– Да, правда. – Он сказал тихо, и она поняла, что не выведет его из себя.
. – Как бы то ни было, – подытожила Энни, – Джеффри на эту интрижку не соглашался: он хотел «торжественного бракосочетания», как он сказал. И я верила ему. И вот мы тайно бежали в Шотландию. Очень романтично, как я думала. Я была все время как в бреду, такое чувство, будто все происходило не со мной.
– Вы любили его?
Она помедлила, перед тем как ответить.
– Мне хотелось бы думать, что да. Мне хотелось бы думать, что я не отдала себя кому-то, к кому испытывала только влечение и благодарность. Мне было двадцать лет, я не была ребенком. Я была знакома с ним меньше месяца, и все это время он притворялся. Как я могла его полюбить? Я понимаю, что вела себя очень, очень глупо. Но заплатив за это сторицей, я простила себя уже давным-давно.
Она откинула голову назад, на ствол бука, внезапно почувствовав себя опустошенной. Все оживление, с которым она рассказывала о своей жизни, ушло; теперь эта история представлялась ей жалкой, и она уже не могла вспомнить, зачем хотела, чтобы Кристи ее услышал.
– Вы хотите знать остальное? – спросила она бесцветным голосом. – Я могу рассказать, самое неприятное уже позади.
– Только если вы хотите рассказать. Почему-то она была задета таким ответом. Ей хотелось сказать: «Почему вы не взяли меня за руку? Вы держали Софи за руку – почему не меня? Разве я не страдающая прихожанка?» Подлое чувство, и невероятно мелочное, и все же она не могла отделаться от детского желания, чтобы он попробовал утешить ее как-то еще, не только слушая ее историю.
– Теперь рассказ пойдет быстрее, – сказала она твердо. – Когда мы вернулись в Лондон через неделю после венчания, я узнала, что отец умер. Я не была на похоронах, потому что меня не могли найти.
– Энни!
От этого одного слова слезы подступили к ее горлу. Она сглотнула в ужасе: она никогда не плачет?
– Это была случайная смерть, – продолжала она быстро, – совершенно нелепая, одно из тех бессмысленных происшествий, которые доставляли ему удовольствие, когда случались с кем-то другим.
Он шел мимо жилого дома по Бейсуотер-роуд в шесть вечера, направляясь в пивную на углу. На четвертом этаже женщина бросила цветочный горшок в мужа, который – так случилось – стоял у окна.
Кристи склонил голову и прошептал:
– О Боже.
– Смешно, не так ли? Джеффри так и думал, пока не узнал, что, оказывается, он женился не на богатой наследнице. Мой отец не успел сделать никаких официальных распоряжений на мой счет, и я осталась без гроша. Все ушло к ближайшему родственнику по мужской линии, внучатому племяннику, живущему в Канаде. Его зовут Мордехай.
Ее руки, сложенные на коленях, разжались; она устало закрыла глаза. Закончить историю было трудно.
– Надо ли говорить, что медовый месяц закончился. Однажды ночью Джеффри напился и сказал мне правду: он меня не любит, он женился на мне из-за денег, и он уходит, потому что у меня их нет. Я его не видела в течение двух лет. – Она поднялась со скамьи. – Кристи, я больше не могу говорить.
С минуту он удивленно молчал, затем сказал:
– Хорошо.
– Нет-нет, вы должны спорить со мной! Вы должны сказать, что история моей жизни так приковывает внимание, что вы ждете не дождетесь ее захватывающего финала.
Он медленно встал, и впервые она увидела, как он измучен.
– Я хочу услышать захватывающий финал, – сказал он, и эхо ее глупых слов в его спокойном голосе заставило ее почувствовать себя ребячливой дурой.
– Уже поздно, – мрачно заметила она. – Я слишком вас задержала. Вы, должно быть, очень устали.
– Это не играет роли.
Шаль выскользнула у нее из рук. Кристи нагнулся и поднял ее, смахнув сухой дубовый листок, приставший к бахроме. Энни чуть повернулась, когда он сделал движение, чтобы накинуть на нее шаль, и на мгновение его рука легко коснулась ее плеча. «Я достаю ему до подбородка», – отметила она рассеянно. Когда он отодвинулся – резко, слишком быстро, – ушло и тепло его тела. Во второй раз за вечер, она почувствовала себя покинутой.
– Разрешите проводить вас домой, Энни.
– Нет. Спасибо. В этом нет необходимости.
– Очень поздно, вам не следует быть на улице одной.
