обыденный, запах мыла помог ей немного успокоиться. Он продолжал мягко, дружески похлопывать ее по спине.
– Я пойду, сам позову преподобного Моррелла, ладно?
Это заставило ее поднять голову. Что-то в его голосе показалось ей странным. Она пытливо заглянула в его простое, честное лицо, пытаясь понять, знает ли он.
– Идти мне за викарием, миледи? – повторил Уильям.
– Нет. – Ее голова откинулась на сырую кирпичную стену колодца, внезапно она почувствовала такую слабость, что даже губами шевелить было трудно. – Здесь ему нечего делать, Уильям, – пробормотала она.
Позже, может быть, ей станет легче, но сейчас смерть Джеффри казалась ей катастрофой, а не освобождением.
Тут она впервые заметила Колли Хоррокса, стоящего за плечом Холиока; Сьюзен и Вайолет жались к ним под дождем, их лица застыли от потрясения. А потом появилась миссис Фрут, закутав голову шалью и пряча руки в карманах передника, с криком:
– Что случилось? Что случилось?
Энни понемногу погружалась в отчаяние. Мысль о том, что надо двигаться, разговаривать, отдавать приказы, пускаться в объяснения…
У нее не было сил. Когда управляющий стал помогать ей подняться, она крепко уцепилась за его запястье.
– Уильям, пойдите и позовите Кристи, – попросила она его, сдавшись. – Попросите его прийти поскорее.
***
У себя в кабинете Кристи укладывал в сундук свое имущество. Он закрыл дверь, чтобы миссис Ладд не могла его увидеть, он еще не сказал ей, что уезжает, ему не хотелось видеть ее потрясение и вступать в объяснения.
Церковная бенефиция включала не только сам дом викария, но и почти всю обстановку, так что ему не придется много брать с собой. Он решил оставить большую часть книг, а также проповеди новому викарию – пусть делает с ними, что хочет; поэтому уложить в сундук предстояло не так уж много: перья, бумагу, несколько картин со стен, вазу, которую он сделал из папье-маше для матери двадцать пять лет назад. Он быстро закончил, и скудность багажа привела его в уныние. Кабинет всегда был для него центром дома, его любимой комнатой, тем местом, где к нему приходили новые мысли, фантазии, знания. И вот теперь все это, кроме книг и бумаг, вошло в небольшой деревянный сундучок. Какой горький итог.
Вот еще свидетельство его самонадеянной никчемности, подумал он. Годами он верил как в нечто само собой разумеющееся, что проживет жизнь в удобном старом доме и те немногие, но приятные вещи, что перешли к нему от родителей, перейдут дальше к его детям. Но оказалось, что это еще одна ни на чем не основанная мечта, а он устал до смерти от признания собственных заблуждений.
Он составлял список для второго викария, преподобного Вудворта, и добавлял туда все новые пункты, приходившие ему в голову. Кое-что он вспомнил сейчас. Он сел за стол и стал писать:
«5. Мисс Софи Дин понадобятся разумные и беспристрастные советы по поводу управления рудником. Сама она не спросит (слишком горда, слишком уверена в своих силах – что для двадцатилетнего возраста естественно), но может их принять. Ее дядя старается навязать ей свою волю. Сопротивляясь этому, она иногда слишком далеко заходит в противоположном направлении. Мой совет – быть внимательнее к невысказанным просьбам о помощи».
Он перечитал, что написал раньше:
«1. Готовьтесь к неприятностям в семье Пендриксов. Заходите почаще, невзирая на нелюбезный прием. У Мартина трудный период: он согласился бросить пить, но без постоянной поддержки может оступиться.
2. Следите за миссис Ллойд. Она очень достойно перенесла потерю мужа и держится хорошо, но, боюсь, это маска, и она может впасть в уныние. Приглашайте ее посещать пенсовые чтения и т. п.
3. Мисс Уйди рада гостям, особенно теперь, когда ей так тяжело с матерью.
4. Найнуэйс будет немилосердно приставать к Вам с витражом св. Екатерины. Тактично сопротивляйтесь. „Поддержка“ паствы, о которой он говорит, состоит только из Брэйки Питта».
Было еще двадцать, может быть, тридцать пунктов, которые он мог бы добавить в список Вудворта. Письменное заявление о снятии с себя сана уже лежало на столе, запечатанное и готовое к отправке, а он все никак не мог прервать свою нелепую работу, никак не мог положить конец… Должен ли он что-нибудь сказать об Энни или Джеффри или о них обоих? Он поднял список, потом сунул его в ящик письменного стола. Задвинул его со сдержанной яростью. Все кончено. Он не имел никакого права советовать викарию или кому бы то ни было еще, что сделать для Верленов.
