Кроткая тень отца повсюду следовала за ним, непроизвольно напоминая, каким был настоящий викарий церкви Всех Святых, по крайней мере, каким он сохранился в памяти и в сердцах любивших его.
Кристи нащупал край листка с конспектом проповеди, который он свернул и засунул между страниц Библии. Его учителя не одобряли студентов, которые постоянно заглядывали в такие листки, заранее положенные на пульт. По их мнению, проповедь должна была литься свободно, как бы из самого сердца, пусть даже священник потратит часы на то, чтобы ее затвердить. В теории все было прекрасно, но Кристи столкнулся в своей практике с ужасной вещью: его проповеди, если он читал их без бумажки, а иногда и с бумажкой, имели свойство затягиваться до бесконечности, а самым сильным чувством, которое они вызывали у слушателей, было глубочайшее удовлетворение от того, что они наконец-то кончались. Он был уверен, что любая, пусть даже самая сжатая, тщательно аргументированная, философски глубокая проповедь не в состоянии изменить поведение людей, тем паче их образ мыслей, по крайней мере на сколько-нибудь долгий срок. Мозг человека казался ему маятником: яркая, страстная проповедь может, конечно, сдвинуть его с привычной позиции, но раньше или позже он возвращается вспять.
Звук неспешных шагов по каменному полу заставил его оглянуться. Не только он, но и все, бывшие в церкви, уставились на пару, двигавшуюся вдоль центрального прохода с таким видом, который одни назвали бы исполненным спокойного достоинства, а другие – вызывающе безразличным. Если внешность виконта и виконтессы д’Обрэ и не вполне соответствовала представлению о том, как должны выглядеть настоящие владельцы замка, то только не из-за нехватки усердия со стороны Джеффри. Новый лорд был одет в серый оксфордский пиджак и брюки с ярким, без всякого сомнения, нарочито вызывающим жилетом васильковой голубизны и пучком засохших фиалок в петлице. На похоронах отца он был в черном и тогда же предупредил Кристи, что это в последний раз. «Уж лучше шокировать соседских сплетников, чем корчить ханжу», – заявил он, скривив губы в характерной ухмылке, которой Кристи уже начинал бояться.
Соседи, конечно, могли быть шокированы – в конце концов, не так уж много требовалось, чтобы скандализировать обитателей Уикерли, – но в данный момент на всех без исключения лицах было написано алчное любопытство. Леди д’Обрэ была в трауре: в том же самом простом черном платье, что и на похоронах, в той же самой шляпке с вуалью. Правда, сегодня она заколола вуаль назад, как бы бросая вызов множеству любопытных бесцеремонных взглядов, которые – она знала это наверняка – будут прикованы к ней. Ее неуловимая и несомненная «заграничность» снова явственно ощущалась, и Кристи приписал это чему-то более существенному, чем экстравагантные украшения из черного янтаря, или тому, что ее одежда выглядела скорее европейской, чем английской. Он не мог подобрать лучшего определения, чем некая «светскость» всего ее облика и манер, но ему было досадно, что ключ к интригующей загадке оставался ему по-прежнему недоступен.
Хор в последний раз пропищал «Аллилуйя», и Кристи прервал свои отнюдь не возвышенные размышления. Певцы сели по местам, и собравшиеся обратили к нему взоры, полные смиренного ожидания, от которых ему, как всегда, стало не по себе.
Кафедра представляла собою величественное, богато украшенное сооружение первой четверти семнадцатого века, стоявшее на возвышении и окруженное массивными резными перилами красного дерева. На кафедру вели четыре внушительные ступени. В каждом, кто, вооруженный одною лишь Библией и стопкой исписанных страничек, отваживался подняться по ним и взглянуть в глаза прихожанам, предполагалось нечто необыкновенное, некие силы и качества, отсутствующие у простых смертных.
Темой своей проповеди он избрал Послание апостола Павла к Коринфянам и повествование святого Марка о первой Пасхе. Ему хотелось донести до слушателей эту простую и грустную истину: хотя Бог одарил верой всех людей без исключения, даже ближайшие ученики Христа были потрясены и поражены Его воскресением из мертвых, много раз вновь и вновь Им предсказанным. Стоит ли после этого удивляться, что стольким людям, никогда не знавшим Иисуса в человеческом обличье, не хватает истинной веры в Него как в Сына Божьего и Спасителя всего рода людского? Недостаток веры сам по себе грехом не является. Это – несчастье, недостаток, который можно исправить молитвой, упорством и с помощью Божьей. Сегодня был праздник Господней любви, сегодня сокровище веры было открыто каждому во всем своем блеске, дабы любой мог его взять.
