Повторяю, все эти вопли и ругань я слушал краем уха.Мне все-таки удалось ухватить за хвост верное направление размышлений. Этим хвостиком оказалось слово «опознаватель», всплывшее из замшелых глубин памяти. Сначала я вспомнил один из «дурацких снов», который увидел, уже превратившись в Баринова. «Видеозапись» этого сна, как выяснилось, чуть-чуть поблекла, но вполне сохранилась. Именно из этого «сна», который хранился в моем мозговом архиве под названием «Хеппи-энд для Брауна», я узнал о некоторых обстоятельствах исчезновения самолета с Киской & Сё, о гипотезе профессора Милтона Роджерса насчет образования «особой цепи» из Сан, Мун и Стар, которая прокрутила какую-то «дыру» в пространстве и времени, наконец, о самых обычных обстоятельствах жизни мистера Брауна в шкуре Атвуда и его законной супруги. В этом «дурацком сне» я-Баринов на какое-то время опять стал Брауном. Там было много всякого, но самым интересным на данный момент оказался отрывок, где прозвучало следующее, не то высказанное, не то подуманное Брауном:«Я сперва немного удивился тому, что Марсела так легко признала меня. Ведь я был совсем не похож на того, которого она знала. Однако некоторое время спустя я вспомнил об „опознавателе“, с помощью которого меня — таким, как я был на Хайди, — признали бы даже родители. Вероятно, его перепрограммировали в обратном направлении, и у Марселы не было никаких сомнений…»Тут же припомнился и другой источник, где тоже упоминалось об «опознавателе». Это был диалог между господами Джонатаном Хорсфилдом и Грэгом Чалмерсом. Надо сказать, что я лично ни сам по себе, ни в качестве Брауна разговора этого не слышал. Откуда он вообще взялся в моей памяти, я понятия не имел. Знал только примерное время появления: лето 1983 года, клиника доктора Брайта, куда я угодил после «Атлантической премьеры» и где всего лишь месяц провалялся в коме. Тогда мы с Брауном мирно сосуществовали в одной черепушке, вели дружеские беседы, а тело толком не знало, кто им управляет, и соблюдало нейтралитет, пребывая в подобии паралича. Кто подсунул в нашу общую голову «фонограмму» этого диалога, можно было только догадываться. Либо это был Сарториус-Сорокин, он же Главный камуфляжник, либо две медсестры из клиники Брайта, которые, как впоследствии выяснилось, работали на Сарториуса. А может, был и еще какой-либо товарищ, решивший нас «просветить», но из скромности пожелавший остаться неизвестным. Был даже такой, вполне допустимый вариант, что это была акция Чудо-юда. Но в принципеособо доверять этому источнику не следовало. Он мог быть и чистой воды самоделкой, продуктом деятельности двух «я» на одном носителе.Тем не менее, дословная, прямо-таки магнитофонная, запись беседы Хорсфилда с Чалмерсом вполне сохранилась. Там содержалось много любопытного, но на данный момент меня больше всего интересовал тот отрывок, где непосредственно говорилось об «опознавателе».«…Всем, кто когда-либо виделся с Брауном, мы перенесли в мозг закодированный „спящий“ опознаватель…» — именно так сообщил Хорсфилд Чалмерсу.«Так-таки каждому?» — с явным недоверием переспросил тот.И действительно, утверждение Хорсфилда у любого могло вызвать сомнения. Наверняка Браун за тридцать лет жизни виделся не с одной тысячей людей, причем даже сам не знал, кто его видел, а кто нет. Поэтому Хорсфилд тут же поправился и внес уточнение:«Во всяком случае, всем родственникам, которых мы выявили, а также друзьям детства, то есть тем, кто помнит его достаточно хорошо. Так вот. До тех пор, пока они не увидят его в новом обличье, они будут держать в памяти образ настоящего Брауна. Как только кто-либо из них воочию столкнется с Коротковым, то тут же опознает в нем Брауна. Это сделано только для подстраховки, на случай, если новый Браун для чего-либо здесь понадобится. В любой момент мы сможем снять этот опознаватель, и тогда никто из них не признает Короткова-Брауна».