А вот тот, что стоит спиной к мордоворотам, похожим на полевых хирургов, — это хозяин. Все его вопросы носят общий характер. Это не медик, а менеджер. Ему постоянно что-то объясняют, но он вряд ли врубается. Во всяком случае, до конца».«Значит, именно он — Х или Y?»«Во всяком случае, он тут главный. Сам Х или Y мог и не являться, а прислать доверенного парня. Хотя если дело обострилось, то мог явиться и сам».«А что значит: „обострилось“?»«Это значит, что за них кто-то взялся. Ведь если угробился посол, который имел с тобой какие-то контакты, или семья Куперов взялась расследовать историю исчезновения своего главы и его наследника, то может получиться нежелательный шум. Ты правильно придумал в своем диалоге между Хорсфилдом и этим Х или Y, когда последний понимает людей „бескорыстных“, от которых зависит МНОГОЕ. Эти люди прихлопнут Х или Y как муху, если он окажется нежелательным свидетелем. Ему надо убрать все концы в воду. Марселу, если ей не повезло, они уже убрали. А вот насчет нас у них нет единого мнения. Х или Y жаль бросать эксперимент, который сулит ему ОЧЕНЬ МНОГОЕ. Но себя ему жаль не меньше. Что пересилит — черт его знает. От нас НИЧЕГО не зависит. Пара капель какого-нибудь быстрорастворимого снадобья — и мистер Браун вкупе с товарищем Коротковым прекращают функционирование. Тело кремируется, а пепел смешивается с автомобильным гудроном или с минеральными удобрениями. Я уже давно мертв физически, хотя некоторое время об этом не знал, тебе это еще предстоит. Судя по всему, загробного мира не существует, так что бояться нечего. Душа — это всего лишь комплекс компьютерных программ, помещенных на элементную базу из каких-то биологических чипов».«Ты же верил в Бога», — заметил Коротков.«А теперь — нет. Бог не дал бы Хорсфилду спереть мою душу и записать ее на какую-нибудь дискету, чтобы потом впихнуть в твою полупустую башку».«Но ведь он успел сделать это, пока ты еще не умер. Она еще жила в твоем теле, эта душа. А если б она успела отделиться, то он не сумел бы ее захватить. Тут как раз наоборот получается, что раз душа может жить отдельно от тела… то ее могут и в рай и в ад унести… Если, допустим, у кого-то есть для этого оборудование».«Может быть. Ты тоже кое-что соображаешь. Тогда нам обоим плохо придется. В аду уже приготовили для нас подходящую сковородку. Я за время пребывания на Хайди наделал столько грехов, что мне их не отмолить за сто лет. Но при этом — в твоем теле. Ведь это ты перетрахал там кучу баб и убил целую толпу людей. Плюс крал, предавался чревоугодию и пьянству, лжесвидетельствовал… Что там еще?»«Я не знаю. У нас это не проходили».«Ну да, ты еще и нехристь. Прямая дорога к черту в зубы!»Консилиум между тем продолжался. Лекари наконец закончили галдеж у приборов и подошли к кровати.— Здравствуйте, — сказал тот, кого Браун определил как Х или Y.— А что, если ты ответишь ему по-русски? — Дик явно позабыл, что с сестрой и Брайтом мы мило говорили по-английски.Он услышал мое мнение и уточнил:— Пойми, он может не доверять Брайту. Если ты раскроешься как Коротков, то внесешь в них сумятицу. Это лишний шанс выжить.— Где я? — спросил Коротков на родном языке.— Что? — Х или Y выпучил шары. — Доктор Рабиновитц, он сказал по-русски, не так ли?Психиатр с идиотской рожей кивнул и произнес перевод:— Он спрашивает, где находится.— Скажите ему, что он в Германии, в американском госпитале.Рабиновитц перевел это на русский.«Скажи, что требуешь представителя посольства СССР», — подсказал Браун.Я выговорил это безо всякого акцента. Рабиновитц, у которого акцент был и в русском, и в английском, перевел.— Что вы тут полчаса болтали, Брайт? — грубо рявкнул Х или Y. — Он не осознает себя Брауном. Он даже не понимал, о чем мы тут рассуждали. Я специально наблюдал за его лицом. Оно ничего не выражало, хотя он явно был в сознании.— Я клянусь, сэр, — пузан стал медленно краснеть, — что он всего час-полтора назад прекрасно понимал и отвечал по-английски. Сестра Лэйн может это подтвердить. И сестра Терри тоже.— Да, да, сэр! Он говорил по-английски! — подтвердила сестра, жавшаяся где-то в уголке. — Он все понимал!