Кристи выглянул в окно. Монотонный стук мелкого дождя по стеклу отвечал его настроению. Энни должна была уже получить его письмо. Желание видеть ее терзало его, как острая внутренняя боль, такая же реальная, как неизлечимая рана. Теперь, когда он решил не встречаться с ней до отъезда, его стали преследовать лунатически навязчивые мечты о будущем. Вот он едет в Лондон, чтобы искать удачи как художник: это единственное занятие, в котором он как-то себя проявил, если не считать конных скачек. Он становится художником (знаменитым или нет, не имеет значения); Энни оставляет Джеффри и следует за ним в город. Они живут вместе в мансарде, бедные и безумно счастливые, или в большом доме в Мейфэре – богатые и безумно счастливые.
Это были постыдные ребяческие фантазии, недостойные его и уж тем более ее. Но, Боже, мог ли он просто забыть о ней? Что с ними будет, если они потеряют друг друга? Еще вчера он точно знал, почему нельзя предавать человека, который когда-то был его лучшим другом, почему это считается грехом, но сегодня разумное объяснение от него ускользало. Хорошо, что он скоро уезжает, сказал он себе: того и гляди слабость возьмет верх и заставит пересмотреть свои хваленые принципы. И он уговорит себя, что, оставшись, поступит правильное хотя в глубине души он понимал, что совершит акт величайшего бесчестия.
Стук лошадиных подков по булыжнику перебил его мрачные мысли. Он узнал сквозь моросящий дождь повозку доктора Гесселиуса, запряженную пони, и вздохнул, увидев, что она останавливается прямо перед домом. Доктор соскочил с сиденья и, не распрягая лошадей, побежал по дорожке к двери. Кристи вспомнил о всех тех бесчисленных случаях, когда ему с доктором Гесселиусом приходилось вместе бросаться на помощь какому-нибудь бедному прихожанину, спасая его тело и душу.
Но он вышел из игры. Души не обретут покоя, вверившись его попечению. Нужно быть дураком, чтобы просить в долг у банкрота, нужно быть сумасшедшим, чтобы просить у Кристи Моррелла духовного утешения.
Гесселиус начал барабанить в дверь. Еле волоча ноги, Кристи отпер дверь кабинета и спустился в холл. Миссис Ладд, идя с другого конца дома, обогнала его и открыла доктору. Гесселиус ворвался, разбрызгивая дождевую влагу.
– Викарий здесь? – спросил он почти без надежды, но вдруг заметил Кристи в полутемном коридоре. – Викарий, слава Богу, вы дома!
– Что случилось? – спросил Кристи, невольно встревоженный паническим состоянием доктора.
– Авария в Гелдере, обвал. Шахтеров засыпало. Не знаю сколько, но один уже мертв. Вы можете поехать со мной в повозке или…
– Я поеду верхом, – прервал его Кристи. – Так быстрее.
Они бросились в разные стороны и побежали; Гесселиус к своей повозке, Кристи в конюшню к Донкастеру.
21
Гелдеров рудник находился к северу от Уикерли и к югу от Дартмура, близко к верховьям реки Плим, в которую постоянно откачивали воду громадные паровые насосы шахты. Сгущалась тьма, когда Кристи остановил своего забрызганного грязью, вспотевшего коня у единственного дерева на голом склоне холма. Люди, толпившиеся жалкими понурыми группками вокруг служебных строений рудника, начали зажигать фонари. От одной из таких групп отделился шахтер и подошел к Кристи, когда тот пересек двор, торопливо обходя отвалы породы, а также штабеля механизмов и досок. Он узнал Чарльза Олдена, одного из своих прихожан, и остановился, поджидая его.
– Плохо дело, викарий, – приветствовал его Чарльз, снимая промокшую шляпу. – Могло быть хуже, но все равно плохо.
– Люди все еще в забое под землей, Чарльз?
– Нет, все поднялись, и все невредимы, кроме одного – это Тэккер. вы его не знаете, он методист. Думали, он мертв, но нет, только паром обварился. Он в раздевалке, вместе с другим пастором, ждет врача.
«Другим пастором» был мистер Снодгресс, священник-методист из Тотни. Кристи сказал:
– Доктор Гесселиус ехал за мной, он будет с минуты на минуту. Но что не так? Если люди в безопасности, почему все так встревожены?
