«Я же говорил, что она в порядке», — просили поощрения его обращенные к Ямпольскому глаза.
— Нам пришлось работать агентурными методами, — с жаром распинался уже в микрофон журналист. — Игорь Валерианович помог подобрать людей, которых мы внедрили в сеть распространителей дешевых наркотиков. Вышли на организаторов этого бизнеса, выявили связи между ними и коррумпированными городскими чиновниками. После этого в дело вступили другие люди…
* * *
Разговоры с подругами Натальи Мазуровой мало добавили к тому, что уже знал майор Старостин. Да, ему стали известны кое-какие подробности биографии девушки и особенности ее характера, но все это было слишком неопределенным, смутным, ускользающим.
Он был уверен, что подруги Мазуровой уже наверняка дали ей знать о том интересе, который проявляет к ней следователь Московского уголовного розыска.
Если она в чем-то и замешана, то, получив эту информацию, постарается затихнуть, не привлекать к себе внимания.
Так или иначе, разговор с Мазуровой предстоял Старостину в самое ближайшее время, и к нему необходимо было серьезно подготовиться.
Очередным номером в списке собеседников майора была Фаина Яковлевна Соколова — скромный вахтер театра. От этой встречи Старостин ждал большего и не ошибся.
Пожилая седоволосая женщина оказалась благодарным собеседником.
Уединившись с майором из МУРа в небольшой подсобной комнате, где стояли старый потертый диван, пара стульев и небольшой столик с электрочайником, вахтерша тут же заговорила:
— А вы знаете, мой муж тоже работал в органах. Правда, не в Московском уголовном розыске, а в транспортной милиции, но все равно я очень уважаю людей вашей профессии. Сослуживцы мужа были в нашем доме самыми дорогими гостями.
Какие замечательные времена! Я постоянно вспоминаю… Это был конец сороковых — начало пятидесятых годов, мы все служили одному делу, был такой энтузиазм! Не то что сейчас. Знаете, мы даже песни за столом пели патриотические. А то, что сейчас по телевизору показывают… Тьфу! — Она смачно сплюнула на пол. — Сплошной разврат! И молодежь такая же растет.
— Вот как раз о молодежи я и хотел с вами поговорить, — вставил Старостин, прерывая бурное словоизвержение собеседницы.
— Я сразу догадалась, что вы пришли по серьезному делу. — Чайник закипел, и Соколова залила кипятком заварку в граненых стаканах. — Вы по адресу обратились. Я тут не просто так сижу. Знаете, многие думают о нас, пенсионерах, с пренебрежением — мол, старая рухлядь, сидят тут, пользы от них никакой… А мы ведь все примечаем, все на ус мотаем: кто, когда, с кем пришел, ушел, как при этом себя вел, как выглядел, иногда даже слышно, 6 чем разговаривают. Нет, вы не подумайте, что я специально подслушиваю, но и уши затыкать не собираюсь.
Они ведь проходят мимо, на нас внимания не обращают. Не могу, конечно, сказать этого обо всех. Есть люди культурные, приличные, всегда поприветствуют, поинтересуются здоровьем, самочувствием. Вот, например, наш генеральный директор — очень приличный мужчина. А его жена — так та просто душечка!
— Я и не сомневался, что ваш руководитель — порядочный человек. Но меня интересует кое-кто из ваших технических сотрудников.
— Да-да. — В глазах у Соколовой блеснуло непритворное любопытство. — И кто же?
— Вы не припоминаете некую Наталью Мазурову?
— Наташу? — Вахтерша удивленно вскинула брови. — Я ее прекрасно знаю!
Вот уж на кого бы не подумала ничего дурного… А что она сделала?
— Да пока по нашему ведомству за ней ничего не числится.
— Почему же она вас интересует?
Старостин наклонился к вахтерше и, понизив голос, доверительно объяснил:
— Понимаете, мы сейчас заняты расследованием одной крупной мошеннической операции, в которой замешан некий влиятельный бизнесмен.
Устанавливая круг его знакомых, мы выяснили, что он довольно близко общался с Мазуровой. — Он врал, даже и не предполагая, насколько близок к правде.
— А… — понимающе протянула Соколова. — Я всегда была уверена, что все они — жулики. Их тут много толчется. Вы, наверное, имеете в виду того, который за Наташей на таком большом черном «Мерседесе» приезжает?
— На «Мерседесе», — наугад подтвердил Старостин.
