– Насколько я понимаю, я вам не враг и не друг, – ответила Синда. – Я просто художница, приглашенная написать ваш фамильный дом. Несмотря на ваши устрашающие манеры, я пытаюсь быть вежливой. И буду и дальше держаться корректно, поскольку это вы платите мне за мое время и работу. Так уж устроен мир.
Его густые брови сошлись на переносице в одну линию.
– Вы выражаетесь, как мужчина.
Синда громко засмеялась:
– Благодарю вас. Моей матери это не понравилось бы, но я говорю очень похоже на нее. Мы с ней люди практичные. – Со странными и зачастую чудесными способностями, но об этом Синда не упомянула. Ей нравилось оставаться неузнанной. Дома ухаживавшие за ней молодые люди посматривали на нее с опасением, как будто она могла превратить их в лягушек. А ей хотелось знать, как они оценивают ее женские качества.
Лицо Трева разгладилось, и он понимающе кивнул:
– Про мою мать можно было бы сказать то же самое, она была… как бы поточнее выразиться… нечто среднее между бригантиной и шхуной. Она умела подчинять себе мужчин силой воли, а когда было нужно, могла незаметно проскользнуть мимо. Я и забыл про эту ее способность.
– Я предпочитаю неуловимость шхуны. Если вы не садитесь рядом, то, может, возьмете подушечку и присядете на табурет у камина? Здесь очень тесно, я не могу пройти, потому что вы закрыли мне выход из гавани.
Трев посмотрел на низкий табурет у камина, затем на удобный диван, на котором она восседала. Синда тут же пожалела о своих словах. Может, он и был пьян, но его взгляд остановился на ней с явным восхищением. Она не осмеливалась взглянуть, не выбилась ли из декольте ее косынка.
Старательно удерживая равновесие, Трев медленно опустился рядом с ней на диван, не расплескав ни капли кофе.
– Сейчас вы сорветесь и удерете, да?
Это было скорее грустное утверждение, чем иронический вопрос. Синда сделала несколько глотков кофе и лишь потом ответила вопросом на вопрос:
– А что, обычно женщины вас избегают?
– Нет, во всяком случае, до недавнего времени. Очевидно, англичанки слабее, чем мне казалось.
– Или вы огрубели, – возразила она. – Англичанки, как и любые другие женщины, предпочитают видеть приятные лица и чарующие улыбки.
– Ну, про леди Рочестер я бы этого не сказал, – мрачно заметил Трев. – Она предпочла бы видеть мою гибель, даже если бы я рассыпал перед ней перлы мудрости и бриллианты вежливости.
– Мелинда считает, что вы убили ее мужа и задумали выжить их с дочерью из поместья. Радуйтесь, что она вообще впустила вас в дом.
– Это как посмотреть. – Трев расслабился, откинулся на спинку дивана и вытянул перед собой длинные ноги. – На прошлой неделе я узнал, что море так и не выбросило на берег тело моего кузена. У него нет могилы.
Чувство, с которым он это сказал, заставило Синду внимательно посмотреть на него. Лицо Трева было невозмутимым, но он не отрываясь смотрел на свою чашку, словно ожидал от нее ответа.
– Простите, я не знала об этом, – смущенно пролепетала Синда. – Должно быть, ужасно вернуться домой и узнать такое.
Он пожал плечами:
– Видите ли, я его не убивал. Ужасно, когда все вокруг верят худшему в человеке из-за какой-то глупой картины.
Уж не играет ли он с ней? Знает ли он, что это она написала тот портрет? Или только подозревает?
Взволнованная его близостью, Синда еще больше занервничала и выпрямилась, стараясь, чтобы их тела не соприкасались. При всей своей невинности она не была невежественной. Тревельян буквально притягивал ее своей мужественностью, и она мысленно представляла себе его сильное тело, скрытое одеждой. Никакие рисунки в анатомическом альбоме не способны были передать мощь и чувственную игру мускулов живого человека.
– Возможно, это оттого что люди не улавливают разницы между капером и убийцей, – сдержанно заметила она и только потом спохватилась, что допустила бестактность.
– Но существует огромная разница между убийством людей на войне и убийством из зависти и корысти, – мрачно пробурчал Трев. – Я убивал только в тех случаях, когда приходилось спасать жизнь себе или своим людям. Король не просто так посвятил меня в рыцари!
– Вы хоть сознаете все неприличие этой темы?
