– Знаю все, – ответила девушка улыбаясь, одновременно тряхнув двумя белокурыми косичками над плечами и сдвинув ноги на край сеновала.
Когда она улыбалась, у нее показывались ямочки на обеих щеках, и Дэниел не мог, пока не отвернулся, не видеть большую часть ее обнаженных ног, на каждой коленке которых тоже было по ямочке.
Так вот как выглядят ноги у взрослой женщины!
Он проглотил подступивший к горлу комок, стараясь не опускать глаза ниже ее шеи.
Девушка опять улыбнулась ему манящей улыбкой с ямочками.
– Там сбоку есть лестница, – подсказала она. – Забирайся сюда – расскажу все о барашке.
Приглашая его, она слегка наклонилась, и поверх ее зашнурованного корсажа с глубоким вырезом ему открылось намного больше того, чем следовало бы видеть любому юноше-меннониту. Дэниел снова проглотил слюну и отчаянно забрался вверх по лестнице.
– Втяни ее, – приказала она, – чтобы никто не помешал нам.
С пересохшим внезапно горлом он втянул лестницу, затем повернулся к ней.
– Так вы знаете о барашке? – удалось ему выдохнуть.
Девушка отклонилась назад и упала на большую кучу сена.
– Ты Дэниел, не так ли?
– Конечно, но откуда вы знаете?
– Меня зовут Мэри, и барашек – это я. – Затем добавила, видя, что Дэниел стоит как истукан и недоверчиво смотрит на нее: – Все оплачено твоими друзьями. – Она блаженно улыбнулась. – Подарок для тебя.
ГЛАВА 30
Мэри медленно поднялась и, опершись на один локоть, посмотрела на него сверху вниз. Более часа назад Дэниел расплел ее волосы, и теперь они рассыпались по спине и вокруг лица в страшном беспорядке. Ее губы распухли от поцелуев, а ноги – Боже, потеряла счет тому, сколько раз он целовал, сосал, покусывал и гладил ямочки на коленях – просто дрожали от усталости.
Дэниел, на котором уже снова были надеты брюки, но остальная часть тела была голой, перестал жевать соломинку и стал лениво водить ею по обнаженной груди девушки, медленно и чувственно улыбаясь.
Мэри упала на сено, издав не то мурлыканье, не то стон.
– Только не снова, милый, больше не могу – ты совершенно утомил меня.
Дэниел наклонился над ней, его голубые глаза наполнились беспокойством.
– Я был недобр к тебе, Мэри?
Она, удивившись, посмотрела на него, затем захохотала так, что в течение нескольких минут не могла ответить.
– Недобр, – повторила наконец, вытирая глаза одной из своих нижних юбок. – Ты действительно ничего не знаешь? – Она сидела перед ним, скрестив ноги, пухленькая и цветущая, похожая на обнаженного ангела с картинки, которую Дэниел однажды видел в запрещенной книге. – Ты самый настоящий мужчина, когда-либо встречавшийся в моей жизни, милый. Почему солдаты разыграли меня, сказав, что я у тебя первая?
– Ты и была первая.
– Ну, тогда знаю, откуда у тебя столько силы, а у тебя ее слишком много – это всемогущий Бог снабдил тебя хорошим инструментом. Что меня озадачивает, милый, так это то, что ты очень хорошо знаешь, как им пользоваться.
– Спаривание животных. Разговоры мужчин. Я смотрел, – простодушно объяснил Дэниел, – слушал и учился.
Она поднялась и взяла его лицо в руки.
– Ты здорово научился, Дэнни. Никогда не встречала парня, который умел бы лучше. Послушай маленький совет – никогда не плати за это: просто покажи, на что способен, и леди сами заплатят тебе.
Дэниел оглянулся в поисках своего охотничьего блузона.
– Заранее прошу прощения, если мой вопрос покажется тебе грубым, – сказал он довольно смущенно, – но такая девушка, как ты… почему занимаешься этим за деньги?
– Такая красивая, как я, ты хочешь сказать? – с насмешкой над собой сказала Мэри.
– Ты красивая девушка, Мэри. Очень.
