И еще он был дедом твоего мужа.
– А! Теперь вспомнила. Но вы никогда не говорили, что любите его.
– Я сказала, что он был моим другом. Конечно, я любила его. Если любовь начинается с дружбы, а не с секса, она гораздо глубже.
Гарден задумалась:
– Люсьен тоже говорил мне что-то в этом роде.
– Люсьен? Ах да! Этот твой парфюмер.
– Он был моим очень близким другом, тетя Элизабет.
– Очень близким?
– Очень. Я едва не сбежала с ним.
– И почему же все-таки не сбежала?
– В тот день я познакомилась с Элен. Она сказала, что я убегаю не к, а от и это никуда не годится.
Элизабет кивнула:
– Я, пожалуй, все-таки займусь французским и съезжу в Париж. Мне нравится Элен. Я бы очень хотела встретиться с ней.
– Вы серьезно?
– Разумеется, серьезно. Почему бы и нет? Я уже бывала в Париже. Ты хочешь сказать – в моем возрасте? Дорогая Гарден, мне всего семьдесят пять. И еще несколько месяцев останется семьдесят пять. Да, я, пожалуй, поеду до дня рождения, чтобы Элен не могла считать себя моложе. Я начну уроки на следующей неделе.
– Тетя Элизабет?
– Да?
– Пожалуйста, расскажите мне о Джо.
– Не знаю, что бы ты хотела услышать. Я любила Джо всю свою жизнь. Когда я росла, он был для меня как старший брат. А я не знала, что его любовь ко мне была не только любовью старшего брата, и узнала об этом гораздо позже, после того как умерла его жена. А у меня в это время был уже роман с Гарри. Джо любил меня больше, чем я заслуживала, впрочем, в любви никогда не бывает справедливости. Гарри тоже любил меня – по-своему. Я была очень счастливой женщиной.
Я отправила Гарри в Европу, и это было правильно. А Джо сказала, что не могу выйти за него замуж. Он ответил, что точно знает – я передумаю, сказал, что будет ждать. Его убили, и я не успела сказать ему, что он прав. Я действительно передумала.
Я чувствовала себя обманутой. Хуже того, мне казалось, что я каким-то образом обманула Джо. Может быть, если бы я сказала ему об этом раньше, все было бы по-другому.
Но кто знает? Со временем я начала думать, что, как это ни ужасно, смерть Джо была лучшим, что могло случиться. Неизвестно, выдержали ли бы мы трудности брака. А так мы не разрушили того, что было между нами.
В результате я осталась со своей независимостью и, что гораздо важнее, чем кажется тебе в твои годы, возможностью жить, как мне нравится. Да еще имела незаслуженную привилегию: воспоминание о двух больших любовях – когда любила я и когда любили меня. Они согревают меня в те редкие холодные мгновения, когда я чувствую себя одинокой и начинаю думать о том, что могло бы быть… Гарден, перестань немедленно! В жизни не встречала такой плаксивой особы.
– Мне тяжело даже думать о вашем одиночестве.
– Вот бестолковый ребенок! Я никогда не бываю одинока. Просто иногда, очень редко, самостоятельная жизнь перестает казаться мне величайшим счастьем. Но это случается чрезвычайно редко. В целом я не меняю своего мнения. Ни от кого не зависеть – что может быть лучше?
Гарден отступила на шаг и еще раз осмотрела написанное ею объявление. Слова расположились не совсем по центру, но она решила, что так вполне сойдет. «Закрыто на каникулы». Она немного подумала и вынула картонку с объявлением из витрины. Туристский сезон прошел очень успешно, а теперь торговля шла вяло. Майк, муж Паулы, со дня на день должен был вернуться из плавания. Почему бы и нет? «Магазин откроется первого августа» – добавила она. Потом установила объявление в центре витрины, вытащила пробку из холодильника, чтобы стекла вода, заперла заднюю дверь и, прихватив со стола красиво запакованный сверток, вышла, закрыв за собой дверь. В свертке был подарок для Джона – ваза работы Эстер Бейтман. В ней, украшенные красным, белым и синим бантиками, лежали зубная щетка, бритва и крем для бритья. Завтра начиналось празднование Четвертого июля.
105
– Гарден, с тобой все в порядке? Ты на себя не похожа.
– Все прекрасно. Я тебя не понимаю.
– Ты какая-то беспокойная. Сегодня слишком жарко, чтобы суетиться. Оставь ты эту посуду. Она подождет, пока мы не вернемся из кино.
– Давай не пойдем в кино, Джон. Придется стоять в очереди, а я не настолько без ума от Бинга Кросби.