– Да, и мне не следовало приходить к вам, да еще в такое время, – согласился он. – Мне уйти?
Синда знала, что необходимо выставить его за дверь. Он был пьян и чувствовал себя оскорбленным, потому что его ненавидела вдова кузена и потому что большинство соотечественников считали его убийцей. Потому что таким изобразила его она!
– Мы с вами принадлежим разным мирам и не можем быть друзьями, – справедливо заметила Синда.
– Сомневаюсь, чтобы вы или я принадлежали к тому миру, который признают другие. – Трев встал, забрал у нее чашку и поставил посуду на стол.
Она вздрогнула и допустила ошибку, взглянув на него. В его чёрных глазах горело неукротимое желание.
Он взял ее за руки и помог встать, и Синда не остановила его. Сила его рук парализовала ее волю.
– Вот единственный мир, который нам сейчас нужен, – пробормотал он.
Не успела она разобраться в потоке нахлынувших чувств, как Трев мягко завел ей руки за спину и привлек к себе так близко, что она почувствовала биение его сердца.
Затем он опустил голову, коснулся ее губ своими, и мир перестал для нее существовать.
Глава 8
Впервые в жизни ее целовал мужчина.
Пораженная горячим прикосновением губ Тревельяна, Синда целиком отдалась незнакомым ощущениям. Не обращая внимания на привкус рома, она жадно впитывала новый для себя запах мужского тела, непривычный, невероятный и такой головокружительный! Усы слегка кололись, но эти сильные и нежные губы заставили ее забыть обо всем на свете. У нее действительно закружилась голова, она высвободила свои руки и обхватила Трева за талию, чтобы не упасть. Он нежно обнимал ее, и она самозабвенно отдалась поцелую, слегка вздрогнув, когда почувствовала на губах настойчивое прикосновение его языка.
Она догадывалась, интуитивно чувствовала, что Тревельяну этого мало, но хотела как можно полнее насладиться первым опытом близости с мужчиной. Под тонкой тканью камзола мускулы на его руках напряглись, когда он властно прижал ее к себе, и она полностью подчинилась ему. Он старался сдерживать себя, но одолевавшее обоих желание опьяняло их. Побуждаемая инстинктом, Синда встала на цыпочки, прижалась к нему всем телом, и у него вырвался короткий стон. Откинув голову, Трев устремил на нее страстный взгляд.
– Люси…
Синда вдруг опомнилась и оттолкнула его. Он же принимает ее за другую! Сердце у нее сжалось. Нужно немедленно положить этому конец.
Трев попытался обнять ее, но она быстро отпрянула, защищаясь руками.
– Прошу вас, вам нужно уйти.
В его глазах промелькнули боль и обида, но он тут же овладел собой, и лицо его приняло обычное бесстрастное выражение. Шагнув к ней, Трев взял ее руку, наклонился и поцеловал, затем перевернул вверх ладонью и ласково коснулся ее губами.
– Прошу прощения, мадам, если по моей вине вам пришлось пережить неприятные минуты.
Затем он быстро ушел, и дверь закрылась за ним, как будто его и не было.
Синда осталась стоять посередине комнаты, чувствуя себя осиротевшей. Она все смотрела на свою ладонь, горевшую от легкого прикосновения его губ, и этот огонь разбушевался во всем ее теле.
Трев считал ее овдовевшей художницей Люси Джонс, не подозревая, что именно она превратила его жизнь в кошмар. Конечно, ей не следовало позволять ему целовать себя. Синда была скромной невинной девушкой, а не вдовой с супружеским опытом, которая могла бы успокоить его душевные муки. Она никогда не позволяла ухаживавшим за ней молодым людям увлечь себя в укромный уголок и не знала вкуса сорванных украдкой поцелуев. Возможно, потому, что ее никогда к этому не тянуло.
Но почему же Тревельяну удалось ее возбудить? Неужели впервые принятое самостоятельное решение покинуть семью подтолкнуло ее на путь греха? Как мог этот портрет до такой степени изменить ее сущность?
Вся дрожа, она взяла поднос и отнесла его на кухню. Там она старательно вымыла чашки, уничтожив все свидетельства своего преступления против нравственности и приличий. Но ее разбуженное тело твердило о другом. Оно жаждало того, чего могло никогда не испытать. До сих пор она спокойно размышляла о том, что не выйдет замуж и будет довольна и счастлива наедине со своими холстами и красками. Но теперь, узнав вкус поцелуя мужчины и ощутив его физическую близость, она чувствовала себя иначе.
