Не лучшее свойство для женщины, но грозное оружие для противника. Его кровь вскипела от острого ощущения опасности, которое так влекло его к принцессе с первых дней их романа.
– Так что?
Принцесса внимательно вглядывалась в аристократическое лицо своего любовника, освещенное пляшущим светом камина. Золотистые блики пробегали по его угольно-черным волосам и вспыхивали искрами янтаря в синих глазах. Молодой герцог действительно был хорош. Под бархатом и кружевами скрывалось мощное, тренированное тело солдата, и она жаждала видеть его в своей постели. Что означают эти вопросы и отстраненность?
Когда он наконец заговорил, сухо и формально, дистанция между ними стала еще очевиднее.
Она оказалась совершенно не готовой к его следующим словам.
– Мадемуазель, я вынужден просить вас прекратить нашу связь.
Она окаменела.
Он пристально смотрел на нее.
– С первой минуты нашей встречи мы оба знали, что наше положение слишком различно и наш роман не может быть долгим.
В висках у нее бешено стучало, она ждала продолжения.
Он встал, подошел и опустился на одно колено, почти прикасаясь к ней… но только почти!.. Голос был такой знакомый и звучал искренне, но слова казались заученными.
– Вы знаете, судьбой вы предназначены другому. Жить, понимая, что только одного человека вы считаете достойным себя, что вы хотите быть королевой, – нестерпимо горько для меня. Это отравляло лучшие минуты нашей близости. Я не могу дольше это выносить.
Нахлынувшая ярость принцессы сдерживалась откровенным изумлением. Отказываться от нее, прикрываясь смирением? Филипп был незначительным лицом при дворе, но всегда казался искренним и покорным. Она сама редко позволяла себе быть правдивой, но в его словах, казалось, звучит искреннее чувство, да и в темно-синих глазах таилась боль. То, что он видел в их связи нечто большее, чем простую интрижку, было приятно.
Он взял ее за руку.
– Если в вас есть хоть капля жалости, если я что-то значу для вас, отпустите меня. – Взгляд его больших выразительных глаз обжигал ее. – Позвольте мне уйти. – Филипп помедлил: – Я женюсь. Отец это устроил. Ей восемнадцать лет, она сирота и воспитывалась в монастыре где-то на юге. Она моя дальняя кузина.
Принцесса заставила себя остаться спокойной. Хотя его слова ранили ее в самое сердце, ответ звучал почти ласково:
– В вашем возрасте пора жениться, Филипп. Но какое отношение это имеет к нам?
– Если вы соизволите отпустить меня, я попробую хоть в чем-то найти успокоение. – Принцесса молчала, и Филипп продолжал: – Женитьба принесет мне большое приданое, королева одобрила наш брак. Долг и честь требуют, чтобы я повиновался. Обстоятельства таковы, что у меня нет выбора.
Нет выбора, он сказал! Почему же она могла отказывать королям, твердо сопротивляясь настойчивости отца, короля Франции, церкви. Она дорого заплатила за право самой решать свою судьбу, и он говорит ей, что у него нет выбора! Гнев охватил ее, но она понимала, что никакие оправдания, никакие расчеты не изменят жестокой правды его слов. Их судьбы определены разницей их положения.
Ставший вдруг недосягаемым, Филипп еще больше возбуждал страстное желание принцессы, его нежность раньше так помогала ей успокаивать смятенные чувства. Такой ласковый и страстный любовник! Она так жаждала его, что почти сдалась призыву тела.
Почти…
– Не драматизируйте, Филипп. – Она небрежно освободила руку. – Мне всегда нравилось, что вы можете смирять любовный пыл. Я возненавижу вас, если сейчас, разливаясь в сантиментах, вы все зачеркнете.
Принцесса подошла к камину и остановилась, прекрасно зная, что в отблесках пламени через тонкую сорочку ясно видны очертания ее соблазнительного тела. Ей больше, чем когда-либо, хотелось его ласки, его любви, но сейчас нельзя было позволить страсти затмить рассудок. Она быстро прикинула возможные пути и способы дальнейших действий. Пожалуй, правильнее уступить, чтобы потом стать победительницей.
Она подошла к столику и взяла грейпфрут.
– Как трогательно! Бедная сиротка прямо из монастыря попадает в объятия герцога. Конечно же, весь двор будет в восторге от такой новости. Каждый захочет увидеть это необыкновенное создание. Вы будете засыпаны приглашениями.
