– Гарден одолел смех. – Сама не понимаю, почему смеюсь, – сказала она. – Она была такая жалкая. – Гарден снова засмеялась, в каком-то шоке. Перед ее глазами опять встала та сцена, когда Маргарет выгнала ее. Она слишком долго сдерживалась, и это оказалось чрезмерным для ее неокрепших нервов. И теперь ей было никак не успокоиться, она могла только смеяться или плакать. Гарден заходилась в судорожных приступах смеха, пока Элизабет не поднесла ей к носу нашатырь и не привела ее в чувство.
100
Гарден никак не могла придумать способ заманить Джона Хендрикса к Элизабет. Это так беспокоило ее, что, когда он второго января появился в магазине, она заговорила прежде, чем он успел закончить свои поздравления с Новым годом:
– В субботу я приглашена на чай к своей двоюродной бабушке. Хотите пойти? – выпалила она одним духом. Потом вспомнила выдуманный ею предлог: – У нее есть интересное серебро. Не Эстер Бейтман, но вам может быть любопытно взглянуть.
– С большим удовольствием, – ответил Джон. Гарден перевела дух:
– Как вы провели Рождество?
– Было много снега. А вы?
– Много красного и зеленого. Я как раз собиралась пить чай. Хотите чашечку?
– Нет, Гарден, спасибо. Мне надо на базу. Прибережем чай до субботы. Я заскочил только, чтобы оставить это.
«Это» оказалось бутылкой шампанского.
– Я подумал, что мы можем, как китайцы, отпраздновать Новый год позже, чем остальные.
– С удовольствием, – отозвалась Гарден и дала ему адрес Элизабет.
Принимая Джона Хендрикса, Элизабет весьма напоминала вдовствующую-герцогиню-за-чаем. Гарден никогда не видела ее такой внушительной и готова была просто убить.
Элизабет моментально выяснила, что Джону тридцать шесть лет, он окончил Аннаполис в 1923 году, родился на ферме в Нью-Хемпшире, у него три сестры и два брата, родители живы и он никогда не был женат.
Элизабет действовала искусно, но не стала тратить время на уловки. Закончив допрос, она улыбнулась:
– И могу спорить, все зубы свои. Джон громко расхохотался:
– И привит от оспы. И даже ем оладьи «Уитис». Элизабет вопросительно подняла брови.
– Это из новой радиопередачи, – объяснила Гарден. – Называется «Джек Армстронг, настоящий американский парень».
Элизабет засмеялась и принялась горячо обсуждать с Джоном мировую политику, в которой Гарден мало что понимала. У нее было так много дел в магазине, что не оставалось времени даже почитать «Таймс». Она знала имена Гитлера и Муссолини, но Салазар, Дольфус, Стависки были ей незнакомы. Да это и не имело значения. Было совершенно ясно, что Джон и Элизабет понравились друг другу.
Когда они вышли от Элизабет, Джон повернул не к парадной, а к задней двери.
– Можно мне посмотреть и ваш дом тоже? – спросил он. – Я уже посетил одного важного члена семьи, теперь мне хотелось бы познакомиться с Элен.
– Откуда вы…
– Мне сказала Паула Кинг. Что вы живете здесь, что у вас есть маленькая дочка, что вы вдова.
– На самом деле я разведена.
– Неважно. Главное, вы не замужем.
– А что еще рассказала Паула?
– Я больше ни о чем не спрашивал. Я не такой дотошный, как ваша тетушка. Вот это женщина! Теперь я знаю, как чувствует себя рыба, когда из нее делают филе.
– Извините, Джон.
– Извинить? Ни за что! Она просто чудо. Я, кажется, влюбился в нее. Но выпить сейчас не отказался бы. Так вы пригласите меня к себе или нет?
В камине горели красные угли. На низеньком столике перед диваном стояла ваза с красными камелиями.
– У вас талант создавать оазисы, – тихо сказал Джон.
– Ну как? – спросила Гарден тетю.
– Хватай его, – ответила Элизабет. – По сравнению с ним Мэн – пустое место.
После этого дня Гарден встречалась с Джоном Хендриксом каждую субботу. Как-то само собой установилось, что суббота их день. Он отправлялся с ней на аукционы и азартно торговался.
– Накиньте, – громко шептал он, когда начинался горячий торг за какую-то вещь. Он так тщательно изучал выставляемые на продажу предметы, что продавец терял красноречие, описывая их. Через месяц он стал брать с собой лупу, чтобы еще лучше все рассмотреть. Джон уверял, что давно так не веселился. Через три месяца он разбирался во всем не хуже Гарден. Через шесть во всех сомнительных случаях она полагалась на его мнение.