Ее по-прежнему не слишком привлекала перспектива когда-нибудь стать женой и матерью и посвятить себя заботам о семье. Врожденная страсть к живописи заставляла ее забывать об остальных сторонах жизни или по меньшей мере не придавать им слишком большого значения.
Синда в растерянности бродила по гостиной, взволнованная и напуганная своим состоянием.
После долгих размышлений она наконец нашла кажущееся очень простым решение: больше она не станет целоваться с мужчиной и тогда не будет испытывать такой мучительной потребности в его ласках.
Умывшись ледяной водой и остудив себя таким образом, она надела длинную фланелевую рубашку, забралась в холодную постель и поклялась, что отныне будет избегать общества сэра Тревельяна.
Однако у сэра Тревельяна от этого вечера осталось совершенно иное впечатление. Сдергивая кружевное жабо и рассматривая себя в высоком зеркале, он жаждал новой встречи с этой дивной шхуной, которая так мастерски ускользнула от него.
Когда она его оттолкнула, он поначалу испытал боль и унижение, но затем в голове у него прояснилось, и Трев осознал, что она реагировала на него с таким же волнением, как и он на нее. Просто она еще слишком молода и впечатлительна. Возможно, она в первый раз после смерти мужа оказалась наедине с мужчиной.
– Ты, парень, по профессии охотник, – заявил он своему отражению, развязывая и отшвыривая в сторону шейный платок. – А эта девушка – такой трофей, на который не жалко ни времени, ни сил.
– Сэр? – с недоумением подал голос его камердинер Манчестер, незаметно возникший в комнате с кувшином горячей воды.
Трев не привык, чтобы вокруг него шныряли слуги. Недовольный тем, что ему испортили мечтательное настроение, он стянул с себя камзол. Манчестер поставил кувшин на туалетный столик и поспешил помочь ему раздеваться.
– Как можно узнать, действительно ли женщина слишком застенчива или просто кокетничает? – спросил Трев у камердинера за неимением другого собеседника. Лучше было бы посоветоваться с Лоренсом или хотя бы с Миком, правда, тот наверняка пробормотал бы что-нибудь невразумительное.
– Вряд ли я смогу вам сказать, сэр, – ответил Манчестер.
– Я так и думал, – мрачно заметил Трев.
Он вспоминал вкус нежных губ Люси, сладостное ощущение ее грудей у своего вибрирующего тела, полный восторженного удивления взгляд синих, как море, глаз… Черт, он готов умереть за один этот взгляд!
– Здесь есть поблизости какая-нибудь лавка, где можно купить безделушки, которые понравились бы женщине?
– Нет, конечно, сэр. Виконтесса приобретает кое-какие вещи у торговца в Соммерсвилле, куда их завозят по заказу герцогини, но настоящие вещи можно приобрести только в Лондоне.
– Какая еще герцогиня?
– Герцогиня Соммерсвилл, сэр. У герцога есть имение неподалеку от города, только в другом направлении. – Неодобрительно качая головой, Манчестер стал чистить от пыли камзол Тревельяна. – Вы можете оставить у нее свою карточку.
Трев смутно помнил старого герцога и герцогиню. Они жили довольно замкнуто и, уж конечно, не собирались приглашать на свои редкие приемы невоспитанных молодых людей вроде него, не признанных своей родней. Впрочем, какое ему до них дело? Трев стал размышлять о красивой художнице. Эта прелестная молодая вдова жила без компаньонки, но пригласила его в свой дом, как будто это было совершенно естественно. Приходилось думать, что она пренебрегает принятыми условностями.
– Мне нужен управляющий поместьем, который больше меня разбирается в сельском хозяйстве, – пробормотал он и тут же подумал, что тогда у него высвободится время, которое он сможет посвятить ухаживанию за художницей.
Да, необходимо еще осведомиться о самочувствии графа. Прошло уже больше месяца после той безобразной сцены, когда ему пришлось сбить с ног дворецкого в доме деда, чтобы проникнуть в комнату больного. Во время последней поездки в Лондон он решил не навещать его, потому что был настолько взбешен отказом парламента прижать его требования, что мог бы убить лакея, попытайся тот задержать его.