Филипп поднял голову и вздрогнул, встретив взгляд светло-голубых глаз принцессы. Обычно в ее глазах светился огонь желания или нежность. Сейчас же они были сумрачны, как зимнее небо. Принцесса пристально и холодно глядела на него. Неужели ему не удалось убедить ее!
Она слегка улыбнулась.
– Не огорчайтесь, Филипп. У вас еще все впереди. Мы хорошо позабавились оба, но, признаюсь, это стало несколько утомительно. – Подойдя к камину, она отвернулась. – Боюсь, что в последнее время ваше общество перестало мне казаться таким уж приятным. Возможно, лучше расстаться сейчас.
Только едва заметная напряженность голоса выдавала ее боль.
Итак, она поверила в его ложь – во всяком случае, внешне. Он заметил оттенок горечи в ее голосе и нарочитое спокойствие поведения. На мгновение его охватил приступ раскаяния. Впервые Филипп подумал, что Великая Мадемуазель, отделенная от людей своим происхождением и своими амбициями, очень одинока.
Скрывая жалость, он смело посмотрел ей в глаза и сказал ту ложь, которая была ей необходима:
– Всю оставшуюся жизнь я буду лелеять в памяти каждую минуту, проведенную с вами. Моя любовь, мое восхищение вами будут со мной всегда.
Он ушел, как и пришел, тайно.
Чем ближе подходил Филипп к своему скромному дому, тем легче становилось у него на сердце. Конечно, только время покажет, что ему будет стоить ночной разговор. Великая Мадемуазель не из тех, кто сдается без боя, она в лучшем случае может изящно отомстить. Он отнюдь не обольщался, зная, что за прошлое придется расплачиваться.
Войдя в свой кабинет, он сразу же налил себе коньяку и сел к столу, вытянув ноги. На столе лежала груда писем и счетов. Векселя… Долги… Он взял ближайший листок.
«На реставрацию главного здания поместья Мезон де Корбей, Шевре, выдать семьдесят пять франков плотнику Галу, нанятому его милостью герцогом Корбеем».
Филипп задумался о своем недавно приобретенном титуле: незначительное герцогство, подходящее для младшего сына. Он вгляделся в кольцо с гербом на руке, держащей бокал. Нечто сходное с ним самим – всего лишь копия утерянного оригинала. Как глупо было предполагать, что его отец действительно хочет помочь ему, уговаривая заполучить герцогство давно умершего кузена. Отец был равнодушен к Филиппу, и его неожиданное внимание и настойчивость должны были иметь какие-то скрытые причины. Однако получение титула и надежда иметь собственные доходы заставили Филиппа согласиться.
Во всем этом было что-то подозрительное. Очень странно, что отец не потребовал поместье для себя. Филипп был абсолютно уверен, что маршал, будучи самым старшим кузеном умершего герцога, мог легко доказать свои права на наследство герцогства Корбей.
Старший брат Филиппа, Генрих, тоже не хотел беспокоиться об этом. Филипп не сомневался, что Генрих не упустил бы случая, если бы поместье имело реальную ценность. Что же задумал маршал? Что же, власть или деньги привлекло внимание отца?
А, похоже, из поместья не извлечь большого дохода. Не лишенное особого, дикого очарования, Мезон де Корбей и его запущенное хозяйство поглотили последние остатки денег Филиппа. Он только начал приводить все в порядок и разбираться в хозяйстве, как маршал вызвал его к себе и, показав ему брачный контракт, непререкаемо заявил:
«Я позаботился о вашей женитьбе. Обеспечено солидное приданое. Здесь место для вашей подписи, внизу, после подписи королевы. Прошу».
На мгновение Филипп почувствовал себя беспомощным, как в далеком детстве, когда отец, жестоко поколотив, приказал запереть его на несколько дней на голубятне. Может быть, эта женитьба тоже наказание, тюрьма?
Однако Филипп проглотил обиду, и не только из чувства долга, чести, сыновнего послушания или финансовых расчетов. Филипп хотел иметь сына, хотел больше, чем чего-либо в этом жестоком и неустойчивом мире. Женитьба давала ему эту возможность. Да и приданое не помешает.