– Потому что один остался внизу, викарий, и он пропал.
– Пропал? Почему?
Чарльз повесил голову и сказал запинаясь:
– Он в плохом месте, вся эта чертова шахта готова обвалиться ему на голову. Он жив, но пробиться к нему мы не можем. Мы должны его оставить.
– Бог мой. Кто это?
– Один из ваших, преподобный. Это Трэнтер Фокс.
Позади главного машинного зала с высокими закопченными трубами стояло здание поменьше, которое шахтеры называли конторой. Желтый свет ламп струился из его окон, лишь усугубляя сгущающийся вокруг мрак. Главная комната была пуста, но дверь в соседний кабинет была открыта, и через нее Кристи увидел Софи Дин и еще трех человек, занятых серьезным разговором. Расстроенное лицо Софи слегка просветлело при виде его; она поднялась из-за широкого дубового стола, который принадлежал еще ее отцу, и подошла, чтобы поздороваться с ним.
– Я рада, что вы пришли, – тихо сказала она, протягивая руки.
Они были холодны как лед.
– Я слышал о Трэнтере, – сказал Кристи. – Неужели ничего нельзя сделать, Софи?
Она покачала головой.
– Дженкс говорит, что это безнадежно. – Дженкс был начальником шахты. Два других человека в комнате были Дикон Пенни, управляющий, и Эндрюсон, главный инженер.
– Мы пошлем команду спасателей, они попытаются пробиться позади стены насосной, но им не успеть.
Кристи повернулся к Дженксу, невысокому плотному шахтеру с густой черной бородой.
– Никто не может к нему добраться?
– Нет, преподобный, риск слишком велик. Я никого не подпущу близко к нему.
– А я не позволю идти Дженксу, – с горечью призналась Софи. – Это невыносимо, уж лучше Трэнтера бы сразу убило. – Она, не стыдясь, сморгнула слезы с глаз, мужчины вокруг нее переминались с ноги на ногу и смотрели в пол.
– Он ранен?
– Нет, и это страшнее всего, – взорвался Дженкс. – В два часа он залез в боковой штрек, это что-то вроде тупика, чтобы съесть свой обед, а когда смена кончилась в три, Мартин Барр, его напарник, решил над ним подшутить и оставил его, где он был, потому что Трэнтер заснул, он всегда так засыпает после обеда, и это всем известно. Новая смена спустилась и начала проходку, не зная, что Трэнтер спит за стеной, всего в нескольких футах от места их работы. Но Мартин не знал, что настало время закладывать заряд для нового шурфа.
– И это бы ничего, – вмешался Эндрюсон, – но дело в том, что в группе был неопытный новичок, и он заложил порох слишком близко от укрытия для насосов. Заряд взорвался, и стена, за которой прятался Фокс, упала на него и на паровую дробилку. Потом двигатель дробилки взорвался, и половина галереи рухнула на головы людям. Они лежали, засыпанные, их только что откопали. А Фокс остался за стеной, и до него не добраться.
– Добраться-то можно, – угрюмо уточнил Дженкс. – Его можно услышать через развалины галереи. На нем ни царапины. Теперь я молюсь о новом обвале, иначе он умрет без воды через три-четыре дня, а это куда более страшный конец.
– Будет обвал, – мрачно уверил его Эндрюсон. – Нам не придется долго ждать, да и ему тоже.
Кристи ужаснулся.
– Но почему вы не можете его вытащить? Если вы спасли остальных, то почему Трэнтер остался?
– Второй взрыв сместил пест дробилки, и тот заблокировал проход. Если бы вы даже добрались до него, чего сделать нельзя, ничто не сможет сместить этот стальной стержень. Вот и весь сказ.
Софи закрыла рот руками. Ее прелестные голубые глаза блестели непролитыми слезами; вся свежесть и добрый юмор, к которым привык Кристи, ушли из них. Она еще не теряла человека за время своего недолгого пребывания хозяйкой Гелдерова рудника, и беда с Трэнтером была недобрым крещением. Кристи положил руку ей на плечо и мягко сказал:
– Это не ваша вина. Вы это знаете, Софи. Теперь мне надо спуститься и попытаться поговорить с ним.
Все вытаращили на него глаза. Софи первая смогла заговорить:
– Нет, это невозможно! Дженкс говорит, что это слишком опасно. Никто не может подобраться к нему, не только вы.
– Это правда, – согласился начальник шахты, – слишком велика опасность обвала, все подпорки в радиусе тридцати ярдов рушатся одна за другой – вот, слышите?