– Ничего со мной не случится. Все равно все, кроме нас, спят.
– Я не хочу, чтобы вы шли домой одна так поздно.
Они еще немного поспорили, но она не сдавалась.
– Я отняла у вас слишком много времени сегодня вечером, Кристи. Я даже не знаю, зачем я вам все это рассказала.
– Я рад, что вы рассказали. Вы об этом сожалеете?
– О чем я жалею, так это о своем эгоизме. Это вам нужно было сегодня дружеское внимание, а я почему-то решила нагрузить вас еще и своими заботами.
– Вы не были мне в тягость, вы это знаете.
– О, так вы относитесь ко всем, все мы овцы вашего стада, преподобный Моррелл. Вы должны больше заботиться о себе. Нас много, и мы злоупотребляем вашей добротой. Если вы не остережетесь, мы вас задавим. – Она сказала это в шутку, но, сказав, она увидела в своих словах чистую правду. Кристи будет нести все, что его попросят, и о себе он подумает в последнюю очередь.
– Я вам ничем не помог, – запротестовал он. И прежде чем она успела возразить, добавил: – Я сдержу обещание, которое вам дал, Энни, но мне это непросто. Если вам когда-нибудь взаправду понадобится помощь, какое бы то ни было духовное руководство, хотя бы простейший совет, я боюсь – в этих обстоятельствах, – что я последний человек, который может вам помочь.
– Наоборот, первый, – быстро возразила она. Слова «в этих обстоятельствах» захватили ее; казалось, они трепетали в воздухе между ними. Ей хотелось глубже постичь эти «обстоятельства», призналась она себе и сразу почувствовала себя виноватой.
– Не переживайте. Так случилось, что я – последняя женщина, которой может понадобиться духовное руководство, от вас или кого другого. Вам не в чем себя упрекнуть. А сейчас – спокойной ночи. Я вас не задержу здесь больше ни на минуту. Спасибо за ваше терпение.
– Энни.
– И за вашу дружбу.
Энни говорила очень быстро, произнося эти случайные бойкие слова в страхе, что он пересмотрит их соглашение и покинет ее по-настоящему и навсегда. Она отступила от него прежде, чем он придумал, что сказать в ответ, и заторопилась к калитке.
– Увижу ли я вас снова – в следующую пятницу?
Даже для нее самой ее голос прозвучал до нелепости беззаботно, хотя от его ответа зависело все.
Он заставил ее ждать, ее рука замерла на железной задвижке калитки, казалось, на целую вечность. Наконец он сказал: «Да» – как раз в тот момент, когда часы на церковной колокольне начали бить полночь. Из-за густого колокольного звона он не услышал, как она горячо прошептала:
– Слава Богу.
11
Кристи распрямил одеревеневшие плечи, потер уставшие глаза и вычеркнул еще один пункт в своем списке дел: «Рождественская проповедь». Там еще оставалось: крещение Куртиса, визит настоятеля – предупредить миссис Ладд, повидать Уйди, поблагодарить капитана Карнока, разобраться с Найнуэйсом. А в список не попали еще наставления мальчикам Вутена через час, после чего ему предстояло провести сложные переговоры между Софи Дин и ее дядей, мэром Вэнстоуном, которые должны были встретиться «в доме викария», а проще говоря, у него в гостях под предлогом дружеского ужина. Софи – единственная наследница отца, но она сможет вступить в права только через девять месяцев, в день совершеннолетия. А дядя Юстас хотел бы тем временем получить права на управление рудником Гелдера, хотя его племянница самой судьбой была предназначена для того, чтобы стать его владелицей. Дело Кристи – выработать компромисс.
За час, оставшийся до прихода Вутенов, он может написать записку капитану Карноку с выражением благодарности за его щедрое предложение прислать следующей осенью работников со своей фермы, чтобы собрать урожай с церковного надела. Или он может обдумать тактичный способ обойти последнее странное предложение старосты Найнуэйса обязать тех, кто заснул во время проповеди, повторить по памяти вечернюю службу перед прихожанами, которые захотят остаться и послушать их. Или посоветоваться с экономкой, чем угостить и как устроить сельского настоятеля, который собирается на следующей неделе провести два дня в их приходе. Но вместо того, чтобы взяться за одно из этих дел, Кристи встал из-за стола и посмотрел в окно, что выходило на омытый дождем церковный двор. В Линтон-холле у Энни была гостиная на третьем этаже. Ей там нравилось писать письма или читать, глядя в окно на деревья и поля, на деревню вдали. Может быть, она там сейчас и чувствует, как и он, печаль, следя за каплями дождя, скатывающимися с запотевшего стекла. Однажды она ему сказала, что из ее окна виден шпиль церкви. Может быть, она сейчас смотрит на него сквозь ноябрьскую дымку. Может быть, она сейчас думает о нем.
