А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Она повела его в рощу за местным храмом и там, обливаясь слезами и прижимая мальчика к себе, пыталась объяснить, почему он должен вернуться к отцу. Такэдзо запомнил эти минуты, они навсегда врезались ему в память.
Конечно, как истинный самурай, Мунисай немедленно послал людей в погоню за сыном. Всем было ясно, куда мог уйти мальчик. Такэдзо привезли в Миямото, примотав веревками к крупу неоседланной лошади, как вязанку дров. Мунисай вместо приветствия обозвал сына наглым ублюдком и в припадке ярости сек его до тех пор, пока сам не выбился из сил. Такэдзо никогда не забудет, с какой ненавистью отец вынес ему приговор:
— Если еще раз уйдешь к матери, я откажусь от тебя!
Вскоре после этого происшествия Такэдзо узнал; что мать заболела и умерла. С ее смертью из замкнутого хмурого паренька он превратился в дебошира, даже Мунисай побаивался сына. Когда Мунисай поднимал на него трость, Такэдзо хватался за палку. Лишь Матахати, тоже сын самурая, не боялся Такэдзо, а все деревенские дети беспрекословно подчинялись ему. К тринадцати годам Такэдзо выглядел почти взрослым.
Однажды странствующий мастер меча по имени Арима Кихэй, подняв золотистый штандарт в их деревне, вызывал на поединок любого, желающего с ним сразиться. Такэдзо без труда одержал победу к восхищению односельчан. Восхищение длилось недолго, потому что Такэдзо становился все более неуправляемым и жестоким. Некоторые считали его слишком кровожадным. Скоро, где бы он ни появлялся, люди отворачивались и обходили его стороной. Он платил им той же монетой.
Когда суровый и непреклонный отец Такэдзо умер, жестокость стала проявляться в юноше еще сильнее. Если бы не старшая сестра Такэдзо, Огин, он совершил бы в один прекрасный день проступок, за который его изгнали бы из деревни. Он любил сестру и всегда, уступая ее слезам, выполнял ее просьбы.
Жизнь Такэдзо резко изменилась, когда он на пару с Матахати отправился на войну. Его поступок означал, что он хочет занять определенное положение в обществе. Поражение при Сэкигахаре разрушило его надежды и вернуло к суровой действительности, от которой он пытался бежать. Такэдзо отличался тем легкомыслием, которое свойственно людям в смутное время. Когда он спал, лицо его принимало безмятежное детское выражение, не омраченное мыслями о завтрашнем дне. У него были мечты, во сне ему всегда улыбалось счастье, и юноша не страдал от разочарований, преподносимых реальностью. Ему было нечего терять, и хотя Такэдзо был вырван из привычного жизненного уклада, он чувствовал себя совершенно свободным от традиционных оков, налагаемых обществом.
Такэдзо дышал глубоко и ровно, крепко прижимая к себе меч. В этот момент он видел сон, легкая улыбка пробегала по его губам. Перед его мысленным взором, как в водовороте, мелькали образ любимой сестры и картины родного мирного селения. Око проскользнула в комнату, держа в руке лампу. Затаив дыхание, она нагнулась над Такэдзо.
«Какое спокойное лицо», — подумала она и провела пальцами по его губам.
Женщина, задув лампу, легла рядом с Такэдзо. По-кошачьи гибкая, она все теснее прижималась к нему. Темнота скрывала ее набеленное лицо и пестрое ночное кимоно, слишком яркое для ее возраста. Тишину нарушал только звук капель, падавших с крыши.
«Возможно, что он еще девственник», — подумала она и протянула руку, чтобы убрать меч. В это мгновение Такэдзо вскочил и заорал:
— Воры!
Око отлетела прямо на лампу, которая разбилась и порезала ей плечо и грудь. Такэдзо выворачивал ей руки. Око кричала от боли. Ничего не понимая, Такэдзо выпустил ее.
— Это вы? Я думал — воры!
— Мне так больно! — стонала Око.
— Прошу прощения, мне и в голову не могло прийти, что это вы.
— Ты забываешь о своей силе, чуть не оторвал мне руку!
— Еще раз простите меня. А что вы здесь делали?
Оставив без внимания наивный вопрос, Око быстро оправилась и, нежно обвив руками его шею, заворковала:
— Не надо извиняться, Такэдзо.
Она погладила его по щеке. Такэдзо отпрянул:
— Что вы?! Вы с ума сошли?
— Не шуми так, дурачок. Ты знаешь, как я тебя люблю.
Она снова хотела обнять Такэдзо, который увертывался, словно от роя пчел.
— Я очень благодарен вам. Мы оба никогда не забудем, что вы сделали для нас.
— Такэдзо, я не это имела в виду. Я говорю о женской любви, о теплом, нежном чувстве, которое я к тебе питаю.