Кристи действительно что-то слышал: то и дело раздававшийся глухой, отдаленный грохот. Он думал, это паровые насосы работают глубоко под землей.
– Все равно я должен идти к нему. Вы сказали, что можете слышать его голос через разрушенную галерею, значит, и он меня сможет услышать. Лестница еще цела?
Дженкс поколебался, но кивнул. Он упрямо расставил ноги и выпятил подбородок.
– Говорю же вам, никто не может к нему подобраться. Он вас едва услышит, даже если вы будете кричать. Нет смысла спускаться туда, хотя мне хотелось бы ему помочь.
Дженкс был испуган и стыдился своего страха, который, как не сомневался Кристи, был оправдан.
– Может, и нет смысла, – сказал он ровно. – Но если вы, мистер Дженкс, проводите меня на его уровень, я буду вам благодарен. Я не буду просить вас или кого-то еще подходить ближе. – Остальное он говорил, обращаясь к Софи: – Я все равно должен идти. Я и не думаю, что могу спасти его, это в руках Божьих. Но Трэнтер в беде, и, я надеюсь, вы не откажетесь пустить меня. Я не стану объяснять вам, как управлять рудником, это ваше дело. Но у меня есть своя работа, и в таком страшном случае, как сейчас, она сводится к одному: я должен исполнить свой долг. Вы не должны мне препятствовать.
Она безмолвно кивнула.
– Я не буду, – сказала она тихо. – Но Господь да сохранит вас, Кристи!
Люди, стоящие снаружи, видели, как Кристи и Дженкс прошли через двор к огороженному входу на главную штольню. Сообразив, что эти двое собираются спуститься вниз, шахтеры поспешили подойти, чтобы узнать новости. Кристи увидел среди них Рональда Фокса, отца Трэнтера, и остановился, чтобы тот мог с ним поговорить.
– Уж не собираетесь ли вы вниз, викарий? – спросил изумленный Чарльз Олден. Дженксу он сказал: – Вы же не будете опускать его вниз, а, начальник?
Дженкс сплюнул.
– Идея эта не моя, и я делаю это не по своей воле.
Не обращая на них внимания, Кристи подошел к старому Фоксу, который в последнее время так ослабел, что мог передвигаться только на костылях.
– Сэр, я спускаюсь поговорить с Трэнтером, – сказал он громко, склоняясь к уху старого рудокопа.
– Э, поднимать его?
Все морщины на лице старика разгладились в надежде.
Кристи печально покачал головой.
– Нет, сэр, я не могу его вытащить. Я спускаюсь, чтобы говорить с ним.
– О, говорить. – Отчаяние вернулось. – Ну, в душе-то он хороший парень, может, он и не попадет в жаркое место, если услышит ваши святые слова. Передайте ему привет от меня, скажите, что скоро он снова встретится со своим старым папашей.
Его лицо замкнулось, как сжатый кулак; ему больше нечего было сказать.
Кристи раньше никогда не бывал в медных рудниках. Большинство шахтеров в Девоншире принадлежали к методистской церкви преподобного Уэзли, но некоторые, как Трэнтер, принадлежали к пастве Кристи, и он немного знал от них о том, что его ожидает. Жара и необходимость пробираться чуть ли не ползком сквозь грязь и сырость. Дженкс дал ему шахтерскую каску, тяжелую, как рыцарский шлем, со свечой, прикрепленной к ремешку при помощи куска глины, и повел его в первый длинный, почти отвесный лестничный ствол. В параллельном проходе слева было видно, как громадный поршень парового двигателя поднимается и опускается, безостановочно откачивая воду глубоко из-под земли. В конце третьего перехода Дженкс остановился на небольшой деревянной платформе, чтобы дать Кристи немного отдышаться.
– Мы на двадцать пятом уровне, викарий. Фокс на семидесятом.
Кристи не привык мерить глубину морскими саженями, поэтому стал вычислять. Они опустились на сто пятьдесят футов вниз, и предстояло пройти еще двести семьдесят, чтобы добраться до Трэнтера. Он уже ощущал мышечную дрожь в ногах. Невысокий плотный начальник шахты даже не запыхался, через минуту он спрыгнул на лестницу следующего уровня. Кристи последовал за ним, хватаясь руками за измазанные глиной скобы и стараясь не думать, каким долгим будет спуск на двести семьдесят футов в кромешной тьме.
Но это не был вертикальный спуск; на глубине сорокового уровня они попали в другой проход и повернули в боковую галерею шестидесяти футов длиной, но до того узкую, что два человека с трудом могли в ней разойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Я пойду, сам позову преподобного Моррелла, ладно?