Он глотнул еще коньяку, наслаждаясь терпкой горьковатостью напитка. Не стоит после свадьбы оставлять здесь этот прекрасный коньяк. Он поселит жену в поместье, а сам вернется к службе при дворе и займет там положенное место. Но теперь уже не как робкий младший сын, чья бедность ограничивала его возможности, вынуждая использовать любовные связи и прибегать к интригам. А в имение он будет приезжать достаточно часто лишь для того, чтобы обеспечить появление на свет сына и наследника.
Он встал, зевая. Теплая волна от выпитого коньяка разливалась по всему телу и чуть кружила голову. С принцессой покончено. Ему действительно пора жениться. А в жены сгодится любая, лишь бы могла родить ребенка. Хорошо бы, чтобы у нее не было дурной болезни и она не была бы совсем глупой.
Не дай бог, горько подумал он, если у нее будет и то, и другое.
3
Луиза, герцогиня де Монпансье и Великая Мадемуазель, как ее звали все французы, разъяренно металась от стены к стене своего роскошного будуара, как тигрица в клетке. Она нервно то складывала, то раскрывала золотистый веер, и его резкие щелчки в тишине звучали, как удар хлыста.
Как он посмел! – негодовала она. Она одарила своим вниманием это ничтожество, а он отплатил ей тем, что бросил ее.
Она даже себе не признавалась, как много он для нее значит – как часто при одном воспоминании об их близости сладкая дрожь пронзала ее тело; он, как ни один мужчина, умел чувствовать ее настроение, каждую мысль, каждое движение. Она скроет свое негодование. И насладится холодной продуманной местью.
Милый герцог еще пожалеет о том дне, когда решил расстаться с ней!
А что касается этой сиротки-невесты, она быстро расправится с ней, когда придет время. Приятно будет видеть их брачную постель, усыпанную не розами, а только шипами, которых им хватит на всю жизнь.
Резко сложив веер, Луиза упала в кресло возле стола. Веер полетел через комнату прямо в огонь. Она смотрела, злобно улыбаясь, как чернеет и съеживается вышитый шелк.
Может быть, это и к лучшему. Филипп слишком отвлекал ее от единственно важной задачи, на которой необходимо сосредоточить все внимание. Их связь была ошибкой. Любовники должны служить только для развлечения. Она слишком умна, чтобы не знать истинную цену нежных взглядов и лживых признаний мужчин, с которыми делила ложе. Такие встречи лишь ненадолго успокаивали ее страстную натуру. Даже Филипп не смог утолить тоску и опустошенность ее души.
Только такой мужчина, которым со временем станет король Людовик XIV, один способен изгнать бесплодную пустоту, осуществить тайную мечту, мечту, которая все изменит.
Луиза вздохнула, сейчас нельзя расслабляться. Надо привести себя в порядок, подготовиться к великому дню. В сентябре королю Людовику XIV исполнится четырнадцать лет. Коронация состоится через месяц. К этому дню она должна быть готова.
Решив доставить себе хотя бы маленькую радость, Луиза подошла к огромному резному сундуку, отперла его, открыла крышку и благоговейно приподняла угол великолепной мантии, хранящейся внутри. Луиза приложила к щеке холодную полосу меха горностая, окаймляющую мантию, и зарылась лицом в мягкий пурпурный бархат.
Мантию шили лучшие мастерицы целых три года. Украшенная драгоценными камнями и жемчугом, она была такой длинной и тяжелой, что понадобится не меньше двадцати человек, чтобы придерживать ее, когда Луиза будет шествовать по узкому проходу Нотр-Дам. Она считала, что справедливо украсить себя такой мантией во имя короны, которая будет на нее надета, когда настанет этот великий день.
Луиза живо представила себя, стоящую подле короля Людовика XIV перед алтарем в Нотр-Дам. Она должна выйти замуж за него, и тогда Францией будут править истинные короли, чистокровные Бурбоны. Вместе с ней юный король вернет Франции то величие, которое было при Генрихе IV. Разве так уж важно, что она на одиннадцать лет старше? Разница в возрасте может даже оказаться выгодной для короля, почти ребенка. Луиза со своим опытом будет осторожно руководить им, помогая ему управлять их страной, отчаянно нуждающейся в твердой руке.
Она, только она одна может стать ему совершенной супругой: возлюбленной, служанкой, советчицей и другом. И тогда наконец сердце Франции освободится от цепких когтей королевы-матери, испанки.
Луиза с любовью разглядывала герб Бурбонов, вышитый на мантии.
Скоро.