— Подождите, я зажгу лампу, — сказал Такэдзо, вскакивая на ноги.
— Как ты можешь быть таким жестоким! — простонала она, поглаживая его по щеке.
— Не трогайте меня! — с негодованием вскрикнул он. — Прекратите сейчас же!
Что-то жесткое и решительное в его голосе остановило Око, напугав ее.
Такэдзо трясло, зубы выбивали дробь. Никогда он не встречал такого опасного противника. На поле Сэкигахары, когда над ним проносились кони, его сердце не стучало так сильно. Он сидел на корточках, забившись в угол комнаты.
— Пожалуйста, уходите! — умолял он. — Идите к себе, иначе я позову Матахати и подыму на ноги весь дом.
Око не двигалась. Она сидела в темноте и тяжело дышала, напряженно глядя в его сторону. Она не ожидала такого отпора.
— Такэдзо! — снова заворковала она. — Разве ты не понимаешь, что я чувствую?
Такэдзо не отвечал.
— Ты не знаешь?
— Знаю. Что мне думать, когда на меня навалились во сне и напугали до смерти? Я будто попал в лапы тигра.
Теперь замолчала Око. Потом раздался ее низкий грудной шепот. Она говорила медленно и очень отчетливо:
— Как ты мог меня оскорбить?
— Я?
— Да, это смертельное оскорбление.
Они находились в таком напряжении, что не услышали стука в сёдзи. Потом с улицы раздался голос:
— Что у вас там происходит? Оглохли? Отоприте!
В щели фусума мелькнул свет. Акэми проснулась. Затем раздались шаги Матахати и послышался его голос:
— Что случилось?
Из коридора донесся голос Акэми:
— Мама, ты здесь? Пожалуйста, ответь!
Око проскользнула в свою комнату, смежную с комнатой Такэдзо, и отозвалась оттуда.
В это время несколько человек взломали наружные ставни и ввалились в дом. Око вышла на кухню, где толпилось человек семь широкоплечих мужчин. Пол в кухне был земляной и на ступеньку ниже, чем в жилых комнатах.
Один из мужчин крикнул:
— Это Цудзикадзэ Тэмма! Зажгите свет!
Пришедшие протопали на жилую половину дома. Они даже не сняли обувь, что было верхом невоспитанности. Они начали шнырять повсюду, заглядывая в шкафы, ящики, под толстые соломенные татами — На полу, Тэмма по-хозяйски развалился у очага и наблюдал, как его люди обыскивают дом. Он с удовольствием играл роль предводителя, но вскоре бездействие ему наскучило.
— Мы что-то долго копаемся, — проворчал он, ударяя кулаком по татами. — Барахло должно быть в доме. Где оно?
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — ответила Око, которая стояла с безучастным видом, сложив руки на животе.
— Не рассказывай сказки, женщина! — зарычал Тэмма.
— Где барахло?
— У меня ничего нет.
— Так уж ничего?
— Совсем.
— Может, у тебя действительно ничего нет?.. Значит, мне все наврали.
Тэмма с недоверием поглядывал на Око, теребя бороду.
— Кончай, ребята! — скомандовал он.
Око перешла в соседнюю комнату и села. Фусума оставалась открытой. Око сидела спиной к Тэмме, но ее спина достаточно красноречиво говорила, что продолжать поиски бесполезно.
— Око! — позвал Тэмма.
— Что тебе? — последовал ледяной ответ.
— Выпить найдется?
— Тебе воды?
— Не валяй дурака! — с угрозой проговорил Тэмма.
— Сакэ в шкафу. Пей, сколько влезет.
— Око, — сказал Тэмма, заметно смягчившись и как будто даже восхищаясь ее хладнокровием и упорством, — не надо так. Я у вас давно не был. Разве так встречают старых друзей?
— Хороши друзья!
— Не обижайся. Сама виновата. Слишком уж часто стали поговаривать о том, какими делами занимается вдова торговца моксой. Не могут все врать! Я слышал, ты посылаешь миленькую дочурку обирать трупы. Зачем ей этим заниматься?
— Где доказательства? — взвизгнула Око. — Я тебя спрашиваю!
— Если бы мне нужны были доказательства, я бы не предупредил Акэми о своем приходе. Ты знаешь правила игры. Это моя территория, поэтому я вынужден обыскивать твой дом. Иначе все решат, что могут безнаказанно делать то же самое. Что будет со мной? Надо себя защищать!
Око холодно смотрела на него, ее поднятая голова, подбородок, нос — все выражало гордость и непреклонность.
— На этот раз я тебя прощаю, — проговорил Тэмма. — Но помни, что я всегда благоволил тебе!
— Благоволил? Да кто ты такой? Вот умора!