Это заставило ее поднять голову. Что-то в его голосе показалось ей странным. Она пытливо заглянула в его простое, честное лицо, пытаясь понять, знает ли он.
– Идти мне за викарием, миледи? – повторил Уильям.
– Нет. – Ее голова откинулась на сырую кирпичную стену колодца, внезапно она почувствовала такую слабость, что даже губами шевелить было трудно. – Здесь ему нечего делать, Уильям, – пробормотала она.
Позже, может быть, ей станет легче, но сейчас смерть Джеффри казалась ей катастрофой, а не освобождением.
Тут она впервые заметила Колли Хоррокса, стоящего за плечом Холиока; Сьюзен и Вайолет жались к ним под дождем, их лица застыли от потрясения. А потом появилась миссис Фрут, закутав голову шалью и пряча руки в карманах передника, с криком:
– Что случилось? Что случилось?
Энни понемногу погружалась в отчаяние. Мысль о том, что надо двигаться, разговаривать, отдавать приказы, пускаться в объяснения…
У нее не было сил. Когда управляющий стал помогать ей подняться, она крепко уцепилась за его запястье.
– Уильям, пойдите и позовите Кристи, – попросила она его, сдавшись. – Попросите его прийти поскорее.
***
У себя в кабинете Кристи укладывал в сундук свое имущество. Он закрыл дверь, чтобы миссис Ладд не могла его увидеть, он еще не сказал ей, что уезжает, ему не хотелось видеть ее потрясение и вступать в объяснения.
Церковная бенефиция включала не только сам дом викария, но и почти всю обстановку, так что ему не придется много брать с собой. Он решил оставить большую часть книг, а также проповеди новому викарию – пусть делает с ними, что хочет; поэтому уложить в сундук предстояло не так уж много: перья, бумагу, несколько картин со стен, вазу, которую он сделал из папье-маше для матери двадцать пять лет назад. Он быстро закончил, и скудность багажа привела его в уныние. Кабинет всегда был для него центром дома, его любимой комнатой, тем местом, где к нему приходили новые мысли, фантазии, знания. И вот теперь все это, кроме книг и бумаг, вошло в небольшой деревянный сундучок. Какой горький итог.
Вот еще свидетельство его самонадеянной никчемности, подумал он. Годами он верил как в нечто само собой разумеющееся, что проживет жизнь в удобном старом доме и те немногие, но приятные вещи, что перешли к нему от родителей, перейдут дальше к его детям. Но оказалось, что это еще одна ни на чем не основанная мечта, а он устал до смерти от признания собственных заблуждений.
Он составлял список для второго викария, преподобного Вудворта, и добавлял туда все новые пункты, приходившие ему в голову. Кое-что он вспомнил сейчас. Он сел за стол и стал писать:
«5. Мисс Софи Дин понадобятся разумные и беспристрастные советы по поводу управления рудником. Сама она не спросит (слишком горда, слишком уверена в своих силах – что для двадцатилетнего возраста естественно), но может их принять. Ее дядя старается навязать ей свою волю. Сопротивляясь этому, она иногда слишком далеко заходит в противоположном направлении. Мой совет – быть внимательнее к невысказанным просьбам о помощи».
Он перечитал, что написал раньше:
«1. Готовьтесь к неприятностям в семье Пендриксов. Заходите почаще, невзирая на нелюбезный прием. У Мартина трудный период: он согласился бросить пить, но без постоянной поддержки может оступиться.
2. Следите за миссис Ллойд. Она очень достойно перенесла потерю мужа и держится хорошо, но, боюсь, это маска, и она может впасть в уныние. Приглашайте ее посещать пенсовые чтения и т. п.
3. Мисс Уйди рада гостям, особенно теперь, когда ей так тяжело с матерью.
4. Найнуэйс будет немилосердно приставать к Вам с витражом св. Екатерины. Тактично сопротивляйтесь. „Поддержка“ паствы, о которой он говорит, состоит только из Брэйки Питта».
Было еще двадцать, может быть, тридцать пунктов, которые он мог бы добавить в список Вудворта. Письменное заявление о снятии с себя сана уже лежало на столе, запечатанное и готовое к отправке, а он все никак не мог прервать свою нелепую работу, никак не мог положить конец… Должен ли он что-нибудь сказать об Энни или Джеффри или о них обоих? Он поднял список, потом сунул его в ящик письменного стола. Задвинул его со сдержанной яростью. Все кончено. Он не имел никакого права советовать викарию или кому бы то ни было еще, что сделать для Верленов.