– К тому же еще и дочь фермера. И видела, как моя мать потратила жизнь на рабский труд, работая с восхода солнца до темноты, рожая каждый год очередного ребенка. Спустя пять месяцев после того, как она умерла во время родов, отец взял другую жену, и все повторяется снова. Не думаю, что мачеха протянет больше года или двух, но я не собираюсь торчать здесь, чтобы дождаться номера три. Так же, как не хочу выходить замуж за фермера и обречь себя на такую же жизнь. Как только накоплю достаточно денег, уеду в большой город, в Провиденс или Хартфорд. Может быть, даже в Нью-Йорк. Буду работать в магазине и снимать комнату, как настоящая леди, и если все-таки выйду замуж, это будет мужчина, которому нужна жена, а не домашняя лошадь и детородная машина.
Натянув свой блузон, Дэниел печально наблюдал, как она скользнула в нижние юбки, затем в тускло-коричневую юбку из тяжелой полушерстяной ткани.
– Ты дала мне пищу для размышлений, – отозвался он очень серьезно, не отрывая взгляда от рук, зашнуровывающих корсаж. – Рад был познакомиться с тобой, Мэри, но сейчас мне нужно возвращаться к фургонам.
– Я тоже рада, Дэнни. Послушай, – она наклонилась к нему, пока он спускал лестницу. – Слышала, будто вы собираетесь задержаться здесь еще на день. Если да, почему бы нам не встретиться здесь завтра в это же время?
Дэниел колебался, и она решила, что знает причину.
– Тебе это ничего не будет стоить. Честно, милый. – Ямочки на ее щеках задрожали. – Хочется еще твоей первой любви.
Мужчины ждали его у костра. Увидев его, идущего развязно-небрежной походкой, с руками в карманах, весело насвистывающего, в сдвинутой на затылок милицейской шапочке, все разразились знающим грубым хохотом.
– Как понравился барашек, Дэниел?
– Дочь фермера показала тебе, что надо делать, Дэнни?
– Разобрался, что к чему, мальчик?
– Тебе понравился на вкус барашек, сынок?
Довольные своим остроумием, они шлепали ладонями по земле и по спинам друг друга и в течение некоторого времени смеялись так сильно, что не слышали ничего, что говорил Дэниел.
К тому времени, как они пришли в себя, Дэниел, закутанный в свое одеяло, уже крепко спал у костра.
В следующий вечер он потихоньку ускользнул от всех на встречу с Мэри. Несколько часов спустя, прощаясь с ней, он вложил одну из накопленных им золотых монет ей в ладонь и зажал ее.
– Хочу, чтобы ты взяла это.
Мэри, увидев монету, открыла рот от изумления.
– Золотой соверен! – Затем бросила его в сено. – Говорила же тебе, что не за деньги, – сердито заявила она. – Иногда беру деньги, но я не настоящая проститутка.
– Это не плата, это подарок одного друга другому, чтобы помочь тебе исполнить твое сокровенное желание, – продолжил он ласково. – Я тоже знаю, что такое хотеть открыть другой мир, попробовать на вкус другую жизнь.
Пошарив в сене, нашел соверен и снова силой вложил его ей в руку.
– Мы друзья, – повторил он. – Прими подарок.
Мэри взяла золотую монету и опустила в корсаж, затем, стремительно обняв его за шею, страстно поцеловала.
– Никогда не встречала такого, как ты, человека, Дэнни, и никогда, до конца своей жизни, не забуду тебя.
– И я тоже буду помнить тебя, Мэри, – пообещал Дэнни, стоя у амбарной двери.
Желая ему счастливого пути, Мэри сверкнула улыбкой, которая была одновременно и нежной, и соблазнительной.
– Уверена, что будешь, – согласилась она. – Если у такого мужчины, как ты, просыпается аппетит, он будет иметь многих, но никогда не забудет первую. Рада, что первой была я.
К удивлению солдат, предсказания Мэри сбылись полностью. Где бы они ни разбивали лагерь, где бы ни останавливались, переполненные желанием броситься на любую женщину, оказывающуюся на их пути, Дэнни был тем мужчиной, для которого все заканчивалось в его пользу.
Будь то стакан холодной воды или горячий яблочный пирог, легкий, ни к чему не обязывающий пятиминутный флирт или длительное уединение в сене, – все, чем богаты женщины, предлагалось в первую очередь Дэниелу.
– Не могу понять, Дэниел, наш мальчик, – растягивая слова, однажды обратился к нему солдат из Пенсильвании гнусавым голосом, – чем ты так сильно привлекаешь к себе как леди, так и женщин легкого поведения? Ты не так высок, как Джек, и далеко не так красив, как Боб. Могу спорить, у тебя манеры хуже, чем у меня, а Генри более разговорчив. Так что же они находят в тебе? Расскажи, может, мы тоже сможем научиться.
