Почему вы не даете мне с ним немного поговорить?
– Гарден, теперь тебя с ним никто не оставит. Дело зашло слишком далеко. Боюсь, как бы не кончилось скандалом. Знаешь что, пойди попудри нос. А я потолкую с твоим приятелем-янки, попробую объяснить, что к чему. Он может когда-нибудь потом зайти к тебе в гости и все рассказать про Барони.
Гарден встала и направилась к двери. Скай последовал за ней, но дорогу ему преградил Мэн. Она услышала, как он представился – подчеркнуто вежливо, ледяным тоном. Гарден заставила себя идти как ни в чем не бывало, медленно и спокойно.
Бал давали в Саут-Каролина-холл, там же, где Гарден каждую неделю позорилась на уроках танцев. Она спустилась на один пролет и с широкой лестничной площадки вошла в раздевалку. Она вспомнила, сколько раз уходила сюда от огорчения, что никто не хочет с ней танцевать. А теперь ей приходится прятаться здесь, потому что кому-то чересчур сильно этого захотелось. Она рассмеялась, задрожала от нехорошего нервного смеха, похожего на истерический плач.
– Гарден! – В раздевалку ворвалась Уэнтворт. – Что происходит? Я никогда ничего подобного не видела. Мэн что, намерен избить его хлыстом? А что он тебе говорил? Что-нибудь грязное?
Гарден попробовала объяснить, но Уэнтворт ее не слушала.
– При чем тут плантация? У этого Ская бесчестные намерения. Ему нужно от тебя только одно, а Мэн тебя от него спасает. Может быть, они подерутся на дуэли. Как здорово! Мне никогда еще не было так интересно.
– Ой, Уэнтворт, не болтай глупостей. Все уляжется. Скай ко мне никогда не зайдет, и я не узнаю, как дела у Ребы, Метью и их детей.
– Гарден, вечно ты все портишь. Вставай, пошли обратно. Я теперь от тебя не отойду: я хочу услышать все, что они скажут.
Сжатые губы Мэна побелели. Только один или два раза в жизни он бывал так зол. Он был уверен, что Скай Харрис со своим дружком просто издевался – и не только над ним, Мэном, но и над всеми присутствующими. Но Мэн был официальным кавалером Гарден и единственным среди гостей мужчиной из ее родственников. Что бы ни происходило у него в душе, он должен был взять себя в руки и уберечь Гарден от скандала.
Гарден не удержалась: глядя поверх плеча Мэна, поискала глазами Ская.
– Они ушли, – сквозь зубы процедил Мэн.
– Вот как? Все понятно, – сказала Гарден. У Уэнтворт вырвался вздох разочарования.
– Нет, тебе не все понятно, – возразил Мэн. – Они согласились уйти, только когда я дал слово, что мы пойдем на компромисс. Мы проведем на балу еще с полчаса, чтобы пересуды стихли. А потом мы уедем. Я отвезу тебя в Барони.
– Что? Среди ночи?
– Ты все это сама начала, Гарден, все эти разговоры о том, что ты очень скучаешь по имению, хочешь знать, как там все сейчас выглядит и прочее. Он сказал, что, если я не соглашусь тебя туда отвезти, он сделает это сам. А это уже совсем никуда не годится. Там нет ни одной дамы средних лет, а без нее юной леди неприлично находиться в полузнакомом обществе. Его мать оттуда уже уехала. Нам лучше вместе отправиться туда сегодня, чем ждать, что он заявится к тебе завтра, или чем допустить, чтобы он остался на балу и наделал еще бед.
– Мэн, мне очень жаль.
Взгляд у Мэна стал мягче. В конце концов, она еще ребенок. Что она может знать о мужчинах вроде этого Харриса?
– Нужно найти даму, которая согласится нас сопровождать. Не хочешь позвонить своей матери?
– Я поеду. – Уэнтворт сделала шаг к Гарден. – Гарден – моя лучшая подруга.
Вид у Мэна стал очень терпеливый.
– Уэнтворт, ты приехала сюда не одна. Может быть, твоему кавалеру не захочется уезжать так рано?
– Перестань, Мэн. Я приехала с Билли Фишером, а он пьян как сапожник. Ты же его знаешь. Если вы возьмете меня с собой, то, может быть, спасете мне жизнь.
– Билли за рулем?
– Да, конечно. И мой труп будет расплющен о придорожное дерево. Гарден, скажи ты ему. Уговори Мэна взять меня с вами.
Гарден заглянула в умоляющие глаза подруги. «Пожалуйста, – говорили они, – пожалуйста, помоги мне поехать в машине Мэна, поехать с Мэном, побыть с Мэном. Может быть, это мой шанс».
– Мэн, Уэнтворт моя лучшая подруга.
Губы у Мэна опять побелели. Как это его угораздило повесить себе на шею целый детский сад?