Все шло по плану. Еще до смерти старого короля в стране вспыхивали волнения, вызванные непомерными налогами и бедностью народа. Когда овдовевшая королева Анна стала регентшей своего сына, Луизе стало легче разжигать политические страсти. Луиза улыбнулась, думая, как старательно, сама того не подозревая, королева-мать последние несколько лет сеяла семена собственной гибели. Ни один уважающий себя француз не мог спокойно слышать имя ее любовника Мазарини – итальянца и ставленника Ватикана, – который правил страной вместо нее. Этот политический промах породил Фронду, и Луиза была счастлива поддерживать деньгами восстание дворянства.
У нее есть собственные войска, которыми вот уже почти четыре года руководит ее кузен, мятежный принц Конде. Благодаря огромному наследству состояние Луизы было значительно большим, чем состояние королевы. Казна той была почти пуста, тогда как богатство Луизы оставалось почти нетронутым. День ото дня силы Луизы росли, и теперь это были не только войска Фронды, но и люди Парижа и Орлеана. Если все пойдет по плану, она вскоре соберет достаточно сил. Тогда она пойдет к королеве и предложит успокоить мятежников в обмен на брак с Людовиком. Королева вынуждена будет согласиться. И тогда Луиза, а не эта испанская ведьма, станет истинной королевой.
Она спрятала разгоревшееся лицо в меховую опушку королевской мантии. Королева Луиза и король Людовик. У них даже одинаковые имена. Совершенно одинаковые.
Не совсем уж одинаковые, пробурчал внутренний голос, но Луиза не желала его слушать. Вопрос с наследником можно будет решить позже. Когда они поженятся, королю будет только четырнадцать – возраст достаточный, чтобы вступить в брак, но недостаточный, чтобы иметь детей. Ничего, всему свое время.
4
Звяканье колец гардин отдавалось в ушах Филиппа как звон скрещивающихся сабель. Он застонал и спрятал гудящую голову под подушку, укрываясь от солнечного света, пробивающегося сквозь веки.
Где, черт возьми, Жак? Уж он-то знал, как облегчить пробуждение Филиппа, не то что Сюзанна, которая громыхала по спальне громче, чем телега лудильщика по булыжнику. Даже подушка не спасала от этого адского шума.
Он взревел:
– Бога ради, женщина, потише!
Запах перегара, который задерживала накрахмаленная наволочка, был таким мерзким, что Филипп, невзирая на шум и свет, отбросил подушку.
Он еле дышал в попытках справиться с тошнотой. Похоже, слугам нет дела, до чего худо их хозяину. Что делать, они раньше не были слугами. Жак, до того как Филипп выкупил его из темницы четыре года назад, был обычным крестьянином.
По правде говоря, Филиппу некого было винить, кроме себя, за удручающее отсутствие дисциплины в его скромном домашнем хозяйстве. Каждый день, приходя домой из дворца или гарнизона, самое последнее , чего бы он захотел, – это отдавать приказы или пороть прислугу, чтобы штат был в должном повиновении.
Штат. Вот уж неподходящее слово. У него были только Жак и Сюзанна, и оба имели весьма смутные представления об обязанностях прислуги. Хотя эта семейная пара никогда не проявляла откровенной непочтительности, они вели себя с ним скорее как с избалованным сыном, чем как с хозяином.
Все еще борясь с тошнотой, Филипп сполз с подушек. Движение оживило утихшую было головную боль.
Сюзанна подошла поближе, пристально взглянула на него и, достав из-под кровати пустой ночной горшок, поставила его перед ним на одеяло.
– Похоже, ваша милость, он вам понадобится. Вы просто позеленели. Извините, что я раскричалась. Это Жак виноват. Я не удивлюсь, если вы отправите его на виселицу, а меня обратно в хижину.
– Тихо, женщина! – Жак подтолкнул ее к двери. – Ты же знаешь, что хозяин не отошлет меня. Его милость приобрел мою вечную преданность, выкупив меня из тюрьмы, и завоевал мою любовь, прислав тебя сюда, чтобы мы были вместе. Он знает, что во всей Франции ему не найти таких верных слуг.
Слабая улыбка озарила лицо Филиппа.
– Славная речь, Жак. Теперь уйди наконец, а то моя голова расколется пополам, и этим все кончится.
Как обычно, слуга был неустрашим.
– Нет, ваша милость, нет. Вы всегда так говорите, а потом выходите и заливаете горе вином себе во вред. Правда, последний раз ваша милость были в таком состоянии больше семи месяцев назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Так что?