— У них на рожах написано, что мошенники. И как это в наше время, когда пенсионеры, .еле-еле сводят концы с концами, можно швыряться деньгами налево и направо? Понастроили тут всяких казино, борделей, живут в свое удовольствие…
Нельзя же так!
— Совершенно с вами согласен, — честно признался Старостин.
— Вот в наше время даже руководство вело себя скромно.
— Времена переменились, — торопливо произнес Старостин, стараясь не допустить, чтобы наблюдательная старушка целиком ушла в область ностальгических воспоминаний. — Так вы говорите, что видели этих бизнесменов?
— Да-да, и не один раз. Все обхаживали Наташу. Только она — молодец!
Вот уж о ком ничего плохого сказать не могу, так это о ней, — повторила вахтерша. — Презирает она это жулье. Сколько раз своими глазами наблюдала: он к ней и так и эдак, а она носик вверх, отвернется и пошла себе гордо мимо распахнутых дверей машины. Вообще она — девушка порядочная, не вертихвостка какая-нибудь. У нас ведь в театре много таких, что только и думают — как бы замуж повыгоднее выскочить. А Наталья себя блюдет, хотя тут, в театре, многие по ней сохнут.
— Так уж и сохнут? — подзадорил ее майор.
— А что вы думали? Взять, например, нашего художника — Сретенский его фамилия. Он у себя в мастерской ее портрет пишет. Правда, скрывает от всех…
Но у нас в театре ничего не спрячешь. Сама-то я эту картину не видала, но вот уборщицы наши… — Вахтерша многозначительно замолчала.
— И что, красивая картина? — полюбопытствовал Старостин.
— Говорят, что красивая. Наташа там — как королева на троне.
Старостин почувствовал, что начинает все больше и больше путаться. В принципе все рассказанное его прежними собеседницами укладывалось в некую психологически целостную схему: самостоятельная, гордая, независимая. Все это, по-видимому, обусловливалось психологической травмой, полученной в детстве, — потерей родителей. Однако это вовсе не предполагало в ней страсти к совершению хладнокровных преступлений. Может быть, надо искать причину в неудовлетворенных личных амбициях: при всей ее страсти к театру она вынуждена довольствоваться скромной ролью гримерши. Приживалка при чужой славе. Возможно, но…
Чем больше Старостин думал об этом «но», тем больше терзался сомнениями. Может, напрасно он затеял всю эту бодягу? Вместо того чтобы заниматься серьезными делами, тратит время на какую-то девчонку, да еще втайне от начальства. Что он скажет Арсеньеву в понедельник о проделанной за неделю работе? Пока что его умозрительные заключения ничем конкретным не подтверждались. Следы от ножа на лице погибшей в форме креста — и крест на щеке у Мазуровой?.. Это делает ее похожей на жертву, которая скрывает факт посягательства на нее. От страха? Не слишком на нее похоже. Но как ни крути — зацепка…
— Скажите, Фаина Яковлевна, а вы не замечали за Мазуровой чего-нибудь такого… Например, странностей в поведении?
— Нет. Она всегда приветливая. Хотя… Какая-то грусть появилась у нее в глазах. Ну и… Я не знаю — важно это или нет, но мне показалось, что походка у нее изменилась.
— Это любопытно.
— Раньше она словно порхала, а сейчас — ходит задумчивая, словно груз на нее какой-то давит. Но мне кажется, что это из-за мужчин. Может, влюбилась… Да вы бы сами с ней поговорили.
— Именно это я и собираюсь сделать. Надеюсь, что вы сохраните нашу беседу в тайне.
— Конечно, я все понимаю.
— Да, и вот еще что. — Он вынул из нагрудного пиджака визитную карточку и протянул ее вахтерше. — Если вдруг узнаете о чем-нибудь интересном — позвоните мне.
— Слышь, Наташка, да куда ты попрешься? — Бывший наркоман-героинщик повис у нее на руке, нутром почуяв родственную душу. — Мы сейчас с Игорем Валериановичем и с ребятами двинем в какое-нибудь уютное местечко, поужинаем.
Нам как раз женской компании не хватает.
Наталья глянула на часы. Как обычно, она уже опаздывала в театр.
— Не могу, извините, работа.
— Да какая работа, на ночь глядя?
— Сегодня у главного планерка.
— Какая планерка в такое время?
— Я ведь журналистка, меня, как волка, ноги кормят. Днем в поисках материалов бегаю, а вечером сажусь за компьютер. Да еще совещание. — Плевать на компьютер и на совещания! Завтра сядешь, — возбужденно говорил излечившийся от наркотической зависимости сибиряк. — Вот и Игорь Валерианович не возражает. Верно?
