Проходя мимо почтовых ящиков, Наталья вдруг остановилась.
— Погоди, дай-ка еще раз фонарик.
— Зачем? — удивился Цыгарь, но, обернувшись, догадался. — Глянь на всякий случай.
Наталья через щелку посветила в почтовый ящик, на котором был указан номер квартиры Федора Михайлюка.
— Степа, там что-то есть.
— Давай взглянем. Замок тут какой-то хитрый, — присмотревшись, пробормотал ок. — Ну, ментяра-кабан, любит все основательное.
Он достал из сумки отмычку и стал ковыряться ею в замочной скважине.
Дверца ящика распахнулась.
— Здесь открытка какая-то.
— Повестка в милицию, что ли?
Цыгарь хохотнул и протянул ей почтовую карточку.
На открытке был изображен памятник Богдану Хмельницкому в Киеве над Днепром.
— Интересно. — Еще не веря в удачу, Наталья перевернула открытку, прочитала текст. — Какая-то тетя Люба поздравляет Федю с днем рождения.
Написано безграмотно, наполовину по-русски, наполовину по-украински.
— Да хрен с ним! Адрес есть?
— Республика Украина, город Бахмач, улица Степана Бандеры.
— Кого?
— Бандеры. Переименовали, наверное, недавно.
— А дом?
— Дом номер тридцать пять, квартиры нет, значит — частный сектор.
— Ну, Натаха, — рот Цыгаря расплылся до самых ушей, — держи пять!
Глава 23
Пассажирский поезд, скрипя тормозами и гремя сцепками, остановился у перрона железнодорожной станции маленького украинского городка Бахмач. Из всего состава на площадку вышло около десятка пассажиров.
Среди них выделялась молодая супружеская, судя по всему, пара — красивая женщина в легком, свободного покроя сарафане и нервный худощавый мужчина. Суетясь вокруг своей спутницы, он то и дело переставлял с места на место большой неуклюжий чемодан.
— Степа, не дергайся, ты меня раздражаешь. И ребенок будет нервным расти, — Она многозначительно погладила выпиравший из-под сарафана округлый живот.
— Я другого боюсь, — чуть понизив голос и оглянувшись по сторонам, проговорил мужчина. — Как бы преждевременные роды не случились.
— Не волнуйся, я все хорошо закрепила. — Его спутница тоже понизила голос.
— То-то же, а то нам только выкидыша не хватало!
— Степа, возьми себя в руки, не выражайся. Ты хоть и не очень похож, но все-таки как бы мент. Попробуй пару часов вести себя спокойнее, сдержаннее. Ты просто играешь роль.
— Да это как раз больше всего меня и стремает. Я, человек, который всю свою сознательную жизнь был честным вором, должен изображать мента поганого.
Натаха, я тебя предупреждал, если кому-нибудь заложишь — пеняй на себя.
— Степа, перестань говорить глупости. Кому я тебя стану закладывать?
Балеринам из кордебалета? Расслабься, представь, что ты — актер и ничего больше. Мне самой в жизни приходилось играть кого угодно: и пай-девочек, и развязных шлюх… Но ведь я от этого проституткой не стала?
Ее слова слегка успокоили Цыгаря.
— Пошли! — он решительно подхватил чемодан и зашагал в сторону вокзала.
— Не так быстро, Степа, — семенила за ним Наталья Мазурова, — я же все-таки беременная…
Выйдя на тесную привокзальную площадь, где пассажиров поджидали два стареньких рейсовых «ЛАЗа», два видавших виды «Москвича» и «Жигули» с проржавевшими крыльями, они выбрали, как им показалось, более надежную технику.
— На Степана Бандеры поедем? — поинтересовался Цыгарь у одного из водителей.
— Четыре гривны, — зарядил частник.
— А «россию» возьмешь? Мы только что приехали, поменять не успели.
— Возьму.
— Сколько это будет в рублях?
— Сотня, — не моргнув глазом «подсчитал» извозчик — До хрена, — покачал головой Цыгарь, окинув взглядом расходившиеся в разные стороны улочки с невысокими одноэтажными строениями. — Да за такие бабки можно до Крыма доехать.
— А ты попробуй, — пожал тот плечами и покосился на Натальин живот.
— Ладно, покатили. — Цыгарь забросил чемодан в багажник и, усадив Наталью, плюхнулся на переднее сиденье.
— Какой дом? — трогаясь с места, поинтересовался водитель.
— Тридцать пятый.
Они ехали минут пять, не больше. Повиляв по каким-то закоулкам, машина остановилась у покосившегося забора, за которым стояла небольшая хата.
— Приехали, — объявил водитель и протянул руку за деньгами.
— Ты что, озверел, что ли? — взвился Цыгарь. — Да тут пешком идти десять минут! Если б я знал…
— Я тебя за язык не тянул, цену назвал — ты согласился. Договор дороже денег, так что плати.