Примерно через полчаса Кристи закончил проповедь в том виде, как она была им задумана, но остановиться не смог; ему казалось, что по-настоящему он их не тронул, не сказал того, что думал в действительности. Вопреки всему, чему его учили, вопреки своему собственному опыту, он принялся говорить, не заботясь о времени, возвращаясь к прежним доводам, слегка только перефразируя их. Ему случалось делать такое и раньше, и он знал, что результат будет нулевым, но все же никак не желал закончить свою речь, пока, как ему казалось, весть о Воскресении не будет воспринята слушателями во всем своем величии.
Тщетно. По-видимому, урок, на котором учили выражать свои мысли кратко, он в свое время пропустил и теперь с каждой фразой, с каждой пролетевшей минутой чувствовал, что отдаляется от цели. Когда же наконец он умолк, то почувствовал тихий, но явственный вздох облегчения.
Горечь поражения отравила ему весь остаток службы. Но, когда он освящал хлеб и вино, ему пришла в голову мысль, что его сегодняшняя нудная проповедь тоже по-своему способствует поддержанию равновесия в природе и гармонии мироздания: коль скоро таинство Причастия является центральным моментом службы и – больше того – всей англиканской веры, то его прихожанам не грозит опасность лишиться Награды за свое долготерпение.
По счастью. Бог в великой мудрости своей сделал пасхальное утро таким славным, что и самый отчаянный скептик не усомнился бы в истинности Воскресения. Легчайшие перистые облака плыли высоко в лазурном небе, и ликующая песня птиц в ветвях деревьев веселила душу. Стоя на ступенях паперти, Кристи пожимал руки подходившим к нему прихожанам. При этом он чувствовал одновременно смущение и облегчение, понимая, что все те слабости и неудачи, из-за которых он по-настоящему страдает каждый день, на самом деле совершенно ничтожны и незаметны на фоне величественного здания бытия. В такой день, как сегодня, нетрудно было поверить, что вопиющая некомпетентность одного деревенского священника вряд ли сможет помешать осуществлению промысла Божьего.
– Чертовски сильная проповедь, преподобный Моррелл, – произнес Джеффри с самым серьезным видом, хотя озорной блеск глаз выдавал его игривый настрой. – Ваши слова окрылили меня. Отныне я больше не стану грешить.
– Это означает, что моя святая миссия увенчалась успехом, – отвечал Кристи с той же шутливой торжественностью.
В церкви ему показалось, что Джеффри выглядит лучше, чем неделю назад на похоронах отца; но здесь, под безжалостным апрельским солнцем, он понял, что это только иллюзия. Скулы на исхудалом лице заострились подобно двум лезвиям, а рот кривила неестественная и болезненная гримаса. Однако он был трезв, и Кристи подумал, что это уже кое-что.
Он наклонился к руке леди д’Обрэ и спросил, как она устроилась в своем новом доме.
– Замечательно, благодарю вас. Если не брать в расчет горестных обстоятельств, которые привели нас в Уикерли, мы совершенно довольны нашим теперешним положением.
Кристи нисколько не сомневался, что ее любезный тон и доброжелательный вид – только маска. Но что же скрывается за нею в действительности? Печаль? Презрение? Вежливо улыбаясь, она сделала комплимент его проповеди, цветам на алтаре, музыке. Когда же она отвернулась, чтобы приветствовать доктора Гесселиуса, он вдруг почувствовал внезапную вспышку досады, заметив, что она обращается к доктору с точно такой же безукоризненной и непроницаемой любезностью, как и к нему.
Еще немало людей ожидали его, чтобы поблагодарить за проповедь. Он похвалил мисс Пайн и миссис Сороугуд, которые еще на рассвете так превосходно украсили церковь цветами, и выразил свое восхищение мисс Дин за великолепную работу с хором. Толливер Дин, отец Софи, пригласил его на ужин в ближайшую пятницу, и Кристи охотно принял приглашение. Толливер и Юстас Вэнстоун, его деверь, владели двумя крупнейшими медными копями в округе. Дин был умным, образованным человеком, и Кристи всегда находил удовольствие в его обществе. С хорошенькой Софи ему также было приятно общаться, и не только потому, что она не могла не нравиться, но и потому, что ее манера флиртовать была изящной и легкой, а вовсе не навязчивой.