— Дело есть дело, — коротко заметил Лепило. Наталья уже собиралась покинуть теплую сибирскую компанию, когда Баранов, которому тоже не хотелось с ней расставаться, заметил:
— Захочешь присоединиться к нам, позвони мне на сотовый, может, еще подскочишь.
— Как получится. — Наталья на всякий случай попрощалась и зашагала в сторону стоянки такси.
Глава 13
Михайлюк возник перед нею словно из-под земли.
— Стой! Куда торопишься? — схватил он ее под локоть, когда Наталья поднималась по ступенькам театрального подъезда.
— Скоро спектакль, — высвободив руку, неприветливо сказала она. — У меня работа горит.
— Ты теперь должна думать о другой работе, — зло бросил он. — Что ты в этом театре забыла? Платят копейки, а можешь заколачивать тыщи. Надо, чтобы ты по вечерам делом занималась, а не в этом бардаке торчала.
— Кому это надо?
— Ах! Ну да… — демонстративно закатил глаза бывший следователь. — Ты у нас — особа возвышенная, о кино мечтаешь.
Наталья попыталась уйти, но Михайлюк преградил ей путь:
— Ты с лохом встречалась?
— Да. — Она отвела глаза в сторону.
— А Лепило приехал? Или как там его?
— Приехал.
— Так ты и с ним успела повидаться?
— Успела. Что из этого?
Михайлюк радостно улыбнулся и потер руки.
— Лох созрел. Будем разувать. Сегодня вечером вы с ним должны быть на хазе. Леник и Цыгарь сделают все, что надо. Завтра будем при капусте. Давай действуй.
* * *
Баранов чувствовал, что день, который начался так неудачно, может обернуться многообещающим вечером и насыщенной любовными утехами ночью. Во время ужина в дорогом ресторане на Тверской его томские спутники не вспоминали о делах, что уже само по себе было хорошим для него признаком.
Потом приехала Наталья. Вначале она держалась несколько отстраненно, но после пары бокалов шампанского расслабилась, временами даже отвечала некоторой взаимностью на его неуклюжие ласки. Баранов, памятуя о том, как плачевно закончился предыдущий вечер, старался держать себя в руках и спиртным не злоупотреблял.
После нескольких рюмок дорогого французского коньяка он ощутил прилив сил. Похмельный синдром, преследовавший его с самого утра, отступил.
«Полегчало», — обрадовался он и с удвоенной энергией начал ухаживать за Натальей.
Ближе к полуночи, когда музыканты джазового квартета, выступавшие в ресторанном зале, стали складывать инструменты, Наталья под столом прикоснулась пальцами к подрагивавшему от нетерпения колену Баранова.
— Я собираюсь уходить. Надеюсь, вы меня проводите, Сергей Тимофеевич.' — Конечно, — облизнув пересохшие губы, просипел тот.
Торопливо распрощавшись с земляками, которые, впрочем, не выразили по этому поводу ни малейшего сожаления, Баранов вышел из ресторана, держа Наталью под локоть. Очутившись на заднем сиденье такси, он позволил себе авансом некоторые вольности. Его руки непрерывно шарили по ее бедрам, губы жарко шептали, источая аромат коньяка:
— Наталья, как только я вас увидел, то сразу понял, что мы с вами созданы друг для друга. Мне послало вас само провидение. Понимаете, я — фаталист. Считаю, что в этом мире случайных вещей не бывает. Все предопределено свыше, и если господь послал мне такую женщину, как вы, значит, это зачем-то нужно. Не будем же нарушать карму и допьем эту чашу до дна…
Временами, когда он становился особенно наглым, Наталья плавно отстранялась и шептала:
— Только не здесь, не здесь… Еще не время…
— Когда же мы приедем? — нервно вздрагивал он, глядя в окно. — Где это мы? Я что-то не узнаю этих мест. Москва такой огромный город! А вы так далеко живете.
— С моими скромными доходами я не могу позволить себе снимать квартиру в центре.
— Ничего, вскоре мы это исправим. Вы будете жить на Садовом кольце. Я могу, у меня все схвачено.
«Опять понесло, — думала Наталья, — сейчас начнет рассказывать о тайге, медведях, сибирских мужиках, которые спасут Россию… Да ее надо спасать от таких, как ты!»