– Хорошо, – сказал он. – Вы обе ведите себя как ни в чем не бывало. Когда будет пора уезжать, я поговорю с Биллом. – Мэн выразительно посмотрел на приятеля, указал ему глазами на Уэнтворт. Тот подошел и закружил ее в танце, уводя в сторону. Мэн предложил Гарден руку и, оказавшись среди танцующих, обнял за талию.
Гарден споткнулась. «О Боже, – подумал Мэн. – Я и забыл, что она не умеет танцевать. Это самый длинный вечер в моей жизни».
Марк и Скай на большой скорости ехали через мост в спортивной машине Ская.
– Ради Бога, зачем ты затеял эту чушь? – спросил Марк.
Скай швырнул сигарету в мутную воду Эшли.
– Мне просто не понравилось, что этот Роберт Э. Ли пытается мною командовать. Он передразнил Мэна, говорившего врастяжку, грассируя, с южным акцентом: «Сэ-эр, здесь в Чарлстоне мы относимся к да-а-мам более почтительно». Мне захотелось, чтобы он поплясал под мою дудочку.
– Но с какой стати и вокруг чего ты поднял такой шум? Я согласен, твоя дебютанточка великолепно выглядит, но она похожа на кусок дорогого мыла. Богом клянусь, она была в корсете. В нем она как деревянная, да и без него, наверное, тоже.
Скай закинул голову и расхохотался:
– Ты еще не все знаешь, приятель. Она поет в церковном хоре.
Марк чуть не задохнулся от смеха.
45
Гарден, выпрямившись, с высоко поднятой головой, сидела в обтянутом гобеленом кресле. Она улыбалась Уэнтворт вымученной улыбкой.
– Моя сестра Пегги проводила в этой комнате чуть не целые дни, она перечитала все книги из этих шкафов. – Голос Гарден звучал ровно и невыразительно, но, к счастью, не срывался. На самом деле ей хотелось стонать, плакать – все, что угодно, только не разговаривать. Еще никогда она не чувствовала себя такой несчастной.
То, во что превратилось Барони, привело ее в ужас. Все здесь было фальшивым, ненастоящим. Электрические фонари на воротах с большим красно-золотым гербом, нарядные белые дома на месте поселка, мощеная главная аллея и невероятно вычищенный и ухоженный, богато обставленный, ярко освещенный главный дом. Это было уже не Барони. Даже когда мать продала имение, Гарден продолжала считать, что дом ее здесь. В нем мог поселиться кто-то другой, но Барони жило у нее в сердце. А теперь его не стало, у нее больше не было дома.
А вместо этого было вот что: она и Уэнтворт сидели в высоких креслах, а все остальные стояли у противоположной стены, возле бара. Они пили и смеялись. «Может быть, над нами, – подумала Гарден. – И Мэн вместе с ними. Мэна стало не узнать, как только он увидел девушек. Скай не сказал, что у него здесь подружка и у Марка тоже. Если они здесь с девушками, зачем они поехали на бал?» Почему они не взяли своих приятельниц на бал, было понятно. Девушки были накрашены, они курили, и Гарден показалось, что под платьями у них ничего нет, кроме лифчиков и трусов. Обе громкими голосами отпускали шутки, которых Гарден не понимала, и стреляли глазами во все стороны.
Мэн, напротив, отлично понимал их шутки. Сперва вид у него был смущенный, потом одна из девушек просто уселась к нему на колени и что-то прошептала на ухо, и они так и остались сидеть и шептаться.
Гарден и Уэнтворт пытались ничего не замечать. Они, выпрямившись в креслах, вели беседу со Скаем, Марком и девушкой по имени Банни. Ту, что увивалась вокруг Мэна, звали Мицци. «Странные у них имена», – заметила Уэнтворт, когда они с Гарден, проговорив, как им показалось, целую вечность, пошли в дамскую комнату.
Когда они вернулись, остальные толпились возле бара.
– Что мы будем делать? – спросила Уэнтворт.
– Придется ждать, пока Мэн не отвезет нас домой. Будем сидеть и разговаривать друг с другом.
– Гарден, Уэнтворт, – окликнул Мэн, – идите сюда. Мы открываем шампанское.
Уэнтворт встала.
– Сядь на место, – сказала Гарден. – Мы не должны иметь с этим ничего общего.
Мицци и Банни обвились вокруг Мэна и Марка. Скай смеялся, открывая шампанское. Для благовоспитанных молодых леди это была воплощенная картина греха и разврата.
– Мэн позвал меня, Гарден. Может быть, это не из вежливости. Может быть, это мой шанс. – Уэнтворт тряхнула головой и с усилием улыбнулась. – Обожаю шампанское, – крикнула она и подбежала к бару.