— Да заплати ты ему, — выбираясь из машины, презрительно бросила Наталья.
Цыгарь, не обращая внимания на протянутую руку, с досадой бросил на приборную панель купюру и, выйдя, забрал чемодан. Машина уехала. Они остались стоять вдвоем на немощеной улице, где возле водяной колонки плескались чумазые дети, по-хозяйски расхаживали гуси да судачили, сидя на скамейке у забора, несколько местных бабок. Завидя приезжих, они притихли.
— Зачем ты из-за какой-то сотки такой шум поднял, Степан? — вполголоса спросила Наталья.
— Ты сама просила меня сыграть роль мента.
— Ну и что?
— Они же за копейку удавятся. Зарплаты у них маленькие, экономить на всем надо.
— Ладно, — улыбнулась Наталья. — Только не переигрывай.
— Да я и так чувствую себя полным идиотом.
— А что прикажешь делать? Отказаться сейчас от всей этой затеи? Уже слишком поздно. Не волнуйся, Степа, все нормально. — Наталья решительно открыла калитку и направилась по тропинке к дому.
Неожиданно откуда-то из глубины двора, прихрамывая на переднюю лапу, выбежал лохматый пес и сипло залаял.
— Цуцик, замовкни! — В дверях дома показалась тучная старуха в платке и душегрейке — видно, жаркая погода ее не смущала. На груди у старухи болтались крупные дешевые бусы.
Собака, тявкнув еще пару раз, подбежала к хозяйке И завиляла хвостом.
— А вы хто такие будэтэ?
— Добрый день, — вежливо поздоровалась Наталья и спросила:
— Это вы — тетя Люба?
— Ну так, я — тетка Люба, — настороженно сказала старуха, — тильки в мэнэ племянниц нема.
— Да я не племянница ваша, — улыбнувшись и положив руку на живот, сказала Наталья.
— А хто ж ты така, дивчина гарна?
— Да друзья мы племянника вашего, Федора Михайлюка. Из Калининграда.
Вот Степан, муж мой, вместе с ним в милиции служил.
На этих словах Цыгарь закашлялся.
— А шо ж вы одразу нэ сказалы?! — всплеснула руками старуха. — Та заходьте у хату, а то шо ж я таку дивчину ды ще с брюхом на дварэ тримаю.
В доме царил идеальный порядок. Крашеные доски пола были застланы домоткаными дорожками, на столе, занимавшем середину комнаты, лежала кружевная скатерть ручной работы. В углу висела икона, оправленная белоснежными, накрахмаленными рушниками, на стенах — фотографии родственников. В другом углу, на маленьком столике, дремал под вышитой салфеткой телевизор. Все подоконники были заставлены горшками с геранью и алоэ.
— Ну, присядьте, гости, кажитэ — откуль и куда едэте. — Старуха пригласила их за стол и поставила перед ними плетенную из лозы вазу с крупными наливными яблоками. Сама села на скамью у окна и принялась внимательно рассматривать гостей.
— Давай рассказывай, — многозначительно улыбнулся Степан, слегка подтолкнув Наталью локтем. — Ты ж у нас любительница.
Ее долго уговаривать не пришлось.
— Вот Степа, муж мой, после армии пошел служить в милицию, там и познакомился с племянником вашим Федей. Подружились, вместе на рыбалку ездили, на охоту…
— Ага, — поддакнул Степан, — охотились…
— Потом Федор пошел на повышение, в Москву перебрался. Первое время переписывались, даже встречались как-то пару раз, приезжал он к нам. Но времена сейчас тяжелые, раскидала нас жизнь… Мы вот со Степой первенца ждем, — Наталья провела рукой по выпуклому животу, — квартиру недавно получили в новом микрорайоне. Будет все как у людей.
— Квартира — це дило добре, — кивнула старуха.
— Я на седьмом месяце. Тут нам и путевочку дали. Вот решили съездить на юг отдохнуть, погреться на вашем теплом солнышке. Купили билет с плацкартой, в Бахмаче — пересадка. До вечера у нас время есть. Мы подумали и вот… отважились зайти к вам. Федя, когда переезжал в Москву, вещи кое-какие у нас оставил. Вот там мы и нашли открыточку от вас.
— Тоди розумию, скуль хату мою ведаете.
— Честно говоря, мы и с вами хотели познакомиться, тетя Люба. Федя нам столько рассказывал про вас, какая вы хлебосольная, щедрая, добрая.
Старуха подхватилась:
— Ой, що ж я сыжу, гости дорогие? У мине ж на плите бовщ стоить, — почему-то она так и говорила: не «борщ», а «бовщ».