— Око, — поддразнивал Тэмма, — подойди ко мне, налей чарочку!
Око не шевельнулась, и это взорвало Тэмму.
— Полоумная сука! Разве до тебя не доходит, будь ты со мной поласковее, твоя жизнь стала бы куда лучше?
Немного остыв, Тэмма продолжал:
— Подумай хорошенько!
— Я потрясена такой добротой, ваша милость, — последовал ядовитый ответ.
— Я тебе не нравлюсь?
— Ответь мне на один вопрос: кто убил моего мужа? Думаешь, я не знаю?
— Если хочешь отомстить убийце, я к твоим услугам. Всегда готов помочь.
— Не прикидывайся дураком!
— Ты о чем?
— Ты любишь слушать людские разговоры. А тебе никто не говорил, что ты убил моего мужа? Ты не слыхал, что убийца — это Цудзикадзэ Тэмма? Все это знают. Пусть я вдова разбойника, но я не опущусь настолько, чтобы связаться с убийцей собственного мужа.
— Тогда надо было открыто заявить об этом.
Нагло рассмеявшись, Тэмма осушил чашечку и налил другую.
— Придержи язык! — предостерег он. — Можешь поплатиться здоровьем и благополучием симпатичной дочери.
— Я поставлю Акэми на ноги и, когда она выйдет замуж, доберусь до тебя. Запомни!
Тэмма расхохотался. Его плечи и могучий торс тряслись, как тофу. Прикончив сакэ, он подозвал одного из своих людей, который стоял в углу кухни, опершись на древко копья.
— Поди и проверь копьем потолочные доски.
Тот пошел по комнатам, тыча древком в потолок. Когда он добрался до тайника, сверху посыпались сокровища Око.
— Я так и думал! — неуклюже вставая, проговорил Тэмма. — Вы все это видели. Вот доказательство! Она нарушила правила. Выведите ее во двор и всыпьте как следует!
Люди Тэммы направились к очагу, но неожиданно остановились. Око картинно стояла, подпирая стену, словно ждала, кто осмелится тронуть ее. Тэмма, войдя в кухню, нетерпеливо крикнул:
— Что вы ждете? Тащите!
Но Око словно загипнотизировала разбойников: они не могли двинуться с места. Тэмма решил вмешаться. Прищелкивая языком, он направился к Око, но вдруг тоже замер. Позади Око с грозным видом стояли двое юношей, которых не было видно из кухни. Такэдзо держал меч на уровне колен, готовый перебить голень каждому, кто войдет. Рядом стоял Матахати с поднятым мечом, чтобы снести первую подвернувшуюся голову. Акэми куда-то спряталась.
— Вот в чем дело, — пробормотал Тэмма, сразу вспомнив встречу на склоне горы. — Одного я видел вместе с Акэми. А кто другой?
Матахати и Такэдзо молчали, недвусмысленно показывая, что ответят только с помощью оружия. Наступила напряженная пауза.
— В этом доме не должно быть мужчин! — проревел Тэмма. — Вы двое… вы, должно быть, появились после Сэкигахары. Я вас предупреждаю, берегитесь!
Юноши не шелохнулись.
— В этих местах все знают, кто такой Цудзикадзэ Тэмма! Я вам покажу, как мы расправляемся с беглецами!
Тэмма жестом приказал своим людям посторониться. Один из них, пятясь, повалился в очаг, подняв столб искр. Комната наполнилась дымом и воплями.
Когда Тэмма проскочил в комнату, Матахати резко опустил меч, но Тэмма оказался проворнее, чем можно было ожидать. Меч скользнул лишь по ножнам Тэммы. Око забилась в угол, Такэдзо держал меч из черного дуба наготове. Целясь по ногам Тэммы, он со всей силой нанес удар. Меч со свистом прочертил дугу, но цели не достиг. Великан легко подпрыгнул и всем телом навалился на Такэдзо. Такэдзо упал, будто подмятый медведем. Он в жизни не встречал человека сильнее. Тэмма схватил его за горло и раза три ударил головой о пол. Такэдзо показалось, что затылок у него раскололся. Напрягшись, Такэдзо сбросил с себя Тэмму и отшвырнул в сторону. Тэмма ударился о стену так, что затрясся весь дом. Такэдзо поднял деревянный меч, собираясь обрушить его на голову Тэммы, но тот вскочил и бросился бежать. Такэдзо следовал за ним по пятам.
Главное — не упустить Тэмму. Он слишком опасен. Такэдзо знал, что, настигнув Тэмму, убьет его. Пощады разбойник не дождется.