Принцесса внимательно вглядывалась в аристократическое лицо своего любовника, освещенное пляшущим светом камина. Золотистые блики пробегали по его угольно-черным волосам и вспыхивали искрами янтаря в синих глазах. Молодой герцог действительно был хорош. Под бархатом и кружевами скрывалось мощное, тренированное тело солдата, и она жаждала видеть его в своей постели. Что означают эти вопросы и отстраненность?
Когда он наконец заговорил, сухо и формально, дистанция между ними стала еще очевиднее.
Она оказалась совершенно не готовой к его следующим словам.
– Мадемуазель, я вынужден просить вас прекратить нашу связь.
Она окаменела.
Он пристально смотрел на нее.
– С первой минуты нашей встречи мы оба знали, что наше положение слишком различно и наш роман не может быть долгим.
В висках у нее бешено стучало, она ждала продолжения.
Он встал, подошел и опустился на одно колено, почти прикасаясь к ней… но только почти!.. Голос был такой знакомый и звучал искренне, но слова казались заученными.
– Вы знаете, судьбой вы предназначены другому. Жить, понимая, что только одного человека вы считаете достойным себя, что вы хотите быть королевой, – нестерпимо горько для меня. Это отравляло лучшие минуты нашей близости. Я не могу дольше это выносить.
Нахлынувшая ярость принцессы сдерживалась откровенным изумлением. Отказываться от нее, прикрываясь смирением? Филипп был незначительным лицом при дворе, но всегда казался искренним и покорным. Она сама редко позволяла себе быть правдивой, но в его словах, казалось, звучит искреннее чувство, да и в темно-синих глазах таилась боль. То, что он видел в их связи нечто большее, чем простую интрижку, было приятно.
Он взял ее за руку.
– Если в вас есть хоть капля жалости, если я что-то значу для вас, отпустите меня. – Взгляд его больших выразительных глаз обжигал ее. – Позвольте мне уйти. – Филипп помедлил: – Я женюсь. Отец это устроил. Ей восемнадцать лет, она сирота и воспитывалась в монастыре где-то на юге. Она моя дальняя кузина.
Принцесса заставила себя остаться спокойной. Хотя его слова ранили ее в самое сердце, ответ звучал почти ласково:
– В вашем возрасте пора жениться, Филипп. Но какое отношение это имеет к нам?
– Если вы соизволите отпустить меня, я попробую хоть в чем-то найти успокоение. – Принцесса молчала, и Филипп продолжал: – Женитьба принесет мне большое приданое, королева одобрила наш брак. Долг и честь требуют, чтобы я повиновался. Обстоятельства таковы, что у меня нет выбора.
Нет выбора, он сказал! Почему же она могла отказывать королям, твердо сопротивляясь настойчивости отца, короля Франции, церкви. Она дорого заплатила за право самой решать свою судьбу, и он говорит ей, что у него нет выбора! Гнев охватил ее, но она понимала, что никакие оправдания, никакие расчеты не изменят жестокой правды его слов. Их судьбы определены разницей их положения.
Ставший вдруг недосягаемым, Филипп еще больше возбуждал страстное желание принцессы, его нежность раньше так помогала ей успокаивать смятенные чувства. Такой ласковый и страстный любовник! Она так жаждала его, что почти сдалась призыву тела.
Почти…
– Не драматизируйте, Филипп. – Она небрежно освободила руку. – Мне всегда нравилось, что вы можете смирять любовный пыл. Я возненавижу вас, если сейчас, разливаясь в сантиментах, вы все зачеркнете.
Принцесса подошла к камину и остановилась, прекрасно зная, что в отблесках пламени через тонкую сорочку ясно видны очертания ее соблазнительного тела. Ей больше, чем когда-либо, хотелось его ласки, его любви, но сейчас нельзя было позволить страсти затмить рассудок. Она быстро прикинула возможные пути и способы дальнейших действий. Пожалуй, правильнее уступить, чтобы потом стать победительницей.
Она подошла к столику и взяла грейпфрут.
– Как трогательно! Бедная сиротка прямо из монастыря попадает в объятия герцога. Конечно же, весь двор будет в восторге от такой новости. Каждый захочет увидеть это необыкновенное создание. Вы будете засыпаны приглашениями.