— Вы для меня не свидетели, — проворчал Х или Y, — вы обе — подстилки Брайта. А он полчаса убеждал меня, что Коротков остался Брауном. И ни слова не сказал о том, что он говорит по-русски!— К тому же, — заметил Рабиновитц, — из рассуждений мистера Брайта былоясно, что этот индивидуум может осознавать себя только Брауном и никем больше.— Сэр, — явно в готовности напустить в штаны, пролепетал Брайт, — скажите на милость, неужели я стал бы вас обманывать? Ведь если он с самого начала осознавал себя Коротковым, то это все равно не удалось бы скрыть. Я просто не допускал мысли, что он может за полтора часа измениться…— И кроме того, — ядовито вставил Рабиновитц, — вы утверждали, что Коротков в нем подавлен окончательно. Вам это удалось убедительно доказать, не правда ли, леди и джентльмены?— Да, — сказала леди-фармаколог, — инъекция препарата «Зомби-6» должна была начисто подавить Короткова, стереть память, навыки, привычки — все, что характеризует психику этой личности. Только так он смог бы превратиться в Брауна. Иначе интротрансформация в Брауна просто не удалась бы.— После того, как вы предоставили мне этот препарат, — прошипел Брайт, — мне надо было не доверять вашим выводам. Ваши проверки на душевнобольных — это не аргумент. Надо было дождаться материалов с Хайди.— …Которые теперь исчезли бесследно, — съехидничал Рабиновитц.— Вы, Брайт, поставили нас в идиотское положение, — рявкнул Х или Y, — эксперимент вовсе не закончен. Мы не знаем в итоге, кто действовал на Хайди: Браун или Коротков?— Какая вам разница?! — неожиданно огрызнулся Брайт. — Все равно вы уберете его.— Вовсе нет, — прищурился Х или Y, — Браун уже давно мертв. Его могилу можно эксгумировать и показать властям. Любая экспертиза, хоть из ООН, хоть из Госдепартамента определит, что он мертв уже давно и умер от травм, которые получены при парашютном прыжке. Но если в Короткове живет Браун, то он может проинформировать излишних лиц о том, что творилось на Хайди. И покойный мистер Хорсфилд, и пока еще здравствующий мистер Брайт затратили немало сил, чтобы убедить меня и моих друзей в том, что после окончания операции легко можно будет провести обратную интротрансформацию. Я заверяю в этом наших друзей в Белом доме. Они очень спокойно реагируют на представление русского посла о том, что бывший министр соцобеспечения Революционного правительства Хайди Анхель Рамос, он же Анхель Родригес, въехавший в США с паспортом на имя гражданина США Ричарда Брауна, в действительности опознан как бывший солдат Советской Армии Коротков Николай Иванович. В полной убежденности, что у Короткова начисто стерта память и он по сути дела полный идиот, наши ребята из Белого дома намекают Госдепу, что есть повод поторговаться и предложить за выдачу Короткова выпустить из России двух неплохих парней, которые попались в Афганистане. Возможно, даже присовокупив к Короткову какого-нибудь русского солдата, взятого моджахедами. Желательно, конечно, наркомана или полуидиота. Предварительные условия оговорены, русские уже оповещены, что Коротков жив, хотя и не совсем вменяем… И тут вы звоните мне и орете, что все не так, что Коротков остался Брауном и выпускать его нельзя! Что вы вылупили глаза, Брайт? Мне пришлось пить успокоительное после вашего сообщения.Брайт часто моргал, глаза у него бегали из угла в угол.— Да, успокоительное! — прорычал Х или Y. — И хорошо, что я еще не успел отдать вам приказ немедленно ликвидировать Брауна, а примчался сюда. Здесь вы полчаса объясняете мне, что Браун уже никогда не станет Коротковым и что его надо либо прятать подальше, либо зарывать поглубже и желательно кремированным. А оказывается, в этом парне сидит Коротков? Что это за странности, а?— Никаких странностей нет, — гаденько ухмыльнулся Рабиновитц, — все очень просто. Мистер Брайт решил немножко поиграть в свою игру. Ручаюсь, что интротрансформацию Брауна в Короткова он провел успешно. И с самого начала у него все удалось. Но вся память Брауна, со всеми подробностями и деталями об операции «Атлантическая премьера» им переписана на искусственный носитель. Правда, воспроизвести ее без ввода в естественный мозг пока нельзя, но это детали. Можно взять любого пустоголового парня и с помощью все той же установки ввести ему в мозг память Брауна. Потом немножко гипноза, и Браун заговорит устами посредника…— Так… — зловеще произнес Х или Y. — Что вы можете сказать, мистер Брайт?