«Я сейчас заплачу, – подумала Гарден, – я больше не могу сдерживаться. Я расплачусь, а если они это увидят, я умру от стыда». Она вскочила и опрометью бросилась вон из комнаты, вон из дома.
– Гарден! – Мэн оттолкнул Мицци и помчался по лестнице вслед за кузиной. Он сделал несколько шагов по аллее и остановился, вглядываясь в темноту.
Сзади подошел Скай.
– Не волнуйтесь, Уилсон. Она знает это место, как свои пять пальцев. Она, наверное, в саду или на той смоковнице, про которую столько говорила. Она скоро вернется.
«И чем скорее, тем лучше», – подумал он. Ему надоела его маленькая шутка, надоели эти чарлстонские недотроги и ох как надоела Гарден Трэдд. Это преступление – наделить таким лицом деревянную куклу. А она такая и есть. Чопорная, застывшая деревянная кукла. В ней нет жизни, нет огня. Чем скорее они все отсюда уйдут, тем лучше. И еще ему ничуть не нравилось, что Мицци так заходится от этого Роберта Э. Ли. Не для того он вез ее из Нью-Йорка через всю Америку, чтобы какой-то местный герой ее лапал.
– Пошли, Уилсон, – сказал Скай. – Шампанское выдохнется.
Гарден, не вглядываясь в темноту, бежала по знакомой дороге. Грунт у нее под ступнями был непривычно твердым, и было странно бежать по нему в бальных туфельках. В детстве она бегала здесь каждый день каждое лето, но тогда ее босые ноги топтали мягкую, изрытую колеями землю.
Когда она приблизилась к первому дому поселка, залаяли собаки. Гарден перешла на шаг. Если человек идет спокойно, собаки его не тронут. А потом она поняла, что не знает этих собак и они ее не знают. Она не была здесь четыре года. Она стала чужой. Гарден расплакалась.
Хижины снесли. На их месте построили четыре дома. Гарден стояла перед первым из них, и по щекам у нее текли слезы. Она не знала, ни что это за дома, ни кто в них живет. Может быть, все ее друзья уехали. Мэн предал ее, и Уэнтворт тоже. Если здесь нет ни Хлои, ни Метью, ни Терклиса, ни Джуно, то она осталась совсем одна, никому до нее нет дела, никто ей не поможет.
В одном из домов зажегся свет, открылось окно.
– Эй, кто там на дороге?
– Метью! Метью, это я, Гарден. Метью, как я рада, что ты здесь. Впусти меня. Открой дверь. Реба, Реба, это Гарден. Вы мне так нужны.
– Ну что, милочка, успокоилась?
Гарден кивнула. Она уже выплакалась, уже успела, икая и вздрагивая от рыданий, все рассказать. Реба выслушала ее, обнимая, поглаживая ей шею и плечи, сочувственно качая головой и приговаривая что-то себе под нос. На душе у Гарден стало легче.
Реба постучала по ее запястью своим худым, узловатым пальцем.
– А теперь, дитятко, послушай Ребу. Убегать – это никому никогда не поможет. Люди обливают тебя грязью, а ты стой и смотри на них. И смейся им в лицо. Тогда они перестанут. А ты бежишь, они бегут за тобой и швыряют в тебя еще больше грязи. Ты всегда была у Ребы храбрая девочка. Раньше я ни разу не видела, как ты удираешь. И мне не верится, что ты изменилась. Ты слышишь, что я тебе говорю?
Гарден кивнула.
Реба стянула Гарден с места, поставила на ноги. Расправила на ней платье, удивляясь шелковистости роскошного бархата.
– Слишком хорошенькая, – певуче проговорила она. – Моя взрослая девочка стала слишком красивая.
Потом заохала при виде испачканного землей подола и разбитых бальных туфель.
– Мало я тебе говорила, что вещи надо беречь? – Она расстегнула на Гарден кушак и затянула его на бедрах, прикрыв сверху нависающими складками; платье теперь не доходило Гарден до щиколоток. – Вот, подымем чуть-чуть, и подол у нас будет чистый. – Потом сильными руками обняла Гарден, на мгновение крепко к себе прижала. – Теперь иди, – сказала она, выпустив девушку из объятий, – а на этих ты не обращай никакого внимания. Разве это не твоя плантация? Эти янки, белая шваль, разве они знают, как надо вести себя хозяевам Эшли Барони? А тебе не пристало плакать. Рассердись, слышишь?
Гарден тряхнула головой, сжала зубы. Реба хлопнула в ладоши:
– Вот и все, теперь я узнаю свою девочку.
Поднимаясь по ступенькам главного дома, Гарден услышала музыку. «По утрам – по вечерам – весело там», – пела граммофонная пластинка. В пение врывались голоса Мицци и Банни:
– Давай, давай, Уэнтворт. Ты можешь куда лучше. Танцуй «Черные бедра», а не вальс.
