Шарль не имел права уйти раньше нее, не мог опять убить ее и вынудить пережить грядущие муки.– Пожалуйста, – чуть слышно попросила она.Но Шарль снова погрузился в сон; Клара с трудом подавляла рыдания.– Ты не выздоровеешь, если не выпьешь лекарство!– Юдифь, я здоров…– Это с температурой сорок? Да ты весь в поту. Давай я сменю простыни.Она протягивает ему свой голубой халат, и он смеется в ответ.– Из тебя получится отличная медсестра! Запишись в Красный Крест! Если меня подстрелят, то мы…– Шарль!Нельзя напоминать ей о скором отъезде, повестка пришла два дня назад, а его, как назло, свалил грипп. Но сегодня утром он счастлив: ему становилось лучше, и скоро он вновь окажется за штурвалом самолета.– Война скоро кончится. Не бойся, любимая, со мной ничего не случится.Она протягивает ему одежду, а он хватает ее за руку и быстро притягивает к себе. Юдифь пытается подняться, но он не отпускает ее.– Дети еще спят? – шепчет Шарль.Скоро они разлучатся, а он все никак не может оторваться от нее.– Я буду писать тебе каждый день, – обещает он, вдыхая запах ее волос.Она уже не вырывается, а обвивает руками его шею и целует. Всю ночь она смотрела на него, когда он спал. И он это знал, потому что часто просыпался и видел в свете ночника нежный взгляд жены. На рассвете она встала и на цыпочках пошла гладить его форму. Эту работу она не доверит горничной. С сегодняшнего дня ее муж больше не мэтр Морван – молодой адвокат с большим будущим, а лейтенант Морван – военный летчик.– Не забывай меня, – как-то странно говорит она.Он ладонями берет ее лицо, немного отстраняет от себя. Он долго смотрит на лоб с черной челкой, в глаза с длинными ресницами, на тонкую бархатистую кожу, чувственный рот. Юдифь еще не подкрашена: она принесла мужу завтрак и лекарства, а теперь чай остывает.– Я люблю тебя, Шарль.Она произносит это одними губами. Он привлекает ее к себе, много-много раз повторяет ее имя. Внезапно им овладевает какая-то тревога, и, пытаясь рассеять ее, он так сильно обнимает жену, что та вскрикивает, и это не жалоба – это зов.Глядя в белый потолок, Шарль ничего не понимал. «Не забывай меня», – просила Юдифь. Слова еще звучали у него в ушах. Забыть се? Нет, это невозможно! Она по-прежнему с ним, она никогда от него не отступит.Воспоминания нахлынули на него, но он вернулся к реальности. Немец, больница. Почему судьба так изощренно настигла его? Через семнадцать лет встретиться на парижской улице – разве это случайность? А если бы он не попал под автобус, а догнал этого человека? Он что, задушил бы его прямо на бульваре? Картины из глубины карцера при свете дня вызывали у Шарля тошноту. Узнав своего палача, Шарль тоже испытал тошноту, и прошлое настигло его, как кошмар.Опустив глаза, Шарль заметил Винсена, он стоял рядом с койкой, заслоняя Даниэля.– Вы оба тут? – выдохнул он. – Это хорошо… Голос звучал хрипло, но не дрожал.– Один, девять, три, семь, – проговорил он. – Легко запомнить, это год рождения Бет. Это шифр сейфа в моем кабинете. Вы откроете его все вместе, я так хочу.Винсен нежно взял руку отца.– Хорошо, папа. Тысяча девятьсот тридцать седьмой.Лицо старшего сына было не узнать, и Шарль попытался улыбнуться.– Подожди, я пока еще здесь. Хочу вам кое-что рассказать. Мари здесь?– В приемной, вместе с Аленом.– Что, и Ален приехал?– Да, вместе со мной. Понимаешь, Готье хотел, чтобы…– Могу представить, чего он вам наговорил, можешь не повторять. Теперь приведи их. Это вас всех касается.Винсен не сразу выпустил руку отца, обеспокоенно взглянул на Даниэля и вышел из палаты. По коридору он прошел в маленькую комнату с бесформенными креслами. Навстречу ему рывком поднялась Мари.– Он очнулся? Можно его увидеть?За долгие часы ожидания слезы смыли макияж, и она выглядела очень растерянной. Готье строго-настрого запретил утомлять Шарля и толпиться у его постели. Клару и Мадлен он разместил в своем кабинете, двумя этажами выше, и пообещал, что придет за ними, если Шарль их позовет. Состояние дяди все ухудшалось; он мог умереть в любую минуту, но мог и продержаться еще несколько дней. Готье твердо решил оберегать бабушку: она не выдержит, если все это затянется.– Он зовет вас всех, – сказал Винсен, глядя на Алена.