Дэниел застенчиво улыбнулся, пытаясь сменить тему разговора, но когда его окружили четверо солдат и стали настаивать на ответе, он попытался дать его.
– Не знаю. – Сдвинув на затылок шапочку, почесал за ухом. – Разговариваю с ними, как с друзьями, им нравится отвечать мне и говорить о том, что они думают. У женщин громадное количество мыслей, которые обычно копятся у них.
– Эта часть относится к приятным разговорам, а как насчет постели?
Дэниел сильно покраснел.
– Стараюсь доставить им удовольствие любым способом, как бы ни захотели.
– Ты?! Им?! Доставить удовольствие?
– Каким образом?
– Почему?
– Как тебе удается?
Дэниел склонил голову, и они все наклонились к нему, чтобы разобрать слова.
– Спрашиваю, как им нравится, они отвечают, я и делаю так.
Они все посмотрели на Дэниела, как на сумасшедшего, затем Генри высказал то, что думали остальные.
– А какое удовлетворение получаешь от этого ты?
Дэниел в первый раз за время разговора посмотрел им прямо в глаза, показывая, что именно они и были сумасшедшими.
– Если выслушать, что думает женщина, и доставить ей удовольствие своим телом, тогда она тоже захочет знать, что думаешь ты, и доставит удовольствие тебе.
Все так просто, что он не мог понять, почему это требует объяснений или отчего они смотрят на него с таким искренним удивлением.
С того времени, как он познал Мэри, Дэниел обнаружил, что имеет дело с новым источником для удивления. Женщины. Те, которые остались дома, и те, с кем он встречается за его пределами.
Скрывали ли девушки-меннониты, с которыми он вместе вырос, под своими скромными одеждами и шляпками такую же острую тоску и возмущение, как и Мэри? Все ли они хотели чего-то большего, чем просто быть второй половиной мужчины? Радовались ли каждому очередному ребенку? Может ли быть так, что многие из них чувствуют себя несчастными, позволяя мужчинам управлять собой и обеспечивать себя?
Может быть, ему потребуется много времени, чтобы найти ответы на эти вопросы, но одно он знал твердо: пока не узнает достаточно хорошо мужчин и женщин и громадный мир, который они населяют, не может вернуться в Строберри Шрэнк.
ГЛАВА 31
7 декабря 1775 года, из Массачусетса.
Уважаемая мама, уважаемый папа!
Исаак отдаст вам в руки это письмо и вернет наших лошадей и фургон – я заплатил ему и его брату за услуги из своих собственных денег, поэтому вы ничего, кроме благодарности, им не должны. Деньги заработал на перевозках здесь, в Кембридже, где собралась американская армия, окружив британские войска в Бостоне, в то время как британцы, в свою очередь, окружили бостонскую гавань. Мне многое непонятно в этой дурацкой войне, кроме одного: что большая часть людей, с которыми встречался, убеждены в своей правоте. Пишу вам потому, что не собираюсь возвращаться домой. Во всяком случае, до тех пор, пока не разберусь в своих сомнениях и не смогу полностью посвятить себя вере. Присоединился к армии, но вам не придется горевать или стыдиться меня, так как я не принимал воинской присяги и не собираюсь стрелять в людей – работаю здесь в госпитале, открытом для больных или раненных в состоявшихся сражениях. Здесь не хватает врачей, поэтому помогаю всем, чем могу, тем немногим, что есть, а также священнику, которого здесь называют армейским дьяконом. Мы стараемся по возможности оказать людям посильную помощь и принести им облегчение.
Несколько дней назад перевозил (бесплатно) личное имущество военного благородного происхождения, который является командующим всех полков. Его зовут Вашингтон. Он спросил, откуда я родом, и когда услышал ответ, поинтересовался, почему я не записался ни в один из пенсильванских полков. Выслушав законы нашей веры, не счел их несущественными, как многие другие, а долго размышлял, прежде чем сказать – вы понимаете, что я не помню его слов в точности, просто передаю их смысл, – «Бог запрещает заставлять людей поступать против своих убеждений и совести, и все же думаю, скоро придет время, когда многим людям, таким, как ты, придется сделать свой трудный выбор».
Как он верно отметил: Бог может запрещать, но если все же случится так, как он сказал, никогда, уважаемые родители, не скрою правду о своих поступках от вас. Надеюсь, это письмо застанет в добром здравии вас, моего брата Абрахама, а также и ваших родителей. Всегда молюсь за вас и надеюсь, что вы тоже молитесь за меня. Возможно, мы скоро встретимся снова, и я останусь с вами навсегда.