– Отличная проповедь, викарий, – сказал доктор Гесселиус с самым искренним видом, одновременно шаря по карманам в поисках трубки, выкурить которую он страстно мечтал весь последний час с четвертью.
Кристи улыбнулся и поблагодарил, вспомнив при этом смеженные веки доктора и его полуоткрытый рот под конец службы. Хотя, сказать по правде, доктор Гесселиус выглядел усталым постоянно. Одни говорили, что причиной тому – обилие пациентов, а другие во всем винили недавнюю женитьбу доктора на женщине моложе его двадцатью годами.
– О да, конечно, – подтвердила Лили Гесселиус, обнажая в улыбке белые зубы и глядя на Кристи расширенными от восхищения угольно-черными глазами. – Мне кажется, я никогда в жизни не слышала ничего более возбуждающего и вдохновенного, чем сегодня, преподобный Моррелл.
Миссис Ладд, которая вела нехитрое хозяйство Кристи, называла молодую миссис Гесселиус не иначе как бесстыжей потаскухой. Лили была родом из большого города, Эксетера, а значит – чужачкой, чуть ли не авантюристкой. Ее раскованные манеры не слишком соответствовали традиционным представлениям обитателей прихода святого Эгидия о приличиях, а ее интерес к друзьям мужа, особенно к их мужской части, расценивался некоторыми по меньшей мере как бестактность. Кристи, напротив, ничуть не осуждал молодую женщину; она ему даже нравилась, и он склонен был считать ее просто добродушной и непосредственной.
Было сказано еще несколько любезностей, после чего доктор с женой удалились. Их место занял капитан Карнок.
– Отличная проповедь, викарий. Хотя я немного не уследил в том месте, где речь зашла о свободе воли и космологии добра и зла, – прогремел капитан Карнок, поселившийся по соседству сравнительно недавно, года четыре тому назад. – Однако же отменное представление и все такое. И как вы только все это запоминаете?
Кристи поблагодарил, отступив на полшага под напором обширного и внушительного капитанского живота. Хотя на нем не было мундира – он уже несколько лет как уволился из гусарского полка Ее Величества, – воинственный дух пропитал его до такой степени, что, казалось, он по-прежнему весь в нашивках, лампасах и медных пуговицах, независимо от того, что на нем надето.
– Мэр Вэнстоун, – заметил Кристи, – сказал мне, что на ближайшем заседании мирового суда вы присоединитесь к нему в качестве судьи.
– Да, и я знаю по меньшей мере одного человека, которого мне следует за это благодарить. – Доброе лицо капитана расплылось в улыбке, и он крепко хлопнул Кристи по плечу. – Вэнстоун рассказывал, что вы говорили обо мне со старым виконтом незадолго до его кончины. Это облегчило мне путь, и я этого не забуду.
– Я только сказал лорду д’Обрэ, что из вас выйдет отличный судья, а это не что иное, как чистая правда, – пробормотал Кристи. – А он уже назвал ваше имя наместнику графства.
– Это то же самое. Сомневаюсь, что без вашей помощи у меня бы что-нибудь вышло.
Кристи улыбнулся, покачав головой, но больше ничего не добавил. Старый д’Обрэ чем старше становился, тем больше отдалялся от своих земляков. Когда администрации графства понадобился новый мировой судья, оказалось, что виконт настолько далек от сограждан, что у него нет ни малейших соображений относительно того, кем заполнить вакансию. Кристи знал капитана как прямодушного, справедливого и проницательного человека, и с радостью сообщил эти сведения его светлости, прежде чем тот окончательно утратил дееспособность.
Капитан приподнял шляпу, и Кристи заметил мисс Уйди, жавшуюся сбоку.
– О, я прошу прощения, – робко произнесла она, – мне не хотелось прерывать вас.
Капитан Карнок отвесил изящный военный поклон и провозгласил:
– Не стоит беспокоиться, дорогая леди, не стоит беспокоиться. Мы с викарием уже закончили. Желаю приятного вечера, викарий. Сударыня…
Он вновь поклонился, круто повернулся и зашагал вниз по ступеням, держа спину прямо, словно мушкетный ствол.