– Хорошо, тогда посмотрим «Мятеж на „Баунти"». Только не говори, что тебе не нравится Кларк Гейбл. Все равно не поверю.
– Нет, я просто не хочу в кино. – В ее голосе слышалось напряжение.
Джон поднял брови:
– По-моему, на тебя действует жара. Давай-ка все-таки пойдем в кино. Там кондиционеры. Как насчет Фрэда Астора и Джинджер Роджерс?
Гарден захотелось ударить его. Он даже не заметил ни ее нового платья, ни свечей на столе, приготовленных, чтобы зажечь, как только стемнеет, не почувствовал исходящего от ее волос аромата. Не обратил внимания на лежащий на столе сверток, не спросил, что это и для кого. Все шло не так, как ей хотелось.
– Хорошо, – мрачно согласилась она. – В кино так в кино.
Вышли они оттуда уже в темноте, и, хотя ночь была жаркой и душной, темнота создавала иллюзию прохлады.
В доме Элизабет было темно, и Джон обратил на это внимание. Гарден объяснила, что Элизабет увезла Элен на остров. Они стояли на темной площади перед домом. Окутывавший их тяжелый ночной воздух казался неподвижным, словно ожидающим чего-то. Ни ветерка. Было трудно дышать.
Медленно, словно сомнамбула или пловец под водой, Гарден подошла и встала совсем рядом с Джоном.
– Мы совсем одни, – просто сказала она.
– Гарден… ты хорошо понимаешь, что делаешь?
– О да! – Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему.
Долгие месяцы сдержанности, ожидания, желания создали такое напряжение, что соприкосновение их губ оказалось подобно взрыву. Спотыкаясь, они двинулись сквозь темноту, останавливаясь, чтобы поцеловаться, коснуться друг друга. Их гнала вперед острая потребность друг в друге и желание скорей добраться до домика Гарден.
Не было времени зажечь свечи, открыть заботливо охлажденное шампанское или дойти до свежезастеленной кровати. Они упали на пол тут же, возле открытой двери, радостно вскрикнув, когда их тела слились и мгновенно вспыхнули огнем любви.
Они не разжимали объятий, в тишине был слышен лишь стук сердец, да учащенное дыхание выдавало вновь вспыхнувшее желание. Они бросались в объятия друг друга снова и снова, пока не удовлетворили сжигавшую их страсть.
Джон взял в ладони лицо Гарден и медленно поцеловал ее.
– Какой у тебя хороший, мягкий ковер, – шепнул он. Гарден еще крепче обняла его, и их тела затряслись от хохота.
Потом они зажгли свечи, открыли шампанское и долго смотрели друг на друга, словно в первый раз, с каждым взглядом по-новому открывая глубину своей любви.
– Я не хотел, чтобы это случилось, – сказал Джон.
– А я хотела, – отозвалась Гарден. – Ты жалеешь?
– Никогда в жизни не был так счастлив. А ты?
– Тоже.
Весь этот месяц время текло как-то странно. Когда они были вместе, его словно не существовало, и они с изумлением обнаруживали, что прошли целые часы. Когда они были врозь, оно едва двигалось, отказываясь поспешить, чтобы они могли скорее встретиться. Каждое утро Джон отправлялся на базу и возвращался, как только заканчивал работу.
Официальная версия гласила, что он присматривает за домом Элизабет, пока она в отъезде. Гарден с детским озорством прыгала по кровати, в которой якобы спал Джон, чтобы горничная Элизабет могла видеть следы его пребывания.
– Думаешь, мы кого-нибудь обманули? – спросил как-то Джон.
Гарден хмыкнула и замотала головой.
– Мы просто ведем себя осмотрительно и благоразумно, – объяснила она. – Соблюдаем приличия.
Они не прятались от мира. По утрам Гарден часто заходила к подругам выпить чашечку кофе и поболтать. Они с Джоном дважды ходили в гости и даже сами устроили вечеринку, расставив столы во дворе, под большим дубом, увешанным японскими фонариками. Гарден была в белом платье от Фортюни.
Все принесли пластинки, Аллен и Милли Эндрюс одолжили на вечер свою виктролу, и после ужина они танцевали на маленькой, вымощенной кирпичом террасе. «Щека к щеке», «Я мечтаю о любви», «Луна над Майами», «Как все меняет день один», «Мысль о тебе», «Голубая луна», «Темный пурпур», «Я вижу лишь тебя». Это было чудесное время для любви.
Гарден не позволяла ничему нарушить волшебное очарование месяца, который подарила им Элизабет.
– Я так вам благодарна, – сказала она Элизабет, когда они с Джоном приехали на день рождения Элен.