После торгов они возвращались к Гарден выпить и побыть с Элен. Джон всегда находил что-то для ее кукольного дома. Гарден ворчала, что он портит ребенка. Джон отвечал, что среди его знакомых очень мало дам, которых можно испортить десятицентовым подарком. Он всегда торжественно вручал свой подарок, когда Гарден, приняв ванну и переодевшись, спускалась вниз. Элен начала сама говорить им, чтобы не сидели дома и почаще куда-нибудь ходили.
– Из этой девчушки наверняка выйдет отличный политик, – сказал Джон. – Она уже сейчас охотно берет взятки.
Они отправлялись куда-нибудь поужинать – обычно ели спагетти, – а потом в кино, если в офицерском клубе на базе не было танцев. Репертуар менялся каждую неделю, и многие фильмы им хотелось посмотреть. Поэтому они решили добавить к своему расписанию воскресный утренний сеанс. Потом стало совершенно очевидно, что Джону разумнее оставаться обедать у Гарден, чем провожать ее домой, а потом отправляться на базу. Джон открыл свою тайну: он любил готовить. Гарден скрыла свою: она терпеть не могла кухню.
Это было единственное, что она скрыла. Но она никогда не рассказывала о себе. У них было так много других тем для разговора – аукционы, кино, быстрый рост Элен, последний кулинарный шедевр Джона, забавные случаи с покупателями. Не было смысла жаловаться, что каждый день, кроме выходных, Гарден приходится в обеденный перерыв ходить к матери, что Маргарет не в состоянии ужиться с прислугой и что все это отнимает много денег, времени и сил.
Джон, в отличие от Элизабет, не задавал вопросов о прошлом.
Зато вопрос возник у Гарден. И беспокоил ее все больше и больше. В День Труда они отправились на Фолли Бич; было очень жарко и душно – похоже, приближалась гроза. Когда их машину подняли на паром, боязнь высоты пробудила в Гарден отчаянное безрассудство.
– Джон, – почти выкрикнула она тоненьким голоском, – мне обязательно надо знать, почему вы никогда даже не поцелуете меня на прощание. Со мной что-то не в порядке? Или с вами?
Вместо ответа он крепко обнял ее и поцеловал. Это был прекрасный ответ на все вопросы. С ними обоими все было в полном порядке.
Едва они сошли с парома, началась гроза. Молнии одна за другой били в океан. Джон схватил Гарден за руку.
– Скорее в машину! – крикнул он, пытаясь перекричать раскаты грома. – Через пять минут на дороге будет пробка.
Они первыми выехали на насыпь, которая вела через низину в город.
Грохот дождя по крыше оглушал. Они не могли разговаривать и поэтому всю дорогу домой распевали: «Какая бурная погода».
Джон остановил машину перед домом Элизабет. Дождь немного поутих, но все еще лил довольно сильно.
– Это не может продолжаться долго, – сказал Джон. – Давайте выкурим по сигарете и подождем, пока он перестанет.
Гарден положила голову ему на плечо и подставила губы.
Джон коснулся ее губ кончиком пальца:
– Нет, Гарден. Мы уже не школьники. Это не для нас. Если я вас поцелую, то не смогу остановиться на этом. А я не думаю, что вы этого хотите. Вы слишком чисты и утонченны.
Именно этого Гарден и хотела больше всего, со всей страстью своей натуры. Но она ответила:
– Вы правы, Джон, – и, выпрямившись, села рядом с ним. Ни за что на свете она не хотела бы поколебать его веру в ее чистоту.
Но через месяц ей пришлось сделать это. Гарден позвонила Джону на службу. Раньше она никогда этого не делала.
– Мне надо с вами поговорить, – сказала она. – Вы можете вечером прийти к тете Элизабет?
– Конечно. Я могу прийти прямо сейчас, если хотите. – Странные металлические нотки в голосе Гарден испугали его.
– Я была бы очень благодарна. – Гарден повесила трубку.
По дороге в город Джон превысил все ограничения скорости.
Она сидела в библиотеке с Элизабет. Когда Джон вошел, Элизабет вышла. Проходя мимо, она на мгновение сжала его руку. Ее тонкое, благородное лицо походило на маску смерти. Гарден казалась изваянной из мрамора. Она смотрела прямо перед собой, вокруг глаз лежали черные тени. Это было единственное световое пятно на ее лице. Джон подошел к Гарден, но она протянула вперед руку, отстранив его.
– Нет, не надо, – сказала она. – Сядьте вон там, у стола, и прочтите эти вырезки.
