Когда я на прошлой неделе купала маленького Джо Эллиса, у него ничего подобного не было.
Джон Генри Райленд, вместо того чтобы с ужасом отреагировать на вопрос, ответил короткими понятными объяснениями на все «как» и «почему», касающиеся мужской сексуальности.
Шошанна выслушала объяснения с большим интересом, задала несколько разумных вопросов и, казалось, все поняла.
– Можно ли все это объяснить Фебе? – спросила она отца, уже выходившего из комнаты.
Некоторое время он колебался.
– Лучше спроси разрешения у тети Ребекки.
– Но, отец, Феба старше меня на год и тоже интересуется, как устроены мужчины. – Затем дочь неожиданно улыбнулась, и на ее румяных щеках появились ямочки. – Кроме того, папа, ты же знаешь, что знания за плечами не носят.
– Ах ты, плутовка, – нежно побранил он ее, а Шошанна приняла это за разрешение.
В этот вечер, взяв книгу по анатомии в спальню, они превратили комнату Фебы, соединяющуюся со спальней внутренней дверью, в гостиную, а спать улеглись в комнате Шошанны на огромной кровати, которую ее мать привезла с собой в Райленд из своего дома в Морристауне, когда выходила замуж за Джона Генри.
Сидя в огромной кровати с развернутой книгой по анатомии, Шошанна, используя практически те же слова, что и отец, прочитала лекцию о мужском теле, а также объяснила физические аспекты взаимоотношений мужчины и женщины.
В течение некоторого времени Феба молча переваривала полученную информацию, затем презрительно выпрямила свою лебединую шею, отбросив на плечи темные локоны.
– Не могу представить, чтобы мне захотелось делать это с кем-нибудь из мужчин, – объявила она решительно, затем начала что-то быстро писать в маленькой записной книжке, которая была всегда у нее под рукой.
Некоторое время спустя голосом, полным озорства, она прочитала вслух:
Строение мужчины
Игнорирует геометрию,
А также алгебру
И тригонометрию тоже.
Если оценивать его
С позиции математики,
Его орган не может становиться
Так внезапно
Таким очень большим.
Пока Шошанна каталась от смеха по кровати, Феба задумчиво сказала:
– Наверно, сочиню сонет на эту же тему на греческом и латыни.
Райленд-Холл был так погружен в свою собственную жизнь, что даже «Декларация независимости от Англии» и начало войны не произвели глубокого впечатления на его обитателей.
Вражда древних греков и римлян интересовала Джона Генри сильнее, чем современное недовольство британцев и американцев друг другом. Все равно, все они англичане и, нет сомнения, скоро уладят свои разногласия; а вот поняли ли Феба и Шошанна, что в томе, только что переведенном с немецкого, высказываются некоторые сомнения относительно выводов Коперника, которые они обсуждали не далее как неделю назад?
Прошло немного времени, и Шошанна заметила, что впервые в жизни не совсем согласна с мнением Джона Генри о значимости происходящих событий: внимательно читая газеты, она начала понимать, что аргументы в пользу свободной объединенной Америки вызывают в глубине ее души патриотическую лихорадку, о существовании которой у себя девочка даже не подозревала.
Когда выходила в город, он казался ей заселенным больше не ее народом, а британцами в красных мундирах – развязными солдатами и даже офицерами, нагло рассматривавшими любую проходящую по улице девушку.
Однажды они с Фебой, зайдя в магазин дамских шляп, увидели, как лейтенант толкнул локтем шедшего рядом с ним друга.
– Вот одна из них, – сказал он громко, – стройная, с выражением лица недотроги и очень чувственными губами. О ней этого не скажешь, но в матери, говорят, черный оттенок был очень заметен.
Феба, схватив Шошанну за руку, сжала ее, призывая к молчанию.
– Не обращай внимания! – прошипела она, затем, почувствовав, что Шошанна несколько расслабилась, добавила более практически: – Не стоят этого.
У прилавка, ожидая, пока вынесут заказанные Ребеккой Райленд ленты, Феба тихо продолжила:
– Шошанна, не принимай так близко к сердцу, так как это один из фактов моей биографии – хорошенькая, говорю на шести языках, сочиняю стихи, но – частично черная.
– Ты моя самая близкая кузина, – горячо возражала Шошанна, – дочь младшего брата моего отца и его любимой жены Ребекки.