– Значит, благодарность – хорошая косметика, – ответила Элизабет. – Ты словно светишься в темноте. От твоей кожи прямо исходит какое-то сияние.
По дороге домой Гарден повторила ее слова Джону.
– Сияющая, – ответил он. – Такая ты и есть. Сияющая, великолепная и прекрасная. – Он посмотрел на Гарден и снова перевел взгляд на бегущую вдаль дорогу; его руки сжали рулевое колесо. – Сияющими называют новобрачных. Гарден, ты знаешь мои чувства. Она постучала пальцем по его руке.
– Тсс… не сейчас, не сегодня. Я слишком счастлива, чтобы думать о чем-нибудь, кроме этой минуты.
– Тебе придется подумать. Ты же знаешь от Пегги, что такое служба. Меня могут в любой день перевести в другое место.
Гарден закрыла уши руками.
– И слышать не хочу! – Она взвизгнула и закрыла глаза. – И смотреть не хочу. Скажи, когда он кончится. – Перед ними возник мост через реку Купер.
Она не могла заткнуть уши, когда с ней разговаривал Логан Генри, но старалась не думать о том, что он сказал. Мистер Генри был обеспокоен. В летнее время в судах всегда объявляли перерыв и судьи разъезжались на каникулы. Но он только что получил сообщение: пересмотр дела об опеке над Элен назначен на двадцать шестое августа. Это было беспрецедентно, а старый адвокат не доверял всему беспрецедентному.
До конца августа был еще месяц. Гарден не могла думать ни о чем, кроме быстро таявших дней июля. Как может время лететь так быстро?
Джон посмотрел на Гарден поверх газеты:
– Здесь объявление – в субботу в Саммервиле состоится аукцион. Хочешь поехать?
Гарден оторвалась от страницы какого-то комикса.
– Что? Как ты считаешь, я буду похожа на леди-дракона, если выкрашусь в черный цвет?
– Я сказал, в субботу интересный аукцион. А ты будешь выглядеть просто кошмарно. Хочешь поехать?
Гарден задумалась. Джон так любил аукционы. Да и для магазина действительно нужно было сделать покупки. Но с другой стороны…
– Честно говоря, не знаю, – ответила она. – Это же наши последние выходные. В понедельник возвращается Элен, а в среду открывается магазин.
Ей хотелось, чтобы Джон сказал, что лучше провести оставшиеся дни вдвоем, никого не видеть и никуда не ездить. Но он ждал, когда она сама примет решение.
– Ладно, почему бы и нет? – решила Гарден. – Едем в Саммервиль. – Сказав это, она поняла, что и сама хочет поехать.
Они выехали рано утром. Конечно, приедут слишком рано, зато ехать не так жарко. К тому же можно будет остановиться по дороге. Гарден давно не видела Ребу и Метью и хотела, чтобы Джон с ними познакомился.
– Бери корзинку с едой, а я сбегаю наверх за своим ожерельем. Я быстро.
– Ты такая нарядная, – сказал Джон, когда Гарден села в машину. – Зачем так прихорашиваться для Саммервиля?
– Глупый, это не для Саммервиля, это для тебя. А кроме того, я всегда надеваю амулет, когда еду к Ребе. Это как будто возвращает меня в прежние дни. Мне же подарила его старая Пэнси.
– Кто это, старая Пэнси?
– Ну Джон, я же рассказывала тебе о старой Пэнси, я помню, что рассказывала. Как я жила у Ребы, когда была маленькая, и все такое.
– Я помню Ребу, но ничего не помню о той, которая носила громкое имя старой Пэнси.
Гарден принялась рассказывать ему о старой негритянке.
– Теперь ты знаешь, – закончила она, – откуда у меня комод работы Эльфа и этот амулет от дурного глаза. Понимаю, что глупо быть такой суеверной, но я всегда чувствую себя уверенней, когда надеваю его.
– Я считаю, тебе надо носить его не снимая.
Гарден засмеялась:
– Ладно-ладно, дразнись, если хочешь. Я и сама знаю, что глупая.
Джон не смеялся:
– Но я вовсе не считаю это глупостью. На востоке верят во многое, над чем смеемся мы, дети запада. Да и у нас самих, современных и прогрессивных, есть масса суеверий, над которыми мы смеемся, но за которые тем не менее крепко держимся. Кто может сказать, что истинно, а что нет? Если эта старуха могла лечить ожоги, не оставляя даже пузырей или шрамов, я бы не стал легкомысленно относиться и ко всему остальному, что она делала.
Гарден улыбнулась:
– Ты ненормальный, но я все равно тебя люблю. И Ребе ты очень понравишься.