Тот удивленно посмотрел на него, не понимая, как эта фраза может относиться к нему.– И меня тоже?– Он сказал всех.Они втроем вышли в коридор. У двери палаты стоял Готье, прислонившись к стене и засунув руки в карманы халата. Он вполголоса сказал Винсену:– Я только что говорил с тестем. Шарль неоперабелен. С печенью ничего не сделаешь. А ведь еще селезенка, почки…Заключение профессора Мазойе, подтвержденное другими специалистами, не подлежало сомнению. И все-таки Винсен спросил:– Так, значит, надежды нет?– Увы, никакой… Все, что мы можем сделать, – это облегчить его страдания.Было что-то зловещее в прямоте Готье… – Идем с нами, – сказал Винсен, – он хочет нам что-то сказать…Винсен вошел первым, кузены за ним; Даниэль по-прежнему неподвижно стоял у кровати. Готье машинально проверил капельницу, взглянул на мониторы. Сердце дяди билось неровно.– Тебе плохо? Хочешь обезболивающего? – участливо спросил Готье.– Потом… Раз вы все здесь… Начнем…Шарль замолчал и обвел всех странным взглядом.– Предупреждаю, то, что я расскажу, никому не понравится. Я бы не хотел говорить вам это с больничной койки, но так вышло.Он помолчал и резко отчеканил:– Все эти годы я знал, кто донес на мою жену и дочь.Он сделал вялый жест в сторону сыновей, но они стояли как каменные.– Я догадался, когда вернулся из Германии. Нашел дневник вашей матери… Она вела его в Валлонге, но из осторожности забрала с собой в Париж… Вы все продолжали, жить в Валлонге… С этим подлецом Эдуардом…Ошарашенный Ален сделал резкое движение. Готье отреагировал первым, пытаясь не допустить скандала.– Шарль, остановись, я тебя не понимаю. Папа никогда…– Ошибаешься. Твой отец был подлецом! Шарль не бредил: он говорил громко, твердым голосом.– Что ты хочешь сказать? – пробормотала мертвенно бледная Мари.– Это Эдуард отправил их в Равенсбрюк.Наступила тишина, никто не пошевелился, и Ален отступил назад.– Я больше ни слова слышать не хочу, я ухожу…– Нет, подожди! Будет жаль, если ты уйдешь!Ален замер; даже прикованный к постели, беззащитный и умирающий, Шарль сохранил власть над пятерыми молодыми людьми, которых вырастил.– Ты спрашивал, почему я не люблю тебя? – продолжил он. – Ну, так вот, день объяснений настал. Я готов был ненавидеть вас троих и вашу идиотку мать. Но я вас воспитывал, более того, я терпел завывания Мадлен по поводу этого «бедного Эдуарда»!..Он перевел дыхание, никто не перебивал его.– Вы получите объяснение всему этому… Это так грязно, что я не буду об этом говорить… До сегодняшнего дня я молчал и ждал, щадя вашу бабушку, но больше нет времени ждать. Ведь так, Готье?Не поднимая головы, его племянник пробормотал что-то невнятное. Обезумевшие Винсен и Даниэль в смятении переглянулись, а Ален спросил изменившимся голосом:– Так это ты толкнул его на самоубийство? Отвечай!Эти неясные воспоминания-кошмары теперь обретали смысл. Злобный голос Шарля заглушает тихий и жалкий голос Эдуарда в их последней ссоре. Но раз он пустил себе пулю в голову, значит, действительно совершил это преступление.– Не может быть! – закричала Мари.Потрясенная, она оперлась о койку, слезы текли по ее щекам.– Папа не держал зла на твою жену! – начала она. – Он любил ее, Шарль! Я помню. Он приветливо говорил с ней, делал ей комплименты и…Она замолчала, понимая, какие слова только что произнесла. Она была старшей из пятерых и лучше всех помнила то время. Как Эдуард поглядывал на Юдифь, как улыбался ей. Был с ней куда приветливей, чем со своей женой. По крайней мере, сначала. А потом он снова замкнулся и ни с кем больше не хотел разговаривать. Он часами сидел, запершись в кабинете, и никто не смел беспокоить его, даже Клара. Мари тогда было двенадцать, она беззаботно играла с братьями и кузенами и была равнодушна к взрослым историям. К отцу она никогда не испытывала особой любви. Он был неприятным, тщеславным и очень самодовольным человеком. Но чтобы оказаться таким чудовищем – никогда. И еще труднее было представить, что дядя спокойно смотрел, как брат берет револьвер, и не попытался его остановить.Казалось, Ален единственный что-то понял из слов Шарля и уверенно проговорил:– Ты был с ним в тот вечер. Ты говорил с ним.– Разумеется! Я хотел, чтобы он сам во всем признался!