– А бабушка Ребекки, моя прапрабабушка, – мягко возразила Феба, – дикая рабыня из Африки, привлекшая внимание белого хозяина, а ее дочь, в свою очередь, привлекла внимание другого белого хозяина – родилась Ребекка.
– А твой отец, мой дядя, влюбился в Ребекку, купил ей свободу и женился на ней, совершив, как положено, обряд бракосочетания в церкви, и они бы счастливо жили и по сей день, если бы он не умер так рано.
– Хотела бы знать, – сказала Феба задумчиво, несколько минут спустя, когда они вышли из магазина с небольшими, завернутыми в бумагу пакетами, – продолжала бы она любить его, проживи вместе они много лет, и не пожалел ли бы он о своем рыцарстве?
– Не собираюсь отвечать на этот вопрос, – отрезала Шошанна, но затем горячо возобновила спор.
Несколько минут спустя Феба подняла руки.
– Сдаюсь, – сказала она, поднимая пакет, который только что уронила. – Они бы счастливо жили и поныне… но все равно, Шэнни, – добавила задумчиво, когда экипаж подвез их к дому, – надеюсь, у тебя всегда найдется угловая комната для доброй старой тети Фебы, которая будет помогать тебе воспитывать твоих детей.
– О чем ты говоришь? Ты будешь воспитывать собственных детей в собственном доме.
– Шошанна, хватит мечтать. Ты думаешь, на свете много таких мужчин, как мой отец? У меня нет ни земли, ни поместья, нет даже приданого. Мой отец, кроме того, был не только рыцарем, но и младшим сыном, к тому же – транжирой. Мужчины могут делать мне разные предложения, но вряд ли они будут касаться замужества.
– А я могу надеяться на массу предложений, – быстро возразила Шошанна, – но все они будут касаться не меня, а моих денег и Райленд-Холла.
Они посмотрели друг на друга, и их неожиданная колючая неприязнь закончилась искренним смехом.
– Давай заведем кошку, собаку и библиотеку и прекрасно проведем свою жизнь старыми девами в Райленд-Холле, – предложила Шошанна.
– Хорошо бы, – легко согласилась Феба. – Звучит заманчиво.
ГЛАВА 34
Тетя Ребекка слегла в феврале 1776 года и умерла от застоя в легких так же тихо и спокойно, как и прожила жизнь.
Спустя месяц после похорон Джон Генри Райленд встретился с племянницей наедине в своем кабинете.
– Феба, дорогая, не хотелось до этого дня беспокоить тебя, но, – он нежно взял ее за руку, – нам следует поговорить о твоем будущем: тебе, конечно, известно, что пока я жив, твой дом здесь, в Райленде; ты также знаешь мое мнение о недопустимости вынужденной женской зависимости – не вижу препятствий к тому, чтобы женщины, обладающие не меньшим умом, чем мужчины, могли выбрать свой жизненный путь. Захочешь выйти замуж – будет более чем достаточное приданое; такая же сумма перейдет в твою собственность, если останешься незамужней и посвятишь свою жизнь учебе, – это наследство, оставшееся от отца.
– Дядя Джон Генри, – упрекнула его Феба со слезами в прекрасных темных глазах, – мне известно, что отец умер в долгах.
– Наследство, о котором идет речь, – объяснил Джон Генри с чувством собственного достоинства, – составлялось в форме обещания твоему отцу и в благодарность Ребекке за замену моей дочери матери.
Рассерженная Феба отправилась на поиски кузины Шошанны и нашла ее в кухне, готовившей лекарственные пилюли для домашней аптечки.
– Дядя дал понять, – заговорила она по-немецки, чтобы повариха, экономка миссис Грей и молодая служанка Нелли не поняли ее, – что отец обеспечил меня большим наследством.
Шошанна невинно посмотрела на нее.
– Какой прекрасный сюрприз!
– Действительно, Шошанна! – Кузина легко перешла на французский, на котором ей легче было ругаться. – За какую простушку ты меня принимаешь? У отца не было денег. Это ты сказала дяде, что я чувствую неуверенность в своем будущем, и вы двое спланировали это вместе.
– Ну и что, даже если и так? – тоже на французском ответила Шошанна.
– Ну, я… я…
– Вот что скажу тебе, дурочка, – ласково объяснила Шошанна, – мы – одна семья, и твоя африканская гордость здесь не к месту.