Таким образом, с грехом пополам объяснение поведению Марселины я нашел. Хотя понятия не имел ни о том, что собой представляет этот самый «опознаватель», ни о технологии его перенесения в мозги родных и друзей Брауна, ни о том, как именно его могут «снять в любой момент». Были и другие темные места в этом деле. Например, шестеро детишек, которых Браун-Атвуд от высокого уровня жизни выстругал Марселе, — самому старшему, Кэвину, поди-ка уже двенадцатый год шел. Это я вычислил по данным «Хеппи-энда для Брауна», где говорилось, что Марсела забеременела в первый год их совместного житья и потом ей это так понравилось, что она стала приносить ежегодно по ребенку, причем в четные годы рожала девчонок, а в нечетные — мальчишек. Но первенцем Браун-Атвуд называл Кэвина. Первым годом их супружеской жизни был 1983-й, 1984-й, в нечетном 1983-м они не успели бы родить мальчишку (если, конечно, он не был зачат еще Хорхе дель Браво), а 1984-й был четным. Стало быть, их первый сынишка должен был появиться на свет в начале 1985 года. То есть Кэвину уже больше чем одиннадцать с половиной. Это вполне солидный возраст, когда мальчик уже может заметить, что ему привели не того папу. Впрочем, и остальные дети, рождавшиеся в 1986-м, 1987-м, 1988-м, 1989-м и 1990 годах — самой младшей девчушке, стало быть, уже шесть исполнилось, — вряд ли не смогли бы определить, кто есть who. Да и насчет Марселы я малость сомневался. Она ведь захомутала Брауна-Атвуда уже после того, как накрылся звездным флагом и океанской глубиной мистер Джонатан Уильям Хорсфилд, а Грэг Чалмерс и Джон Брайт угодили в ежовые рукавицы, одетые на чистые руки, которыми управляли холодная голова и горячее сердце товарища Сорокина-Сарториуса. Куда улетучился доктор Брайт, я не знал, но вот то, что Грэг Чалмерс, президент компании «G & К», всего через несколько дней после моего возвращения в СССР был найден мертвым в багажнике собственного лимузина, мне было известно. Отсюда мораль — секрет «опознавателя» угодил в те же «чистые руки».А раз так, не стоит ли за пышной Марселиной спинкой призрак Главного камуфляжника?Нет, моей бедной башке явно требовался отдых. Глаза начали слипаться, и я уже не смог дослушать перебранку между Марселой, Лаурой Вальдес, профессором Кеведо и доктором Энрикесом. Их голоса меня не тревожили, а лишь убаюкивали, становились все глуше и глуше… Меня снова потащило во тьму Пещеры Сатаны, туда, где я был четырнадцатилетним Майком Атвудом.Как и в прошлый раз, новый «дурацкий сон» начался без долгой раскачки. Я-Атвуд сразу же очутился на смотровой площадке грота «Трон Сатаны». Все, о чем размышлял Баринов, лежа на койке в клинике «Сент-Николас», осталось где-то далеко-далеко в ином мире, ушло в глубины памяти, словно бы стерлось начисто (хотя это было вовсе не так!). Никаких «опознавателей», никаких жен, ни Сарториуса с Чудо-юдом для меня уже не существовало. Я лишь удивлялся тому, что учительница Тина Уильямс отчего-то не подгоняет меня вперед, не торопит уходить с площадки… Дурацкий сон N 3 Дмитрия Баринова. Проклятая сумочка Нет, мисс Уильяме никуда не провалилась, и Сатана ее не уволок. Она была тут же, на площадке, всего в трех ярдах от меня, но смотрела совсем в другую сторону, и луч света с ее каски шарил по пустынной площадке. Неужели ей тоже захотелось еще раз пощекотать себе нервы и бесплатно полюбоваться этим зловещим шоу?— Мисс Уильямс, — позвал я, — мы же отстанем от ребят!— Я потеряла сумочку, — проворчала она. — А ты почему не пошел со всеми?Но в этот самый момент, когда я уже готовился выслушивать нотацию, с тайным желанием, чтобы мисс Уильяме увлеклась воспитательной работой и проругалась до начала нового сеанса, луч света с моей каски неожиданно высветил на площадке сумочку.— Вот же она, мэм! — сказал я, подбежал к сумочке и, подобрав, отдал Тине.— Спасибо, Майк! — Учительница торопливо открыла сумку и принялась просматривать, все ли на месте.— Давайте не пойдем догонять наших, мисс Уильяме, — предложил я. — Мы ведь отстали. Еще и вправду заблудимся. Дождемся, когда подойдет следующая группа, а потом уйдем с ними…Мисс Уильяме, усердно копавшаяся в своей сумке, разом прекратила это занятие и заторопилась.— Вот еще! — возразила она. — Дай руку, и немедленно идем догонять группу! Меня уволят, если узнают, что я оставила детей без присмотра.