Гарден вошла в библиотеку незамеченной. Марк, обхватив Уэнтворт за талию и прижав к себе, со смехом дергал ее из стороны в сторону. Уэнтворт пыталась двигаться в такт его движениям, у нее ничего не получалось. Она была очень бледна; на лице у нее застыла безнадежная, приклеенная улыбка.
– Прекратите, – громко сказала Гарден. Нет, мучить подругу она им не позволит. – Если вы намерены приезжать сюда и устраивать танцы, научитесь сперва танцевать так, как танцуют у нас в Чарлстоне.
Она широко раскинула руки, ноги ее в бешеном темпе стали выделывать дикарские, первобытные движения – так плясали негры в поселке. «Вот!» – выкрикнула она Ребе, маленькому Маузу, Саре, Кьюфи, мамаше Пэнси. Сердце Гарден забилось в такт музыке, она отдалась ее ритму и снова стала ребенком, раскованным, свободным и счастливым. Она встряхивала головой, мотала ею из стороны в сторону, бросая вызов и мисс Эллис с ее изысканными позами, и всем парикмахерским и косметическим ухищрениям мистера Анджело и своей матери. Ленты, гребни, цветы, шпильки летели на пол, она топтала их, не замечая, ее ноги взлетали вверх-вниз, едва касаясь пола. Освобожденные волосы упали ей на плечи, потекли по спине золотым, с огненными прожилками, потоком, заметались вокруг головы. Гарден превратилась в дикарку, в язычницу, в вихрь движения и не скованной никакими запретами страсти. «Между делом – вместо дела…» Она плясала самозабвенно, кружилась, как дервиш, она превратилась в ритм и сплошное мелькание черных шелковых ног, белых рук и горящих мечущихся волос.
Пластинка кончилась, слышался только скрежет иглы. Гарден опустила руки и застыла, тяжело дыша. Потом обеими руками откинула волосы со лба, ее лицо выделялось бледным пятном на фоне пламенеющей гривы, на щеках горели два красных пятна, глаза вызывающе блестели.
– Боже мой, – выдохнул Мэн.
Скай Харрис подошел к Гарден, наступая, как на мусор, на гребни, ленты и смятые цветы. «Потрясающе», – произнес он. Он прижал Гарден к себе и сильно, до боли поцеловал в плотно стиснутые губы, пытаясь их раздвинуть.
Гарден изогнулась, вырвалась из его объятий. Отвела руку назад, изо всех сил размахнулась. Пощечина прозвучала как выстрел, Скай покачнулся, на щеке у него отпечатался красный след.
– Мэн, – скомандовала Гарден, – отвези нас домой.
46
– Пора вставать, Гарден, скоро одиннадцать. – Жизнерадостный голос Маргарет ворвался в ее крепкий, сладкий утренний сон. Так Гарден не спалось уже несколько месяцев. Она неохотно открыла глаза. – Вот, дорогая, надень. Это тебе подарок ко дню рождения. – Маргарет держала в руках великолепный тончайший хлопковый пеньюар с широкой каймой из тяжелого нитяного кружева по подолу и голубыми атласными лентами, завязывавшимися на талии. – А старый халат можешь выкинуть.
Маргарет было не узнать, от вчерашней кислой, недовольной мины не осталось и следа, Маргарет вся сияла.
– Давай скорей, – торопила она, – умой лицо и спускайся. Занзи уже накрывает на стол. В день рождения диета отменяется. Она приготовила креветки с мамалыгой и печенье.
Гарден поспешно вскочила с кровати. Расчесала волосы, стянула их сзади лентой, торопливо ополоснула лицо и почистила зубы. «Сейчас я опустошу всю масленку», – решила она. Было слышно, как мать внизу весело щебечет по телефону. Мать в хорошем настроении – это прекрасный подарок. И пеньюар тоже. Под кружевную кайму у ворота были присобраны бессчетные складки шелковистой материи. Когда Гарден надела пеньюар, он окутал ее как облако. «У меня слишком безобразные тапочки, чтобы надевать их с такой красотой, – подумала она. – К тому же сегодня день рождения». Она сбежала по лестнице босиком, пеньюар раздувался и реял у нее за спиной.
Маргарет поджидала ее в холле возле гостиной.
– Иди сюда. – И она потянула Гарден в залитую солнцем комнату. Цветы были повсюду, букеты роз всех оттенков стояли в вазах на всех столиках. В раскрытых коробках, обернутые зеленой бумагой из цветочного магазина, лежали еще букеты: фиалок, роз, камелий.