Наконец такси остановилось у неприметной пятиэтажки в глубине погруженного в глубокий сон микрорайона. Пребывающий в крайней степени возбуждения депутат просто выпрыгнул из машины. Наталья провела своего спутника по темному, насквозь провонявшему мочой и подвальной гнилью подъезду и остановилась у неказистой, обшарпанной двери. Нарочито громко звенела ключами, отпирая замок. Баранов, воспользовавшись моментом, обхватил ее за бедра, прижался к ней всем телом.
— Сергей Тимофеевич, потерпите еще пару минут.
— А что будет через пару минут?
— Сюрприз.
Она распахнула дверь и протиснулась в неслишком просторную прихожую.
«Протиснулась» потому, что Баранов почти висел у нее на плечах. Увлекая его за собой, Наталья вошла в комнату, пошарила рукой по стене и щелкнула выключателем. Загорелся свет.
В скупо заставленной мебелью совкового образца комнате на продавленном диване сидели громадный рыжеволосый детина со здоровенными ручищами и золотой фиксой во рту и сухощавый жилистый паренек с вьющимися темными волосами, смуглой кожей и хитрым взглядом смеющихся глаз.
Рыжий был Леня Михайлюк — младший брат Федора. Его спутник — Степа Цыганков, разбитной балагур, обладавший множеством практических талантов. Для него не представляло труда подобрать ключи к чужой квартире, вскрыть механический сейф, обезвредить не слишком сложную систему сигнализации, вскрыть машину и завести двигатель без ключей. Благодаря своей внешности и фамилии он получил кличку Цыгарь.
— Здорово, дядя! — весело произнес Цыганков. Баранов изумленно захлопал глазами и обернулся к Наталье:
— Это кто? Мы куда попали?
— Попали куда надо, дядя. Да ты не тушуйся, садись. Мы с тобой разговоры разговаривать будем.
Замутившийся от алкоголя взгляд депутата мигом прояснился. Он попятился к выходу, но тут с дивана, недвусмысленно поигрывая кулаками, встал Леня Михайлюк.
— Садись, — рявкнул он, — а то в рыло получишь! Почти двухметровый рост и соответствующий вес Лени произвели впечатление. Опасливо поглядывая на рыжеволосого детину, Баранов отступил в глубину комнаты.
Леня прислонился к дверному косяку, сложил руки на груди и, повернувшись вполоборота, сказал Наталье:
— Посиди на кухне. Сами разберемся.
Ничего не говоря, Наталья вышла из комнаты. Она не испытывала ни малейшего желания наблюдать за предстоящей экзекуцией. Присев на табурет у темного окна, достала из сумочки пачку «Мальборо» и закурила. Пальцы ее мелко подрагивали — ее бил нервный озноб.
— Вы, похоже, не понимаете, с кем связались? — обмерев от страха, произнес Баранов. — Я депутат Государственной думы. У меня иммунитет…
— Что-что у тебя? — ухмыльнулся Леня, демонстрируя мускулатуру.
— Я… — запнулся Баранов. — Я обладаю статусом депутатской неприкосновенности.
— Может, ты нам еще ксиву свою покажешь? — засмеялся Цыгарь. — Ты, дядя, не стой тут, как болт. Давай-давай, присаживайся! — похлопал он ладонью по протертому дивану.
Баранов еще пытался что-то возразить, но потом обреченно опустился на скрипучие пружины.
— Нам твоя неприкосновенность по херу, — все с той же радостной улыбкой прокомментировал ситуацию Цыгарь. — Мы не конторщики, а скорее коммерсанты.
— Какие еще коммерсанты? — наморщил лоб Баранов.
— Ну, ты же пришел заключить с нами сделку?
— Точно, Цыгарь, — кивнул Михайлюк-младший.
— Какую сделку? — непонимающе вертел головой Баранов. — Что вы от меня хотите?
Цыгарь, припомнив цитату из любимой книги, после короткого смешка сказал:
— Мы, гражданин Козырь, хотим от вас того же, чего хотел Коля Остенбакен от польской красавицы Инги Зайонц. Он хотел от нее любви.
В ответ раздался отчаянный скрип диванных, пружин.
— Чего? — Челюсть у депутата отвисла.
— Слышь, Лень, может, врезать ему по башке, а то он ни хрена понимать не хочет?
— Щас врежу, — с готовностью отозвался Михайлюк-младший, поигрывая увесистым кулаком.
— Только не по лицу! — взвизгнул Баранов.
— Короче, Козырь, — жестом остановив Михайлюка, продолжил Цыгарь, — в знак нашей взаимной любви ты должен купить у нас одну вещицу. Конечно, покупка обойдется тебе недешево, но ведь это ради любви к тебе и твоей роже, которой ты так дорожишь.