— Все, что здесь сказано, — досужая выдумка мистера Рабиновитца.— Давайте будем корректнее, — улыбнулся психиатр. — Скажем лучше «предположение».— А я ему верю, — прищурился Х или Y, — и даже немного восхищаюсь тем, как лихо он собрался нас надуть. Психологический расчет был верен: после доклада о том, что обратная интротрансформация не прошла, совершенно естественно ожидать приказана ликвидацию. Ведь вы именно это имели в виду, когда рекомендовали «прекратить эксперимент»? Это ваши слова, Брайт! Я их слышал своими ушами. И чуть было не согласился, хотя это стоило бы мне нескольких миллионов долларов и уважения очень ценных ребят из Белого дома и Госдепа! Молю Господа, чтоб он и впредь меня вовремя вразумлял. В полной уверенности, что никаких концов не осталось, я оказываюсь легкой добычей для шантажиста… Вы рассчитывали, что Коротков не сможет отвечать вообще, не правда ли? А он ответил по-русски!— Все это фантазии. — Брайт стоял бледный и жалкий.— Теперь мне плевать, фантазия это или нет. Я выверну вас наизнанку, Брайт! С помощью вашей же техники я заставляю вас вспомнить, кто вам заказал это представление!— Попробуйте сперва в ней разобраться! — огрызнулся Брайт, понимая, что ему — крышка.— Вас это не должно беспокоить, — заметил мистер Рабиновитц, — у меня есть и опыт, и специалисты.Разговор принимал весьма неприятный оборот. Особенно для Брайта. Впрочем, он многим мог выйти боком — и нам в том числе, то есть Брауну-Короткову. Думается, для страховки Х или Y все-таки постарался бы ликвидировать и того, и другого. Однако, слава Богу, этого не случилось.Внезапно дверь в палату слетела с петель, затем послышалось несколько глухих хлопков, в которых можно было угадать стрельбу из бесшумного оружия. Мордовороты в белых халатах дружно шмякнулись на пол, но отстреливаться уже не могли, ибо головы у них оказались дырявыми. Всех остальных, оторопелых и побелевших, оттеснили от моей кровати, и я увидел каких-то мрачного вида ребятишек саженого роста в пятнистых комбинезонах и черных вязаных масках…«У меня такая же была», — заметил Браун, покопавшись в нашей общей памяти.— Всем не двигаться! — сказал тот, кто был главным у ребят в камуфляже. — Руки за голову! Лицом к стене! Ноги на ширину плеч!Двое парней вкатили каталку, сняли меня вместе с капельницей с кровати и, отделив от припертой к стене публики двух медсестер, указали им стволом автомата:— Вперед! С нами! Быстро!Наверно, любой человек на нашем месте полюбопытствовал бы, что это за шуточки. Возможно, будь я только Коротковым, то тоже задал бы дурацкий вопрос. Но Браун понимал, что на этот вопрос в лучшем случае не ответят. В конце концов мы были человеком, от которого НИЧЕГО не зависело. Гонка для сумасшедших Сестры, повизгивая, катили каталку с нашим двухместным телом. Ребятки в намордниках были свирепы и регулярно подбадривали девиц шлепками и пинками. Следом за ними другие черномордики гнали толпу лекарей во главе с Х или Y. Я ехал с комфортом, но не очень безмятежно. Коротков трусил откровенно, Браун пытался успокоить себя тем, что если человека крадут, то вовсе не за тем, чтобы тут же прихлопнуть.Каталку впихнули в лифт и спустили в подземный гараж. У самого выхода из лифта стояла «скорая» — фургон с открытыми задними дверцами и работающим мотором. Подскочили еще два парня и ловко перевалили меня с каталки на выдвижные носилки, а затем молниеносно задвинули в машину. Туда же затолкали и сестер, а следом за ними в фургон запрыгнули камуфляжники. Дверцы захлопнулись, машина рванула с места. Стекла были забелены, понять, куда меня везут и зачем, было трудно.Безликие мальчики велели сестрам сесть у моего изголовья и держать капельницу, хотя на потолке машины был специальный кронштейн для такого случая. Автоматы с глушителями были наведены на этих ангелочков весьма серьезно. Видимо, черномордики весьма переживали за мое здоровье. Непрерывно пищала сирена.