— Анна? У нее начались роды?
— Да, мисс… Боже милостивый, бедняжка мучается уже много часов, но никак не может разродиться! Что-то не так, что-то неправильно! Потому-то я и пришла к вам…
— А как же повитуха? — спросила Джессика, чувствуя беспокойство. — Разве она не может помочь?
— Повитуху еще раньше позвали в деревню Лонгли, там тоже есть роженица. Анна осталась совсем одна, если не считать меня… но от меня мало толку.
— А се муж, Джеймс? Почему не послал за доктором?
— Ах, мисс Джесси, он очень некстати отправился вверх по реке с грузом, который собирался продать в Саутгемптоне. Я сама ходила за доктором, но мне нечего оставить в задаток, а без этого он не согласился прийти. Я совсем растерялась… не знала, как поступить, и… подумала о вас, мисс Джесси. Я… я надеялась, что вы одолжите немного денег, чтобы заплатить доктору…
— Конечно, конечно, Мэри.
«Вот ведь негодяй этот доктор, мерзавец последний!» — подумала Джессика, но вслух, конечно, ничего не сказала. За четыре года она ни разу не выругалась и не произнесла грубого слова с того самого дня, когда впервые ступила через порог Белмор-Холла.
— У меня есть немного денег, они наверху. Подожди здесь Я обернусь буквально за пару минут.
Джессика приподняла подол довольно скромного повседневного платья из розоватого муслина и бросилась вверх по лестнице, едва ли не прыгая через две ступеньки. Она распахнула дверь своей комнаты так нетерпеливо, что та с треском ударилась о стену.
— Чтой-то, чтой-то случилось, ягненочек мой? — испугалась Виола, развешивающая платья.
— Анна Барлетт, вот что случилось! У нее схватки несколько часов, но пока не похоже, чтобы дело шло к концу. Что-то не так. Мэри Торнхилл я отправлю за доктором, а сама побуду с Анной.
— Дак и я тоже пойду!
Виола направилась к двери, но Джессика ухватила ее за руку.
— Это ни к чему. В одиночку я доберусь быстрее. Если ехать через поля, можно срезать путь. Через четверть часа уже буду там.
Девушка взяла с туалетного столика шкатулку для украшений, затейливо выложенную по крышке кусочками перламутра. В углу лежал кожаный мешочек, стянутый шнурком. В него Джессика складывала неистраченный остаток карманных денег, ежемесячно выдаваемых маркизом.
— Отнеси это Мэри, — скомандовала она, сунув мешочек в руку Виолы. — Доктор не желает сдвинуться с места, пока ему не заплатят. Обещаю вернуться домой сразу же, как только станет ясно, что Анна вне опасности.
Виола только кивнула. Возможно, ей и хотелось высказать некоторые соображения, но она слишком давно знала Джессику, чтобы спорить. Может, девчонка и не разбирается в том, как принимают роды, думала старая женщина, зато не боится ни вида крови, ни криков боли. А уж о том, как выжить, знает все. У нее есть два хороших качества: упорство и сила воли. Если Анне Барлетт вообще можно помочь, Джессика поможет.
Ни на минуту не усомнившись в этом, Виола сунула мешочек с деньгами в карман и направилась к двери.
А Джессика между тем распахнула просторный гардероб розового дерева, где проводили дни ее роскошные бальные наряды. Из самого дальнего угла девушка вытянула узелок.
— Что ж, по крайней мере все это чистое…
Размышляя, она ненадолго замерла с узелком в руках, вспоминая день, когда стащила поношенные предметы мужской одежды с веревки, на которой тс сохли. Ей было четырнадцать. Грубые коричневые штаны и потертая рубаха казались роскошными после тряпья, которое приходилось носить до этого. Трудно сказать, почему Джессика хранила их до сих пор… возможно, потому, что даже среди роскоши Белмор-Холла невозможно забыть суровые дни голодного детства.
Когда девушка натянула штаны и застегнула весь ряд пуговиц, оказалось, что они сидят куда теснее, чем прежде. Рубаха, в которой некогда можно было утонуть, вызывающе обтянула налившуюся грудь, но другого выхода все равно нет. Джессика не была прирожденной наездницей и не рисковала пускаться в путь через топкие поля в амазонке и на дамском седле. Если бы маркиз увидел ее в таком наряде и верхом по-мужски, то, наверное, схватился бы за сердце. Но он ничего не узнает, а конюшие тепло относятся к молодой хозяйке и, конечно, ничего ему не расскажут.