– А потом ты позволил ему? Ведь он же твой брат!Шарль приподнялся, но боль отбросила его обратно на подушку. Сжав зубы в бессильной злобе, он снова овладел собой. Взглянув на Алена, Шарль медленно проговорил:– Позволил? Ну что ты, нет… Этот подонок был слишком труслив… Он, скорее, залез бы в мышиную нору, чем покончил с собой… Ты что, так и не понял, мой бедный недоумок? Я сам его пристрелил!Мари разразилась рыданиями, а четверо молодых людей застыли на месте. Тишина становилась невыносимой. И вдруг Ален бросился к Шарлю, он хотел ударить его, но Винсен успел встать у него на пути. Сцепившись, они рухнули и, толкнув кровать, покатились по полу.Шум газонокосилки потревожил беспокойный сон Клары. С каких это пор садовник берется за работу на рассвете? Перевернувшись на бок, она посмотрела на часы: девять. Клара тут же все вспомнила и едва не закричала. Вчера Готье ввел ей эти ужасные транквилизаторы, и она просто свалилась с ног. Не спеша, как и рекомендовал ее лечащий врач, Клара поднялась с постели, надела халат, туфли и вышла из спальни.С первого этажа не доносилось ни звука. Мари, наверное, повезла Сирила и Лею в школу, а горничная отправилась на рынок: Бог знает, что она там покупает, ей никто ничего не заказывал. Но меню меньше всего сейчас заботило Клару, ведь скоро семейные застолья превратятся в сведение счетов, и никто не будет обращать внимания на еду.Спустившись по лестнице, Клара не чувствовала ни одышки, ни болей, организм работал исправно, – у нее поразительное для ее лет здоровье. Какая чудовищная пытка – пережить своего младшего сына.На кухне никого не было, но для нее был оставлен завтрак. Рядом с чашкой лежала записка от Винсена.«Я заеду за тобой в десять и отвезу в больницу. Папа в коме. Готье требует, чтобы ты приняла лекарства. Мы тебя любим».На глазах у Клары выступили слезы, она сердито смахнула их тыльной стороной ладони. Держаться – сейчас и всегда! Спасти все, что еще можно спасти. Защитить тех, кого любит.– Сегодня я, наверное, не поеду с вами…От голоса Мадлен Клара вздрогнула и обернулась, она смотрела на невестку без всякого снисхождения, готовая отразить удар. Что такого удалось узнать Мадлен, пока она спала, оглушенная снотворным?– Шарлю ведь уже все равно, он никого не узнает… – добавила Мадлен. – Знаете, бедняжка моя, Готье не питает оптимизма…«Бедняжка»? Клара расправила плечи.– Будьте любезны впредь называть меня Кларой, – сухо проговорила она. – А прогноз Готье мне известен. И всех этих чертовых врачей тоже!Мадлен тихо опустила голову.– До сих пор не пойму, как такое могло случиться… Шарль ведь никогда не был рассеянным…Она уже сотый раз повторяла это, но раз повторяла, значит, не изменила настроя относительно Шарля. После смерти Эдуарда Мадлен уважала своего деверя как главу семьи и теперь, похоже, испытывала какую-то горечь при мысли, что потеряет его. Стало быть, ей ничего не известно, никто ей ничего не говорил.Клара со вздохом поставила чайник. Внуки будут оберегать ее и Мадлен, держать их в стороне. Клара была уверена, что теперь они знают всю правду. Клара догадывалась какую. Когда вчера Готье вошел в свой кабинет, где Клара и Мадлен ждали уже несколько часов, на нем не было лица. Помертвевший, будто встретил черта, Готье объявил, что Шарль впал в кому, но это не объясняло его бледности и угрюмого молчания, и он тщетно пытался скрыть свое отчаяние. Стиснув зубы, Готье отвез их на авеню Малахов, сделал бабушке укол, а потом уехал.Наливая воду для кофе, Клара бессознательно вдохнула запах арабики. Ноша, которую передавал ей Шарль, была невыносимо тяжела, и Клару пугало это.Хватит ли ей сил в ее возрасте не дать семье разлететься на куски?– Куда все подевались? – устало спросила она.– Винсен рано утром уехал в Валь-де-Грас, Мари повезла детей в школу, она была в ужасном состоянии, а Алена я сегодня вообще не видела.Ален никогда не залеживался в постели, и худшие опасения Клары подтвердились.– Выпью кофе у себя, – сказала она, ставя все на поднос.Надо поскорее одеться.– Вы уверены, что справитесь без меня?Заботливость Мадлен раздражала ее. Уже в дверях Клара обернулась и странно посмотрела на невестку.