— Какую еще вещицу? Вы можете говорить по-человечески?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Нам пришлось работать агентурными методами, — с жаром распинался уже в микрофон журналист. — Игорь Валерианович помог подобрать людей, которых мы внедрили в сеть распространителей дешевых наркотиков. Вышли на организаторов этого бизнеса, выявили связи между ними и коррумпированными городскими чиновниками. После этого в дело вступили другие люди…
* * *
Разговоры с подругами Натальи Мазуровой мало добавили к тому, что уже знал майор Старостин. Да, ему стали известны кое-какие подробности биографии девушки и особенности ее характера, но все это было слишком неопределенным, смутным, ускользающим.
Он был уверен, что подруги Мазуровой уже наверняка дали ей знать о том интересе, который проявляет к ней следователь Московского уголовного розыска.
Если она в чем-то и замешана, то, получив эту информацию, постарается затихнуть, не привлекать к себе внимания.
Так или иначе, разговор с Мазуровой предстоял Старостину в самое ближайшее время, и к нему необходимо было серьезно подготовиться.
Очередным номером в списке собеседников майора была Фаина Яковлевна Соколова — скромный вахтер театра. От этой встречи Старостин ждал большего и не ошибся.
Пожилая седоволосая женщина оказалась благодарным собеседником.
Уединившись с майором из МУРа в небольшой подсобной комнате, где стояли старый потертый диван, пара стульев и небольшой столик с электрочайником, вахтерша тут же заговорила:
— А вы знаете, мой муж тоже работал в органах. Правда, не в Московском уголовном розыске, а в транспортной милиции, но все равно я очень уважаю людей вашей профессии. Сослуживцы мужа были в нашем доме самыми дорогими гостями.
Какие замечательные времена! Я постоянно вспоминаю… Это был конец сороковых — начало пятидесятых годов, мы все служили одному делу, был такой энтузиазм! Не то что сейчас. Знаете, мы даже песни за столом пели патриотические. А то, что сейчас по телевизору показывают… Тьфу! — Она смачно сплюнула на пол. — Сплошной разврат! И молодежь такая же растет.
— Вот как раз о молодежи я и хотел с вами поговорить, — вставил Старостин, прерывая бурное словоизвержение собеседницы.
— Я сразу догадалась, что вы пришли по серьезному делу. — Чайник закипел, и Соколова залила кипятком заварку в граненых стаканах. — Вы по адресу обратились. Я тут не просто так сижу. Знаете, многие думают о нас, пенсионерах, с пренебрежением — мол, старая рухлядь, сидят тут, пользы от них никакой… А мы ведь все примечаем, все на ус мотаем: кто, когда, с кем пришел, ушел, как при этом себя вел, как выглядел, иногда даже слышно, 6 чем разговаривают. Нет, вы не подумайте, что я специально подслушиваю, но и уши затыкать не собираюсь.
Они ведь проходят мимо, на нас внимания не обращают. Не могу, конечно, сказать этого обо всех. Есть люди культурные, приличные, всегда поприветствуют, поинтересуются здоровьем, самочувствием. Вот, например, наш генеральный директор — очень приличный мужчина. А его жена — так та просто душечка!
— Я и не сомневался, что ваш руководитель — порядочный человек. Но меня интересует кое-кто из ваших технических сотрудников.
— Да-да. — В глазах у Соколовой блеснуло непритворное любопытство. — И кто же?
— Вы не припоминаете некую Наталью Мазурову?
— Наташу? — Вахтерша удивленно вскинула брови. — Я ее прекрасно знаю!
Вот уж на кого бы не подумала ничего дурного… А что она сделала?
— Да пока по нашему ведомству за ней ничего не числится.
— Почему же она вас интересует?
Старостин наклонился к вахтерше и, понизив голос, доверительно объяснил:
— Понимаете, мы сейчас заняты расследованием одной крупной мошеннической операции, в которой замешан некий влиятельный бизнесмен.
Устанавливая круг его знакомых, мы выяснили, что он довольно близко общался с Мазуровой. — Он врал, даже и не предполагая, насколько близок к правде.
— А… — понимающе протянула Соколова. — Я всегда была уверена, что все они — жулики. Их тут много толчется. Вы, наверное, имеете в виду того, который за Наташей на таком большом черном «Мерседесе» приезжает?
— На «Мерседесе», — наугад подтвердил Старостин.
— У них на рожах написано, что мошенники. И как это в наше время, когда пенсионеры, .еле-еле сводят концы с концами, можно швыряться деньгами налево и направо? Понастроили тут всяких казино, борделей, живут в свое удовольствие…
Нельзя же так!