Он действительно понравился Ребе. И Метью тоже. И еще двум десяткам мужчин, женщин и детей, которые пришли посмотреть на «мисс Гарден и ее моряка». Они все были в той или иной степени Эшли, были частью Барони хотя и не жили там уже много лет.
– Я люблю этих людей, – сказала Гарден, махая на прощание рукой из окна машины. – В душе я считаю своей настоящей матерью Ребу. Гораздо больше, чем родную мать… Господи, ты только взгляни на часы! Вперед, да поживей, моряк.
– Есть, капитан!
– Мне это нравится. «Мисс Гарден и ее моряк». Звучит романтично.
– А мне это кажется началом стишка.
К началу аукциона они опоздали, но это не имело никакого значения. Было так жарко, что аукцион проводили на улице, а вещи, предназначенные для продажи, расставили прямо на траве. У Джона и Гарден было достаточно времени рассмотреть то, что их интересовало. И побывать у лотка, с которого дамы из общины методистской церкви продавали лимонад и пирожки.
Безжалостно палящее солнце прогнало многих. Гарден и Джон достали из машины зонты и еще лимонаду. Малочисленность покупателей означала выгодные приобретения. К половине четвертого никого, кроме них, не осталось. Аукционист снял соломенную шляпу и вытер вспотевшие лицо и шею:
– Извините, сударыня, боюсь, придется заканчивать. Гарден подала ему специально прибереженный стакан лимонада:
– Ни в коем случае, мистер Биггерс. Нас здесь еще двое, и для проведения аукциона этого достаточно.
– Вы оставите меня без работы, мэм.
– Как бы не так! Я сама видела, вы умеете продать кошку как льва. Держитесь же молодцом, потому что на этот раз вы попались.
Биггерс хлебнул лимонаду и засмеялся:
– Ну ладно. Только постарайтесь сделать это как можно безболезненнее для меня, договорились?
Он поднял треснутую полоскательницу в цветочках и, подмигнув Гарден, принялся расхваливать товар.
– Кто будет первым добиваться права приобрести это великолепное фарфоровое произведение искусства? Кажется, кто-то предложил десять долларов? Пять? Два? Ну же, леди и джентльмены, не оскорбляйте владельца этого музейного экспоната, фамильной драгоценности с одной из самых больших плантаций на реке Сувонни… Что вы хотели бы купить? – спросил Биггерс.
Джон принес на возвышение, где стоял Биггерс, вещи, которые хотела приобрести Гарден, и они начали торг. Биггерс поднял вверх чайник.
– Пять центов, – предложила Гарден.
– Шесть, – сказал Джон.
– Семь, – отозвалась она.
– Продано! – объявил Биггерс.
– Вот это улов! – радостно приговаривала Гарден. Машина была забита добычей. Самое ценное лежало у нее на коленях или стояло рядом. Они с Джоном были грязные, вспотевшие, но чувствовали себя победителями.
– Давай отвезем все прямо в магазин, – предложила Гарден. – Мне так хочется побыстрее выставить самовар на витрине. Как ты думаешь, что могли делать в Саммервиле русские?
Она очень устала, но была возбуждена и полна планов. Хорошо снова окунуться в работу. Как бы то ни было, конец этого волшебного месяца – это еще не конец света.
– Джон, знаешь что? Эта кошмарная жара продержится еще два месяца. Готова спорить, что можно проделывать такую штуку практически каждую неделю.
– У тебя душа старого пирата.
– Нет, вы только послушайте! Кто бы говорил! Разве не ты уговорил старого Биггерса продавать эти ложки все вместе, так что мы смогли купить их почти задаром?
– Здорово получилось, правда? Может, мне сделать татуировку? Череп и кости. У каждого моряка должна быть татуировка.
– Каждый моряк должен мыться в ванне. От нас просто несет.
– Я потру спину тебе, а ты мне.
– Продано! Джентльмену с татуировкой.
– Ну почему стоит мне залезть в ванну, как тут же звонит телефон? – Расплескивая воду, Гарден встала.
– Я возьму трубку. Скажу, что ты перезвонишь. Через несколько минут Джон вернулся в ванную, держа в руке стакан бренди.
– Выпей это. У твоей матери сердечный приступ. Гарден отмахнулась от бренди:
– Не беспокойся, у нее вечно сердечные приступы.
– Боюсь, на сей раз по-настоящему. Тебе нужно немедленно ехать в больницу. Я еду с тобой.
106
После этого все происходило так быстро, что Гарден едва поспевала за событиями.
– Гарден, твоя мать очень напугана, – сказал доктор Хоуп. На его добром лице были видны следы усталости. – Будь терпелива с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– А! Теперь вспомнила. Но вы никогда не говорили, что любите его.
