Самого грохота я, кажется, даже не услышал, только увидел оранжевый отблеск вспышки, а затем ощутил, как горячий тугой воздух оторвал меня от земли и швырнул ярдов на десять… Было такое ощущение, что какой-то великан пнул меня сапожищем под зад. Слава Богу, что в полете меня выпрямило, и ранец с патронами, вырвавшись из моих рук, улетел на два фута дальше, чем я. Иначе я расшиб бы себе лицо, а при особо удачном падении мог бы и вогнать себе в мозг собственные носовые хрящи. Подобным образом я сам уложил, если помните, Варгаса, так что, видно, Господь не захотел рассчитываться со мной за этот грех. Шмякнулся я вообще очень удачно, точно между рельсов, и ничего себе не сломал, хотя ушибся очень прилично и минуту-другую лежал в нокауте.Потом, когда смог привстать, сесть и ощупать себя, восстановить дыхание и избавиться от легкого гудения в голове, я, наконец, стал соображать на тему: что же произошло?По туннелю тянуло запахом взрывчатки. Толовую вонь я хорошо помнил еще с вьетнамских времен. Рванула мина, на которую наехала моя неуправляемая тележка. Если бы в тележке сидел я, то никто и никогда не узнал бы о моих приключениях.Нормальный и даже, может быть, слегка контуженный человек не стал бы долго думать, а пошел бы туда, откуда пришел. Но то ли я был совсем ненормальным, то ли контузия была серьезной, только пошел я именно туда, где произошел взрыв. Мало того, я еще напялил на себя ранец с патронами! Нет никакого сомнения, что голова у меня в это время соображала плохо.Фонарь — он так и не разбился, — высветил впереди развороченный путь, воронку, над которой еще курился дымок, загнутые вверх концы рельсов. Все тюбинги были исчирканы осколками. Тележка, сброшенная с рельсов и перевернутая, валялась здесь же, однако то, что ее не разнесло в клочья, а лишь изломало и издырявило, убедило мою голову, что это была лишь противопехотная мина. Противотанковая скорее всего под пустой тележкой не сработала бы, а если бы сработала, то вышибла бы тюбинги и завалила туннель.Вот тут я, кажется, чуточку больше стал соображать и, не заходя за воронку, принялся просматривать впереди лежащий участок туннеля. Даже при легком обалдении, в котором я продолжал находиться, инстинкт самосохранения все-таки работал. Понемногу в голову стали приходить разумные мысли. Первой из них была, конечно, та, что надо вернуться назад. Однако не было никакой гарантии, что я вновь не нарвусь на заминированный участок. А это означало, что мне надо возвращаться тем путем, который я уже знаю, и вывести он меня может только в объятия Хорхе дель Браво.Все остальные мысли касались уже только того, как двигаться дальше через наверняка заминированный участок. Идти через него, в принципе, было намного безопаснее, чем через любой неизвестный. Тут-то, по крайней мере, я уже точно знал, чего опасаться. Кроме того, если немцы в свое время установили тут мины, то, видимо, очень не хотели, чтобы кто-то ходил или ездил по туннелю. А это могло означать, что либо здесь имелся выход на поверхность, либо было спрятано нечто особо важное и секретное. Первый вариант мне казался предпочтительнее только поначалу. Наверно, потому, что я очень надеялся выбраться. Однако мне подумалось, что для того, чтобы надежно оградить вход, следовало установить противотанковую мину, а лучше — и мину, и хороший заряд из толовых шашек. Тогда бы при взрыве можно было наглухо завалить туннель на протяжении многих ярдов. Скорее всего эта цель тут не преследовалась. Кроме того, я совершенно неожиданно обнаружил, что неподалеку валяется стандартная металлическая табличка, на которой сквозь пятна ржавчины можно было разглядеть следы надписи: «Ферботен! Минен!» или что-то в этом роде.Таким образом, мины были поставлены прежде всего для того, чтобы никто из «своих» туда не лазил. Наци были подозрительными, опасались шпионов и предателей в своих рядах, а потому доверяли минам больше, чем людям.