Кристи выглянул в окно. Монотонный стук мелкого дождя по стеклу отвечал его настроению. Энни должна была уже получить его письмо. Желание видеть ее терзало его, как острая внутренняя боль, такая же реальная, как неизлечимая рана. Теперь, когда он решил не встречаться с ней до отъезда, его стали преследовать лунатически навязчивые мечты о будущем. Вот он едет в Лондон, чтобы искать удачи как художник: это единственное занятие, в котором он как-то себя проявил, если не считать конных скачек. Он становится художником (знаменитым или нет, не имеет значения); Энни оставляет Джеффри и следует за ним в город. Они живут вместе в мансарде, бедные и безумно счастливые, или в большом доме в Мейфэре – богатые и безумно счастливые.
Это были постыдные ребяческие фантазии, недостойные его и уж тем более ее. Но, Боже, мог ли он просто забыть о ней? Что с ними будет, если они потеряют друг друга? Еще вчера он точно знал, почему нельзя предавать человека, который когда-то был его лучшим другом, почему это считается грехом, но сегодня разумное объяснение от него ускользало. Хорошо, что он скоро уезжает, сказал он себе: того и гляди слабость возьмет верх и заставит пересмотреть свои хваленые принципы. И он уговорит себя, что, оставшись, поступит правильное хотя в глубине души он понимал, что совершит акт величайшего бесчестия.
Стук лошадиных подков по булыжнику перебил его мрачные мысли. Он узнал сквозь моросящий дождь повозку доктора Гесселиуса, запряженную пони, и вздохнул, увидев, что она останавливается прямо перед домом. Доктор соскочил с сиденья и, не распрягая лошадей, побежал по дорожке к двери. Кристи вспомнил о всех тех бесчисленных случаях, когда ему с доктором Гесселиусом приходилось вместе бросаться на помощь какому-нибудь бедному прихожанину, спасая его тело и душу.
Но он вышел из игры. Души не обретут покоя, вверившись его попечению. Нужно быть дураком, чтобы просить в долг у банкрота, нужно быть сумасшедшим, чтобы просить у Кристи Моррелла духовного утешения.
Гесселиус начал барабанить в дверь. Еле волоча ноги, Кристи отпер дверь кабинета и спустился в холл. Миссис Ладд, идя с другого конца дома, обогнала его и открыла доктору. Гесселиус ворвался, разбрызгивая дождевую влагу.
– Викарий здесь? – спросил он почти без надежды, но вдруг заметил Кристи в полутемном коридоре. – Викарий, слава Богу, вы дома!
– Что случилось? – спросил Кристи, невольно встревоженный паническим состоянием доктора.
– Авария в Гелдере, обвал. Шахтеров засыпало. Не знаю сколько, но один уже мертв. Вы можете поехать со мной в повозке или…
– Я поеду верхом, – прервал его Кристи. – Так быстрее.
Они бросились в разные стороны и побежали; Гесселиус к своей повозке, Кристи в конюшню к Донкастеру.
21
Гелдеров рудник находился к северу от Уикерли и к югу от Дартмура, близко к верховьям реки Плим, в которую постоянно откачивали воду громадные паровые насосы шахты. Сгущалась тьма, когда Кристи остановил своего забрызганного грязью, вспотевшего коня у единственного дерева на голом склоне холма. Люди, толпившиеся жалкими понурыми группками вокруг служебных строений рудника, начали зажигать фонари. От одной из таких групп отделился шахтер и подошел к Кристи, когда тот пересек двор, торопливо обходя отвалы породы, а также штабеля механизмов и досок. Он узнал Чарльза Олдена, одного из своих прихожан, и остановился, поджидая его.
– Плохо дело, викарий, – приветствовал его Чарльз, снимая промокшую шляпу. – Могло быть хуже, но все равно плохо.
– Люди все еще в забое под землей, Чарльз?
– Нет, все поднялись, и все невредимы, кроме одного – это Тэккер. вы его не знаете, он методист. Думали, он мертв, но нет, только паром обварился. Он в раздевалке, вместе с другим пастором, ждет врача.
«Другим пастором» был мистер Снодгресс, священник-методист из Тотни. Кристи сказал:
– Доктор Гесселиус ехал за мной, он будет с минуты на минуту. Но что не так? Если люди в безопасности, почему все так встревожены?
– Потому что один остался внизу, викарий, и он пропал.