Ехали мы не больше получаса. Все это время машина, судя по звуку мотора, неслась на очень высокой скорости и ни разу не притормаживала у светофора. Мистер Браун определил, что скорее всего машину гнали под прикрытием сирены и мигалки.Затем скорость сбавили, нос машины задрался вверх, она явно въезжала на наклонную плоскость или пандус. Затем машина встала, сирена смолкла, но зато послышалось очень знакомое обеим составляющим «я» звенящее гудение закрываемой аппарели транспортного самолета. А еще через несколько минут зазвучал нарастающий свист, переходящий в рев. Сомнений не было: набирали обороты реактивные турбины.— Летим? — спросил я, избрав для этого вопроса английский. Безликие пропустили это мимо ушей. Сестры тихонько стучали зубами, у них было немало сомнений в благоприятном исходе путешествия.Оставалось говорить лишь с самим собой… не вслух, конечно.«Кому мы еще понадобились?» — Коля был взволнован заметно больше, чем Дик.«Кому? — Браун попытался найти логику. — Думаю, что на сей раз кому-то из спецслужб. То ли тем, кто намерен вопреки всему обменять Короткова на двух невезучих ребят, которых ваши отловили в Афганистане, — а это, как ни странно, могут быть и „ваши“, и „наши“, — то ли тем, кто, наоборот, очень не хочет честно меняться. И тут равновероятно участие и „наших“, и „ваших“. Судя по наглости, это могут быть спецслужбы, но никто не поручится и за то, что это не какой-нибудь очередной Х или Y со связями в Белом доме».«Вместе с нами увезли этого, Х или Y. И Брайта, и всех иных».«Хорошо. Это значит, что они тоже кому-то нужны. Вероятно, скорее всего, государству. Какому-нибудь, вашему или нашему».«Ну а разве не могло, допустим, ваше ФБР или там ЦРУ культурно приехать и всех забрать? Это ж налет получается…»«Видишь ли, во-первых, просто так, без санкции на арест и обыск, приехать и официально забрать — нельзя. А у Х или Y найдется столько заступничков, что ни один прокурор не решится дать такие санкции. Во-вторых, в действиях его надо еще установить криминал. А его нет. В каком штате мы бы ни находились, закона, запрещающего проводить такие опыты, нет. Нужно вносить в законодательное собрание штата законопроект, обсуждать его неведомо сколько времени. Знаешь, сколько можно будет накопать противоречий с конституцией любого штата? Кучу и еще чуть-чуть! Поэтому остается действовать незаконно. Налет банды террористов, похищение. Нет следов, ФБР ведет расследование. Через год все забудут Точнее, договорятся».«Те, что из Белого дома, с ФБР?»«Не только они. Очень может быть, что в первую очередь те, кого представлял Х или Y. Он ведь прищучил как-то Хорсфилда, а теперь — прищучат его».«А мы?»«Мы — объект эксперимента. И все».«Куда нас могут везти?»«Да куда угодно. Может быть, даже в Москву».«Правда?!»«Чему ты радуешься? Давно в Сибири не бывал?»«При чем тут Сибирь? Чего я сделал-то?»«Найдут, что ты сделал. Если захотят. Но это я шучу. Они тебя изучать будут, если, конечно, ты им за этим понадобился».«По-моему, на посадку идем…»Действительно, самолет, судя по тому, что моя голова заметно наклонялась вниз, плавно снижался. Пискнули амортизаторы шасси, самолет немного тряхнуло, затем гул двигателей стал помаленьку стихать. Опять запела, открываясь, аппарель, зафырчал мотор, и наша «скорая» задом выкатилась из самолета. В окнах заметно посветлело, и фургон, круто развернувшись, куда-то помчался.«Интересно, сколько мы летели?» — заинтересовался Коротков.«Не больше часа. Мы могли пролететь пятьсот-шестьсот километров. Если, конечно, не кружили все время над одним и тем же городом…»«Зачем?»«Вся эта история может быть просто маленькой проверкой».«И ради этого трем охранникам вышибли мозги?» «Для достоверности чего не сделаешь…» На сей раз ехали немного дольше. Одна из сестер стыдливо сказала, обращаясь к камуфляжникам:— Мне нужно в туалет, сэр.— Потерпеть можешь? — спросил черномордик.— Очень недолго, сэр.— Сколько конкретно?— Не больше десяти минут.— Тогда отойди вон туда к перегородке водительской кабины и делай пи-пи в свое удовольствие! Или у тебя более серьезные проблемы?— Именно так.— Все равно, высадить тебя я не могу. Вали в угол или терпи.Сестра покраснела, поджала губы и продолжала сидеть на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71