Может, старик уже пришел в себя? Треву было важно, чтобы дед находился в полном сознании, когда он наконец представит в парламент заявление о признании законным своего имени. Правда, если деда вынудят признать его своим наследником, он может получить еще один удар.
Из Лондона Трев привезет какие-нибудь изящные украшения, чтобы соблазнить эту недотрогу Люси Джонс.
– Мне нужно проверить, вернулся ли корабль, – сказал он вслух. – Упакуйте мои вещи для поездки в Лондон. Я отправляюсь завтра утром. – Трев надеялся, что «Подружка» уже вернулась в порт, где он оставил письмо с просьбой поставить его об этом в известность. Ему не терпелось начать поиски контрабандистов, которые могли видеть Лоренса. Не нужен ему этот проклятый титул! Он страстно надеялся найти кузена.
Но деду об этом знать не обязательно!
А если Люси Джонс предпочитала играть роль скромницы, он может научить ее, как играть в эту игру вдвоем. За время его отсутствия она должна будет по нему соскучиться.
Синда проснулась с тяжелой головной болью и с таким острым чувством одиночества, что ей хотелось плакать от тоски. В комнате было очень холодно, и она закуталась в одеяло и села на кровати, чтобы посмотреть, какое окно забыла накрыть на ночь. Но стоило ей пошевелиться, как в голове у нее словно молотки застучали.
У нее никогда еще не болела голова. С чего бы ей сейчас так сильно болеть? Она посмотрела на окно, которое было закрыто. Синда снова легла и закрыла глаза. Ей по-прежнему было холодно, но это не из-за сквозняка. Измученная, как будто провела всю ночь без сна, она снова задремала.
Проснулась Синда от запаха жареного бекона. Должно быть, уже пришла Бриджет, а она даже не слышала. Никогда девушка не вставала так поздно. Она торопливо села, спустив ноги на пол, и голову опять пронзила острая боль. Синда со стоном стиснула голову руками, надеясь успокоить боль теплом своих ладоней.
И вдруг сквозь эту боль в ее сознание проникло воспоминание о прошлом вечере, и кровь прилила к ее лицу. Как могла она быть такой наивной? Тревельян пришел к ней не как друг, а как мужчина, которому нужна женщина, потому что считал ее доступной. Тысячу раз дурочка!
Синда неуверенно двинулась к умывальнику. Нет уж, больше она никогда не будет пить кофе на ночь, если после этого так болит голова. Синда никогда ничем не болела. Ее мать презирала болезни, во всяком случае, так она заявляла. Герцогиня Мейнуаринг умела испугать любую простуду. Как Синде ее не хватало! Она даже подумала, не вернуться ли домой.
Но возвращение в лоно семьи означало поражение, а ей это было не по нраву. Она обещала виконтессе написать картину и сдержит слово – даже если для этого ей придется прятаться от Тревельяна. Кроме того, здесь ей все очень нравилось, вот только Тревельян… Если бы не он, она могла бы пригласить сюда сестер или чаще навещать Кристину.
Разумеется, тогда ей пришлось бы обнаружить себя, раскрыть свое подлинное имя. Но к этому Синда тоже еще не чувствовала себя готовой. Она посмотрела в зеркало. Без льняных кудрей Синда казалась себе странной, но с выкрашенными хной волосами выглядела старше и загадочнее… почти как женщина с опытом.
При этой мысли Синда презрительно фыркнула. Опираясь на опыт, полученный прошлым вечером, она может с уверенностью утверждать, что ей никогда не стать опытной женщиной. Отныне она никому не откроет дверь после захода солнца.
Пока Синда одевалась, головная боль постепенно успокаивалась. Восхитительный аромат жареного бекона и горячего кофе заставил ее поторопиться. Она не сумела справиться со своими густыми волосами, поэтому кое-как заколола их шпильками и надела чепчик.
– Доброе утро, Бриджет, – громко поздоровалась она, торопливо спускаясь вниз и пряча под чепчик выбивающиеся пряди волос.
– Доброе утро, миссис, – ответил ей веселый голос. Мать десятерых ребятишек Бриджет умела привести коттедж и полный порядок за считанные минуты. – Какой вы вчера сделали красивый рисунок! Мой муж плавал на похожем корабле. Это было великолепное зрелище.
Корабль? Синда остановилась на нижних ступенях, боясь ступить дальше. Она не умела рисовать корабли. Она отлично помнила, что хотела нарисовать… А правда, что же она собиралась нарисовать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34