Филипп поднял голову и вздрогнул, встретив взгляд светло-голубых глаз принцессы. Обычно в ее глазах светился огонь желания или нежность. Сейчас же они были сумрачны, как зимнее небо. Принцесса пристально и холодно глядела на него. Неужели ему не удалось убедить ее!
Она слегка улыбнулась.
– Не огорчайтесь, Филипп. У вас еще все впереди. Мы хорошо позабавились оба, но, признаюсь, это стало несколько утомительно. – Подойдя к камину, она отвернулась. – Боюсь, что в последнее время ваше общество перестало мне казаться таким уж приятным. Возможно, лучше расстаться сейчас.
Только едва заметная напряженность голоса выдавала ее боль.
Итак, она поверила в его ложь – во всяком случае, внешне. Он заметил оттенок горечи в ее голосе и нарочитое спокойствие поведения. На мгновение его охватил приступ раскаяния. Впервые Филипп подумал, что Великая Мадемуазель, отделенная от людей своим происхождением и своими амбициями, очень одинока.
Скрывая жалость, он смело посмотрел ей в глаза и сказал ту ложь, которая была ей необходима:
– Всю оставшуюся жизнь я буду лелеять в памяти каждую минуту, проведенную с вами. Моя любовь, мое восхищение вами будут со мной всегда.
Он ушел, как и пришел, тайно.
Чем ближе подходил Филипп к своему скромному дому, тем легче становилось у него на сердце. Конечно, только время покажет, что ему будет стоить ночной разговор. Великая Мадемуазель не из тех, кто сдается без боя, она в лучшем случае может изящно отомстить. Он отнюдь не обольщался, зная, что за прошлое придется расплачиваться.
Войдя в свой кабинет, он сразу же налил себе коньяку и сел к столу, вытянув ноги. На столе лежала груда писем и счетов. Векселя… Долги… Он взял ближайший листок.
«На реставрацию главного здания поместья Мезон де Корбей, Шевре, выдать семьдесят пять франков плотнику Галу, нанятому его милостью герцогом Корбеем».
Филипп задумался о своем недавно приобретенном титуле: незначительное герцогство, подходящее для младшего сына. Он вгляделся в кольцо с гербом на руке, держащей бокал. Нечто сходное с ним самим – всего лишь копия утерянного оригинала. Как глупо было предполагать, что его отец действительно хочет помочь ему, уговаривая заполучить герцогство давно умершего кузена. Отец был равнодушен к Филиппу, и его неожиданное внимание и настойчивость должны были иметь какие-то скрытые причины. Однако получение титула и надежда иметь собственные доходы заставили Филиппа согласиться.
Во всем этом было что-то подозрительное. Очень странно, что отец не потребовал поместье для себя. Филипп был абсолютно уверен, что маршал, будучи самым старшим кузеном умершего герцога, мог легко доказать свои права на наследство герцогства Корбей.
Старший брат Филиппа, Генрих, тоже не хотел беспокоиться об этом. Филипп не сомневался, что Генрих не упустил бы случая, если бы поместье имело реальную ценность. Что же задумал маршал? Что же, власть или деньги привлекло внимание отца?
А, похоже, из поместья не извлечь большого дохода. Не лишенное особого, дикого очарования, Мезон де Корбей и его запущенное хозяйство поглотили последние остатки денег Филиппа. Он только начал приводить все в порядок и разбираться в хозяйстве, как маршал вызвал его к себе и, показав ему брачный контракт, непререкаемо заявил:
«Я позаботился о вашей женитьбе. Обеспечено солидное приданое. Здесь место для вашей подписи, внизу, после подписи королевы. Прошу».
На мгновение Филипп почувствовал себя беспомощным, как в далеком детстве, когда отец, жестоко поколотив, приказал запереть его на несколько дней на голубятне. Может быть, эта женитьба тоже наказание, тюрьма?
Однако Филипп проглотил обиду, и не только из чувства долга, чести, сыновнего послушания или финансовых расчетов. Филипп хотел иметь сына, хотел больше, чем чего-либо в этом жестоком и неустойчивом мире. Женитьба давала ему эту возможность. Да и приданое не помешает.
Он глотнул еще коньяку, наслаждаясь терпкой горьковатостью напитка. Не стоит после свадьбы оставлять здесь этот прекрасный коньяк. Он поселит жену в поместье, а сам вернется к службе при дворе и займет там положенное место. Но теперь уже не как робкий младший сын, чья бедность ограничивала его возможности, вынуждая использовать любовные связи и прибегать к интригам. А в имение он будет приезжать достаточно часто лишь для того, чтобы обеспечить появление на свет сына и наследника.