– Моя… – Не найдя нужных слов ни на одном из известных ей языков, Феба схватила горсть пилюль из ящика и бросила прямо в кузину.
Шошанна ответила тем же.
Напрасно повариха и миссис Грей громко призывали их опомниться, а Нелли, не привыкшая к такому поведению, смотрела на происходящее широко открытыми глазами. Поединок на пилюлях принял серьезный характер и длился до тех пор, пока они не иссякли, после чего воюющие стороны, смеясь, выбежали из кухни, чтобы сменить замасленные платья и причесать волосы.
– Мы уже никогда не будем такими молодыми и глупыми, – сказала Феба после этой схватки, и Шошанна согласилась с ней.
И действительно, в 1776 году, хотели они этого или нет, но почти все жители Нью-Джерси оказались втянутыми в настоящую войну, Происходившую в их стране и даже в их собственном поместье, и больше нельзя было занимать нейтральную позицию, предстояло решить, чью сторону принять в этой борьбе.
Шошанна заняла позицию горячего бунтовщика, а Феба упорно сопротивлялась.
– Хочу подчеркнуть, – однажды в конце августа объявила старшая из девушек, показывая на текст декларации независимости Америки, которую они только что вместе прочитали, – что в соответствии с этим документом свобода раздается в очень ограниченном количестве.
– В нашем несовершенном мире, – спокойно ответила Шошанна, – эта почти совершенная декларация направлена на выполнение задач только одной группы – свободных белых людей. Затем, когда будет завоевана наша свобода от Британии, новые американцы поставят цель добиться ее и для всех остальных соотечественников, – она улыбнулась Фебе, – и соотечественниц тоже.
Феба недоверчиво покачала головой.
– Ты действительно думаешь, что это возможно?
– Английская тирания привела к восстанию американцев, а когда победим внешних врагов, вплотную займемся внутренними проблемами.
Более чем год назад штат Нью-Джерси подвергался нашествию обеих армий по очереди, однако к осени 1776 года войска Вашингтона оказались разбросанными британской армией по всему штату, их произвол против гражданского населения превратил даже равнодушных либералов в пламенных повстанцев. Трое обитателей Райленд-Холла были едины в своей политической позиции, и Джон Генри Райленд запретил дочери и племяннице выезжать в город: ни положение в обществе, ни знатность не могли гарантировать безопасности.
Однажды Джон Генри вызвал Шошанну в библиотеку.
– Хочу сказать тебе кое-что, дорогая, это больше касается тебя, нежели Фебы.
– Да, папа?
– Понимаешь ли, – спросил ее Джон Генри, – что теперь, когда всем известно о наших взглядах, Райленд-Холл в случае победы британцев может быть конфискован?
– Да, папа, – спокойно ответила она. – Понимаю.
– Однако вы не останетесь без средств – ни ты, ни Феба. Часть денег вложено в дело за границей, и они будут в сохранности, если, конечно, весь мир не сойдет с ума и не окажется втянутым в войну. Тем не менее жизнь, насколько мы ее знаем… – Он выразительно пожал плечами.
– Все нормально, отец, – успокоила его Шошанна. – Риск – благородное дело. – Она посмотрела вокруг. – Боюсь только одного, – призналась дочь дрогнувшим голосом, – потерять Райленд, а еще больше, – ее голос окреп, – потерять Америку. – Она вскочила со стула и подбежала к отцу, чтобы поцеловать его. – Так как, – подытожила она смеясь, – немыслимо представить себе такую потерю, давай больше никогда не думать об этом.
В ноябре, после падения форта Ли, Вашингтон отступил в Ньюарк с небольшим войском, не превышающим четверти от всей его численности. Тысяча солдат разместилась в Брансуике и в Равэе, чтобы не допустить высадки десанта британцев. Остальная, лучшая, часть армии находилась в северной части Нью-Йорка, охраняя примыкающее к Гудзону плоскогорье.
Американская армия, массированным ударом прорвав оборону, ослабила угрозу британцев и их наемников. Шошанне и Фебе отец разрешил съездить в Ньюарк, и сам он, отложив в сторону любимые книги, поехал с ними, взяв с собой Яна Петерсена, самого большого и сильного из всех своих наемных рабочих.
Но услуги Яна не понадобились. Американские солдаты нахально смотрели и громко обсуждали достоинства любой молодой женщины, попадающейся им на глаза, могли свистнуть, запеть или еще каким-нибудь образом выразить произведенное на них впечатление, но их поведение ни в коей мере никого не оскорбляло.