Вообще-то я давно считал, что все женщины — дуры. К тому же мне казалось, будто я уже вышел из возраста, когда меня надо водить за ручку, словно младенца. Но противиться Тине Уильямс было трудно — я ей едва доставал макушкой до плеча. Поэтому она сцапала меня за руку и прямо-таки потащила за собой в проход, куда несколько минут назад удалился шедший последним Дуг Бэрон.Поначалу особых волнений я не испытывал. Впереди слышались голоса, виднелись отсветы фонариков. Неприятно было, конечно, что тащат за руку, как пятилетнего.Тина шагала так быстро, что я с трудом за ней поспевал.В это время в наушниках послышался голос Тэда:— Мисс Уильяме, вы следите за хвостом колонны? Никто не отстал?— Нет, нет! — поспешно ответила физичка, у которой, оказывается, был микрофон и передатчик в каске. — Все в порядке.Но после одного из поворотов я заметил, что голоса ребят не слышны и отсветов фонарей больше не видно. И в наушниках, кроме треска, ничего не звучало. Ничего, кроме света двух наших ламп и мокрых камней со всех сторон, я не видел. Но мисс Уильяме, похоже, еще не понимала, что мы сбились с дороги, и, не сбавляя скорости, тащила меня за руку.— Послушайте, мэм, — проныл я, — по-моему, мы не туда идем! Не обращая внимания на мой лепет, Тина потащила меня в какой-то очередной поворот. Световое пятно от лампы выхватило из темноты продолговатый и острый выступ, торчащий над головой.— Мы здесь не шли, мисс Уильямс! — завопил я. — Скажите по радио Тэду, что мы отстали!— Не болтай чепухи! — обрубила она. — Мы идем как надо! И мы прошли тем же курсом еще ярдов двадцать, прежде чем уперлись в тупик.— Ну теперь-то вы поняли? — простонал я. — Мы заблудились!— Не ной! — непреклонно проворчала учительница. — Подумаешь, чуть-чуть ошиблись. Немного не туда свернули. И она подтолкнула меня в обратном направлении.Лишь протащив меня еще ярдов тридцать вниз по туннелю, она заволновалась:— Мистер Джуровски, мы, кажется, заблудились! Конечно, он ее не услышал. Радиоволны в этом лабиринте гасли и глохли, уж она-то, как физик, должна была это знать. Тем не менее, упрямая дура еще минут десять повторяла свои вызовы в пустоту. Потом, когда ей это надоело, она опять набралась решимости и потащила меня в прежнем направлении. То есть вниз по широкому коридору.— Этот ход, несомненно, промыт водой, — утверждала Тина, должно быть, чтобы подбодрить самое себя, — сейчас мы идем по сухому, но весной тут, должно быть, бежит ручей. Наверняка он где-то впадает в Стикс или в Море Плутона. Если мы выйдем к реке, то так или иначе выберемся!— О, — с радостью вскричала через какое-то время мисс Уильяме, — я чувствую, что здесь заметно сырее! По-моему, мы приближаемся к воде!Действительно, к воде мы вышли довольно быстро. Наклонный туннель уперся в подземную речку. Шум ее был совсем негромкий, она имела относительно спокойное течение. Текла она по довольно просторному руслу, но свод этого туннеля был намного ниже, чем у того, из которого мы только что вышли. Тина решительно повела меня вдоль берега, по уступу шириной не больше, чем полтора-два фута. Конечно, она пошла вниз по течению, должно быть, предполагая, что таким образом мы выйдем к озеру.Еще через два десятка ярдов стало заметно, что уступ с нашей стороны туннеля просто-напросто исчезает. На другой стороне реки он оставался, но туда еще надо было перебираться.Тина посмотрела вперед, потом на другой берег речки, после этого на камни, вокруг которых журчала вода и, обтекая их, неслась куда-то в бесконечную черноту туннеля.— Посвети своей лампой на камни, — велела она, — я попробую перейти на тот берег. Как только я перейду, то начну светить себе, а ты перейдешь следом за мной.В общем, она поставила ногу на один камень и шагнула на него с берега. Потом перенесла ногу на второй камень, опять шагнула. Сумочка, та самая, из-за которой мы отстали от группы, висела у нее на плече. Если б я был на ее месте, то перед тем, как переходить речку по камням, повесил бы сумку наискосок, чтоб ремень цеплялся за шею. Но она и здесь оказалась недальновидной.Речка была шириной всего в семь-восемь футов, не больше. В отсветах фонаря мисс Уильямс я заметил чуть впереди, на том берегу, небольшую площадку и какую-то очередную дыру в скале. Мне даже померещилось, будто там, в той дыре, мигнул свет. Как-то непроизвольно я повернул голову в ту сторону и убрал свет своей лампы с третьего камня, на который собралась перебраться учительница.