Совсем рядом с местом первого взрыва других мин быть не могло. Они бы неминуемо сдетонировали. Следующая должна была находиться где-нибудь подальше. И тут мне пришла в голову дурная, но гениальная идея. Я втащил искореженную, но способную катиться по рельсам тележку на путь и, поставив впереди разорванных взрывом рельсов, раскатил, а сам быстро, калачиком, улегся в воронку, оставленную первой миной. Тележка, мерно постукивая на стыках, пошла в свой крестный путь. Я, сжавшись, ждал удара, но его все не было. В этом тоже была опасность для моего здоровья: если бы я высунулся из воронки в момент взрыва, то мог бы лишиться глаз, которые выдавила бы мне ударная волна, а мог бы и заполучить перелом шейных позвонков. Но, на мое счастье, взрыв все-таки бухнул, горячая и пыльная волна пронеслась над воронкой, где-то впереди мяукнули звуки рикошетирующих осколков, ударивших в бетонные тюбинги. Когда все улеглось, я посветил вперед и увидел знакомую картину примерно в тридцати ярдах от себя. После этого я неторопливо пошел вперед, поглядывая на всякий случай под ноги. Глядел я и на стены, где тоже могли быть разные сюрпризы. Однако дошел я до второй воронки вполне благополучно.Тележке второй подрыв красоты не прибавил: с нее сорвало сиденье и педали, погнуло вал передней колесной пары, но катиться по рельсам она все еще могла, хотя и с трудом, благо уклон увеличился и ее тянуло быстрее.Все получилось и в третий раз удачно. Третья мина взорвалась ровно на том же расстоянии от второй, что вторая — от первой. Немцы были народ аккуратный и, получив задание заминировать путь через каждые тридцать ярдов, — скорее всего метров! — так и сделали. Правда, после третьего раза тележку можно было сдавать в утиль. Катиться она больше не могла при всем желании. Можно было, конечно, вернуться в депо и взять вторую тележку, но я решил, что уже хорошо все знаю, а потому смело пустился в путь, отсчитывая нужное число шпал.Конечно, мне повезло. Я вовремя заметил торчащую из гравия проволочку, проходящую поперек рельсов и именно там, где должен был ее увидеть. Проволока была натянута и примотана к нагелю, вбитому в бетонный тюбинг. Я срочно стал вспоминать уроки минного дела. Тут торопиться не следовало. С одной стороны, мина могла сработать от того, что предмет, зацепившийся за нее, колесо тележки или, например, моя нога (что особенно неприятно), выдернет чеку из взрывателя. Тогда, если бы я, скажем, аккуратно перерезал эту проволочку, ничего страшного не произошло. Однако могло быть и так, что эта натянутая проволока была привязана не к чеке, а непосредственно к ударнику. Тогда, перерезав ее, я немедленно отправлялся на тот свет. Именно поэтому я стал осторожно камешек за камешком снимать гравий с мины. Понемногу открылась верхушка мины, и я увидел, что проволочка привязана к чеке. Придержав чеку, я отмотал от нее проволоку, а затем продолжил работу по снятию с мины гравия. Тут тоже можно было отдать концы, если вынуть мину сразу. У нее мог быть еще один, а то и два взрывателя: в боку или в днище. В боку такового не оказалось, гнездо, куда он ввинчивался, было пустое. А вот донный, проволочка от которого была привязана к короткому стальному ломику, зарытому в гравий, я углядел вовремя… Здесь тоже была чека, и я смог отцепить проволочку, а затем выкрутить и этот взрыватель.Расправившись с этой миной, я вспотел, но одновременно обрел некую уверенность в себе, граничившую с самоуверенностью. Для старого солдата, каковым я себя по дурости считал, это было непростительно. По идее, конечно, я должен был на этот раз загнуться.Дело в том, что эти чертовы наци, оказывается, были неплохими психологами. Во всяком случае те, что минировали этот туннель. Они поставили четыре мины через равные промежутки, а пятую приспособили всего в пяти шагах от предыдущей. Причем проволоку они протянули не к стене, а между рельсами. Поскольку любой самоуверенный болван, считавший, что открыл систему минирования, был бы убежден, что следующую мину надо искать через тридцать ярдов, он, как и я, наверняка зацепился бы за проволоку…Будьте уверены, я пишу эти строки пока еще не с того света и даже не из инвалидной коляски. Мина, конечно, не взорвалась. Это было маленькое чудо, дарованное мне, грешному, из великого милосердия Господа нашего. Именно его Провидение прямо над миной расположило небольшую протечку. Капли воды в течение многих лет капали точно на взрыватель мины. Пружина ударника, находившаяся в сжатом состоянии, проржавела вместе с чекой, капсюль отсырел и корродировал. Я просто сорвал проволоку сапогом и лишь потом сообразил, как мне повезло.Немного уняв дрожь в ногах, я стал постепенно отходить от невзорвавшейся мины, потом ушел даже дальше, к третьей воронке, уселся в нее и некоторое время стучал зубами, будто от холода. Все говорило за то, что мне надо прекратить эту идиотскую игру со смертью и возвращаться, хотя бы даже на радость Хорхе дель Браво.