Спустя несколько минут перед гостями дымились тарелки ароматного варева, стояли аккуратно нарезанное сало, малосольные огурцы, свежие помидоры и, в довершение всего, бутылка мутного самогона. Тетя Люба села рядом со Степаном и поставила на стол две рюмки. Откупоривая бутылку и наполняя стопарики, сказала:
— Ты у нас брюхатая, тоби не наливаем, а с чоловиком твоим выпью. Ну, давайте, гости дорогие, за знакомство!
— Ой, — спохватилась Наталья, — я же не представилась. Наташей меня зовут, а мужа моего, вы уже знаете, — Степаном.
— Ну то, Наталка, за тэбе. Каб усе добро було, — старуха покосилась на ее живот.
Опрокинув рюмку, Степан одобрительно крякнул.
— Хороший чимер! — потянувшись за огурцом, похвалил он. — Аж носки задымились.
— Цэ наша украиньска горилка, — широко заулыбалась тетка Люба. — Да вы бовщ берите, пока горячий.
Степан тут же налил по второй.
— За хлебосольную хозяйку! — провозгласил он. Тетка Люба с благодарностью посмотрела на него и выпила. Хрумкая огурцом, она спросила:
— То ты, Степан, усе в милиции працюешь?
— Угу, — набитым ртом промычал тот, — на ниве правопорядка.
— Цэ — дило доброе. А вы, верно, не ведаете, што Федор, непутевый, з милиции уволився?
— Да что вы говорите, тетя Люба? — Наталья изобразила крайнее удивление. — Почему же?
— Плотють шибко мало.
— А чем же он занимается?
— Та не ведаю я, знайшов якусь работу, где грошей паболе. А що за работа, ничога ни казав.
— А давно вы его видели?
— Та ужо рок ти болей. Так, пришлэ письмо на день народження. Ой, шо это я, забула! На днях прислав пасылку, богато рознага добра: чаю, банку кофа, печивов разных, гарны рушничок ды вось бусы, що на мни.
— А откуда посылка пришла? — осторожно спросила Наталья. — Из Москвы, наверное?
— То я не поглядела. Скрынка фанэрная… Мо поглядеть?
Старуха тяжело поднялась из-за стола и вышла. Вернувшись через минуту, развела руками.
— Ой, склероз кляты, я ж забула… Ганна попытала-ся, я ей тую скрынку и отдала. Там ще фотография була: вин з Ленькой, з братом своим.
Тетка порылась в стопке старых писем и открыток, лежавших на полке под телевизором, и протянула Наталье фотографию.
— О! Знайшла.
На цветном снимке были запечатлены улыбающиеся братья Михайлюки в белых брюках и легких цветных рубашках на фоне аллеи из вековых раскидистых деревьев, за мощными стволами которых виднелся каскад искусственных водопадов. Наталья внимательно рассмотрела снимок и протянула его Степану.
— На югах где-то, — отметил тот, повертев фотографию в руках. Однако на обратной стороне не было никаких надписей.
Наталья вернула фотоснимок тетке Любе и, взяв Степана за руку, твердо сказала:
— Нам пора. Загостились мы у вас, так и на поезд опоздать можно.
— Ой, почекайтэ. Я вам сала на дорогу дам та гурков. Мо, ще бутылочку з собою визьмитэ?
— Вот за это спасибо, тетя Люба. — Степан с готовностью вцепился в горлышко бутылки.
Наталья поняла, что веселый вечер ей сегодня обеспечен.
— Я б проводила вас, да ноги болять, — сказала тетя Люба, провожая гостей во двор.
Попрощавшись, они вышли на улицу и направились в сторону вокзала.
— Пошли-пошли, актер ты наш несостоявшийся, — поторапливала Наталья.
— Куда ты меня тащишь? — недовольно спросил Степан. — Мы ведь толком ничего не узнали.
— Мы узнали все, что надо!
— Так поделись.
— На фотографии — платановая аллея. Это — главная достопримечательность Сочи. Теперь известно, где их искать.
Тетка Люба, опершись на калитку, провожала гостей взглядом до самого конца улицы. Когда Наталья и Степан скрылись за углом, к ней подошла соседка.
— А хто цэ був? — поинтересовалась она.
— Та племянника мойго Федора шукалы.
— Дивчина ж брюхатая.
— О то я и думаю, што Федор, зараза, дитя ей зробыв, а сам збег.
— Вин можа… Я памятую, с Томаркой крутыв, ми вжэ висилля чакали, а Федька збиг до москалей, милиционером зробився. О то вжо з Федьки милиционер…
* * *
Несмотря на то что курортный сезон был уже в разгаре, им удалось без труда купить билеты в купейный вагон. Еще до посадки Наталья, чтобы не шокировать проводников, заглянула в вокзальный туалет и, запершись в кабинке, сняла «камуфляж», делавший из нее беременную женщину.