Он не мог больше бороться с мыслями о ней. В некоторых отношениях он был сильным волевым человеком, но здесь его сила и воля не имели значения. Иногда ему казалось, что, если бы он проявил твердость в своем решении больше не видеть ее, он преодолел бы это, хотя бы настолько, чтобы снова работать как обычно. Настолько, чтобы сосредоточиться на десять минут подряд и не думать о ней. А потом казалось, что нет, не преодолел бы.
Он любил ее. Она – жена его друга, но это ничего не значило. Он размышлял и молился часами, но ничего не изменилось. Он ее любил.
Где Божественная воля в этом бедствии? Это испытание? Какая тут может быть цель, кроме того, чтобы сделать его несчастным? Что бы сделал его отец в этом положении?
Это был самый бесполезный вопрос из всех: его отец никогда не поставил бы себя в такое затруднительное положение. Кристи не хотел этого, Бог свидетель, но, так или иначе, это случилось, и он одинок, у него нет ни друга, ни наставника, чтобы довериться им. На этот раз он сам назначал правила, так как двигался один, не следуя по безгрешной, проверенной временем дороге отца.
Он подумал о том вечере, когда окончательно понял, что надежды нет, что нет смысла бороться дальше, или называть то, что он чувствовал к Энни, более чистыми и разрешенными словами: восхищение, например, или привязанность. Это случилось на Празднике сбора урожая. На ней было голубое платье с малиновым шарфом, завязанным вокруг талии. Золотые серьги в ушах и черный медальон на груди. Она сама разливала рабочим-гостям эль из глиняного кувшина, раздавала деревянные тарелки с едой и корзины с хлебом, бисквиты, фрукты, сласти со сбитыми сливками. В начале вечера волосы у нее были аккуратно причесаны и скреплены гребнями, но к концу они растрепались, а ее лицо слегка заблестело от жары, и часто раздавался ее мягкий, низкий смех. Она ему казалась прекрасной цыганкой: если бы на дворе горел костер и она плясала вокруг него, он бы и глазом не моргнул.
До этого момента его чувства к ней были – по сравнению с нынешними – невинными; может быть, только из-за того, что они были так сумбурны. Но этим вечером она сияла слишком ярко, и он не мог больше не видеть того, что все это время было у него перед глазами. Он ее любил, и он желал ее. Когда она предложила ему задержаться, побыть вдвоем, наедине у нее в доме, – он бежал. У него не было выбора.
Было ли ошибкой, что он сказал ей правду? Тогда это казалось благородным поступком, но к чему хорошему это привело? Стоило ему признаться, что он любит ее, как он тут же дал ей возможность отговорить себя от возвышенного решения не видеть ее больше. Все дело в нем, а не в ней, сказал он себе, а кроме того, он по-прежнему отвечает за нее как ее священник.
Как бы она над этим смеялась! Еще громче смеялась бы, если бы знала, что он считает, будто имеет какое-то отношение к ее душе. Но для него было бы грехом совершенно ее покинуть из-за того, что его человеческая природа встала на пути долга священника. И это было правдой, а не просто удобным предлогом, чтобы продолжать ее видеть. Он был в этом уверен, потому что хорошо знал, как мучительно быть с ней рядом.
Что до Энни, он знал: она свое слово сдержит. Она назвала себя агностиком, но честь была для нее священна; кроме того, у нее не было искушения быть нечестной.
Не было искушения? Совсем не было? Это не так. Она не была совсем к нему безразлична (он понял сразу), и это было самым приятным и самым опасным в их отношениях. Он не мог позволить себе эти сладкие, но запретные мысли, потому что за этой дверью таился дьявол. То был откровенный соблазн.
Кристи прижался лбом к прохладному оконному стеклу и стал искать сил в молитве.
Вскоре он услышал шаги в коридоре. Уже пять часов? Но не мальчики Вутен протиснулись в его кабинет через мгновение. Это был Уильям Холиок.
– Викарий, слава Богу, вы здесь. – Вода стекала со шляпы в его руке, образуя лужу вокруг ботинок там, где он стоял. Его простое лицо, красное от холода, выражало смущение и тревогу.