– Я сказала, что он был моим другом. Конечно, я любила его. Если любовь начинается с дружбы, а не с секса, она гораздо глубже.
Гарден задумалась:
– Люсьен тоже говорил мне что-то в этом роде.
– Люсьен? Ах да! Этот твой парфюмер.
– Он был моим очень близким другом, тетя Элизабет.
– Очень близким?
– Очень. Я едва не сбежала с ним.
– И почему же все-таки не сбежала?
– В тот день я познакомилась с Элен. Она сказала, что я убегаю не к, а от и это никуда не годится.
Элизабет кивнула:
– Я, пожалуй, все-таки займусь французским и съезжу в Париж. Мне нравится Элен. Я бы очень хотела встретиться с ней.
– Вы серьезно?
– Разумеется, серьезно. Почему бы и нет? Я уже бывала в Париже. Ты хочешь сказать – в моем возрасте? Дорогая Гарден, мне всего семьдесят пять. И еще несколько месяцев останется семьдесят пять. Да, я, пожалуй, поеду до дня рождения, чтобы Элен не могла считать себя моложе. Я начну уроки на следующей неделе.
– Тетя Элизабет?
– Да?
– Пожалуйста, расскажите мне о Джо.
– Не знаю, что бы ты хотела услышать. Я любила Джо всю свою жизнь. Когда я росла, он был для меня как старший брат. А я не знала, что его любовь ко мне была не только любовью старшего брата, и узнала об этом гораздо позже, после того как умерла его жена. А у меня в это время был уже роман с Гарри. Джо любил меня больше, чем я заслуживала, впрочем, в любви никогда не бывает справедливости. Гарри тоже любил меня – по-своему. Я была очень счастливой женщиной.
Я отправила Гарри в Европу, и это было правильно. А Джо сказала, что не могу выйти за него замуж. Он ответил, что точно знает – я передумаю, сказал, что будет ждать. Его убили, и я не успела сказать ему, что он прав. Я действительно передумала.
Я чувствовала себя обманутой. Хуже того, мне казалось, что я каким-то образом обманула Джо. Может быть, если бы я сказала ему об этом раньше, все было бы по-другому.
Но кто знает? Со временем я начала думать, что, как это ни ужасно, смерть Джо была лучшим, что могло случиться. Неизвестно, выдержали ли бы мы трудности брака. А так мы не разрушили того, что было между нами.
В результате я осталась со своей независимостью и, что гораздо важнее, чем кажется тебе в твои годы, возможностью жить, как мне нравится. Да еще имела незаслуженную привилегию: воспоминание о двух больших любовях – когда любила я и когда любили меня. Они согревают меня в те редкие холодные мгновения, когда я чувствую себя одинокой и начинаю думать о том, что могло бы быть… Гарден, перестань немедленно! В жизни не встречала такой плаксивой особы.
– Мне тяжело даже думать о вашем одиночестве.
– Вот бестолковый ребенок! Я никогда не бываю одинока. Просто иногда, очень редко, самостоятельная жизнь перестает казаться мне величайшим счастьем. Но это случается чрезвычайно редко. В целом я не меняю своего мнения. Ни от кого не зависеть – что может быть лучше?
Гарден отступила на шаг и еще раз осмотрела написанное ею объявление. Слова расположились не совсем по центру, но она решила, что так вполне сойдет. «Закрыто на каникулы». Она немного подумала и вынула картонку с объявлением из витрины. Туристский сезон прошел очень успешно, а теперь торговля шла вяло. Майк, муж Паулы, со дня на день должен был вернуться из плавания. Почему бы и нет? «Магазин откроется первого августа» – добавила она. Потом установила объявление в центре витрины, вытащила пробку из холодильника, чтобы стекла вода, заперла заднюю дверь и, прихватив со стола красиво запакованный сверток, вышла, закрыв за собой дверь. В свертке был подарок для Джона – ваза работы Эстер Бейтман. В ней, украшенные красным, белым и синим бантиками, лежали зубная щетка, бритва и крем для бритья. Завтра начиналось празднование Четвертого июля.
105
– Гарден, с тобой все в порядке? Ты на себя не похожа.
– Все прекрасно. Я тебя не понимаю.
– Ты какая-то беспокойная. Сегодня слишком жарко, чтобы суетиться. Оставь ты эту посуду. Она подождет, пока мы не вернемся из кино.
– Давай не пойдем в кино, Джон. Придется стоять в очереди, а я не настолько без ума от Бинга Кросби.