— Совершенно с вами согласен, — честно признался Старостин.
— Вот в наше время даже руководство вело себя скромно.
— Времена переменились, — торопливо произнес Старостин, стараясь не допустить, чтобы наблюдательная старушка целиком ушла в область ностальгических воспоминаний. — Так вы говорите, что видели этих бизнесменов?
— Да-да, и не один раз. Все обхаживали Наташу. Только она — молодец!
Вот уж о ком ничего плохого сказать не могу, так это о ней, — повторила вахтерша. — Презирает она это жулье. Сколько раз своими глазами наблюдала: он к ней и так и эдак, а она носик вверх, отвернется и пошла себе гордо мимо распахнутых дверей машины. Вообще она — девушка порядочная, не вертихвостка какая-нибудь. У нас ведь в театре много таких, что только и думают — как бы замуж повыгоднее выскочить. А Наталья себя блюдет, хотя тут, в театре, многие по ней сохнут.
— Так уж и сохнут? — подзадорил ее майор.
— А что вы думали? Взять, например, нашего художника — Сретенский его фамилия. Он у себя в мастерской ее портрет пишет. Правда, скрывает от всех…
Но у нас в театре ничего не спрячешь. Сама-то я эту картину не видала, но вот уборщицы наши… — Вахтерша многозначительно замолчала.
— И что, красивая картина? — полюбопытствовал Старостин.
— Говорят, что красивая. Наташа там — как королева на троне.
Старостин почувствовал, что начинает все больше и больше путаться. В принципе все рассказанное его прежними собеседницами укладывалось в некую психологически целостную схему: самостоятельная, гордая, независимая. Все это, по-видимому, обусловливалось психологической травмой, полученной в детстве, — потерей родителей. Однако это вовсе не предполагало в ней страсти к совершению хладнокровных преступлений. Может быть, надо искать причину в неудовлетворенных личных амбициях: при всей ее страсти к театру она вынуждена довольствоваться скромной ролью гримерши. Приживалка при чужой славе. Возможно, но…
Чем больше Старостин думал об этом «но», тем больше терзался сомнениями. Может, напрасно он затеял всю эту бодягу? Вместо того чтобы заниматься серьезными делами, тратит время на какую-то девчонку, да еще втайне от начальства. Что он скажет Арсеньеву в понедельник о проделанной за неделю работе? Пока что его умозрительные заключения ничем конкретным не подтверждались. Следы от ножа на лице погибшей в форме креста — и крест на щеке у Мазуровой?.. Это делает ее похожей на жертву, которая скрывает факт посягательства на нее. От страха? Не слишком на нее похоже. Но как ни крути — зацепка…
— Скажите, Фаина Яковлевна, а вы не замечали за Мазуровой чего-нибудь такого… Например, странностей в поведении?
— Нет. Она всегда приветливая. Хотя… Какая-то грусть появилась у нее в глазах. Ну и… Я не знаю — важно это или нет, но мне показалось, что походка у нее изменилась.
— Это любопытно.
— Раньше она словно порхала, а сейчас — ходит задумчивая, словно груз на нее какой-то давит. Но мне кажется, что это из-за мужчин. Может, влюбилась… Да вы бы сами с ней поговорили.
— Именно это я и собираюсь сделать. Надеюсь, что вы сохраните нашу беседу в тайне.
— Конечно, я все понимаю.
— Да, и вот еще что. — Он вынул из нагрудного пиджака визитную карточку и протянул ее вахтерше. — Если вдруг узнаете о чем-нибудь интересном — позвоните мне.
— Слышь, Наташка, да куда ты попрешься? — Бывший наркоман-героинщик повис у нее на руке, нутром почуяв родственную душу. — Мы сейчас с Игорем Валериановичем и с ребятами двинем в какое-нибудь уютное местечко, поужинаем.
Нам как раз женской компании не хватает.
Наталья глянула на часы. Как обычно, она уже опаздывала в театр.
— Не могу, извините, работа.
— Да какая работа, на ночь глядя?
— Сегодня у главного планерка.
— Какая планерка в такое время?
— Я ведь журналистка, меня, как волка, ноги кормят. Днем в поисках материалов бегаю, а вечером сажусь за компьютер. Да еще совещание. — Плевать на компьютер и на совещания! Завтра сядешь, — возбужденно говорил излечившийся от наркотической зависимости сибиряк. — Вот и Игорь Валерианович не возражает. Верно?