Джессика решительно собрала волосы, запихнула их под войлочную шляпу — единственный головной убор, принадлежавший ей в детстве, — и бросилась вон из комнаты, направляясь к черному ходу.
На конюшне ей встретился один из подручных, Джимми Хопкинс. Он с готовностью вызвался оседлать гнедую кобылу, на которой Джессика обычно выезжала. Не выражая никакого удивления, он затянул подпругу на простом мужском седле, помог хозяйке вскочить верхом и помахал на прощание:
— Удачи, мисс Джесси!
— Она мне понадобится, Джимми, спасибо.
Отдав шутливый салют, девушка склонилась к шее лошади и как следует ударила пятками в гнедые бока. Удача и впрямь была бы кстати, думала она, на полном ходу вылетая из ворот конюшни: во-первых, чтобы не свалиться на скаку, во-вторых, чтобы как-нибудь помочь бедняжке Анне.
— Здравствуй, отец!
Мэттью Ситон, граф Стрикланд, капитан славного «Норвича», боевого корабля королевского флота, бесшумно прикрыл за собой дверь в роскошные апартаменты отца. В этот час престарелый маркиз Белмор обычно не спеша просыпался от послеобеденного сна. Вот и сейчас он возлежал на великолепной кровати мерного дерева среди множества атласных подушек и казался погруженным в дремоту.
Однако каким бы негромким ни было приветствие сына, маркиз открыл глаза и приветливо улыбнулся:
— А вот и Мэттью, мой сын и наследник! Я было задался вопросом, доживу ли до того дня, когда эти слезящиеся глаза снова тебя увидят…
Маркиз протянул морщинистые руки, покрытые синеватой сеткой вен, и Мэттью поспешил наклониться вперед, чтобы взять их в свои. Порывистым и неловким движением человека, непривычного к проявлениям чувств, он заключил отца в объятия.
— Я скучал по тебе, — признался Мэттью и чуть сильнее сжал плечи маркиза.
Для человека военного, в течение двух лет скитавшегося по морям и умеющего скрывать свои эмоции, это был жест более чем неожиданный.
Командовать боевым кораблем королевского флота — большая ответственность. Высокий чин требовал железного самообладания и твердости, порой даже суровости по отношению к подчиненным, но Мэттью отдавал себе отчет, что когда-нибудь выйдет в отставку и возьмет на себя совсем иные обязанности — обязанности сына и наследника, поскольку его старший брат Ричард погиб на охоте. Сейчас, глядя на отца, непривычно старого и хрупкого, он думал, что отставка, возможно, ближе, чем предполагалось.
— Отойди на пару шагов, мальчик мой, чтобы я мог получше тебя рассмотреть. Даже не верится, что прошло два года!
Мэттью послушно сделал два шага назад, спрашивая себя, позволит ли отцовское зрение заметить морщинки в уголках его глаз. Или более темный, бронзовый оттенок кожи, на которую так долго светило жаркое солнце? Его каштановые с рыжим отливом волосы были по-прежнему густыми, слегка волнистыми, но отросли длиннее и успели сильно выгореть на концах.
— Я мог бы сказать, что ты вырос на добрых два дюйма, мой мальчик, но здравый смысл подсказывает, что это обман зрения, — заметил маркиз со смешком. — Ты всегда был высоким, даже в детстве.
— К счастью, человек растет не всю свою жизнь, — улыбнулся Мэттью и подумал, что перемен и без того хватает: он стал шире в плечах и груди, сильнее в руках и крепче в ногах. На корабле работа не переводится не только для матросов, но и для капитана.
— Надеюсь, ты простишь мой дорожный наряд, отец. Я собирался сначала привести себя в более приличный вид, но не удержался и зашел тебя проведать.
— Ты и без того выглядишь прилично… я бы даже сказал — прекрасно выглядишь, мальчик мой. Настоящая радость для старческих глаз.
Мэттью и впрямь выглядел на редкость импозантно в костюме для верховой езды: темно-коричневом фраке, облегающих лосинах песочного цвета и сапогах, пусть даже изрядно запыленных. По прибытии в Белмор-Холл он только бросил подбежавшему лакею поводья лошади, нанятой в Портсмуте, и поспешил в спальню отца.
— Надеюсь, я не разбудил тебя. Я знаю, что в это время ты всегда отдыхаешь после обеда…
— А если и разбудил, то что? Куда приятнее провести лишние минуты с сыном, чем неподвижно лежать в постели.