Он встал, зевая. Теплая волна от выпитого коньяка разливалась по всему телу и чуть кружила голову. С принцессой покончено. Ему действительно пора жениться. А в жены сгодится любая, лишь бы могла родить ребенка. Хорошо бы, чтобы у нее не было дурной болезни и она не была бы совсем глупой.
Не дай бог, горько подумал он, если у нее будет и то, и другое.
3
Луиза, герцогиня де Монпансье и Великая Мадемуазель, как ее звали все французы, разъяренно металась от стены к стене своего роскошного будуара, как тигрица в клетке. Она нервно то складывала, то раскрывала золотистый веер, и его резкие щелчки в тишине звучали, как удар хлыста.
Как он посмел! – негодовала она. Она одарила своим вниманием это ничтожество, а он отплатил ей тем, что бросил ее.
Она даже себе не признавалась, как много он для нее значит – как часто при одном воспоминании об их близости сладкая дрожь пронзала ее тело; он, как ни один мужчина, умел чувствовать ее настроение, каждую мысль, каждое движение. Она скроет свое негодование. И насладится холодной продуманной местью.
Милый герцог еще пожалеет о том дне, когда решил расстаться с ней!
А что касается этой сиротки-невесты, она быстро расправится с ней, когда придет время. Приятно будет видеть их брачную постель, усыпанную не розами, а только шипами, которых им хватит на всю жизнь.
Резко сложив веер, Луиза упала в кресло возле стола. Веер полетел через комнату прямо в огонь. Она смотрела, злобно улыбаясь, как чернеет и съеживается вышитый шелк.
Может быть, это и к лучшему. Филипп слишком отвлекал ее от единственно важной задачи, на которой необходимо сосредоточить все внимание. Их связь была ошибкой. Любовники должны служить только для развлечения. Она слишком умна, чтобы не знать истинную цену нежных взглядов и лживых признаний мужчин, с которыми делила ложе. Такие встречи лишь ненадолго успокаивали ее страстную натуру. Даже Филипп не смог утолить тоску и опустошенность ее души.
Только такой мужчина, которым со временем станет король Людовик XIV, один способен изгнать бесплодную пустоту, осуществить тайную мечту, мечту, которая все изменит.
Луиза вздохнула, сейчас нельзя расслабляться. Надо привести себя в порядок, подготовиться к великому дню. В сентябре королю Людовику XIV исполнится четырнадцать лет. Коронация состоится через месяц. К этому дню она должна быть готова.
Решив доставить себе хотя бы маленькую радость, Луиза подошла к огромному резному сундуку, отперла его, открыла крышку и благоговейно приподняла угол великолепной мантии, хранящейся внутри. Луиза приложила к щеке холодную полосу меха горностая, окаймляющую мантию, и зарылась лицом в мягкий пурпурный бархат.
Мантию шили лучшие мастерицы целых три года. Украшенная драгоценными камнями и жемчугом, она была такой длинной и тяжелой, что понадобится не меньше двадцати человек, чтобы придерживать ее, когда Луиза будет шествовать по узкому проходу Нотр-Дам. Она считала, что справедливо украсить себя такой мантией во имя короны, которая будет на нее надета, когда настанет этот великий день.
Луиза живо представила себя, стоящую подле короля Людовика XIV перед алтарем в Нотр-Дам. Она должна выйти замуж за него, и тогда Францией будут править истинные короли, чистокровные Бурбоны. Вместе с ней юный король вернет Франции то величие, которое было при Генрихе IV. Разве так уж важно, что она на одиннадцать лет старше? Разница в возрасте может даже оказаться выгодной для короля, почти ребенка. Луиза со своим опытом будет осторожно руководить им, помогая ему управлять их страной, отчаянно нуждающейся в твердой руке.
Она, только она одна может стать ему совершенной супругой: возлюбленной, служанкой, советчицей и другом. И тогда наконец сердце Франции освободится от цепких когтей королевы-матери, испанки.
Луиза с любовью разглядывала герб Бурбонов, вышитый на мантии.
Скоро.