– Пропал? Почему?
Чарльз повесил голову и сказал запинаясь:
– Он в плохом месте, вся эта чертова шахта готова обвалиться ему на голову. Он жив, но пробиться к нему мы не можем. Мы должны его оставить.
– Бог мой. Кто это?
– Один из ваших, преподобный. Это Трэнтер Фокс.
Позади главного машинного зала с высокими закопченными трубами стояло здание поменьше, которое шахтеры называли конторой. Желтый свет ламп струился из его окон, лишь усугубляя сгущающийся вокруг мрак. Главная комната была пуста, но дверь в соседний кабинет была открыта, и через нее Кристи увидел Софи Дин и еще трех человек, занятых серьезным разговором. Расстроенное лицо Софи слегка просветлело при виде его; она поднялась из-за широкого дубового стола, который принадлежал еще ее отцу, и подошла, чтобы поздороваться с ним.
– Я рада, что вы пришли, – тихо сказала она, протягивая руки.
Они были холодны как лед.
– Я слышал о Трэнтере, – сказал Кристи. – Неужели ничего нельзя сделать, Софи?
Она покачала головой.
– Дженкс говорит, что это безнадежно. – Дженкс был начальником шахты. Два других человека в комнате были Дикон Пенни, управляющий, и Эндрюсон, главный инженер.
– Мы пошлем команду спасателей, они попытаются пробиться позади стены насосной, но им не успеть.
Кристи повернулся к Дженксу, невысокому плотному шахтеру с густой черной бородой.
– Никто не может к нему добраться?
– Нет, преподобный, риск слишком велик. Я никого не подпущу близко к нему.
– А я не позволю идти Дженксу, – с горечью призналась Софи. – Это невыносимо, уж лучше Трэнтера бы сразу убило. – Она, не стыдясь, сморгнула слезы с глаз, мужчины вокруг нее переминались с ноги на ногу и смотрели в пол.
– Он ранен?
– Нет, и это страшнее всего, – взорвался Дженкс. – В два часа он залез в боковой штрек, это что-то вроде тупика, чтобы съесть свой обед, а когда смена кончилась в три, Мартин Барр, его напарник, решил над ним подшутить и оставил его, где он был, потому что Трэнтер заснул, он всегда так засыпает после обеда, и это всем известно. Новая смена спустилась и начала проходку, не зная, что Трэнтер спит за стеной, всего в нескольких футах от места их работы. Но Мартин не знал, что настало время закладывать заряд для нового шурфа.
– И это бы ничего, – вмешался Эндрюсон, – но дело в том, что в группе был неопытный новичок, и он заложил порох слишком близко от укрытия для насосов. Заряд взорвался, и стена, за которой прятался Фокс, упала на него и на паровую дробилку. Потом двигатель дробилки взорвался, и половина галереи рухнула на головы людям. Они лежали, засыпанные, их только что откопали. А Фокс остался за стеной, и до него не добраться.
– Добраться-то можно, – угрюмо уточнил Дженкс. – Его можно услышать через развалины галереи. На нем ни царапины. Теперь я молюсь о новом обвале, иначе он умрет без воды через три-четыре дня, а это куда более страшный конец.
– Будет обвал, – мрачно уверил его Эндрюсон. – Нам не придется долго ждать, да и ему тоже.
Кристи ужаснулся.
– Но почему вы не можете его вытащить? Если вы спасли остальных, то почему Трэнтер остался?
– Второй взрыв сместил пест дробилки, и тот заблокировал проход. Если бы вы даже добрались до него, чего сделать нельзя, ничто не сможет сместить этот стальной стержень. Вот и весь сказ.
Софи закрыла рот руками. Ее прелестные голубые глаза блестели непролитыми слезами; вся свежесть и добрый юмор, к которым привык Кристи, ушли из них. Она еще не теряла человека за время своего недолгого пребывания хозяйкой Гелдерова рудника, и беда с Трэнтером была недобрым крещением. Кристи положил руку ей на плечо и мягко сказал:
– Это не ваша вина. Вы это знаете, Софи. Теперь мне надо спуститься и попытаться поговорить с ним.
Все вытаращили на него глаза. Софи первая смогла заговорить:
– Нет, это невозможно! Дженкс говорит, что это слишком опасно. Никто не может подобраться к нему, не только вы.
– Это правда, – согласился начальник шахты, – слишком велика опасность обвала, все подпорки в радиусе тридцати ярдов рушатся одна за другой – вот, слышите?
