы были так близки к смерти. Я думаю, если бы он потерял и вас, он бы сошел с ума.
– Какого младенца?
– А вы не помните? На шестой день нашего путешествия у вашей милости был выкидыш.
Энни села прямо. Вот он – тайный кошмар, который скрывался в ее памяти. Разрозненные осколки воспоминаний встали на свои места с убийственной точностью. Вся правда неожиданно предстала перед ней. Она вспомнила, как узнала, что ждет ребенка. Она словно вновь оказалась в карете, которая приближалась к полю боя, слышала насмешку в голосе принцессы, чувствовала потрясение от неожиданной новости и стыд от своего полного невежества, унижение от того, что она узнала об этом от любовницы мужа. Она все вспомнила, вплоть до того момента, как она стояла на бруствере и, обернувшись, увидела летящую стрелу.
Стрелу, попавшую в нее.
– Нет! – Энни закрыла лицо руками. Ах, если бы она не колебалась, теряя драгоценные мгновения на бесполезные уговоры. Если бы она осталась под стеной. Если бы…
Душу охватила мучительная боль. Ее нерожденное дитя… Она потеряла его почти сразу, как узнала о его существовании. Вот та правда, которой она так добивалась, но она не принесла ей ни облегчения, ни очищения – один только пепел в душе.
Филипп даже не знал про то, что он был отцом, а когда узнал, – было слишком поздно. И, как бы он ее ни обидел, такую боль она ему причинить не хотела.
Сюзанна покачала головой, взгляд был как бы обращен в прошлое.
– Я не думаю, что хозяин смог бы пережить еще и потерю вас. Вы были настолько близки к смерти, и столького он уже лишился. Он просто… замкнулся в себе. – Она вздохнула: – Примерно через час после возвращения он взял вожжи у Жака. И потом несколько дней без сна и отдыха гнал повозку, не говоря ни с кем и ни разу не оглянувшись. – Ее взгляд стал сосредоточенным. – Когда мы наконец приехали сюда, его милость заперся в кабинете, где и остается почти все время, выходя только на утренние прогулки верхом. – Она бросила взгляд в угол комнаты. – Я надеялась, что он, может быть, выйдет, когда ваша милость очнется, но…
Энни проследила глазами за взглядом Сюзанны и увидела закрытую дверь, отделяющую ее от Филиппа. Ничего удивительного, что он закрылся от нее. Она лишила его всего – ребенка, дома, карьеры, – разрушила все его планы. Приступ раскаяния, холодного, выворачивающего душу, сковал ее.
Из-за двери в углу вновь послышался монотонный стук.
Филипп отложил деревянный молоток и смахнул осколки с каменного надгробия. Почти закончено.
Не способный сосредоточиться, чтобы прочитать подряд хотя бы несколько фраз, он принялся за это дело, как за бездумное занятие. Но теперь, когда ему оставалось выбить всего несколько букв, понял, что он не в силах был закончить задуманное.
Анна-Мария потеряла так же много, как и он. Нет, больше – она была изувечена. И их дитя было жестоко исторгнуто из ее тела, а не из его. Они потеряли свой дом, но Мезон де Корбей по праву принадлежал ей, а не ему. Филипп заставил себя продолжить работу.
Бегство спасло больше чем жизнь Анны-Марии. Оно спасло то, что еще оставалось от его души. Он никогда бы не смог снова поднять руку против невинных женщин и детей.
Ужасный вопрос терзал его мозг: не это ли истинная причина того, что погиб его собственный ребенок? Божественная кара за его участие в смерти невинных младенцев?
Неизбежно настигающее возмездие.
Филипп смотрел мимо полок, уставленных книгами и рукописями, которые больше не приносили ему успокоения. Его взгляд притягивала закрытая дверь, которая соединяла библиотеку со спальней, где лежала Анна-Мария. Он запер на засов тяжелую, окованную металлом дверь, но это ничего не могло изменить. Они оба в западне, его когда-то мирное убежище стало тюрьмой для них обоих.
Филипп взял инструменты, чтобы выбить последние оставшиеся буквы на мраморной доске. Закончив, он начисто вытер поверхность белого мрамора размером с книгу и понес его к двери позади стола. За ней было его самое потайное убежище, старинная римская баня и окружающий ее сад, полностью отделенные от остальной части дома.