Они были из нью-йоркских газет, с первого по четырнадцатое октября.
– «Суд века»… «Тайны будуара всплывают на поверхность»… «Горничная рассказывает о веселых пирушках»… «Потрясающие истории»… «Обязательно ли быть достойной женщиной, чтобы быть достойной матерью?» – кричали заголовки.
Джон просмотрел все статьи.
– Я не понимаю, – сказал он. – Это истории о Глории Вандербильдт. Зачем они вам, Гарден?
Гарден хрипло рассмеялась:
– Это подарок. Прислали из Нью-Йорка. Я читала о деле Гауптмана. Ну, вы знаете, о похищении ребенка Линдбергов. Но мне кажется, ни одна чарлстонская газета даже не упомянула об этом процессе. Зато все они будут писать обо мне. Это только начало. Я знаю. И знаю, кто прислал мне эти вырезки. Видите ли, ребенка Вандербильдтов забирает у матери тетка, у которой очень много денег. Мать бедна, и у нее плохая репутация. Так случится и с Элен. Только это сделает ее бабушка, не тетя. А моя репутация уже известна газетчикам. Это будет для них праздником. Джон, я должна рассказать вам о себе. Я не то, что вы думаете…
– Гарден! – Он встал и подошел к ней.
– Нет, стойте. Дайте мне сказать. Я должна рассказать вам. Я не хочу, чтобы вы узнали это от какого-то репортера. Или из газеты, да еще с фотографиями. Мне нужно рассказать вам правду.
– Замолчите, Гарден. – Джон под руки поднял ее с кресла.
– Нет! – Гарден попыталась освободиться, но он одной рукой обнял ее за талию и крепко прижал к себе. Другой рукой он прижимал к своему плечу ее голову.
– Послушайте, – тихо сказал Джон ей на ухо, – не надо ничего рассказывать. Я знаю о разводе, о показаниях свидетелей, о том, что писали газеты. И это не имеет никакого значения. Вы должны понять: что там правда, что ложь – не имеет значения. Я здесь. Я с вами. И мы будем сражаться с вашей свекровью вместе. Она не выиграет. Мы не позволим. Держитесь за меня, Гарден. Я буду вашей защитой. Я не позволю причинить вам вред.
Руки Гарден обвились вокруг него.
– О Джон, – вздохнула она, – мне так стыдно за то, что я сделала.
– Это было давно, – успокоил он ее. – Теперь это уже не имеет значения.
– Я так боюсь.
– Не надо. Бояться нечего.
– Не отпускайте меня, Джон.
– Нет, нет, я здесь, с вами.
– Я так боюсь.
– Больше не надо бояться.
Голова Гарден тяжело опустилась ему на плечо, а руки безвольно скользнули вниз. Она потеряла сознание. Джон отнес ее на диван, уложил на подушки и пошел искать Элизабет.
– Насколько плохо обстоит дело? – спросил он.
– Хуже некуда. Бабка влиятельна, безжалостна и, возможно, психически ненормальна.
– Что же будет? Что мы можем сделать? Элизабет коснулась руки Джона:
– Мы можем только поддерживать Гарден. Она не должна проиграть эту войну нервов. Я не знаю, что может случиться. Полагаю, многое будет зависеть от того, какое решение примет суд в Нью-Йорке. Просто невероятно, что ребенка Вандербильдтов могут забрать у матери, создать прецедент. Право матери священно.
Одиннадцатого ноября судья вынес решение по делу Вандербильдтов – против матери.
101
На этот раз не было ни полицейских, ни агентов в широкополых шляпах. Самый заурядный клочок обычной бумаги, принесенный безработным учителем, который был рад заработать три доллара, вручив повестку в суд.
Он пришел за четыре дня до Рождества; магазин был переполнен покупателями, и он так выделялся среди них, словно был в светящемся костюме. Гарден подошла к нему.
– Думаю, вы ищете меня, – сказала она. – Как раз в эти дни я вас и ожидала. – Она была абсолютно спокойна.
Это спокойствие охватило ее с того момента, как было вынесено решение по делу Вандербильдтов. Гарден словно отгородилась от окружающего мира. Она продолжала работать, играть с Элен, разговаривать, улыбаться, даже смеяться. Но была словно на расстоянии от всего.
– Ты меня беспокоишь, – сказала Элизабет.
– Извините, – ответила Гарден. – Мне бы не хотелось, чтобы вы волновались. Я, правда, больше не расстраиваюсь. Глупо было так расстроиться из-за вырезок. Я всегда знала, что Вики не успокоится. Мне не так больно, как вы думаете, тетя Элизабет. Я же вам говорила: я научилась не доверять счастью.