— Рад снова видеть тебя, отец, — сказал Мэттью с невольной улыбкой. — Вообще хорошо снова оказаться дома.
Некоторое время они говорили о повседневных делах и событиях: о том, например, что «Норвич» встал в Портсмуте на ремонт после двух утомительных лет морской блокады Франции и это позволило Мэттью оказаться в Белмор-Холле. Он отправился навестить отца сразу после того, как судно увели в доки… точнее, почти сразу. Нужно было уладить кое-какие формальности, и это потребовано нескольких дней. Ночи же были отданы одной рыжеволосой красотке, хорошо знавшей, как ублажать моряков, два года не сходивших на берег.
— Ты не спрашиваешь о Джессике, — заметил маркиз с оттенком неодобрения в голосе. — Если ты получал мои письма, то знаешь, что она уже здесь.
— Письма я получал, хотя и с трехмесячной задержкой. Мне известно, что девчонка закончила дорогой пансион благородных девиц, куда ты ее отправил в порыве неоправданной щедрости, и живет теперь в Белмор-Холле.
Маркиз уселся среди подушек, устроился поудобнее и расправил плечи, приготовившись к той части разговора, которая, как он знал, будет не слишком приятной для сына. Во время последней побывки Мэттью даже поссорился с ним из-за Джессики.
— Я не забыл, как ты к ней относишься, — начал он с некоторой чопорностью, — потому что ты попросту не даешь мне об этом забыть. Однако хочу напомнить, что ты много лет не видел Джессику… с тех самых пор, когда она была трудным, своенравным ребенком. И уж конечно, ты ни разу не видел ее в период моего опекунства. Джессика стала взрослой, Мэттью. Теперь это красивая, прекрасно образованная, живая и энергичная молодая девушка. Изо дня в день я благодарю Бога за то, что он надоумил ее обратиться ко мне за помощью и поддержкой, что девочка нашла смелость последовать за своей мечтой. Я счастлив, что поверил ей.
— Смелость! — хмыкнул Мэттью, начиная раздражаться. — Если мне не изменяет память, Джессике Фокс и в детстве нельзя было отказать в смелости! Ребенком она носилась по самым грязным и подозрительным задворкам, попадая в одну неприятность за другой. Ей едва исполнилось двенадцать, а она уже умела ловко жульничать, лазать по карманам и тянуть все, что плохо лежит. В пятнадцать девчонка была не более чем пройдоха и мошенница, для которой обман стал второй натурой. Она попросту обвела тебя вокруг пальца, отец, сыграла на твоих добрых чувствах!
— Она пыталась выжить…
— И ей это, черт возьми, удалось! К девятнадцати годам Джессика Фокс получила самое лучшее образование, на какое только может рассчитывать англичанка, которое можно купить только за деньги. У нее есть собственный экипаж, запряженный чистокровной четверкой, и одевается она не хуже, чем королева. Здесь, в Белморе, она живет по-королевски, имея все, буквально все, чего только пожелает ее жалкое лживое сердчишко! И ты еще удивляешься, что я так к ней отношусь! Да ей наплевать, что я о ней думаю, ей вообще наплевать на меня и на кого бы то ни было. Она не нуждается ни в чьем покровительстве, потому что вполне способна сама о себе позаботиться.
Поначалу маркиз ничего не отвечал на эту пылкую тираду, просто внимательно смотрел на сына.
— Значит, ты уверен, что Джессика мной манипулировала, что она лишь воспользовалась моим расположением, стараясь вытянуть из меня все то, что я ей дал? Вовсе нет, мой мальчик, это я воспользовался случаем, который нас свел.
На этот раз в долгое молчание впал Мэттью, вспомнив, что приехал в Белмор не для того, чтобы ссориться с отцом. Не дождавшись ответа, маркиз продолжал:
— Гибель твоего брата потрясла меня до глубины души. Ты отсутствовал, а я терзался от чувства одиночества, бесконечного унылого одиночества. Это было нелегкое время, Мэттью. Наконец, почувствовав, что не могу больше оставаться один на один с печальными воспоминаниями, я покинул Белмор-Холл и переселился в Ситон-Мэнор. Увы, там оказалось не намного лучше. Я стал одиноким стариком с ожесточившимся сердцем, ожидающим только одного — когда смерть покончит с моим жалким существованием.
— Очень жаль слышать это! — вполголоса сказал Мэттью, ощутив запоздалое раскаяние, — Мне следовало быть рядом с тобой. К несчастью, я ничего не знал о гибели Ричарда целых восемь месяцев.