— Ой! — взвизгнула она, испуганно дернулась, не видя, куда поставить ногу. При этом ремешок сумочки соскользнул с плеча, а сама сумочка шлепнулась в воду. Физичка сдуру попыталась ее подхватить, качнулась вправо, а ее нога, обутая в кроссовку, при этом не нашла опоры. Бултых!Не знаю, что на меня нашло, но, увидев, как быстрое течение подхватывает визжащую от ужаса училку и уносит в темноту, я прыгнул за ней… Взят под контроль Из этого дурацкого сна я вылетел мгновенно, поскольку испытал замечательное освежающее действие подземной воды с температурой около десяти градусов по Цельсию. Нет, все-таки приятно иногда расстаться с чужим отрочеством и оказаться самим собой, 34-летним, хотя и лежащим на больничной койке. Ведь при пробуждении тебя ожидают не сырость и сквозняки подземного царства, а теплынь и кондиционированно-свежий воздух университетской клиники. Чуть-чуть, правда, отдающий больничным ароматом.Судя по всему, медикам удалось меня отстоять, в смысле не отдать Марселе. Я даже догадался, что какую-то роль в этом сыграл «дурацкий сон», потому что заботливая Марсела, видать, не решилась беспокоить меня, спящего, и отложила похищение на более поздний срок. В палате, однако, у входной двери, появились мордастые ребятки в удивительно знакомой униформе. Нет, это были не московские омоновцы в асфальтовом камуфляже и не муниципалы в синих кепочках а-ля русская вспомогательная полиция при немецких оккупантах. Но униформу эту я раньше видел, хотя и давно. Память сбросила, выражаясь по-компьютерному, все впечатления от похождений Майка Атвуда и по-деловому закопошилась в своих архивах. И хоть не сразу, но докопалась: такую форму носили охранники виллы Куперов, которая располагалась где-то здесь, на Гран-Кальмаро. На самой вилле, в том самом розовом особняке, заделанном под испанскую колониальную архитектуру, мне бывать не доводилось. Тогда, тринадцать лет назад, яхта «Дороти» после бурных событий у острова Сан-Фернандо на несколько часов зашла в прилагавшийся к этой вилле частный порт. Мне припомнилась живописная бухта, разделенная каменным молом на «чистую» — для господского купания и «нечистую» — для стоянки хозяйского флота — половины. Вспомнился пирс, где стояли незабвенная яхта «Дороти», декоративный парусник «Си Игл», вооруженный зенитками сухогруз «Айк», переделанный из боевого фрегата, и целая куча мелких прогулочных суденышек. А на пирсе впечатляюще смотрелись мордоворотики в серой униформе с «магнумами» в открытых кобурах.Вот такие появились теперь и у меня в палате. После недолгих логических рассуждений я допер, что раз покойный — хотя в этом я чуточку сомневался — Браун-Атвуд стал совладельцем компании Куперов, а позже и контрольный пакет выкупил, то вполне мог прибрать к рукам и бесхозную гран-кальмарскую недвижимость. То есть весьма возможно, что она со всеми прибамбасами (в том числе и с охраной) теперь записана на Марселу. Поэтому мордоворотики приглядывают тут за моей безопасностью. И ежели профессору Кеведо с подручными от большой тоски по маме захочется меня спровадить на Акулью отмель, а сеньора Лаура сумела убедить Марселу, что такая опасность вполне реальна, то данные мальчики должны защищать меня, не щадя живота. По-научному это называется «взять ситуацию под контроль».Кроме мордоворотов, мой покой берегла сестра Сусана. Она, бедняжка, не без опаски поглядывала на гориллоподобных мулатов, вполне способных при желании поиграть ею в пляжный волейбол. Но судя по всему, эти самые малыши были отменно вышколены и знали, что на службе положено, а что нет. Конечно, если б им отдала такой приказ миссис Браун, они бы не только в волейбол, а и в футбол сыграли любым человеком. Потому как приказ.Но самого главного «слона» я спервоначалу и не приметил. Оказывается, в двух шагах от моей койки была установлена комфортабельная раскладушка с водяным матрасиком, на котором мирно посапывала Марсела. Вокруг раскладушки была развернута старинного образца китайская ширма из бамбуковых лучинок и зеленого шелка с вышитыми гладью ало-золотистыми языкатыми драконами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55