Все четверо вернулись в Райленд-Холл, настроенные еще более патриотически, чем до поездки; а на следующее утро несколько солдат, в соответствии с поступившим накануне в штаб-квартиру настойчивым приглашением от хозяина поместья, прибыли с пустыми фургонами, чтобы заполнить их теми видами продовольствия, которые мог предложить Райленд.
ГЛАВА 35
В течение нескольких следующих лет неподдающиеся прогнозированию приливы войны омывали Райленд несколько раз. Дом держался, хотя поля, амбары, льдохранилища и кладовые были опустошены подчистую. Опустели также и конюшни, в которых осталась одна старая полуслепая лошадь.
Ранней весной 1779 года дюжина людей верхом на лошадях проскакала через ворота и по подъездной дороге приблизилась к дому. Джон Генри отправил дочь и племянницу наверх с обычным предупреждением:
– Заприте дверь и держитесь подальше от окон.
Сам спустился вниз, встретить новую команду мародеров, многие из которых были ему уже знакомы. В последний раз они объявлялись здесь под предводительством генерала Кортландта Скиннера. Он и его добровольцы из Нью-Джерси попутно приторговывали на стороне, поняв, что изъятие ценностей насильственным путем – более выгодное дело, чем рисковать шкурой за какую-то там американскую свободу.
Когда скиннеры, получившие это прозвище по имени генерала, осадили лошадей у дома, Джон Генри Райленд, открыв парадную дверь, вышел на крыльцо, приветствуя их.
– Джентльмены, – обратился он с иронией, – добрый день. Приношу извинения, но по-другому не могу удовлетворить ваши нужды, и вы, господа, – поклонился он тем всадникам, которых узнал, – должны помнить это по результатам вашего последнего визита. Забрали все: лошадей, домашний скот, цыплят, сыры, зерно, приправы – одним словом, ничего не осталось.
– Не вешай лапшу на уши, старый дурак!
– Убедитесь сами, – спокойно пригласил Джон Генри, показывая на амбары и конюшни.
По сигналу офицера в американской военной рубашке и британской гренадерской шляпе полдюжины всадников поскакали к хозяйственным постройкам позади дома. Оставшиеся поднялись на крыльцо, оттолкнув Джона Генри в сторону.
– В таком доме всегда найдется, чем поживиться, – злорадно заметил один из них.
– Где твое серебро?
– Ушло вместе с британской армией.
– Покажи, где прячешь деньги.
– У меня нет денег, кроме нескольких шиллингов, а может и фунтов. В последние два года нечего было продавать.
– Посмотрим, что есть.
Джона Генри втолкнули в дом. Мародеры рассыпались по первому этажу, как колония муравьев, жадно хватая все более или менее ценные вещи в столовой и гостиной: миниатюру в золоченой рамке, висевшую у двери, серебряный наперсток Фебы, лежавший на столе. Дошла очередь и до оловянных кружек и посуды в серванте, а в библиотеке – до обнаруженных на письменном столе Джона Генри серебряного чернильного прибора и ножа для разрезания книг с инкрустированной драгоценными камнями рукояткой, выполненной в форме меча.
Следуя их указаниям, Джон Генри с показной неохотой открыл ящик письменного стола и вытащил маленький кошелек с монетами, специально хранимый там для этих целей.
– Все, что у меня есть, – сказал он.
– Открой другие ящики.
– Там только мои записи и документы.
– Так мы и поверили!
Выдвигались ящики, и высыпалось их содержимое на выгоревший восточный ковер. В самом нижнем – обнаружился другой кошелек с банкнотами и монетами на сумму около пятнадцати фунтов. Джон Генри еще ранее пришел к выводу, что, дав возможность найти один кошелек, а затем изобразив испуг при обнаружении второго, обычно отбивалась охота искать третий – настоящий тайник с деньгами, закопанный под одним из стойл в конюшне.
Продолжая ругаться, скиннеры весело заявили, что старый бунтарь – настоящий сукин сын – лжет, и в наказание стали вытаскивать с полок книги и выбрасывать их через окно.
Разбитые стекла, возможность потери собственности ничего не значили для Джона Генри по сравнению с порчей и уничтожением дорогих ему книг. Подойдя к скиннерам и используя тяжелую медную лампу как орудие мести, он умудрился пробить ею несколько голов, прежде чем совместными усилиями был сбит с ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Джон Генри Райленд, вместо того чтобы с ужасом отреагировать на вопрос, ответил короткими понятными объяснениями на все «как» и «почему», касающиеся мужской сексуальности.