– Абсолютно уверена, – медленно проговорила она и вышла.Мари не могла сосредоточиться на работе, не могла и пяти минут высидеть на одном месте. Было еще утро, а она ушла из конторы Морвана-Мейера. Поймав такси, она долго не могла решить, какой же адрес назвать. Возвращаться в больницу было бессмысленно: Готье сообщил по телефону, что Шарль без сознания, в глубокой коме. В итоге Мари вернулась на авеню Малахов и, проскользнув мимо маленькой гостиной, где мать вышивала очередную салфетку, поднялась прямо в комнату Алена.Брат сидел на подоконнике у открытого окна. Погруженный в свои мысли, он с неподвижным лицом смотрел на сад невидящими глазами. Мари вспомнила, что Ален уже лет десять не был в Париже и теперь, наверное, вспоминал детство и юность. Как они, вернувшись из коллежа и лицея, полдничали, а перед этим обязательно мыли руки, как играли в крокет на лужайке, как Винсен делал за всех домашние задания по математике. Уютная вселенная, в которой не было трагедий. Повернувшись к сестре, Ален строго посмотрел на нее. Вчера, чтобы усмирить его, Даниэль пришел на помощь Винсену. В этой потасовке Готье охранял Шарля, капельницы, электроды, – врачебный долг был прежде всего, – а потом, разозлившись, выгнал всех из палаты.– Ты завтракал? – сдавленным голосом спросила она.Удивленный таким ничтожным вопросом, он пожал плечами.– Тогда пойдем со мной, ты ведь и вчера ничего не ел… Знаешь, утром дети искали тебя.На самом деле она вернула их, когда они бежали в комнату обожаемого Алена, и обещала, что до ужина он никуда не денется. Только этого нельзя было знать наверняка.– Ну, хотя бы чашечку кофе, – не отступала она. Неожиданно Ален спрыгнул с подоконника. Он был в белой рубашке с расстегнутым воротником, черных брюках и мокасинах. Загорелый и стройный, он кому угодно мог понравиться, и Мари вдруг удивилась, почему это он живет в Валлонге один, как отшельник. Подойдя к сестре, Ален взял ее за плечи и пристально посмотрел в глаза.– Мари, – строго спросил он, – и ты можешь с этим смириться?Она пыталась высвободиться, ей в последнюю очередь хотелось говорить об этом, но Ален усилил хватку.– Так ты можешь?– Не в том дело! Все уже произошло. Хочешь ты того или нет, Ален. Историю не переделать…– Но ты веришь тому, что он сказал?– Да… Вынуждена!– Почему?– В таком состоянии Шарль не может лгать.В ее голосе зазвучали слезы, и она с трудом сглотнула. Мысль о том, что Шарль умирает, затмевала все остальное, но в этом она не могла признаться брату. Как не могла рассказать о глубоком сильном чувстве к человеку, которого ее брат недолюбливал, а теперь и просто ненавидел.– Ты по-прежнему будешь защищать его, Мари? Ведь он убийца.Ален первый произнес это слово. Винсен все объяснения отложил на потом, а Мари ничего не сказала.– Не теряй самообладания, – пробормотала она. – Подожди, пока все прояснится.Но Мари была не уверена, что хочет знать больше. Пытаясь взять себя в руки, она вспомнила о бабушке и выпрямилась, вынуждая Алена отпустить ее.– Подумай о Кларе, – твердо произнесла она.Отныне это будет их пароль, он будет держать их вместе.Винсен одиноко стоял у изголовья отца в застекленной реанимационной палате. В это отделение пускали только по одному.Взгляд молодого человека был устремлен на Шарля: впалые щеки, подбородок, щетина, еще больше ожесточившая черты. Не советуясь с Даниэлем, Винсен принял решение открыть сейф только после смерти отца. Что бы там ни находилось, Винсен пока не считал себя вправе рыться в прошлом умирающего человека.Винсен ни разу не видел отца больным. Даже недомогающим. И тем более небритым. Для него Шарль был сама элегантность и сила. Не считая Клары, Винсен единственный, кого никогда не отпугивало надменное поведение отца. И он единственный, кто получил несколько приветливых улыбок. Винсен боготворил и побаивался отца, но это не мешало ему любить его. Жаль, что он не сразу понял это.Чуть наклонившись, Винсен убедился, что простыня колышется в такт дыханию. Это глупо, ведь Шарль подключен к куче аппаратов; если бы сердце остановилось, они тут же забили бы тревогу. Неловко протянув руку, он убрал с осунувшегося лица несколько прядей волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31