— Дело есть дело, — коротко заметил Лепило. Наталья уже собиралась покинуть теплую сибирскую компанию, когда Баранов, которому тоже не хотелось с ней расставаться, заметил:
— Захочешь присоединиться к нам, позвони мне на сотовый, может, еще подскочишь.
— Как получится. — Наталья на всякий случай попрощалась и зашагала в сторону стоянки такси.
Глава 13
Михайлюк возник перед нею словно из-под земли.
— Стой! Куда торопишься? — схватил он ее под локоть, когда Наталья поднималась по ступенькам театрального подъезда.
— Скоро спектакль, — высвободив руку, неприветливо сказала она. — У меня работа горит.
— Ты теперь должна думать о другой работе, — зло бросил он. — Что ты в этом театре забыла? Платят копейки, а можешь заколачивать тыщи. Надо, чтобы ты по вечерам делом занималась, а не в этом бардаке торчала.
— Кому это надо?
— Ах! Ну да… — демонстративно закатил глаза бывший следователь. — Ты у нас — особа возвышенная, о кино мечтаешь.
Наталья попыталась уйти, но Михайлюк преградил ей путь:
— Ты с лохом встречалась?
— Да. — Она отвела глаза в сторону.
— А Лепило приехал? Или как там его?
— Приехал.
— Так ты и с ним успела повидаться?
— Успела. Что из этого?
Михайлюк радостно улыбнулся и потер руки.
— Лох созрел. Будем разувать. Сегодня вечером вы с ним должны быть на хазе. Леник и Цыгарь сделают все, что надо. Завтра будем при капусте. Давай действуй.
* * *
Баранов чувствовал, что день, который начался так неудачно, может обернуться многообещающим вечером и насыщенной любовными утехами ночью. Во время ужина в дорогом ресторане на Тверской его томские спутники не вспоминали о делах, что уже само по себе было хорошим для него признаком.
Потом приехала Наталья. Вначале она держалась несколько отстраненно, но после пары бокалов шампанского расслабилась, временами даже отвечала некоторой взаимностью на его неуклюжие ласки. Баранов, памятуя о том, как плачевно закончился предыдущий вечер, старался держать себя в руках и спиртным не злоупотреблял.
После нескольких рюмок дорогого французского коньяка он ощутил прилив сил. Похмельный синдром, преследовавший его с самого утра, отступил.
«Полегчало», — обрадовался он и с удвоенной энергией начал ухаживать за Натальей.
Ближе к полуночи, когда музыканты джазового квартета, выступавшие в ресторанном зале, стали складывать инструменты, Наталья под столом прикоснулась пальцами к подрагивавшему от нетерпения колену Баранова.
— Я собираюсь уходить. Надеюсь, вы меня проводите, Сергей Тимофеевич.' — Конечно, — облизнув пересохшие губы, просипел тот.
Торопливо распрощавшись с земляками, которые, впрочем, не выразили по этому поводу ни малейшего сожаления, Баранов вышел из ресторана, держа Наталью под локоть. Очутившись на заднем сиденье такси, он позволил себе авансом некоторые вольности. Его руки непрерывно шарили по ее бедрам, губы жарко шептали, источая аромат коньяка:
— Наталья, как только я вас увидел, то сразу понял, что мы с вами созданы друг для друга. Мне послало вас само провидение. Понимаете, я — фаталист. Считаю, что в этом мире случайных вещей не бывает. Все предопределено свыше, и если господь послал мне такую женщину, как вы, значит, это зачем-то нужно. Не будем же нарушать карму и допьем эту чашу до дна…
Временами, когда он становился особенно наглым, Наталья плавно отстранялась и шептала:
— Только не здесь, не здесь… Еще не время…
— Когда же мы приедем? — нервно вздрагивал он, глядя в окно. — Где это мы? Я что-то не узнаю этих мест. Москва такой огромный город! А вы так далеко живете.
— С моими скромными доходами я не могу позволить себе снимать квартиру в центре.
— Ничего, вскоре мы это исправим. Вы будете жить на Садовом кольце. Я могу, у меня все схвачено.
«Опять понесло, — думала Наталья, — сейчас начнет рассказывать о тайге, медведях, сибирских мужиках, которые спасут Россию… Да ее надо спасать от таких, как ты!»
Наконец такси остановилось у неприметной пятиэтажки в глубине погруженного в глубокий сон микрорайона. Пребывающий в крайней степени возбуждения депутат просто выпрыгнул из машины. Наталья провела своего спутника по темному, насквозь провонявшему мочой и подвальной гнилью подъезду и остановилась у неказистой, обшарпанной двери. Нарочито громко звенела ключами, отпирая замок. Баранов, воспользовавшись моментом, обхватил ее за бедра, прижался к ней всем телом.