Кристи действительно что-то слышал: то и дело раздававшийся глухой, отдаленный грохот. Он думал, это паровые насосы работают глубоко под землей.
– Все равно я должен идти к нему. Вы сказали, что можете слышать его голос через разрушенную галерею, значит, и он меня сможет услышать. Лестница еще цела?
Дженкс поколебался, но кивнул. Он упрямо расставил ноги и выпятил подбородок.
– Говорю же вам, никто не может к нему подобраться. Он вас едва услышит, даже если вы будете кричать. Нет смысла спускаться туда, хотя мне хотелось бы ему помочь.
Дженкс был испуган и стыдился своего страха, который, как не сомневался Кристи, был оправдан.
– Может, и нет смысла, – сказал он ровно. – Но если вы, мистер Дженкс, проводите меня на его уровень, я буду вам благодарен. Я не буду просить вас или кого-то еще подходить ближе. – Остальное он говорил, обращаясь к Софи: – Я все равно должен идти. Я и не думаю, что могу спасти его, это в руках Божьих. Но Трэнтер в беде, и, я надеюсь, вы не откажетесь пустить меня. Я не стану объяснять вам, как управлять рудником, это ваше дело. Но у меня есть своя работа, и в таком страшном случае, как сейчас, она сводится к одному: я должен исполнить свой долг. Вы не должны мне препятствовать.
Она безмолвно кивнула.
– Я не буду, – сказала она тихо. – Но Господь да сохранит вас, Кристи!
Люди, стоящие снаружи, видели, как Кристи и Дженкс прошли через двор к огороженному входу на главную штольню. Сообразив, что эти двое собираются спуститься вниз, шахтеры поспешили подойти, чтобы узнать новости. Кристи увидел среди них Рональда Фокса, отца Трэнтера, и остановился, чтобы тот мог с ним поговорить.
– Уж не собираетесь ли вы вниз, викарий? – спросил изумленный Чарльз Олден. Дженксу он сказал: – Вы же не будете опускать его вниз, а, начальник?
Дженкс сплюнул.
– Идея эта не моя, и я делаю это не по своей воле.
Не обращая на них внимания, Кристи подошел к старому Фоксу, который в последнее время так ослабел, что мог передвигаться только на костылях.
– Сэр, я спускаюсь поговорить с Трэнтером, – сказал он громко, склоняясь к уху старого рудокопа.
– Э, поднимать его?
Все морщины на лице старика разгладились в надежде.
Кристи печально покачал головой.
– Нет, сэр, я не могу его вытащить. Я спускаюсь, чтобы говорить с ним.
– О, говорить. – Отчаяние вернулось. – Ну, в душе-то он хороший парень, может, он и не попадет в жаркое место, если услышит ваши святые слова. Передайте ему привет от меня, скажите, что скоро он снова встретится со своим старым папашей.
Его лицо замкнулось, как сжатый кулак; ему больше нечего было сказать.
Кристи раньше никогда не бывал в медных рудниках. Большинство шахтеров в Девоншире принадлежали к методистской церкви преподобного Уэзли, но некоторые, как Трэнтер, принадлежали к пастве Кристи, и он немного знал от них о том, что его ожидает. Жара и необходимость пробираться чуть ли не ползком сквозь грязь и сырость. Дженкс дал ему шахтерскую каску, тяжелую, как рыцарский шлем, со свечой, прикрепленной к ремешку при помощи куска глины, и повел его в первый длинный, почти отвесный лестничный ствол. В параллельном проходе слева было видно, как громадный поршень парового двигателя поднимается и опускается, безостановочно откачивая воду глубоко из-под земли. В конце третьего перехода Дженкс остановился на небольшой деревянной платформе, чтобы дать Кристи немного отдышаться.
– Мы на двадцать пятом уровне, викарий. Фокс на семидесятом.
Кристи не привык мерить глубину морскими саженями, поэтому стал вычислять. Они опустились на сто пятьдесят футов вниз, и предстояло пройти еще двести семьдесят, чтобы добраться до Трэнтера. Он уже ощущал мышечную дрожь в ногах. Невысокий плотный начальник шахты даже не запыхался, через минуту он спрыгнул на лестницу следующего уровня. Кристи последовал за ним, хватаясь руками за измазанные глиной скобы и стараясь не думать, каким долгим будет спуск на двести семьдесят футов в кромешной тьме.
Но это не был вертикальный спуск; на глубине сорокового уровня они попали в другой проход и повернули в боковую галерею шестидесяти футов длиной, но до того узкую, что два человека с трудом могли в ней разойтись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38