Он отпер дверь и широкими шагами прошел сквозь сыроватое закрытое помещение, слабое эхо его шагов терялось в туманной дымке, поднимающейся от нагретого весенним теплом бассейна. По мраморной дорожке он прошел мимо центрального пруда и вышел на солнечный свет, потом пересек узкую полоску фруктовых деревьев, растущих вдоль низенькой стенки, откуда открывался вид на плещущееся внизу море.
Филипп опустился на колени перед статуэткой ребенка, стоящей среди цветов. Раньше, в тех редких случаях, когда он выбирался сюда, его всегда притягивало беспредельное умиротворение, написанное на этом маленьком личике. Теперь он с трудом мог просто взглянуть на него. Взяв в одну руку плиту с надписью, он отодвинул в сторону цветы и расчистил клочок земли у подножия статуи.
Поверх высохшей земли Филипп поместил надгробье. Светлый, не тронутый еще погодой мрамор смотрелся вызывающе и неуместно рядом с древней статуей и старыми, осыпавшимися стенами.
Со временем плита потускнеет, свежий мрамор поблекнет и сольется с окружающим. Если бы так же было и с зияющей в душе Филиппа пустотой! Он тихо прочитал молитву, потом встал, повернувшись спиной к надписи, которую он вырезал:
«Здесь покоится
СЫН
и надежда отца».
26
– Ох! – Энни попыталась вырвать раненую руку из крепкой хватки Сюзанны. – Так мне больно.
Сюзанна продолжала свое занятие, разминая искореженные сухожилия, массируя руку, обильно смазанную чудодейственным бальзамом. Так было каждый день, по три раза. Каждый раз Энни вытаскивали из сладкой дремоты. Но в это утро Сюзанна не стала, как обычно, бормотать извинения. Она отвечала с твердостью матушки, наставляющей свое дитя:
– Я знаю, это болезненно, ваша милость, но это единственный способ исцеления. Раз уж вы пострадали, и пострадали серьезно, вам не избежать боли. Прятаться – это только мучить себя, затягивая свои страдания.
Горло Энни сжалось.
– Ты ведь говоришь не только о руке?
– Не только, ваша милость.
Энни, как она часто делала за последние дни, отвернулась к пустой стенке, чтобы не продолжать неприятного разговора.
– Как это тяжело – что-то чувствовать, о чем-то думать, о чем-то беспокоиться. – Она вздохнула. – Для всех было бы куда проще, если бы я умерла.
– Не надо так говорить, ваша милость. – Домоправительница продолжала растирать больную руку. – Нравится вам это или нет, господь все видит и не оставит вас. Ваша милость еще молоды и скоро окрепнет. Впереди еще будет много чудесного.
– Но ты не понимаешь…
– Не понимаю?
Энни вырвала у нее руку и повернулась к ней.
– Я все потеряла. Понимаешь, все. – Если бы только Сюзанна ушла и дала ей опять заснуть.
Уперев кулаки в могучие бедра, домоправительница шагнула к Энни.
– Я могу говорить то, что думаю, ваша милость?
– Конечно, как и всегда.
Сюзанна доверительно склонилась к самому лицу Энни.
– Четыре года назад я думала, что умру, когда Жак был приговорен к повешению за браконьерство. Он честный человек и никогда не нарушил бы закон, если бы буря не уничтожила весь наш урожай. Он охотился на оленя, чтобы мы не умерли с голоду.
Сюзанна выпрямилась, в ее глазах блеснули непролитые слезы.
– Мое сердце разрывалось, когда я видела, что его уводят ждать казни. Но я не опустила руки. Я молила бога о спасении мужа, и тут появился хозяин и выкупил его из тюрьмы. Это было чудом.
Вытирая увлажнившиеся глаза уголком передника, она так же откровенно и безыскусно продолжала:
– Жак посылал нам все, что зарабатывал, но этого едва хватало на еду, и ничего не оставалось ни на одежду, ни на хозяйство, и в деревне не нашлось работы ни для меня, ни для детей…
Энни перекатилась на спину.
– Детей? Каких детей?
Сюзанна посмотрела на нее и спокойно отвечала:
– Наших детей, моих и Жака. Их у нас семеро. Уже три года мы их не видели. Младшему сейчас пять лет, и он называет мою сестру мамой. Меня он вовсе не помнит.