– Хорошо, тогда посмотрим «Мятеж на „Баунти"». Только не говори, что тебе не нравится Кларк Гейбл. Все равно не поверю.
– Нет, я просто не хочу в кино. – В ее голосе слышалось напряжение.
Джон поднял брови:
– По-моему, на тебя действует жара. Давай-ка все-таки пойдем в кино. Там кондиционеры. Как насчет Фрэда Астора и Джинджер Роджерс?
Гарден захотелось ударить его. Он даже не заметил ни ее нового платья, ни свечей на столе, приготовленных, чтобы зажечь, как только стемнеет, не почувствовал исходящего от ее волос аромата. Не обратил внимания на лежащий на столе сверток, не спросил, что это и для кого. Все шло не так, как ей хотелось.
– Хорошо, – мрачно согласилась она. – В кино так в кино.
Вышли они оттуда уже в темноте, и, хотя ночь была жаркой и душной, темнота создавала иллюзию прохлады.
В доме Элизабет было темно, и Джон обратил на это внимание. Гарден объяснила, что Элизабет увезла Элен на остров. Они стояли на темной площади перед домом. Окутывавший их тяжелый ночной воздух казался неподвижным, словно ожидающим чего-то. Ни ветерка. Было трудно дышать.
Медленно, словно сомнамбула или пловец под водой, Гарден подошла и встала совсем рядом с Джоном.
– Мы совсем одни, – просто сказала она.
– Гарден… ты хорошо понимаешь, что делаешь?
– О да! – Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему.
Долгие месяцы сдержанности, ожидания, желания создали такое напряжение, что соприкосновение их губ оказалось подобно взрыву. Спотыкаясь, они двинулись сквозь темноту, останавливаясь, чтобы поцеловаться, коснуться друг друга. Их гнала вперед острая потребность друг в друге и желание скорей добраться до домика Гарден.
Не было времени зажечь свечи, открыть заботливо охлажденное шампанское или дойти до свежезастеленной кровати. Они упали на пол тут же, возле открытой двери, радостно вскрикнув, когда их тела слились и мгновенно вспыхнули огнем любви.
Они не разжимали объятий, в тишине был слышен лишь стук сердец, да учащенное дыхание выдавало вновь вспыхнувшее желание. Они бросались в объятия друг друга снова и снова, пока не удовлетворили сжигавшую их страсть.
Джон взял в ладони лицо Гарден и медленно поцеловал ее.
– Какой у тебя хороший, мягкий ковер, – шепнул он. Гарден еще крепче обняла его, и их тела затряслись от хохота.
Потом они зажгли свечи, открыли шампанское и долго смотрели друг на друга, словно в первый раз, с каждым взглядом по-новому открывая глубину своей любви.
– Я не хотел, чтобы это случилось, – сказал Джон.
– А я хотела, – отозвалась Гарден. – Ты жалеешь?
– Никогда в жизни не был так счастлив. А ты?
– Тоже.
Весь этот месяц время текло как-то странно. Когда они были вместе, его словно не существовало, и они с изумлением обнаруживали, что прошли целые часы. Когда они были врозь, оно едва двигалось, отказываясь поспешить, чтобы они могли скорее встретиться. Каждое утро Джон отправлялся на базу и возвращался, как только заканчивал работу.
Официальная версия гласила, что он присматривает за домом Элизабет, пока она в отъезде. Гарден с детским озорством прыгала по кровати, в которой якобы спал Джон, чтобы горничная Элизабет могла видеть следы его пребывания.
– Думаешь, мы кого-нибудь обманули? – спросил как-то Джон.
Гарден хмыкнула и замотала головой.
– Мы просто ведем себя осмотрительно и благоразумно, – объяснила она. – Соблюдаем приличия.
Они не прятались от мира. По утрам Гарден часто заходила к подругам выпить чашечку кофе и поболтать. Они с Джоном дважды ходили в гости и даже сами устроили вечеринку, расставив столы во дворе, под большим дубом, увешанным японскими фонариками. Гарден была в белом платье от Фортюни.
Все принесли пластинки, Аллен и Милли Эндрюс одолжили на вечер свою виктролу, и после ужина они танцевали на маленькой, вымощенной кирпичом террасе. «Щека к щеке», «Я мечтаю о любви», «Луна над Майами», «Как все меняет день один», «Мысль о тебе», «Голубая луна», «Темный пурпур», «Я вижу лишь тебя». Это было чудесное время для любви.
Гарден не позволяла ничему нарушить волшебное очарование месяца, который подарила им Элизабет.
– Я так вам благодарна, – сказала она Элизабет, когда они с Джоном приехали на день рождения Элен.