— Сергей Тимофеевич, потерпите еще пару минут.
— А что будет через пару минут?
— Сюрприз.
Она распахнула дверь и протиснулась в неслишком просторную прихожую.
«Протиснулась» потому, что Баранов почти висел у нее на плечах. Увлекая его за собой, Наталья вошла в комнату, пошарила рукой по стене и щелкнула выключателем. Загорелся свет.
В скупо заставленной мебелью совкового образца комнате на продавленном диване сидели громадный рыжеволосый детина со здоровенными ручищами и золотой фиксой во рту и сухощавый жилистый паренек с вьющимися темными волосами, смуглой кожей и хитрым взглядом смеющихся глаз.
Рыжий был Леня Михайлюк — младший брат Федора. Его спутник — Степа Цыганков, разбитной балагур, обладавший множеством практических талантов. Для него не представляло труда подобрать ключи к чужой квартире, вскрыть механический сейф, обезвредить не слишком сложную систему сигнализации, вскрыть машину и завести двигатель без ключей. Благодаря своей внешности и фамилии он получил кличку Цыгарь.
— Здорово, дядя! — весело произнес Цыганков. Баранов изумленно захлопал глазами и обернулся к Наталье:
— Это кто? Мы куда попали?
— Попали куда надо, дядя. Да ты не тушуйся, садись. Мы с тобой разговоры разговаривать будем.
Замутившийся от алкоголя взгляд депутата мигом прояснился. Он попятился к выходу, но тут с дивана, недвусмысленно поигрывая кулаками, встал Леня Михайлюк.
— Садись, — рявкнул он, — а то в рыло получишь! Почти двухметровый рост и соответствующий вес Лени произвели впечатление. Опасливо поглядывая на рыжеволосого детину, Баранов отступил в глубину комнаты.
Леня прислонился к дверному косяку, сложил руки на груди и, повернувшись вполоборота, сказал Наталье:
— Посиди на кухне. Сами разберемся.
Ничего не говоря, Наталья вышла из комнаты. Она не испытывала ни малейшего желания наблюдать за предстоящей экзекуцией. Присев на табурет у темного окна, достала из сумочки пачку «Мальборо» и закурила. Пальцы ее мелко подрагивали — ее бил нервный озноб.
— Вы, похоже, не понимаете, с кем связались? — обмерев от страха, произнес Баранов. — Я депутат Государственной думы. У меня иммунитет…
— Что-что у тебя? — ухмыльнулся Леня, демонстрируя мускулатуру.
— Я… — запнулся Баранов. — Я обладаю статусом депутатской неприкосновенности.
— Может, ты нам еще ксиву свою покажешь? — засмеялся Цыгарь. — Ты, дядя, не стой тут, как болт. Давай-давай, присаживайся! — похлопал он ладонью по протертому дивану.
Баранов еще пытался что-то возразить, но потом обреченно опустился на скрипучие пружины.
— Нам твоя неприкосновенность по херу, — все с той же радостной улыбкой прокомментировал ситуацию Цыгарь. — Мы не конторщики, а скорее коммерсанты.
— Какие еще коммерсанты? — наморщил лоб Баранов.
— Ну, ты же пришел заключить с нами сделку?
— Точно, Цыгарь, — кивнул Михайлюк-младший.
— Какую сделку? — непонимающе вертел головой Баранов. — Что вы от меня хотите?
Цыгарь, припомнив цитату из любимой книги, после короткого смешка сказал:
— Мы, гражданин Козырь, хотим от вас того же, чего хотел Коля Остенбакен от польской красавицы Инги Зайонц. Он хотел от нее любви.
В ответ раздался отчаянный скрип диванных, пружин.
— Чего? — Челюсть у депутата отвисла.
— Слышь, Лень, может, врезать ему по башке, а то он ни хрена понимать не хочет?
— Щас врежу, — с готовностью отозвался Михайлюк-младший, поигрывая увесистым кулаком.
— Только не по лицу! — взвизгнул Баранов.
— Короче, Козырь, — жестом остановив Михайлюка, продолжил Цыгарь, — в знак нашей взаимной любви ты должен купить у нас одну вещицу. Конечно, покупка обойдется тебе недешево, но ведь это ради любви к тебе и твоей роже, которой ты так дорожишь.
— Какую еще вещицу? Вы можете говорить по-человечески?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37