– Смотри, – сказала Маргарет, – это – от Мэна, это – от Томми, это – от Эшби, это… это… это… Всего их было девять, они были знаками собственнических чувств чарлстонских холостяков, напоминанием о том, что юной леди незачем засматриваться на приезжих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
– Гарден, теперь тебя с ним никто не оставит. Дело зашло слишком далеко. Боюсь, как бы не кончилось скандалом. Знаешь что, пойди попудри нос. А я потолкую с твоим приятелем-янки, попробую объяснить, что к чему. Он может когда-нибудь потом зайти к тебе в гости и все рассказать про Барони.
Гарден встала и направилась к двери. Скай последовал за ней, но дорогу ему преградил Мэн. Она услышала, как он представился – подчеркнуто вежливо, ледяным тоном. Гарден заставила себя идти как ни в чем не бывало, медленно и спокойно.
Бал давали в Саут-Каролина-холл, там же, где Гарден каждую неделю позорилась на уроках танцев. Она спустилась на один пролет и с широкой лестничной площадки вошла в раздевалку. Она вспомнила, сколько раз уходила сюда от огорчения, что никто не хочет с ней танцевать. А теперь ей приходится прятаться здесь, потому что кому-то чересчур сильно этого захотелось. Она рассмеялась, задрожала от нехорошего нервного смеха, похожего на истерический плач.
– Гарден! – В раздевалку ворвалась Уэнтворт. – Что происходит? Я никогда ничего подобного не видела. Мэн что, намерен избить его хлыстом? А что он тебе говорил? Что-нибудь грязное?
Гарден попробовала объяснить, но Уэнтворт ее не слушала.
– При чем тут плантация? У этого Ская бесчестные намерения. Ему нужно от тебя только одно, а Мэн тебя от него спасает. Может быть, они подерутся на дуэли. Как здорово! Мне никогда еще не было так интересно.
– Ой, Уэнтворт, не болтай глупостей. Все уляжется. Скай ко мне никогда не зайдет, и я не узнаю, как дела у Ребы, Метью и их детей.
– Гарден, вечно ты все портишь. Вставай, пошли обратно. Я теперь от тебя не отойду: я хочу услышать все, что они скажут.
Сжатые губы Мэна побелели. Только один или два раза в жизни он бывал так зол. Он был уверен, что Скай Харрис со своим дружком просто издевался – и не только над ним, Мэном, но и над всеми присутствующими. Но Мэн был официальным кавалером Гарден и единственным среди гостей мужчиной из ее родственников. Что бы ни происходило у него в душе, он должен был взять себя в руки и уберечь Гарден от скандала.
Гарден не удержалась: глядя поверх плеча Мэна, поискала глазами Ская.
– Они ушли, – сквозь зубы процедил Мэн.
– Вот как? Все понятно, – сказала Гарден. У Уэнтворт вырвался вздох разочарования.
– Нет, тебе не все понятно, – возразил Мэн. – Они согласились уйти, только когда я дал слово, что мы пойдем на компромисс. Мы проведем на балу еще с полчаса, чтобы пересуды стихли. А потом мы уедем. Я отвезу тебя в Барони.
– Что? Среди ночи?
– Ты все это сама начала, Гарден, все эти разговоры о том, что ты очень скучаешь по имению, хочешь знать, как там все сейчас выглядит и прочее. Он сказал, что, если я не соглашусь тебя туда отвезти, он сделает это сам. А это уже совсем никуда не годится. Там нет ни одной дамы средних лет, а без нее юной леди неприлично находиться в полузнакомом обществе. Его мать оттуда уже уехала. Нам лучше вместе отправиться туда сегодня, чем ждать, что он заявится к тебе завтра, или чем допустить, чтобы он остался на балу и наделал еще бед.
– Мэн, мне очень жаль.
Взгляд у Мэна стал мягче. В конце концов, она еще ребенок. Что она может знать о мужчинах вроде этого Харриса?
– Нужно найти даму, которая согласится нас сопровождать. Не хочешь позвонить своей матери?
– Я поеду. – Уэнтворт сделала шаг к Гарден. – Гарден – моя лучшая подруга.
Вид у Мэна стал очень терпеливый.
– Уэнтворт, ты приехала сюда не одна. Может быть, твоему кавалеру не захочется уезжать так рано?
– Перестань, Мэн. Я приехала с Билли Фишером, а он пьян как сапожник. Ты же его знаешь. Если вы возьмете меня с собой, то, может быть, спасете мне жизнь.
– Билли за рулем?
– Да, конечно. И мой труп будет расплющен о придорожное дерево. Гарден, скажи ты ему. Уговори Мэна взять меня с вами.
Гарден заглянула в умоляющие глаза подруги. «Пожалуйста, – говорили они, – пожалуйста, помоги мне поехать в машине Мэна, поехать с Мэном, побыть с Мэном. Может быть, это мой шанс».
– Мэн, Уэнтворт моя лучшая подруга.
Губы у Мэна опять побелели. Как это его угораздило повесить себе на шею целый детский сад?