– Значит, благодарность – хорошая косметика, – ответила Элизабет. – Ты словно светишься в темноте. От твоей кожи прямо исходит какое-то сияние.
По дороге домой Гарден повторила ее слова Джону.
– Сияющая, – ответил он. – Такая ты и есть. Сияющая, великолепная и прекрасная. – Он посмотрел на Гарден и снова перевел взгляд на бегущую вдаль дорогу; его руки сжали рулевое колесо. – Сияющими называют новобрачных. Гарден, ты знаешь мои чувства. Она постучала пальцем по его руке.
– Тсс… не сейчас, не сегодня. Я слишком счастлива, чтобы думать о чем-нибудь, кроме этой минуты.
– Тебе придется подумать. Ты же знаешь от Пегги, что такое служба. Меня могут в любой день перевести в другое место.
Гарден закрыла уши руками.
– И слышать не хочу! – Она взвизгнула и закрыла глаза. – И смотреть не хочу. Скажи, когда он кончится. – Перед ними возник мост через реку Купер.
Она не могла заткнуть уши, когда с ней разговаривал Логан Генри, но старалась не думать о том, что он сказал. Мистер Генри был обеспокоен. В летнее время в судах всегда объявляли перерыв и судьи разъезжались на каникулы. Но он только что получил сообщение: пересмотр дела об опеке над Элен назначен на двадцать шестое августа. Это было беспрецедентно, а старый адвокат не доверял всему беспрецедентному.
До конца августа был еще месяц. Гарден не могла думать ни о чем, кроме быстро таявших дней июля. Как может время лететь так быстро?
Джон посмотрел на Гарден поверх газеты:
– Здесь объявление – в субботу в Саммервиле состоится аукцион. Хочешь поехать?
Гарден оторвалась от страницы какого-то комикса.
– Что? Как ты считаешь, я буду похожа на леди-дракона, если выкрашусь в черный цвет?
– Я сказал, в субботу интересный аукцион. А ты будешь выглядеть просто кошмарно. Хочешь поехать?
Гарден задумалась. Джон так любил аукционы. Да и для магазина действительно нужно было сделать покупки. Но с другой стороны…
– Честно говоря, не знаю, – ответила она. – Это же наши последние выходные. В понедельник возвращается Элен, а в среду открывается магазин.
Ей хотелось, чтобы Джон сказал, что лучше провести оставшиеся дни вдвоем, никого не видеть и никуда не ездить. Но он ждал, когда она сама примет решение.
– Ладно, почему бы и нет? – решила Гарден. – Едем в Саммервиль. – Сказав это, она поняла, что и сама хочет поехать.
Они выехали рано утром. Конечно, приедут слишком рано, зато ехать не так жарко. К тому же можно будет остановиться по дороге. Гарден давно не видела Ребу и Метью и хотела, чтобы Джон с ними познакомился.
– Бери корзинку с едой, а я сбегаю наверх за своим ожерельем. Я быстро.
– Ты такая нарядная, – сказал Джон, когда Гарден села в машину. – Зачем так прихорашиваться для Саммервиля?
– Глупый, это не для Саммервиля, это для тебя. А кроме того, я всегда надеваю амулет, когда еду к Ребе. Это как будто возвращает меня в прежние дни. Мне же подарила его старая Пэнси.
– Кто это, старая Пэнси?
– Ну Джон, я же рассказывала тебе о старой Пэнси, я помню, что рассказывала. Как я жила у Ребы, когда была маленькая, и все такое.
– Я помню Ребу, но ничего не помню о той, которая носила громкое имя старой Пэнси.
Гарден принялась рассказывать ему о старой негритянке.
– Теперь ты знаешь, – закончила она, – откуда у меня комод работы Эльфа и этот амулет от дурного глаза. Понимаю, что глупо быть такой суеверной, но я всегда чувствую себя уверенней, когда надеваю его.
– Я считаю, тебе надо носить его не снимая.
Гарден засмеялась:
– Ладно-ладно, дразнись, если хочешь. Я и сама знаю, что глупая.
Джон не смеялся:
– Но я вовсе не считаю это глупостью. На востоке верят во многое, над чем смеемся мы, дети запада. Да и у нас самих, современных и прогрессивных, есть масса суеверий, над которыми мы смеемся, но за которые тем не менее крепко держимся. Кто может сказать, что истинно, а что нет? Если эта старуха могла лечить ожоги, не оставляя даже пузырей или шрамов, я бы не стал легкомысленно относиться и ко всему остальному, что она делала.
Гарден улыбнулась:
– Ты ненормальный, но я все равно тебя люблю. И Ребе ты очень понравишься.