Шошанна выслушала объяснения с большим интересом, задала несколько разумных вопросов и, казалось, все поняла.
– Можно ли все это объяснить Фебе? – спросила она отца, уже выходившего из комнаты.
Некоторое время он колебался.
– Лучше спроси разрешения у тети Ребекки.
– Но, отец, Феба старше меня на год и тоже интересуется, как устроены мужчины. – Затем дочь неожиданно улыбнулась, и на ее румяных щеках появились ямочки. – Кроме того, папа, ты же знаешь, что знания за плечами не носят.
– Ах ты, плутовка, – нежно побранил он ее, а Шошанна приняла это за разрешение.
В этот вечер, взяв книгу по анатомии в спальню, они превратили комнату Фебы, соединяющуюся со спальней внутренней дверью, в гостиную, а спать улеглись в комнате Шошанны на огромной кровати, которую ее мать привезла с собой в Райленд из своего дома в Морристауне, когда выходила замуж за Джона Генри.
Сидя в огромной кровати с развернутой книгой по анатомии, Шошанна, используя практически те же слова, что и отец, прочитала лекцию о мужском теле, а также объяснила физические аспекты взаимоотношений мужчины и женщины.
В течение некоторого времени Феба молча переваривала полученную информацию, затем презрительно выпрямила свою лебединую шею, отбросив на плечи темные локоны.
– Не могу представить, чтобы мне захотелось делать это с кем-нибудь из мужчин, – объявила она решительно, затем начала что-то быстро писать в маленькой записной книжке, которая была всегда у нее под рукой.
Некоторое время спустя голосом, полным озорства, она прочитала вслух:
Строение мужчины
Игнорирует геометрию,
А также алгебру
И тригонометрию тоже.
Если оценивать его
С позиции математики,
Его орган не может становиться
Так внезапно
Таким очень большим.
Пока Шошанна каталась от смеха по кровати, Феба задумчиво сказала:
– Наверно, сочиню сонет на эту же тему на греческом и латыни.
Райленд-Холл был так погружен в свою собственную жизнь, что даже «Декларация независимости от Англии» и начало войны не произвели глубокого впечатления на его обитателей.
Вражда древних греков и римлян интересовала Джона Генри сильнее, чем современное недовольство британцев и американцев друг другом. Все равно, все они англичане и, нет сомнения, скоро уладят свои разногласия; а вот поняли ли Феба и Шошанна, что в томе, только что переведенном с немецкого, высказываются некоторые сомнения относительно выводов Коперника, которые они обсуждали не далее как неделю назад?
Прошло немного времени, и Шошанна заметила, что впервые в жизни не совсем согласна с мнением Джона Генри о значимости происходящих событий: внимательно читая газеты, она начала понимать, что аргументы в пользу свободной объединенной Америки вызывают в глубине ее души патриотическую лихорадку, о существовании которой у себя девочка даже не подозревала.
Когда выходила в город, он казался ей заселенным больше не ее народом, а британцами в красных мундирах – развязными солдатами и даже офицерами, нагло рассматривавшими любую проходящую по улице девушку.
Однажды они с Фебой, зайдя в магазин дамских шляп, увидели, как лейтенант толкнул локтем шедшего рядом с ним друга.
– Вот одна из них, – сказал он громко, – стройная, с выражением лица недотроги и очень чувственными губами. О ней этого не скажешь, но в матери, говорят, черный оттенок был очень заметен.
Феба, схватив Шошанну за руку, сжала ее, призывая к молчанию.
– Не обращай внимания! – прошипела она, затем, почувствовав, что Шошанна несколько расслабилась, добавила более практически: – Не стоят этого.
У прилавка, ожидая, пока вынесут заказанные Ребеккой Райленд ленты, Феба тихо продолжила:
– Шошанна, не принимай так близко к сердцу, так как это один из фактов моей биографии – хорошенькая, говорю на шести языках, сочиняю стихи, но – частично черная.
– Ты моя самая близкая кузина, – горячо возражала Шошанна, – дочь младшего брата моего отца и его любимой жены Ребекки.