Уборщица, возившаяся с тряпкой и ведром в углу туалета, с недоумением уставилась на стройную высокую девушку, гордо прошествовавшую мимо нее. А ведь только что никого, кроме женщины, ожидавшей ребенка, здесь не было. Кусок поролона, создававший иллюзию большого живота, Наталья оставила в урне для мусора.
Вагон оказался на удивление чистым, столик между полками был застлан белой накрахмаленной салфеткой с вышитыми краями.
— Повезло, — прокомментировал Цыгарь, когда поезд тронулся.
Он тут же поставил на столик недопитую бутылку и принялся перочинным ножом нарезать на разложенной газете сало — подарок тети Любы.
— Ну что? — сказал он деловито. — Надо добивать пузырек.
— Это обязательно? — поморщилась Наталья.
— Недопитая бутылка — дурная примета. А ты, зря кривишься — самогоночка что надо, не то что наша российская. Я вот однажды в Подмосковье в одной деревеньке оказался с дружбаном, выпить было охота, аж трубы горели. А деревенька замызганная, запаршивевшая, народ дохлый. Сунулись мы туда, сюда — нет ни у кого самогона. Нет, ну ты представляешь, Натаха, какой облом? На кого ни наткнешься — пьяный в жопу, а как чимера достать — руками разводят. Это я только потом просек, что они незнакомых людей боятся. У нас же до сих пор за самогоноварение по кумполу дают, вот они все от меня и шугались. Ну, потом выловил я одного, ему, видно, не хватило, а денег на чимер не было. Пришлось пообещать, что стакан налью. За это он нас свел к какой-то бабке. Бабка смешная такая: маленькая, горбатенькая, ну натуральная Яга, и шнобель таким крюком завернут, что чуть не по зубам стучит. Вынесла она нам пузырек, но пока ходила, я чувствую, чем-то в хате несет. Потянул носом туда-сюда — ни хрена не врубаюсь. Не, серьезно, натуральным дерьмом воняет! Толкаю этого местного в бочину — типа, что за амбре? Да он что-то вякнул такое — мол, у нас всегда так, тут, типа, хряк рядом с сенями живет, вот от него, значит, и несет. Ну, что…
В общем, притащила бабка чимер, разбашлялся я с ней, вышли на улицу, алкашу этому местному, как и обещал, пришлось налить.
— Куда ж ты ему наливал, в пригоршни, что ли? — насмешливо спросила Наталья.
— Нет, у него с собой посуда была. Стаканчик, конечно, замызганный, но мы его самогонкой продезинфицировали. И что интересно, я-то думал, что этот алконавт стакашку одним глотком хлопнет, и все дела. Нет, он ее медленно тянул, смаковал, будто я ему не чемергеса мутного налил, а коньяку двадцатилетней выдержки. И опять, чувствую, несет какой-то парашей. Принюхался к бутылке — это он, самогон родимый, воняет. «Что за дела?» — спрашиваю у мужика. А он неторопливо так выпил, губы вытер, протягивает мне стакан и говорит: «А ты налей себе и выпей». У меня душа по этому делу уже полдня страдала. Налил я, выпил…
— Ну и что? — смеясь, спросила Наталья. Она уже начинала догадываться, в чем соль этой смачной истории.
Лицо Цыгаря так живо передернулось, словно он только что снова испытал вкус той ядреной самогонки.
— Ох, Натаха, скажу я тебе, это был и напиток!.. Амброзия, можно сказать.
— Амброзия — это нектар, который употребляли боги, жившие на Олимпе, — показала свою осведомленность Наталья.
— Да? — искренне изумился Цыгарь. — А я не знал. Я думал, амброзия — это от слова «амбре». Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. Короче, сорок градусов там, конечно, было, но привкус такой гнусный, у меня аж челюсти свело. А дело-то зимой, закусить нечем. Я снега из сугроба ладонью зачерпнул, еле-еле в пасть затолкал. Эх, Натаха, лучше бы я этого не делал! Чуть все назад не поперло. Я кое-как эту дрянь в своем желудке удержал, а местный алкаш, что со мной был, стоит и ухмыляется. «Ну, как?» — спрашивает. Я-то ничего ответить не могу, боюсь рот раскрыть, только руками развожу и головой трясу. А он мне предлагает: еще по одной не желаешь? Я кое-как с собой совладал и прохрипел:
«Нет, пока не желаю». А он говорит: «Тогда я себе еще налью». Тут уж я, конечно, не возражал. В общем, так он весь этот пузырь и оприходовал, считай, в одиночку. Я потом еще с животом намучился. Так вот, Натаха, догадайся, из чего был этот самогон? Ага, вижу, тебе уже смешно. А мне-то было не до смеху…
Ладно бы из какого-нибудь пристойного навоза, а то ведь из свиного дерьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Погоди, дай-ка еще раз фонарик.