– Хорошо, – сказал он. – Вы обе ведите себя как ни в чем не бывало. Когда будет пора уезжать, я поговорю с Биллом. – Мэн выразительно посмотрел на приятеля, указал ему глазами на Уэнтворт. Тот подошел и закружил ее в танце, уводя в сторону. Мэн предложил Гарден руку и, оказавшись среди танцующих, обнял за талию.
Гарден споткнулась. «О Боже, – подумал Мэн. – Я и забыл, что она не умеет танцевать. Это самый длинный вечер в моей жизни».
Марк и Скай на большой скорости ехали через мост в спортивной машине Ская.
– Ради Бога, зачем ты затеял эту чушь? – спросил Марк.
Скай швырнул сигарету в мутную воду Эшли.
– Мне просто не понравилось, что этот Роберт Э. Ли пытается мною командовать. Он передразнил Мэна, говорившего врастяжку, грассируя, с южным акцентом: «Сэ-эр, здесь в Чарлстоне мы относимся к да-а-мам более почтительно». Мне захотелось, чтобы он поплясал под мою дудочку.
– Но с какой стати и вокруг чего ты поднял такой шум? Я согласен, твоя дебютанточка великолепно выглядит, но она похожа на кусок дорогого мыла. Богом клянусь, она была в корсете. В нем она как деревянная, да и без него, наверное, тоже.
Скай закинул голову и расхохотался:
– Ты еще не все знаешь, приятель. Она поет в церковном хоре.
Марк чуть не задохнулся от смеха.
45
Гарден, выпрямившись, с высоко поднятой головой, сидела в обтянутом гобеленом кресле. Она улыбалась Уэнтворт вымученной улыбкой.
– Моя сестра Пегги проводила в этой комнате чуть не целые дни, она перечитала все книги из этих шкафов. – Голос Гарден звучал ровно и невыразительно, но, к счастью, не срывался. На самом деле ей хотелось стонать, плакать – все, что угодно, только не разговаривать. Еще никогда она не чувствовала себя такой несчастной.
То, во что превратилось Барони, привело ее в ужас. Все здесь было фальшивым, ненастоящим. Электрические фонари на воротах с большим красно-золотым гербом, нарядные белые дома на месте поселка, мощеная главная аллея и невероятно вычищенный и ухоженный, богато обставленный, ярко освещенный главный дом. Это было уже не Барони. Даже когда мать продала имение, Гарден продолжала считать, что дом ее здесь. В нем мог поселиться кто-то другой, но Барони жило у нее в сердце. А теперь его не стало, у нее больше не было дома.
А вместо этого было вот что: она и Уэнтворт сидели в высоких креслах, а все остальные стояли у противоположной стены, возле бара. Они пили и смеялись. «Может быть, над нами, – подумала Гарден. – И Мэн вместе с ними. Мэна стало не узнать, как только он увидел девушек. Скай не сказал, что у него здесь подружка и у Марка тоже. Если они здесь с девушками, зачем они поехали на бал?» Почему они не взяли своих приятельниц на бал, было понятно. Девушки были накрашены, они курили, и Гарден показалось, что под платьями у них ничего нет, кроме лифчиков и трусов. Обе громкими голосами отпускали шутки, которых Гарден не понимала, и стреляли глазами во все стороны.
Мэн, напротив, отлично понимал их шутки. Сперва вид у него был смущенный, потом одна из девушек просто уселась к нему на колени и что-то прошептала на ухо, и они так и остались сидеть и шептаться.
Гарден и Уэнтворт пытались ничего не замечать. Они, выпрямившись в креслах, вели беседу со Скаем, Марком и девушкой по имени Банни. Ту, что увивалась вокруг Мэна, звали Мицци. «Странные у них имена», – заметила Уэнтворт, когда они с Гарден, проговорив, как им показалось, целую вечность, пошли в дамскую комнату.
Когда они вернулись, остальные толпились возле бара.
– Что мы будем делать? – спросила Уэнтворт.
– Придется ждать, пока Мэн не отвезет нас домой. Будем сидеть и разговаривать друг с другом.
– Гарден, Уэнтворт, – окликнул Мэн, – идите сюда. Мы открываем шампанское.
Уэнтворт встала.
– Сядь на место, – сказала Гарден. – Мы не должны иметь с этим ничего общего.
Мицци и Банни обвились вокруг Мэна и Марка. Скай смеялся, открывая шампанское. Для благовоспитанных молодых леди это была воплощенная картина греха и разврата.
– Мэн позвал меня, Гарден. Может быть, это не из вежливости. Может быть, это мой шанс. – Уэнтворт тряхнула головой и с усилием улыбнулась. – Обожаю шампанское, – крикнула она и подбежала к бару.