Все шло по плану. Еще до смерти старого короля в стране вспыхивали волнения, вызванные непомерными налогами и бедностью народа. Когда овдовевшая королева Анна стала регентшей своего сына, Луизе стало легче разжигать политические страсти. Луиза улыбнулась, думая, как старательно, сама того не подозревая, королева-мать последние несколько лет сеяла семена собственной гибели. Ни один уважающий себя француз не мог спокойно слышать имя ее любовника Мазарини – итальянца и ставленника Ватикана, – который правил страной вместо нее. Этот политический промах породил Фронду, и Луиза была счастлива поддерживать деньгами восстание дворянства.
У нее есть собственные войска, которыми вот уже почти четыре года руководит ее кузен, мятежный принц Конде. Благодаря огромному наследству состояние Луизы было значительно большим, чем состояние королевы. Казна той была почти пуста, тогда как богатство Луизы оставалось почти нетронутым. День ото дня силы Луизы росли, и теперь это были не только войска Фронды, но и люди Парижа и Орлеана. Если все пойдет по плану, она вскоре соберет достаточно сил. Тогда она пойдет к королеве и предложит успокоить мятежников в обмен на брак с Людовиком. Королева вынуждена будет согласиться. И тогда Луиза, а не эта испанская ведьма, станет истинной королевой.
Она спрятала разгоревшееся лицо в меховую опушку королевской мантии. Королева Луиза и король Людовик. У них даже одинаковые имена. Совершенно одинаковые.
Не совсем уж одинаковые, пробурчал внутренний голос, но Луиза не желала его слушать. Вопрос с наследником можно будет решить позже. Когда они поженятся, королю будет только четырнадцать – возраст достаточный, чтобы вступить в брак, но недостаточный, чтобы иметь детей. Ничего, всему свое время.
4
Звяканье колец гардин отдавалось в ушах Филиппа как звон скрещивающихся сабель. Он застонал и спрятал гудящую голову под подушку, укрываясь от солнечного света, пробивающегося сквозь веки.
Где, черт возьми, Жак? Уж он-то знал, как облегчить пробуждение Филиппа, не то что Сюзанна, которая громыхала по спальне громче, чем телега лудильщика по булыжнику. Даже подушка не спасала от этого адского шума.
Он взревел:
– Бога ради, женщина, потише!
Запах перегара, который задерживала накрахмаленная наволочка, был таким мерзким, что Филипп, невзирая на шум и свет, отбросил подушку.
Он еле дышал в попытках справиться с тошнотой. Похоже, слугам нет дела, до чего худо их хозяину. Что делать, они раньше не были слугами. Жак, до того как Филипп выкупил его из темницы четыре года назад, был обычным крестьянином.
По правде говоря, Филиппу некого было винить, кроме себя, за удручающее отсутствие дисциплины в его скромном домашнем хозяйстве. Каждый день, приходя домой из дворца или гарнизона, самое последнее , чего бы он захотел, – это отдавать приказы или пороть прислугу, чтобы штат был в должном повиновении.
Штат. Вот уж неподходящее слово. У него были только Жак и Сюзанна, и оба имели весьма смутные представления об обязанностях прислуги. Хотя эта семейная пара никогда не проявляла откровенной непочтительности, они вели себя с ним скорее как с избалованным сыном, чем как с хозяином.
Все еще борясь с тошнотой, Филипп сполз с подушек. Движение оживило утихшую было головную боль.
Сюзанна подошла поближе, пристально взглянула на него и, достав из-под кровати пустой ночной горшок, поставила его перед ним на одеяло.
– Похоже, ваша милость, он вам понадобится. Вы просто позеленели. Извините, что я раскричалась. Это Жак виноват. Я не удивлюсь, если вы отправите его на виселицу, а меня обратно в хижину.
– Тихо, женщина! – Жак подтолкнул ее к двери. – Ты же знаешь, что хозяин не отошлет меня. Его милость приобрел мою вечную преданность, выкупив меня из тюрьмы, и завоевал мою любовь, прислав тебя сюда, чтобы мы были вместе. Он знает, что во всей Франции ему не найти таких верных слуг.
Слабая улыбка озарила лицо Филиппа.
– Славная речь, Жак. Теперь уйди наконец, а то моя голова расколется пополам, и этим все кончится.
Как обычно, слуга был неустрашим.
– Нет, ваша милость, нет. Вы всегда так говорите, а потом выходите и заливаете горе вином себе во вред. Правда, последний раз ваша милость были в таком состоянии больше семи месяцев назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39