— Зачем? — удивился Цыгарь, но, обернувшись, догадался. — Глянь на всякий случай.
Наталья через щелку посветила в почтовый ящик, на котором был указан номер квартиры Федора Михайлюка.
— Степа, там что-то есть.
— Давай взглянем. Замок тут какой-то хитрый, — присмотревшись, пробормотал ок. — Ну, ментяра-кабан, любит все основательное.
Он достал из сумки отмычку и стал ковыряться ею в замочной скважине.
Дверца ящика распахнулась.
— Здесь открытка какая-то.
— Повестка в милицию, что ли?
Цыгарь хохотнул и протянул ей почтовую карточку.
На открытке был изображен памятник Богдану Хмельницкому в Киеве над Днепром.
— Интересно. — Еще не веря в удачу, Наталья перевернула открытку, прочитала текст. — Какая-то тетя Люба поздравляет Федю с днем рождения.
Написано безграмотно, наполовину по-русски, наполовину по-украински.
— Да хрен с ним! Адрес есть?
— Республика Украина, город Бахмач, улица Степана Бандеры.
— Кого?
— Бандеры. Переименовали, наверное, недавно.
— А дом?
— Дом номер тридцать пять, квартиры нет, значит — частный сектор.
— Ну, Натаха, — рот Цыгаря расплылся до самых ушей, — держи пять!
Глава 23
Пассажирский поезд, скрипя тормозами и гремя сцепками, остановился у перрона железнодорожной станции маленького украинского городка Бахмач. Из всего состава на площадку вышло около десятка пассажиров.
Среди них выделялась молодая супружеская, судя по всему, пара — красивая женщина в легком, свободного покроя сарафане и нервный худощавый мужчина. Суетясь вокруг своей спутницы, он то и дело переставлял с места на место большой неуклюжий чемодан.
— Степа, не дергайся, ты меня раздражаешь. И ребенок будет нервным расти, — Она многозначительно погладила выпиравший из-под сарафана округлый живот.
— Я другого боюсь, — чуть понизив голос и оглянувшись по сторонам, проговорил мужчина. — Как бы преждевременные роды не случились.
— Не волнуйся, я все хорошо закрепила. — Его спутница тоже понизила голос.
— То-то же, а то нам только выкидыша не хватало!
— Степа, возьми себя в руки, не выражайся. Ты хоть и не очень похож, но все-таки как бы мент. Попробуй пару часов вести себя спокойнее, сдержаннее. Ты просто играешь роль.
— Да это как раз больше всего меня и стремает. Я, человек, который всю свою сознательную жизнь был честным вором, должен изображать мента поганого.
Натаха, я тебя предупреждал, если кому-нибудь заложишь — пеняй на себя.
— Степа, перестань говорить глупости. Кому я тебя стану закладывать?
Балеринам из кордебалета? Расслабься, представь, что ты — актер и ничего больше. Мне самой в жизни приходилось играть кого угодно: и пай-девочек, и развязных шлюх… Но ведь я от этого проституткой не стала?
Ее слова слегка успокоили Цыгаря.
— Пошли! — он решительно подхватил чемодан и зашагал в сторону вокзала.
— Не так быстро, Степа, — семенила за ним Наталья Мазурова, — я же все-таки беременная…
Выйдя на тесную привокзальную площадь, где пассажиров поджидали два стареньких рейсовых «ЛАЗа», два видавших виды «Москвича» и «Жигули» с проржавевшими крыльями, они выбрали, как им показалось, более надежную технику.
— На Степана Бандеры поедем? — поинтересовался Цыгарь у одного из водителей.
— Четыре гривны, — зарядил частник.
— А «россию» возьмешь? Мы только что приехали, поменять не успели.
— Возьму.
— Сколько это будет в рублях?
— Сотня, — не моргнув глазом «подсчитал» извозчик — До хрена, — покачал головой Цыгарь, окинув взглядом расходившиеся в разные стороны улочки с невысокими одноэтажными строениями. — Да за такие бабки можно до Крыма доехать.
— А ты попробуй, — пожал тот плечами и покосился на Натальин живот.
— Ладно, покатили. — Цыгарь забросил чемодан в багажник и, усадив Наталью, плюхнулся на переднее сиденье.
— Какой дом? — трогаясь с места, поинтересовался водитель.
— Тридцать пятый.
Они ехали минут пять, не больше. Повиляв по каким-то закоулкам, машина остановилась у покосившегося забора, за которым стояла небольшая хата.
— Приехали, — объявил водитель и протянул руку за деньгами.
— Ты что, озверел, что ли? — взвился Цыгарь. — Да тут пешком идти десять минут! Если б я знал…
— Я тебя за язык не тянул, цену назвал — ты согласился. Договор дороже денег, так что плати.