«Я сейчас заплачу, – подумала Гарден, – я больше не могу сдерживаться. Я расплачусь, а если они это увидят, я умру от стыда». Она вскочила и опрометью бросилась вон из комнаты, вон из дома.
– Гарден! – Мэн оттолкнул Мицци и помчался по лестнице вслед за кузиной. Он сделал несколько шагов по аллее и остановился, вглядываясь в темноту.
Сзади подошел Скай.
– Не волнуйтесь, Уилсон. Она знает это место, как свои пять пальцев. Она, наверное, в саду или на той смоковнице, про которую столько говорила. Она скоро вернется.
«И чем скорее, тем лучше», – подумал он. Ему надоела его маленькая шутка, надоели эти чарлстонские недотроги и ох как надоела Гарден Трэдд. Это преступление – наделить таким лицом деревянную куклу. А она такая и есть. Чопорная, застывшая деревянная кукла. В ней нет жизни, нет огня. Чем скорее они все отсюда уйдут, тем лучше. И еще ему ничуть не нравилось, что Мицци так заходится от этого Роберта Э. Ли. Не для того он вез ее из Нью-Йорка через всю Америку, чтобы какой-то местный герой ее лапал.
– Пошли, Уилсон, – сказал Скай. – Шампанское выдохнется.
Гарден, не вглядываясь в темноту, бежала по знакомой дороге. Грунт у нее под ступнями был непривычно твердым, и было странно бежать по нему в бальных туфельках. В детстве она бегала здесь каждый день каждое лето, но тогда ее босые ноги топтали мягкую, изрытую колеями землю.
Когда она приблизилась к первому дому поселка, залаяли собаки. Гарден перешла на шаг. Если человек идет спокойно, собаки его не тронут. А потом она поняла, что не знает этих собак и они ее не знают. Она не была здесь четыре года. Она стала чужой. Гарден расплакалась.
Хижины снесли. На их месте построили четыре дома. Гарден стояла перед первым из них, и по щекам у нее текли слезы. Она не знала, ни что это за дома, ни кто в них живет. Может быть, все ее друзья уехали. Мэн предал ее, и Уэнтворт тоже. Если здесь нет ни Хлои, ни Метью, ни Терклиса, ни Джуно, то она осталась совсем одна, никому до нее нет дела, никто ей не поможет.
В одном из домов зажегся свет, открылось окно.
– Эй, кто там на дороге?
– Метью! Метью, это я, Гарден. Метью, как я рада, что ты здесь. Впусти меня. Открой дверь. Реба, Реба, это Гарден. Вы мне так нужны.
– Ну что, милочка, успокоилась?
Гарден кивнула. Она уже выплакалась, уже успела, икая и вздрагивая от рыданий, все рассказать. Реба выслушала ее, обнимая, поглаживая ей шею и плечи, сочувственно качая головой и приговаривая что-то себе под нос. На душе у Гарден стало легче.
Реба постучала по ее запястью своим худым, узловатым пальцем.
– А теперь, дитятко, послушай Ребу. Убегать – это никому никогда не поможет. Люди обливают тебя грязью, а ты стой и смотри на них. И смейся им в лицо. Тогда они перестанут. А ты бежишь, они бегут за тобой и швыряют в тебя еще больше грязи. Ты всегда была у Ребы храбрая девочка. Раньше я ни разу не видела, как ты удираешь. И мне не верится, что ты изменилась. Ты слышишь, что я тебе говорю?
Гарден кивнула.
Реба стянула Гарден с места, поставила на ноги. Расправила на ней платье, удивляясь шелковистости роскошного бархата.
– Слишком хорошенькая, – певуче проговорила она. – Моя взрослая девочка стала слишком красивая.
Потом заохала при виде испачканного землей подола и разбитых бальных туфель.
– Мало я тебе говорила, что вещи надо беречь? – Она расстегнула на Гарден кушак и затянула его на бедрах, прикрыв сверху нависающими складками; платье теперь не доходило Гарден до щиколоток. – Вот, подымем чуть-чуть, и подол у нас будет чистый. – Потом сильными руками обняла Гарден, на мгновение крепко к себе прижала. – Теперь иди, – сказала она, выпустив девушку из объятий, – а на этих ты не обращай никакого внимания. Разве это не твоя плантация? Эти янки, белая шваль, разве они знают, как надо вести себя хозяевам Эшли Барони? А тебе не пристало плакать. Рассердись, слышишь?
Гарден тряхнула головой, сжала зубы. Реба хлопнула в ладоши:
– Вот и все, теперь я узнаю свою девочку.
Поднимаясь по ступенькам главного дома, Гарден услышала музыку. «По утрам – по вечерам – весело там», – пела граммофонная пластинка. В пение врывались голоса Мицци и Банни:
– Давай, давай, Уэнтворт. Ты можешь куда лучше. Танцуй «Черные бедра», а не вальс.