– А бабушка Ребекки, моя прапрабабушка, – мягко возразила Феба, – дикая рабыня из Африки, привлекшая внимание белого хозяина, а ее дочь, в свою очередь, привлекла внимание другого белого хозяина – родилась Ребекка.
– А твой отец, мой дядя, влюбился в Ребекку, купил ей свободу и женился на ней, совершив, как положено, обряд бракосочетания в церкви, и они бы счастливо жили и по сей день, если бы он не умер так рано.
– Хотела бы знать, – сказала Феба задумчиво, несколько минут спустя, когда они вышли из магазина с небольшими, завернутыми в бумагу пакетами, – продолжала бы она любить его, проживи вместе они много лет, и не пожалел ли бы он о своем рыцарстве?
– Не собираюсь отвечать на этот вопрос, – отрезала Шошанна, но затем горячо возобновила спор.
Несколько минут спустя Феба подняла руки.
– Сдаюсь, – сказала она, поднимая пакет, который только что уронила. – Они бы счастливо жили и поныне… но все равно, Шэнни, – добавила задумчиво, когда экипаж подвез их к дому, – надеюсь, у тебя всегда найдется угловая комната для доброй старой тети Фебы, которая будет помогать тебе воспитывать твоих детей.
– О чем ты говоришь? Ты будешь воспитывать собственных детей в собственном доме.
– Шошанна, хватит мечтать. Ты думаешь, на свете много таких мужчин, как мой отец? У меня нет ни земли, ни поместья, нет даже приданого. Мой отец, кроме того, был не только рыцарем, но и младшим сыном, к тому же – транжирой. Мужчины могут делать мне разные предложения, но вряд ли они будут касаться замужества.
– А я могу надеяться на массу предложений, – быстро возразила Шошанна, – но все они будут касаться не меня, а моих денег и Райленд-Холла.
Они посмотрели друг на друга, и их неожиданная колючая неприязнь закончилась искренним смехом.
– Давай заведем кошку, собаку и библиотеку и прекрасно проведем свою жизнь старыми девами в Райленд-Холле, – предложила Шошанна.
– Хорошо бы, – легко согласилась Феба. – Звучит заманчиво.
ГЛАВА 34
Тетя Ребекка слегла в феврале 1776 года и умерла от застоя в легких так же тихо и спокойно, как и прожила жизнь.
Спустя месяц после похорон Джон Генри Райленд встретился с племянницей наедине в своем кабинете.
– Феба, дорогая, не хотелось до этого дня беспокоить тебя, но, – он нежно взял ее за руку, – нам следует поговорить о твоем будущем: тебе, конечно, известно, что пока я жив, твой дом здесь, в Райленде; ты также знаешь мое мнение о недопустимости вынужденной женской зависимости – не вижу препятствий к тому, чтобы женщины, обладающие не меньшим умом, чем мужчины, могли выбрать свой жизненный путь. Захочешь выйти замуж – будет более чем достаточное приданое; такая же сумма перейдет в твою собственность, если останешься незамужней и посвятишь свою жизнь учебе, – это наследство, оставшееся от отца.
– Дядя Джон Генри, – упрекнула его Феба со слезами в прекрасных темных глазах, – мне известно, что отец умер в долгах.
– Наследство, о котором идет речь, – объяснил Джон Генри с чувством собственного достоинства, – составлялось в форме обещания твоему отцу и в благодарность Ребекке за замену моей дочери матери.
Рассерженная Феба отправилась на поиски кузины Шошанны и нашла ее в кухне, готовившей лекарственные пилюли для домашней аптечки.
– Дядя дал понять, – заговорила она по-немецки, чтобы повариха, экономка миссис Грей и молодая служанка Нелли не поняли ее, – что отец обеспечил меня большим наследством.
Шошанна невинно посмотрела на нее.
– Какой прекрасный сюрприз!
– Действительно, Шошанна! – Кузина легко перешла на французский, на котором ей легче было ругаться. – За какую простушку ты меня принимаешь? У отца не было денег. Это ты сказала дяде, что я чувствую неуверенность в своем будущем, и вы двое спланировали это вместе.
– Ну и что, даже если и так? – тоже на французском ответила Шошанна.
– Ну, я… я…
– Вот что скажу тебе, дурочка, – ласково объяснила Шошанна, – мы – одна семья, и твоя африканская гордость здесь не к месту.
– Моя… – Не найдя нужных слов ни на одном из известных ей языков, Феба схватила горсть пилюль из ящика и бросила прямо в кузину.