Намерение было вполне в характере Такэдзо, человека крайностей. Когда он был маленьким, в нем уже замечали эту дикую ярость, свойственную воинам древней Японии, какую-то необузданную, но в то же время возвышенную. Ни воспитание, ни приобретенные знания ничуть не притушили ее. Такэдзо не знал чувства меры, именно поэтому отец Такэдзо так и не смог полюбить своего сына. Мунисай пытался, как и следовало ожидать от военного человека, выбить из мальчика дикие наклонности с помощью жестоких наказаний, но эти меры еще больше озлобляли Такэдзо. Мальчик вел себя, словно дикий голодный зверь. Чем больше жители деревни презирали сорванца, тем сильнее он им досаждал.
Когда это дитя природы вступило в пору возмужания, ему надоело болтаться с победоносным видом по деревне. Запугать робкий деревенский люд было несложно. Такэдзо начал мечтать о больших делах. Первым серьезным жизненным уроком стала для него Сэкигахара. Его юношеские мечты рассыпались в прах — их, правда, было немного. Ему в голову не приходило сокрушаться из-за первого серьезного поражения или раздумывать о грядущих бедах. Самодисциплина была для него пустым звуком, и он легко воспринял кровавый урок.
А сейчас волею судьбы он встретил по-настоящему крупную добычу — предводителя разбойников Цудзикадзэ Тэмму. При Сэкигахаре он мечтал схватиться именно с таким противником.
— Трус, — кричал Такэдзо, — остановись и сражайся!
Такэдзо мчался по темному полю, выкрикивая проклятия. Впереди в десяти шагах от него, как на крыльях, несся Тэмма. Волосы Такэдзо развевались, ветер свистел у него в ушах. Он никогда не чувствовал себя таким счастливым. Чем дальше он бежал, чем сильнее его охватывал какой-то животный восторг.
Такэдзо настиг Тэмму. Кровь брызнула из-под меча, душераздирающий вопль пронзил ночь. Разбойник грохнулся на землю, перевернувшись несколько раз. Череп был размозжен, глаза выкатились из орбит. Такэдзо нанес еще несколько ударов. Теперь ребра Тэммы торчали наружу.
Такэдзо утер пот со лба.
— Доволен, вожак? — с торжеством проговорил он и не торопясь направился назад к дому. Постороннему человеку могло бы показаться, что Такэдзо возвращается с прогулки. Ничего не омрачало его духа, он ведь знал: победи противник — мертвым в поле лежал бы он сам.
В темноте послышался голос Матахати:
— Такэдзо, это ты?
— Я, — нарочито бесстрастно откликнулся Такэдзо, — как дела?
Матахати подбежал к нему и радостно сообщил:
— Я уложил одного. А ты?
— Я тоже одного.
Матахати держал меч, окровавленный по самую рукоятку. Гордо выпрямившись, он сказал:
— Остальные удрали. Это ворье не умеет сражаться. Трусы! Могут справиться лишь с трупами. Это им по плечу.
Запачканные кровью с головы до ног, вид они имели предовольный.. Оживленно болтая, Такэдзо и Матахати направились к дому, крепко сжимая в руках свои мечи — стальной и деревянный.
Потерявшая всадника лошадь просунула голову в раздвинутые сёдзи, заржала и разбудила спящих. Выругавшись, Такэдзо шлепнул ее по морде. Матахати потянулся, зевнул и сообщил, что отлично выспался,
— Солнце уже высоко, — сказал Такэдзо.
— Уже за полдень?
— Едва ли!
После глубокого сна они почти забыли про события минувшей ночи. Для них существовали только сегодня и завтра.
Такэдзо побежал к горному ручью за домом, разделся по пояс и стал плескать прозрачную холодную воду себе на лицо, на грудь, на плечи. Запрокинув голову, он несколько раз глубоко вздохнул, словно хотел выпить наполненный солнцем воздух. Матахати сонно пошлепал в комнату с очагом, где весело пожелал доброго утра Око и Акэми.
— Эй, красавицы, вы почему грустные?
— Разве?
— Без сомнения. Будто на похоронах. Что вас печалит? Мы разделались с убийцей вашего мужа и отца и задали трепку его шайке, так что они не скоро опомнятся.
Недоумение Матахати легко можно было понять. Он считал, что вдова и ее дочь будут вне себя от радости, узнав о гибели Тэммы. Минувшей ночью Акэми с восторгом захлопала в ладоши, узнав это. Око и вчера казалась озабоченной, сегодня же, у очага, она выглядела не на шутку встревоженной.
— Что вас беспокоит? — спросил Матахати, подумав, что эта женщина никогда не бывает довольной.
«Вот тебе и благодарность», — подумал он, принимая от Акэми чашку крепкого чая и присаживаясь на корточки.
Око слабо улыбнулась, завидуя юности, которую не заботят трудности жизни.
— Матахати, — устало сказала она, — ты ничего не понимаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121