– Семеро детей?
Сюзанна кивнула.
– Семеро. Я не хотела их оставлять, но у меня не было выбора. У Жака родственников нет. Моя сестра в Орлеане взяла нас к себе, но ее хозяйство едва способно прокормить ее собственных детей. – Ее глаза затуманились. – Я не знала, что делать. Потом хозяин попросил Жака поискать домоправительницу, которая умела бы готовить. – Она погладила руку Энни. – Это было еще одно чудо. Нашего с ним заработка вполне хватает, чтобы прокормить всех.
Но я не могла взять с собой детей. Его милости ни к чему дом, полный ребятни. Моя сестра согласилась присматривать за ними, если мы сможем посылать деньги на их еду и одежду. – Ее лицо смягчилось. – Они хорошие дети, все трудолюбивые, даже младший. Я знаю, с ними все в порядке, но так больно быть вдали от них. Я, когда уезжала, ушла до того, как они проснулись, и даже не попрощалась с ними. Надеюсь, они простили меня за это.
Энни была ошарашена. Она хорошо относилась к Сюзанне и Жаку, доверяла им, со временем их полюбила, но никогда не подозревала об их тайной боли.
Сюзанна достала тряпку и начала вытирать масло с руки Энни.
– Муж моей сестры дважды в год приезжает в Париж за покупками. Он привозит нам рассказы о детях и забирает собранные нами деньги. – Она печально улыбнулась. – Не проходит и дня, чтобы я не думала о своих малютках. – Она возобновила прерванное занятие, решительно не замечая недовольный взгляд Энни. – Это очень больно, быть оторванной от них, но даже с этой болью я благодарна богу за каждый ниспосланный мне день, за каждое су, которое я могу послать им.
Энни, заикаясь, спросила:
– Я… ты… А Филипп знает об этом?
Сюзанна покачала головой.
– О, нет. Поначалу мы не смели рассказать. А когда мы получше узнали его милость и поняли, что он хороший человек – добрый и щедрый, – мы узнали, что та малость, которую он нам платит, – это все, что у него есть. До свадьбы денег едва хватало на ведение хозяйства. Потом деньги появились, но мы теперь не знали, как это понравится вашей милости… Словом, мы решили лучше оставить все, как есть.
Энни, пристыженная, села на постели.
– Сюзанна. Дорогая Сюзанна. Ты могла бы обратиться ко мне. Я бы послала за твоими детьми.
Невольный смешок вырвался у домоправительницы.
– И хороши бы мы были сейчас , если бы привезли их в Мезон де Корбей или в Париж. Мы не смогли бы скрыться незамеченными с детьми. А если бы мы оставили их там, кто бы присматривал за ними? Поль? – При столь невероятной мысли она насмешливо вскинула брови. – Мадам Плери? Едва ли.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду. – Энни нахмурилась. Что бы сейчас сталось с детьми? Разве не оказались бы и они невинными жертвами ее пылкого, необдуманного поступка в Бастилии?
Энни прошептала:
– Мне очень жаль, Сюзанна. – Как же она замкнулась на себе, не думая ни о чем, кроме своих желаний, своих дел, своей боли. Она выпалила: – Даю слово, что сделаю все, что в моих силах, чтобы ты встретилась с детьми. – Ее голос дрогнул. – Я не знаю, что я смогу сделать, но клянусь, что попытаюсь. – Сюзанна подошла к окну и раздвинула занавески.
Из-за тенистого портика было видно безоблачное голубое небо, раскинувшееся над двором. Яркое утреннее солнце пока только предвещало яростную жару длинного дня.
– О, и день хороший, – Сюзанна указала на низкую стенку в конце сада. – У стены такой приятный ветерок, и море блестит, как тысячи бриллиантов.
– Море? – Выплывая из омута самобичевания, Энни смущенно призналась: – Всю жизнь, читая про море, я воображала себе, какое оно, и так мечтала увидеть его собственными глазами! – Она глубоко вздохнула. – Запах моря здесь такой сильный, что просто не дает мне уснуть.
– Ну вот, одна мечта уже сможет исполниться. – Сюзанна посмотрела в сторону сада. – Я поставлю вам кресло, а Жак перенесет вас туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39