– Что такое? – взволнованно спросил Кристи. – Что-то случилось в Линтон-холле?
– Угу.
– Что-то с Энни?
– Нет, она в порядке. Она у Вэнстоунов, чай пьет с дамами.
– Тогда в чем же дело?
– Посмотрите. – Холиок полез во внутренний карман куртки и вынул сложенный конверт. – Только что солдатик из Иелвертонского полка принес. Это из военного министерства. Я знаю, что там, – солдатик сказал. Его светлость умер.
***
Кристи ждал под черным зонтиком на краю сквера, в сорока футах от главных ворот красивого двухэтажного дома мэра в стиле Тюдор. Он и Холиок решили, что не надо говорить Энни о Джеффри на приеме у Онории Вэнстоун. Уильям скажет ей, что случилась беда, и уведет ее из дома; позже, у себя в доме, Кристи должен будет рассказать ей правду.
Из-за дождя опустели улицы и плотно закрылись окна домов. Вдали дымила кузница Джона Суона; дверь «Святого Георгия» была, как всегда, приотворена. С другой стороны, даже магазины казались заброшенными… Что скажут жители, думал Кристи, когда узнают, что всего через семь месяцев после того, как они потеряли старого лорда, у них не стало и молодого? Наступают смутные времена, и прихожане обратятся к нему за поддержкой.
Он поднял голову и увидел Энни, которая быстро шла через ворота Вэнстоунов; за ней следовал Холиок. Кристи выступил из-под роняющих дождевые капли деревьев. Она резко остановилась, когда увидела его, и что-то сердито сказала Уильяму. Управляющий виновато покачал головой. Она снова пошла вперед, несмотря на то что он протянул к ней руку. На ней был плащ с капюшоном поверх темного платья; она не воспользовалась каретой, как сказал ему Уильям, потому что в три часа была хорошая погода. Высокая, стройная и изящная, даже когда перепрыгивала через лужи в своих полусапожках, она ранила сердце Кристи; и это было отнюдь не пастырское сострадание. Помоги ему, Боже, он любил ее, и в этот момент понимал только одно: она свободна.
Он встретил ее на середине улицы.
– Кристи, что случилось? Уильям не сказал мне!
Он протянул руку к ее локтю.
– Пойдемте ко мне в дом. Там я вам скажу.
– Нет. – Ужас исказил ее черты. Она отступила. – Скажите мне сейчас.
Кристи и Холиок неловко переглянулись. Уильям мог бы теперь устраниться, и Кристи не стал бы винить его за это. Но управляющий не покинул его; он стоял посреди улицы, невозмутимый и честный, готовый исполнить свой долг.
Но трудное дело, как всегда, должен был сделать Кристи.
– Это плохие известия. Пришло письмо от военного министра.
– Джеффри! – Она поднесла руку ко рту. Он кивнул.
– Это произошло четырнадцатого числа этого месяца. Был сильный шторм рядом с Балаклавой, он был в это время на госпитальном судне в бухте. Тридцать кораблей пошли на дно. Он пропал.
Слезы наполнили ее глаза. Она закрыла лицо руками. Кристи и Холиок нащупали свои платки и неловко протянули их. Они обменялись мрачными взглядами, по-мужски поддерживая друг друга, пока Энни стояла тихо и неподвижно. Ее лицо было скрыто капюшоном и белыми пальцами. Порыв ветра принес сбоку холодные капли дождя, и она вздрогнула.
Кристи сказал:
– Пошли, – и взял ее под правую руку. – Я провожу вас домой, Энни. Там горит огонь. Мы можем согреться.
Она взглянула на него. Он наклонился, встречая безнадежный пристальный взгляд мокрых от слез глаз.
– Пошли домой, – повторил он. Ее губы пошевелились, и она кивнула:
– Домой.
Мужчины окружили ее с двух сторон, оба схватились за ручку зонта Кристи, чтобы укрыть ее, и все втроем они пошли по мокрому деревенскому скверу домой.
***
– Вот, выпейте это, Энни. Она взяла у него чашку и блюдце и поставила их к себе на колени, переведя завороженный взгляд с искр, потрескивающих на каминной решетке, на коричневую, с молоком, жидкость в чашке.
– Выпейте это, – напомнил он. Она сделала маленький глоток, поморщилась и закрыла глаза.
– Кажется, я выпила больше чая за последние шесть месяцев, чем за всю предыдущую жизнь.
Кристи улыбнулся, ободренный замечанием – вообще тем, что она что-то сказала, – и сел на стул рядом с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38