Шошанна ответила тем же.
Напрасно повариха и миссис Грей громко призывали их опомниться, а Нелли, не привыкшая к такому поведению, смотрела на происходящее широко открытыми глазами. Поединок на пилюлях принял серьезный характер и длился до тех пор, пока они не иссякли, после чего воюющие стороны, смеясь, выбежали из кухни, чтобы сменить замасленные платья и причесать волосы.
– Мы уже никогда не будем такими молодыми и глупыми, – сказала Феба после этой схватки, и Шошанна согласилась с ней.
И действительно, в 1776 году, хотели они этого или нет, но почти все жители Нью-Джерси оказались втянутыми в настоящую войну, Происходившую в их стране и даже в их собственном поместье, и больше нельзя было занимать нейтральную позицию, предстояло решить, чью сторону принять в этой борьбе.
Шошанна заняла позицию горячего бунтовщика, а Феба упорно сопротивлялась.
– Хочу подчеркнуть, – однажды в конце августа объявила старшая из девушек, показывая на текст декларации независимости Америки, которую они только что вместе прочитали, – что в соответствии с этим документом свобода раздается в очень ограниченном количестве.
– В нашем несовершенном мире, – спокойно ответила Шошанна, – эта почти совершенная декларация направлена на выполнение задач только одной группы – свободных белых людей. Затем, когда будет завоевана наша свобода от Британии, новые американцы поставят цель добиться ее и для всех остальных соотечественников, – она улыбнулась Фебе, – и соотечественниц тоже.
Феба недоверчиво покачала головой.
– Ты действительно думаешь, что это возможно?
– Английская тирания привела к восстанию американцев, а когда победим внешних врагов, вплотную займемся внутренними проблемами.
Более чем год назад штат Нью-Джерси подвергался нашествию обеих армий по очереди, однако к осени 1776 года войска Вашингтона оказались разбросанными британской армией по всему штату, их произвол против гражданского населения превратил даже равнодушных либералов в пламенных повстанцев. Трое обитателей Райленд-Холла были едины в своей политической позиции, и Джон Генри Райленд запретил дочери и племяннице выезжать в город: ни положение в обществе, ни знатность не могли гарантировать безопасности.
Однажды Джон Генри вызвал Шошанну в библиотеку.
– Хочу сказать тебе кое-что, дорогая, это больше касается тебя, нежели Фебы.
– Да, папа?
– Понимаешь ли, – спросил ее Джон Генри, – что теперь, когда всем известно о наших взглядах, Райленд-Холл в случае победы британцев может быть конфискован?
– Да, папа, – спокойно ответила она. – Понимаю.
– Однако вы не останетесь без средств – ни ты, ни Феба. Часть денег вложено в дело за границей, и они будут в сохранности, если, конечно, весь мир не сойдет с ума и не окажется втянутым в войну. Тем не менее жизнь, насколько мы ее знаем… – Он выразительно пожал плечами.
– Все нормально, отец, – успокоила его Шошанна. – Риск – благородное дело. – Она посмотрела вокруг. – Боюсь только одного, – призналась дочь дрогнувшим голосом, – потерять Райленд, а еще больше, – ее голос окреп, – потерять Америку. – Она вскочила со стула и подбежала к отцу, чтобы поцеловать его. – Так как, – подытожила она смеясь, – немыслимо представить себе такую потерю, давай больше никогда не думать об этом.
В ноябре, после падения форта Ли, Вашингтон отступил в Ньюарк с небольшим войском, не превышающим четверти от всей его численности. Тысяча солдат разместилась в Брансуике и в Равэе, чтобы не допустить высадки десанта британцев. Остальная, лучшая, часть армии находилась в северной части Нью-Йорка, охраняя примыкающее к Гудзону плоскогорье.
Американская армия, массированным ударом прорвав оборону, ослабила угрозу британцев и их наемников. Шошанне и Фебе отец разрешил съездить в Ньюарк, и сам он, отложив в сторону любимые книги, поехал с ними, взяв с собой Яна Петерсена, самого большого и сильного из всех своих наемных рабочих.
Но услуги Яна не понадобились. Американские солдаты нахально смотрели и громко обсуждали достоинства любой молодой женщины, попадающейся им на глаза, могли свистнуть, запеть или еще каким-нибудь образом выразить произведенное на них впечатление, но их поведение ни в коей мере никого не оскорбляло.