— Ни к чему винить себя, мой мальчик. Ты находился там, где твое место, ты выполнял свой долг, защищая страну, Однако, должен признаться, благородная причина твоего отсутствия не облегчила моего положения. — Слабая тень улыбки коснулась губ маркиза. — Однажды, ощущая в тот день особенно глубокое и беспросветное уныние, я решил прогуляться по берегу озера. Там и встретил мою бродяжку, моего милого постреленка. С того момента, как в мою жизнь вошла Джессика, начался заметный поворот к лучшему.
— Надо же, девчонка оказалась на берегу озера именно тогда, когда ты там прогуливался! — воскликнул Мэттью с нескрываемым сарказмом. — Поразительные совпадения случаются порой в жизни!
— Я не знаю, как она оказалась у озера в тот день, и не хочу знать. Мне достаточно того, что девочка приходила на то же самое место каждый следующий день и что я ждал этих встреч. Стоило Джессике оказаться рядом, и в мой потускневший мир возвращались краски, возвращалась утраченная радость жизни. Как будто она раздула искорку; постепенно угасавшую в моей душе, и эта искорка разгорелась в костер, разогнавший тьму. Пойми, дорогой сын, она вернула мне желание жить! Потому-то, когда Джесси наконец обратилась ко мне с просьбой, открыла свою сокровенную мечту стать настоящей леди, я с радостью ухватился за возможность ей помочь.
Мэттью представил себе грязную девчонку-сорванца, которая только и делала, что издевалась над ним. Несколько раз ему удавалось отогнать ее на приличное расстояние, но она всегда возвращалась. Казалось, для нее было величайшей радостью выводить его из себя. Единственное, о чем Ситон вспоминал с удовольствием, — так это о порке, которую в конце концов получила маленькая мегера.
Она оборванка, воровка и обманщица, которая воспользовалась горем богатого знатного человека и ужом проскользнула в его сердце, чтобы извлечь из этого выгоду. Если остальное Мэттью мог ей простить, то этого — никогда. Как только он вернется домой насовсем, то первым делом проследит за тем, чтобы девчонке больше ничего не перепадало из отцовского кармана.
Его вывел из раздумий смешок маркиза:
— Могу побиться об заклад, ты не узнаешь Джессику при встрече. Она стала премилой девушкой.
— Это означает, конечно, что девчонка перестала бросаться глиной и гнилыми яблоками? — спросил Мэттью с принужденной улыбкой. — Что она больше не шарит по карманам и не избавляет подвыпивших рабочих, некстати уснувших в трактире, от трудно заработанных медяков?
— Может быть, тебя успокоит то, что заводилой и подлинным виновником всегда был единоутробный брат Джессики, — ответил маркиз, сдвигая брови. — Я уже говорил, что Джесси — девушка живая и энергичная, но не более того. У нее слишком доброе сердце, мой мальчик, чтобы получать удовольствие, причиняя людям зло. За те четыре года, что она прожила под моим покровительством, в Джессике проявились лучшие стороны ее натуры. Она не только красива, но и умна, и если ты дашь ей хоть сотую долю шанса показать себя с лучшей стороны, девушка не замедлит этим воспользоваться.
Пока отец говорил, Мэттью старался незаметно составить впечатление о происшедшей с ним перемене. Некогда рослый и статный мужчина, за годы отсутствия сына маркиз Реджинальд Ситон сильно сдал. Он уже не выглядел крепким и сильным, и хотя львиная грива снежно-белых волос была по-прежнему густа и все так же пушились на щеках аккуратные бачки, лицо в этом благородном обрамлении уже не имело здорового румянца, щеки слегка запали, потеряв былую упругость.
Это зрелище заставило Мэттью обуздать вспышку раздражения. Не время и не место спорить по поводу Джессики Фокс. Ситон-младший решил, что вернется к этому позже, а пока у него была проблема поважнее — здоровье отца. Он поклялся тебе, что сделает все от него зависящее, чтобы как-нибудь, ненароком, еще больше не навредить отцу.
— Что ж, сойдемся на том, что у тебя с Джессикой полное взаимопонимание, Я не могу обещать, что полностью разделю твое мнение о ней, но по крайней мере постараюсь быть беспристрастным.
На лице маркиза отразилось нескрываемое облегчение.
— Ты обещаешь выказывать ей надлежащее уважение? Мэттью ограничился легким кивком, не очень представляя при этом, как надо понимать «надлежащее уважение», если речь идет о дочери шлюхи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53