— Да заплати ты ему, — выбираясь из машины, презрительно бросила Наталья.
Цыгарь, не обращая внимания на протянутую руку, с досадой бросил на приборную панель купюру и, выйдя, забрал чемодан. Машина уехала. Они остались стоять вдвоем на немощеной улице, где возле водяной колонки плескались чумазые дети, по-хозяйски расхаживали гуси да судачили, сидя на скамейке у забора, несколько местных бабок. Завидя приезжих, они притихли.
— Зачем ты из-за какой-то сотки такой шум поднял, Степан? — вполголоса спросила Наталья.
— Ты сама просила меня сыграть роль мента.
— Ну и что?
— Они же за копейку удавятся. Зарплаты у них маленькие, экономить на всем надо.
— Ладно, — улыбнулась Наталья. — Только не переигрывай.
— Да я и так чувствую себя полным идиотом.
— А что прикажешь делать? Отказаться сейчас от всей этой затеи? Уже слишком поздно. Не волнуйся, Степа, все нормально. — Наталья решительно открыла калитку и направилась по тропинке к дому.
Неожиданно откуда-то из глубины двора, прихрамывая на переднюю лапу, выбежал лохматый пес и сипло залаял.
— Цуцик, замовкни! — В дверях дома показалась тучная старуха в платке и душегрейке — видно, жаркая погода ее не смущала. На груди у старухи болтались крупные дешевые бусы.
Собака, тявкнув еще пару раз, подбежала к хозяйке И завиляла хвостом.
— А вы хто такие будэтэ?
— Добрый день, — вежливо поздоровалась Наталья и спросила:
— Это вы — тетя Люба?
— Ну так, я — тетка Люба, — настороженно сказала старуха, — тильки в мэнэ племянниц нема.
— Да я не племянница ваша, — улыбнувшись и положив руку на живот, сказала Наталья.
— А хто ж ты така, дивчина гарна?
— Да друзья мы племянника вашего, Федора Михайлюка. Из Калининграда.
Вот Степан, муж мой, вместе с ним в милиции служил.
На этих словах Цыгарь закашлялся.
— А шо ж вы одразу нэ сказалы?! — всплеснула руками старуха. — Та заходьте у хату, а то шо ж я таку дивчину ды ще с брюхом на дварэ тримаю.
В доме царил идеальный порядок. Крашеные доски пола были застланы домоткаными дорожками, на столе, занимавшем середину комнаты, лежала кружевная скатерть ручной работы. В углу висела икона, оправленная белоснежными, накрахмаленными рушниками, на стенах — фотографии родственников. В другом углу, на маленьком столике, дремал под вышитой салфеткой телевизор. Все подоконники были заставлены горшками с геранью и алоэ.
— Ну, присядьте, гости, кажитэ — откуль и куда едэте. — Старуха пригласила их за стол и поставила перед ними плетенную из лозы вазу с крупными наливными яблоками. Сама села на скамью у окна и принялась внимательно рассматривать гостей.
— Давай рассказывай, — многозначительно улыбнулся Степан, слегка подтолкнув Наталью локтем. — Ты ж у нас любительница.
Ее долго уговаривать не пришлось.
— Вот Степа, муж мой, после армии пошел служить в милицию, там и познакомился с племянником вашим Федей. Подружились, вместе на рыбалку ездили, на охоту…
— Ага, — поддакнул Степан, — охотились…
— Потом Федор пошел на повышение, в Москву перебрался. Первое время переписывались, даже встречались как-то пару раз, приезжал он к нам. Но времена сейчас тяжелые, раскидала нас жизнь… Мы вот со Степой первенца ждем, — Наталья провела рукой по выпуклому животу, — квартиру недавно получили в новом микрорайоне. Будет все как у людей.
— Квартира — це дило добре, — кивнула старуха.
— Я на седьмом месяце. Тут нам и путевочку дали. Вот решили съездить на юг отдохнуть, погреться на вашем теплом солнышке. Купили билет с плацкартой, в Бахмаче — пересадка. До вечера у нас время есть. Мы подумали и вот… отважились зайти к вам. Федя, когда переезжал в Москву, вещи кое-какие у нас оставил. Вот там мы и нашли открыточку от вас.
— Тоди розумию, скуль хату мою ведаете.
— Честно говоря, мы и с вами хотели познакомиться, тетя Люба. Федя нам столько рассказывал про вас, какая вы хлебосольная, щедрая, добрая.
Старуха подхватилась:
— Ой, що ж я сыжу, гости дорогие? У мине ж на плите бовщ стоить, — почему-то она так и говорила: не «борщ», а «бовщ».