Все четверо вернулись в Райленд-Холл, настроенные еще более патриотически, чем до поездки; а на следующее утро несколько солдат, в соответствии с поступившим накануне в штаб-квартиру настойчивым приглашением от хозяина поместья, прибыли с пустыми фургонами, чтобы заполнить их теми видами продовольствия, которые мог предложить Райленд.
ГЛАВА 35
В течение нескольких следующих лет неподдающиеся прогнозированию приливы войны омывали Райленд несколько раз. Дом держался, хотя поля, амбары, льдохранилища и кладовые были опустошены подчистую. Опустели также и конюшни, в которых осталась одна старая полуслепая лошадь.
Ранней весной 1779 года дюжина людей верхом на лошадях проскакала через ворота и по подъездной дороге приблизилась к дому. Джон Генри отправил дочь и племянницу наверх с обычным предупреждением:
– Заприте дверь и держитесь подальше от окон.
Сам спустился вниз, встретить новую команду мародеров, многие из которых были ему уже знакомы. В последний раз они объявлялись здесь под предводительством генерала Кортландта Скиннера. Он и его добровольцы из Нью-Джерси попутно приторговывали на стороне, поняв, что изъятие ценностей насильственным путем – более выгодное дело, чем рисковать шкурой за какую-то там американскую свободу.
Когда скиннеры, получившие это прозвище по имени генерала, осадили лошадей у дома, Джон Генри Райленд, открыв парадную дверь, вышел на крыльцо, приветствуя их.
– Джентльмены, – обратился он с иронией, – добрый день. Приношу извинения, но по-другому не могу удовлетворить ваши нужды, и вы, господа, – поклонился он тем всадникам, которых узнал, – должны помнить это по результатам вашего последнего визита. Забрали все: лошадей, домашний скот, цыплят, сыры, зерно, приправы – одним словом, ничего не осталось.
– Не вешай лапшу на уши, старый дурак!
– Убедитесь сами, – спокойно пригласил Джон Генри, показывая на амбары и конюшни.
По сигналу офицера в американской военной рубашке и британской гренадерской шляпе полдюжины всадников поскакали к хозяйственным постройкам позади дома. Оставшиеся поднялись на крыльцо, оттолкнув Джона Генри в сторону.
– В таком доме всегда найдется, чем поживиться, – злорадно заметил один из них.
– Где твое серебро?
– Ушло вместе с британской армией.
– Покажи, где прячешь деньги.
– У меня нет денег, кроме нескольких шиллингов, а может и фунтов. В последние два года нечего было продавать.
– Посмотрим, что есть.
Джона Генри втолкнули в дом. Мародеры рассыпались по первому этажу, как колония муравьев, жадно хватая все более или менее ценные вещи в столовой и гостиной: миниатюру в золоченой рамке, висевшую у двери, серебряный наперсток Фебы, лежавший на столе. Дошла очередь и до оловянных кружек и посуды в серванте, а в библиотеке – до обнаруженных на письменном столе Джона Генри серебряного чернильного прибора и ножа для разрезания книг с инкрустированной драгоценными камнями рукояткой, выполненной в форме меча.
Следуя их указаниям, Джон Генри с показной неохотой открыл ящик письменного стола и вытащил маленький кошелек с монетами, специально хранимый там для этих целей.
– Все, что у меня есть, – сказал он.
– Открой другие ящики.
– Там только мои записи и документы.
– Так мы и поверили!
Выдвигались ящики, и высыпалось их содержимое на выгоревший восточный ковер. В самом нижнем – обнаружился другой кошелек с банкнотами и монетами на сумму около пятнадцати фунтов. Джон Генри еще ранее пришел к выводу, что, дав возможность найти один кошелек, а затем изобразив испуг при обнаружении второго, обычно отбивалась охота искать третий – настоящий тайник с деньгами, закопанный под одним из стойл в конюшне.
Продолжая ругаться, скиннеры весело заявили, что старый бунтарь – настоящий сукин сын – лжет, и в наказание стали вытаскивать с полок книги и выбрасывать их через окно.
Разбитые стекла, возможность потери собственности ничего не значили для Джона Генри по сравнению с порчей и уничтожением дорогих ему книг. Подойдя к скиннерам и используя тяжелую медную лампу как орудие мести, он умудрился пробить ею несколько голов, прежде чем совместными усилиями был сбит с ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41