Повестка предписывала ей явиться в девять часов утра 12 января 1935 года к судье Джилберту Треверсу, зал 237, в помещении окружного суда. Красивое старое здание стояло наискосок от церкви Святого Михаила. Сидя в зале суда, Гарден считала удары колокола на башне.
Логан Генри настаивал, чтобы она оделась соответствующим образом, поэтому Элизабет повела Гарден по магазинам.
– Твои шелковые платья, дорогая, чрезвычайно привлекательны, а это нам не годится. Даже старый судья сообразит, что в этих расцветках и складочках есть что-то необычное. Ты должна выглядеть очень по-американски.
Сейчас на Гарден было серое шерстяное платье. Подол юбки в складку всего на девять дюймов не доставал до земли. У платья был белый воротник и манжеты и мелкие черные пуговки от ворота до подола. Скромная черная фетровая шляпка и белые перчатки.
«Черт побери, – подумала Элизабет, увидев Гарден в то утро, – она все-таки потрясающе хороша. Как я ни старалась, эти волосы и глаза ничем не приглушить». Элизабет сидела рядом с Гарден за столом, стоявшим напротив стола судьи. По другую сторону от Гарден сидел Логан Генри.
За столом напротив сидели Вики и пять ее адвокатов. Вики тоже была в сером; скроенное по косой платье из джерси подчеркивало моложавость ее фигуры, сверху была наброшена шубка из серой шиншиллы. Ничего, что Элизабет могла бы назвать шляпкой, на Вики не было. Низко на лоб была сдвинута крошечная шляпка-таблетка из серого бархата. Ее украшали длинные перья в серо-белых пятнах, укрепленные сзади на серой бархатной ленте, которая шла вокруг головы и удерживала на ней шляпку.
Когда затих звон колоколов на колокольне церкви Святого Михаила, бейлиф распахнул двойные двери и впустил свидетелей и зрителей. Элизабет они показались мчащимся стадом диких животных. Но она не обернулась. Не обернулась и Гарден, несмотря на крики репортеров.
– Сюда, Гарден!.. Давай, Золушка, покажи улыбку на миллион долларов!..
Логан Генри провел их в суд через черный ход, но теперь уже никак нельзя было избежать внимания газетчиков. Они хотели новых фотографий. Те, что имелись в архивах газет еще со времен развода, были уже использованы до суда.
– Всем встать.
Судья Треверс вошел и уселся в свое кожаное кресло с высокой спинкой. Вид у него был такой, словно он страдал расстройством пищеварения. Он сердито глянул на переполненный зал из-под густых седых бровей. Голова судьи была совершенно лысой, если не считать аккуратной каемочки седых волос.
– Мы сегодня собрались здесь, чтобы выслушать свидетельские показания по очень серьезному делу: речь идет о благополучии пятилетнего ребенка. Я не потерплю никакого нарушения порядка, никакого вмешательства или легкомыслия. Бейлиф немедленно удалит из зала суда любого, кто не будет вести себя должным образом. – Он постучал молоточком по столу: – Начинаем.
В этот момент в конце зала возник какой-то шум. Судья Треверс стукнул молоточком сильнее. Шум и восклицания продолжались. Он стукнул молоточком как следует, и после шарканья ног и двиганья стульев все затихло.
– Мистер Селфридж, вы готовы? – обратился судья к одному из адвокатов Вики.
Тот встал и поклонился:
– Готов, ваша честь.
– Начинайте, пожалуйста.
– Благодарю вас, ваша честь. С вашего позволения, в данном случае мы имеем возможность исправить серьезный вред, причиненный невинному ребенку, чья невинность – само воплощение детства – находится в опасности и может быть погублена вопиющей аморальностью того самого лица, которое более всех должно быть обеспокоено сохранением и защитой…
Усилием воли Гарден заставила себя сосредоточиться на своих мыслях. Она читала про себя длинную поэму, которую готовила к экзамену в Эшли-холл еще в первом классе. Она словно отгородилась ширмой от слов адвоката, от всех окружающих, от всего происходящего. Если она сумеет не слушать и не смотреть, то сможет с невозмутимым видом сидеть здесь, пока рушится вся ее жизнь.
– Это гнусная ложь! – раздался крик из последнего ряда. Все, кроме Гарден, обернулись назад. – А вы, кто бы вы там ни были, просто гнусный лжец!
Судья грохнул молоточком по столу.
– Уберите эту женщину! – крикнул он.
В заднем ряду началась какая-то возня, потом громко хлопнула дверь, и уже в холле послышался удаляющийся голос женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73