Он действительно понравился Ребе. И Метью тоже. И еще двум десяткам мужчин, женщин и детей, которые пришли посмотреть на «мисс Гарден и ее моряка». Они все были в той или иной степени Эшли, были частью Барони хотя и не жили там уже много лет.
– Я люблю этих людей, – сказала Гарден, махая на прощание рукой из окна машины. – В душе я считаю своей настоящей матерью Ребу. Гораздо больше, чем родную мать… Господи, ты только взгляни на часы! Вперед, да поживей, моряк.
– Есть, капитан!
– Мне это нравится. «Мисс Гарден и ее моряк». Звучит романтично.
– А мне это кажется началом стишка.
К началу аукциона они опоздали, но это не имело никакого значения. Было так жарко, что аукцион проводили на улице, а вещи, предназначенные для продажи, расставили прямо на траве. У Джона и Гарден было достаточно времени рассмотреть то, что их интересовало. И побывать у лотка, с которого дамы из общины методистской церкви продавали лимонад и пирожки.
Безжалостно палящее солнце прогнало многих. Гарден и Джон достали из машины зонты и еще лимонаду. Малочисленность покупателей означала выгодные приобретения. К половине четвертого никого, кроме них, не осталось. Аукционист снял соломенную шляпу и вытер вспотевшие лицо и шею:
– Извините, сударыня, боюсь, придется заканчивать. Гарден подала ему специально прибереженный стакан лимонада:
– Ни в коем случае, мистер Биггерс. Нас здесь еще двое, и для проведения аукциона этого достаточно.
– Вы оставите меня без работы, мэм.
– Как бы не так! Я сама видела, вы умеете продать кошку как льва. Держитесь же молодцом, потому что на этот раз вы попались.
Биггерс хлебнул лимонаду и засмеялся:
– Ну ладно. Только постарайтесь сделать это как можно безболезненнее для меня, договорились?
Он поднял треснутую полоскательницу в цветочках и, подмигнув Гарден, принялся расхваливать товар.
– Кто будет первым добиваться права приобрести это великолепное фарфоровое произведение искусства? Кажется, кто-то предложил десять долларов? Пять? Два? Ну же, леди и джентльмены, не оскорбляйте владельца этого музейного экспоната, фамильной драгоценности с одной из самых больших плантаций на реке Сувонни… Что вы хотели бы купить? – спросил Биггерс.
Джон принес на возвышение, где стоял Биггерс, вещи, которые хотела приобрести Гарден, и они начали торг. Биггерс поднял вверх чайник.
– Пять центов, – предложила Гарден.
– Шесть, – сказал Джон.
– Семь, – отозвалась она.
– Продано! – объявил Биггерс.
– Вот это улов! – радостно приговаривала Гарден. Машина была забита добычей. Самое ценное лежало у нее на коленях или стояло рядом. Они с Джоном были грязные, вспотевшие, но чувствовали себя победителями.
– Давай отвезем все прямо в магазин, – предложила Гарден. – Мне так хочется побыстрее выставить самовар на витрине. Как ты думаешь, что могли делать в Саммервиле русские?
Она очень устала, но была возбуждена и полна планов. Хорошо снова окунуться в работу. Как бы то ни было, конец этого волшебного месяца – это еще не конец света.
– Джон, знаешь что? Эта кошмарная жара продержится еще два месяца. Готова спорить, что можно проделывать такую штуку практически каждую неделю.
– У тебя душа старого пирата.
– Нет, вы только послушайте! Кто бы говорил! Разве не ты уговорил старого Биггерса продавать эти ложки все вместе, так что мы смогли купить их почти задаром?
– Здорово получилось, правда? Может, мне сделать татуировку? Череп и кости. У каждого моряка должна быть татуировка.
– Каждый моряк должен мыться в ванне. От нас просто несет.
– Я потру спину тебе, а ты мне.
– Продано! Джентльмену с татуировкой.
– Ну почему стоит мне залезть в ванну, как тут же звонит телефон? – Расплескивая воду, Гарден встала.
– Я возьму трубку. Скажу, что ты перезвонишь. Через несколько минут Джон вернулся в ванную, держа в руке стакан бренди.
– Выпей это. У твоей матери сердечный приступ. Гарден отмахнулась от бренди:
– Не беспокойся, у нее вечно сердечные приступы.
– Боюсь, на сей раз по-настоящему. Тебе нужно немедленно ехать в больницу. Я еду с тобой.
106
После этого все происходило так быстро, что Гарден едва поспевала за событиями.
– Гарден, твоя мать очень напугана, – сказал доктор Хоуп. На его добром лице были видны следы усталости. – Будь терпелива с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73