Спустя несколько минут перед гостями дымились тарелки ароматного варева, стояли аккуратно нарезанное сало, малосольные огурцы, свежие помидоры и, в довершение всего, бутылка мутного самогона. Тетя Люба села рядом со Степаном и поставила на стол две рюмки. Откупоривая бутылку и наполняя стопарики, сказала:
— Ты у нас брюхатая, тоби не наливаем, а с чоловиком твоим выпью. Ну, давайте, гости дорогие, за знакомство!
— Ой, — спохватилась Наталья, — я же не представилась. Наташей меня зовут, а мужа моего, вы уже знаете, — Степаном.
— Ну то, Наталка, за тэбе. Каб усе добро було, — старуха покосилась на ее живот.
Опрокинув рюмку, Степан одобрительно крякнул.
— Хороший чимер! — потянувшись за огурцом, похвалил он. — Аж носки задымились.
— Цэ наша украиньска горилка, — широко заулыбалась тетка Люба. — Да вы бовщ берите, пока горячий.
Степан тут же налил по второй.
— За хлебосольную хозяйку! — провозгласил он. Тетка Люба с благодарностью посмотрела на него и выпила. Хрумкая огурцом, она спросила:
— То ты, Степан, усе в милиции працюешь?
— Угу, — набитым ртом промычал тот, — на ниве правопорядка.
— Цэ — дило доброе. А вы, верно, не ведаете, што Федор, непутевый, з милиции уволився?
— Да что вы говорите, тетя Люба? — Наталья изобразила крайнее удивление. — Почему же?
— Плотють шибко мало.
— А чем же он занимается?
— Та не ведаю я, знайшов якусь работу, где грошей паболе. А що за работа, ничога ни казав.
— А давно вы его видели?
— Та ужо рок ти болей. Так, пришлэ письмо на день народження. Ой, шо это я, забула! На днях прислав пасылку, богато рознага добра: чаю, банку кофа, печивов разных, гарны рушничок ды вось бусы, що на мни.
— А откуда посылка пришла? — осторожно спросила Наталья. — Из Москвы, наверное?
— То я не поглядела. Скрынка фанэрная… Мо поглядеть?
Старуха тяжело поднялась из-за стола и вышла. Вернувшись через минуту, развела руками.
— Ой, склероз кляты, я ж забула… Ганна попытала-ся, я ей тую скрынку и отдала. Там ще фотография була: вин з Ленькой, з братом своим.
Тетка порылась в стопке старых писем и открыток, лежавших на полке под телевизором, и протянула Наталье фотографию.
— О! Знайшла.
На цветном снимке были запечатлены улыбающиеся братья Михайлюки в белых брюках и легких цветных рубашках на фоне аллеи из вековых раскидистых деревьев, за мощными стволами которых виднелся каскад искусственных водопадов. Наталья внимательно рассмотрела снимок и протянула его Степану.
— На югах где-то, — отметил тот, повертев фотографию в руках. Однако на обратной стороне не было никаких надписей.
Наталья вернула фотоснимок тетке Любе и, взяв Степана за руку, твердо сказала:
— Нам пора. Загостились мы у вас, так и на поезд опоздать можно.
— Ой, почекайтэ. Я вам сала на дорогу дам та гурков. Мо, ще бутылочку з собою визьмитэ?
— Вот за это спасибо, тетя Люба. — Степан с готовностью вцепился в горлышко бутылки.
Наталья поняла, что веселый вечер ей сегодня обеспечен.
— Я б проводила вас, да ноги болять, — сказала тетя Люба, провожая гостей во двор.
Попрощавшись, они вышли на улицу и направились в сторону вокзала.
— Пошли-пошли, актер ты наш несостоявшийся, — поторапливала Наталья.
— Куда ты меня тащишь? — недовольно спросил Степан. — Мы ведь толком ничего не узнали.
— Мы узнали все, что надо!
— Так поделись.
— На фотографии — платановая аллея. Это — главная достопримечательность Сочи. Теперь известно, где их искать.
Тетка Люба, опершись на калитку, провожала гостей взглядом до самого конца улицы. Когда Наталья и Степан скрылись за углом, к ней подошла соседка.
— А хто цэ був? — поинтересовалась она.
— Та племянника мойго Федора шукалы.
— Дивчина ж брюхатая.
— О то я и думаю, што Федор, зараза, дитя ей зробыв, а сам збег.
— Вин можа… Я памятую, с Томаркой крутыв, ми вжэ висилля чакали, а Федька збиг до москалей, милиционером зробився. О то вжо з Федьки милиционер…
* * *
Несмотря на то что курортный сезон был уже в разгаре, им удалось без труда купить билеты в купейный вагон. Еще до посадки Наталья, чтобы не шокировать проводников, заглянула в вокзальный туалет и, запершись в кабинке, сняла «камуфляж», делавший из нее беременную женщину.