Гарден вошла в библиотеку незамеченной. Марк, обхватив Уэнтворт за талию и прижав к себе, со смехом дергал ее из стороны в сторону. Уэнтворт пыталась двигаться в такт его движениям, у нее ничего не получалось. Она была очень бледна; на лице у нее застыла безнадежная, приклеенная улыбка.
– Прекратите, – громко сказала Гарден. Нет, мучить подругу она им не позволит. – Если вы намерены приезжать сюда и устраивать танцы, научитесь сперва танцевать так, как танцуют у нас в Чарлстоне.
Она широко раскинула руки, ноги ее в бешеном темпе стали выделывать дикарские, первобытные движения – так плясали негры в поселке. «Вот!» – выкрикнула она Ребе, маленькому Маузу, Саре, Кьюфи, мамаше Пэнси. Сердце Гарден забилось в такт музыке, она отдалась ее ритму и снова стала ребенком, раскованным, свободным и счастливым. Она встряхивала головой, мотала ею из стороны в сторону, бросая вызов и мисс Эллис с ее изысканными позами, и всем парикмахерским и косметическим ухищрениям мистера Анджело и своей матери. Ленты, гребни, цветы, шпильки летели на пол, она топтала их, не замечая, ее ноги взлетали вверх-вниз, едва касаясь пола. Освобожденные волосы упали ей на плечи, потекли по спине золотым, с огненными прожилками, потоком, заметались вокруг головы. Гарден превратилась в дикарку, в язычницу, в вихрь движения и не скованной никакими запретами страсти. «Между делом – вместо дела…» Она плясала самозабвенно, кружилась, как дервиш, она превратилась в ритм и сплошное мелькание черных шелковых ног, белых рук и горящих мечущихся волос.
Пластинка кончилась, слышался только скрежет иглы. Гарден опустила руки и застыла, тяжело дыша. Потом обеими руками откинула волосы со лба, ее лицо выделялось бледным пятном на фоне пламенеющей гривы, на щеках горели два красных пятна, глаза вызывающе блестели.
– Боже мой, – выдохнул Мэн.
Скай Харрис подошел к Гарден, наступая, как на мусор, на гребни, ленты и смятые цветы. «Потрясающе», – произнес он. Он прижал Гарден к себе и сильно, до боли поцеловал в плотно стиснутые губы, пытаясь их раздвинуть.
Гарден изогнулась, вырвалась из его объятий. Отвела руку назад, изо всех сил размахнулась. Пощечина прозвучала как выстрел, Скай покачнулся, на щеке у него отпечатался красный след.
– Мэн, – скомандовала Гарден, – отвези нас домой.
46
– Пора вставать, Гарден, скоро одиннадцать. – Жизнерадостный голос Маргарет ворвался в ее крепкий, сладкий утренний сон. Так Гарден не спалось уже несколько месяцев. Она неохотно открыла глаза. – Вот, дорогая, надень. Это тебе подарок ко дню рождения. – Маргарет держала в руках великолепный тончайший хлопковый пеньюар с широкой каймой из тяжелого нитяного кружева по подолу и голубыми атласными лентами, завязывавшимися на талии. – А старый халат можешь выкинуть.
Маргарет было не узнать, от вчерашней кислой, недовольной мины не осталось и следа, Маргарет вся сияла.
– Давай скорей, – торопила она, – умой лицо и спускайся. Занзи уже накрывает на стол. В день рождения диета отменяется. Она приготовила креветки с мамалыгой и печенье.
Гарден поспешно вскочила с кровати. Расчесала волосы, стянула их сзади лентой, торопливо ополоснула лицо и почистила зубы. «Сейчас я опустошу всю масленку», – решила она. Было слышно, как мать внизу весело щебечет по телефону. Мать в хорошем настроении – это прекрасный подарок. И пеньюар тоже. Под кружевную кайму у ворота были присобраны бессчетные складки шелковистой материи. Когда Гарден надела пеньюар, он окутал ее как облако. «У меня слишком безобразные тапочки, чтобы надевать их с такой красотой, – подумала она. – К тому же сегодня день рождения». Она сбежала по лестнице босиком, пеньюар раздувался и реял у нее за спиной.
Маргарет поджидала ее в холле возле гостиной.
– Иди сюда. – И она потянула Гарден в залитую солнцем комнату. Цветы были повсюду, букеты роз всех оттенков стояли в вазах на всех столиках. В раскрытых коробках, обернутые зеленой бумагой из цветочного магазина, лежали еще букеты: фиалок, роз, камелий.
– Смотри, – сказала Маргарет, – это – от Мэна, это – от Томми, это – от Эшби, это… это… это… Всего их было девять, они были знаками собственнических чувств чарлстонских холостяков, напоминанием о том, что юной леди незачем засматриваться на приезжих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73