Сколько Кристи себя помнил, мисс Джессика Уйди всегда казалась ему старой девой. Это впечатление зародилось у него еще лет двадцать назад, когда ей было меньше, чем ему сейчас, и она учила его писать первые буквы в деревенской школе. Она была робкой и неловкой, но доброжелательной и неутомимо деятельной. Сама себя она называла обезоруживающе метко: «сгусток хаоса». Ее внешность не имела каких-то специфических черт, присущих именно старой деве; просто во всей ее высокой, нескладной фигуре было нечто девчоночье, несмотря даже на то, что ее пшеничные волосы уже начали серебриться. Это впечатление возникало из-за ее чрезмерной неловкости и застенчивости, которые заметно усиливались в присутствии представителей противоположного пола.
Вот и сейчас она засмущалась, ее гладкие щеки покрыл очаровательный розовый румянец.
– Прошу прощения, ваше преподобие, – повторила она, вертя в руках перчатки, – я только хотела напомнить вам о нашем маленьком чаепитии сегодня после обеда.
– Я ни на секунду не забывал о нем.
Румянец усилился. Она слегка наклонилась к нему:
– Я опасаюсь некоторых затруднений.
Кристи поднял брови.
– На прошлой неделе мы с матушкой нанесли визит леди д’Обрэ, чтобы предложить ей общаться по-соседски и все такое. Мы уже собирались оставить свои визитные карточки и уйти, но она пригласила нас в дом, и мы прекрасно поболтали. И вот тут – уж не знаю, что вдруг нашло на мою матушку – она пригласила леди д’Обрэ к нам на чай. И, представьте себе, та согласилась!
Кристи на это заметил, что новость весьма интересна.
– Да-да, – взволнованно подтвердила мисс Уйди, – с ее стороны было очень мило и великодушно, нет слов. Мама пригласила также и самого лорда д’Обрэ, но он не сможет прийти. Сказал, что занят.
– Что? Занят? В Христово Воскресение? – возопил Кристи, всем своим видом выражая возмущение. – Это шутка, – поспешил он успокоить мисс Уйди, заметив, что ее глаза расширяются до размера блюдец.
Он совсем забыл, что она каждое его слово воспринимает совершенно серьезно. Она улыбнулась со смущением и облегчением.
– И все же я не понимаю, – признался он, – в чем же, собственно, ваши затруднения?
Мисс Уйди придвинулась еще на дюйм и проговорила, драматически понизив голос:
– Мама, – она едва заметно покачала головой, – пригласила также мэра Вэнстоуна и мисс Вэнстоун!
– Ну и что?
– Я совершенно не знаю, что делать. Мисс Пайн и миссис Сороугуд просто не придут, если я расскажу им, в чем дело, а мне бы этого не хотелось.
– Нет, конечно же, нет.
Кристи нахмурился. Мисс Пайн и миссис Сороугуд были ее лучшими подругами. Он сочувствовал ей в ее неподдельной тревоге.
– Итак?
– Дело в том… Как бы вам объяснить… Дело в том… Боюсь, нам не хватит еды! – выпалила она, наконец-то решившись.
Он едва сдержал улыбку, потому что уже приготовился услышать нечто гораздо более ужасное и катастрофическое.
– Я уверен, беспокоиться не о чем.
– Да, если бы речь не шла о мисс Вэнстоун, я бы ни о чем не тревожилась. Но вы же знаете как она… – Тут бедняжка в ужасе осеклась. – Боже мой! Я не имела в виду ничего дурного, уверяю вас! О, я ничего не испытываю к мисс Вэнстоун, кроме глубочайшего уважения. Она – женщина высочайших достоинств и кристальной чистоты, настоящее украшение любого собрания и, естественно, в любое время – самый желанный гость в доме моей матери…
Кристи пожалел ее и прервал дальнейшие излияния, хотя ему было весьма любопытно узнать, какие же еще неслыханные совершенства добрая мисс Уйди сумеет открыть в Онории Вэнстоун.
– Успокойтесь же, – сказал он мягко. – Обещаю, что не съем ни крошки…
– О, нет…
– … Потому что попрошу миссис Ладд сделать мне хороший бутерброд, когда зайду домой переодеться. Я съем его за минуту до того, как отправиться к вам.
– Но как же, как же…
– А если дела примут совсем уж критический оборот, то мы попросим леди д’Обрэ положить чужое пирожное назад на тарелку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38