Уборщица, возившаяся с тряпкой и ведром в углу туалета, с недоумением уставилась на стройную высокую девушку, гордо прошествовавшую мимо нее. А ведь только что никого, кроме женщины, ожидавшей ребенка, здесь не было. Кусок поролона, создававший иллюзию большого живота, Наталья оставила в урне для мусора.
Вагон оказался на удивление чистым, столик между полками был застлан белой накрахмаленной салфеткой с вышитыми краями.
— Повезло, — прокомментировал Цыгарь, когда поезд тронулся.
Он тут же поставил на столик недопитую бутылку и принялся перочинным ножом нарезать на разложенной газете сало — подарок тети Любы.
— Ну что? — сказал он деловито. — Надо добивать пузырек.
— Это обязательно? — поморщилась Наталья.
— Недопитая бутылка — дурная примета. А ты, зря кривишься — самогоночка что надо, не то что наша российская. Я вот однажды в Подмосковье в одной деревеньке оказался с дружбаном, выпить было охота, аж трубы горели. А деревенька замызганная, запаршивевшая, народ дохлый. Сунулись мы туда, сюда — нет ни у кого самогона. Нет, ну ты представляешь, Натаха, какой облом? На кого ни наткнешься — пьяный в жопу, а как чимера достать — руками разводят. Это я только потом просек, что они незнакомых людей боятся. У нас же до сих пор за самогоноварение по кумполу дают, вот они все от меня и шугались. Ну, потом выловил я одного, ему, видно, не хватило, а денег на чимер не было. Пришлось пообещать, что стакан налью. За это он нас свел к какой-то бабке. Бабка смешная такая: маленькая, горбатенькая, ну натуральная Яга, и шнобель таким крюком завернут, что чуть не по зубам стучит. Вынесла она нам пузырек, но пока ходила, я чувствую, чем-то в хате несет. Потянул носом туда-сюда — ни хрена не врубаюсь. Не, серьезно, натуральным дерьмом воняет! Толкаю этого местного в бочину — типа, что за амбре? Да он что-то вякнул такое — мол, у нас всегда так, тут, типа, хряк рядом с сенями живет, вот от него, значит, и несет. Ну, что…
В общем, притащила бабка чимер, разбашлялся я с ней, вышли на улицу, алкашу этому местному, как и обещал, пришлось налить.
— Куда ж ты ему наливал, в пригоршни, что ли? — насмешливо спросила Наталья.
— Нет, у него с собой посуда была. Стаканчик, конечно, замызганный, но мы его самогонкой продезинфицировали. И что интересно, я-то думал, что этот алконавт стакашку одним глотком хлопнет, и все дела. Нет, он ее медленно тянул, смаковал, будто я ему не чемергеса мутного налил, а коньяку двадцатилетней выдержки. И опять, чувствую, несет какой-то парашей. Принюхался к бутылке — это он, самогон родимый, воняет. «Что за дела?» — спрашиваю у мужика. А он неторопливо так выпил, губы вытер, протягивает мне стакан и говорит: «А ты налей себе и выпей». У меня душа по этому делу уже полдня страдала. Налил я, выпил…
— Ну и что? — смеясь, спросила Наталья. Она уже начинала догадываться, в чем соль этой смачной истории.
Лицо Цыгаря так живо передернулось, словно он только что снова испытал вкус той ядреной самогонки.
— Ох, Натаха, скажу я тебе, это был и напиток!.. Амброзия, можно сказать.
— Амброзия — это нектар, который употребляли боги, жившие на Олимпе, — показала свою осведомленность Наталья.
— Да? — искренне изумился Цыгарь. — А я не знал. Я думал, амброзия — это от слова «амбре». Ну, ты понимаешь, о чем я говорю. Короче, сорок градусов там, конечно, было, но привкус такой гнусный, у меня аж челюсти свело. А дело-то зимой, закусить нечем. Я снега из сугроба ладонью зачерпнул, еле-еле в пасть затолкал. Эх, Натаха, лучше бы я этого не делал! Чуть все назад не поперло. Я кое-как эту дрянь в своем желудке удержал, а местный алкаш, что со мной был, стоит и ухмыляется. «Ну, как?» — спрашивает. Я-то ничего ответить не могу, боюсь рот раскрыть, только руками развожу и головой трясу. А он мне предлагает: еще по одной не желаешь? Я кое-как с собой совладал и прохрипел:
«Нет, пока не желаю». А он говорит: «Тогда я себе еще налью». Тут уж я, конечно, не возражал. В общем, так он весь этот пузырь и оприходовал, считай, в одиночку. Я потом еще с животом намучился. Так вот, Натаха, догадайся, из чего был этот самогон? Ага, вижу, тебе уже смешно. А мне-то было не до смеху…
Ладно бы из какого-нибудь пристойного навоза, а то ведь из свиного дерьма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37