Ваш послушный сын
Дэниел Люти.
Большая часть милиционеров отправлялась домой вместе с составом фургонов, и Дэниел вращался теперь среди солдат, не столько боевых, сколько напуганных, испытавших вкус сражений и почувствовавших, что он им не нравится, – больных, скучающих по дому, умирающих солдат.
Он научился промывать вызывающие отвращение раны, никогда не воротя нос от их вида или запаха, протирал тела и кровати страдающих дизентерией, не морщась от ужасного зловония. С нежностью матери, ухаживающей за своими детьми, мыл руки и лицо и безбородым мальчишкам-солдатам, и огрубевшим ветеранам.
Все врачи стремились получить его помощь, и Дэниел превращал ночь в день, если в нем была необходимость, работая без устали круглыми сутками, урывая несколько часов для отдыха, после чего снова был бодр и неутомим.
Его предпочтение, так же, как и мнение солдат, не только за медицинскую, но и за духовную помощь, отдавалось двум мужчинам, которых называли «Два Бена», – преподобному Эбенезеру Дэвиду, священнику Первого Род-Айлендского полка, считавшему, что в уходе за больными чистота стоит на втором после набожности месте; и доктору Эбенезеру Аше, настаивавшему, что чистота первична. Доктор так же героически и с таким же незначительным успехом сражался с грязью как источником заболеваний, как армия сражалась с британцами. Не допускающим возражения тоном, оставляя без внимания любые претензии, он требовал помощи Дэниела в любое время, когда она была ему нужна.
Дэниел был только рад этому, потому что считал большинство других медиков грязными, невежественными, знающими не намного больше, чем страдающие пациенты, которые ждут от них ухода и излечения.
Неся, таким образом, службу в медицинском корпусе, неофициальную и неоплачиваемую, Дэниел дошел с армией до Нью-Йорка. Во время сражения на Лонг-Айленде он, увертываясь от пуль и пушечных ядер, выносил, а иногда и вытаскивал раненых с поля боя за линию огня.
Однажды, наклонившись над солдатом, раненным в ногу, Дэниел увидел ужас на его лице, предупредивший раньше, чем хриплый крик; он, схватив штык, направленный ему в спину, разоружил молодого британского солдата, который чуть не убил его.
Это был еще мальчишка, возможно, даже моложе Дэниела. Он лежал, неуклюже растянувшись, на пропитанной кровью земле там, где Дэниел сбил его с ног, с расширившимися от ужаса глазами, с шевелившимися в немой молитве губами, в ожидании неминуемой смерти.
– Уходи! – крикнул ему Дэниел. – Убирайся. Мне не за что враждовать с тобой.
Английский мальчишка с трудом поднялся на ноги, уверенный, что эта жестокая шутка предшествует окончательному смертельному удару. И раненый солдат, и Дэниел видели, что он напустил в штаны и, даже охваченный паникой, как невеста в свадебную ночь, прикрыл мокрое место руками, пытаясь спрятать свой позор.
– Уходи! – снова повторил Дэниел. – Возвращайся к своим. – Он повернулся спиной к разоруженному мальчику, поднял раненого и перебросил его через плечо. Пока Дэниел шел, спотыкаясь, к медицинской палатке за американской линией, англичанин летел, как на крыльях, к своим британцам.
Когда британцы оккупировали Нью-Йорк, а Вашингтон передвинул свою армию на север, Дэниел все еще был с солдатами, в свободное время читая и перечитывая все книги, которые были у них в обращении, большей частью зачитанные до дыр английские романы Дефо и Филдинга, а также очерк Томаса Пейна «Здравый смысл», который стал призывом к патриотической войне за свободу.
Снова и снова, абзац за абзацем, Дэниел изучал каждую строчку призыва Пейна. Он был слишком драматичным, самовосхваляющим… но тем не менее волнующим его кровь.
«О Ты, который любишь человечество! Ты, который осмелился сопротивляться не только тирании, но и тирану, вставай! Каждая точка мира переполнена угнетением. Свобода преследуется на всем земном шаре…»
Разве это не было правдой? И было ли правильным помогать засеять добрую землю Нового Света такой же жестокой тиранией?
Меннониты и квакеры гордились тем, что никогда не делают того, что может привести к человеческой смерти. Не лицемерие и трусость ли это?
Разве не было им известно, что, отправляя фургоны с продовольствием, они обеспечивают продуктами солдат, чья цель – убивать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41