Но тут совершенно неожиданно — я, слава Богу, был укрыт в воронке — в глубине туннеля грохнул взрыв. Понятия не имею, чем он был вызван — крыса зацепила за проволоку, камень свалился и ударил по взрывателю — неизвестно. Важно другое — следом за первым, далеким взрывом ухнул другой, более близкий, потом — третий, четвертый, пятый, все ближе и ближе! Потом грохнуло так, что не будь на мне шлема с наушниками и не открой я рот настежь, то оглох бы надолго. Когда наступила тишина, звон в ушах у меня не проходил минут десять.Долго я не решался высунуться, ждал, что бабахнет еще раз. Когда же наконец рискнул, то понял, что мне еще раз повезло, и что я знаю еще один секрет немецких минеров. Мина, которую я считал пятой, на самом деле была седьмой. Между четвертой миной, которую я разрядил, и якобы «пятой» было еще две, без взрывателей. Они были наглухо зарыты в гравий между шпалами, и я проходил по ним, даже не замечая их. Если бы та самая седьмая «пятая» мина все-таки взорвалась, то грохнули бы и эти от детонации. Так оно и случилось, но я, к счастью, был в это время в воронке.Путь был разворочен и перекручен на протяжении целой сотни ярдов, взорвалось не менее десяти, а то и пятнадцати мин, причем даже та, которую я, разрядив, положил в стороне от рельсов. Перекрытия выдержали всю эту канонаду, а я смело пошел вперед, убежденный, что ни одной мины впереди уже быть не может, вплоть до того места, где начинается неповрежденный путь.Когда я дошел до этого места и присел в последнюю воронку, сил у меня оставалось мало, я надышался пыли, взрывных газов, оглох, глаза слезились… Оставалось еще несколько кубиков и кусочек шоколада. Я съел их, испытав жуткую жажду, — во рту пересохло. Очень хотелось выпить «Карлсберг», но его тут, естественно, не было.Впереди луч фонаря, заметно потускневший, — село питание — высветил что-то металлическое. Эти двадцать ярдов я прошел на четвереньках, тщательно приглядываясь к промежуткам между шпалами. И здесь я мог бы взлететь на воздух, потому что на этом участке наци поставили мины не между шпалами и не со взрывателями натяжного действия, а деревянные нажимные мины. Я увидел эту мину совершенно случайно. Видимо, гравий от времени слежался и просел, под несколькими шпалами обнаружилось свободное пространство, и вот там-то я и увидел первую нажимную. От ноги, наступившей на шпалу, она бы вряд ли сработала, но вот если бы здесь провезли вагонетку — грохоту было бы много! Ящички мин были в свое время пропитаны каким-то составом вроде креозота и почти не сгнили за долгие годы. Всего я их нашел четыре.Наконец я подошел к самому главному заграждению, тому самому металлическому предмету, который я высветил своим сдыхающим фонарем. Это был приведенный в негодность мотовоз, нарочно поваленный на рельсы так, что закрывал весь проход. Его опутали колючей проволокой, какими-то проволочными петлями, просто натянутыми проволочками, возможно, подсоединенными к взрывателям мин. Касание любой проволоки могло вызвать взрыв.Распутать этот гордиев узел даже сам Александр Македонский не смог бы. Во всяком случае, ему со своим мечом удалось бы дожить только до первого взмаха. Что же касается меня, то была возможность применить хоть и не самое современное, но автоматическое оружие. Я отошел в одну из более-менее удаленных от мотовоза воронок, спрятал голову между рук, чтоб не ударило волной, выставил из воронки ствол «шмайсера», а затем одной очередью выпустил весь магазин…Как ни странно, свод и на этот раз выдержал. Какие-то куски от мотовоза все-таки долетели до моего укрытия, но слава Богу, пристукнуть меня они уже не могли. Правда, какая-то крупная гайка крепко стукнула меня по шлему, но все на этом и кончилось.Сразу за обломками мотовоза, в пяти ярдах от него, путь перерезала очередная стальная дверь, завинчивающаяся на штурвальчик. Она была не заперта. Я хотя и крутил штурвальчик с опаской — там могла быть мина-сюрприз— но тем не менее подсознательно уже ничего не боялся.Когда дверь открылась, и я вошел, освещая мрак остатками ватт своего фонарика, то ощутил странное чувство нереального… Серьезные дела продолжаются Я угодил туда, куда мечтала попасть Марсела, выгоняя меня ночью с яхты в вертолетную экскурсию на верхушку острова Сан-Фернандо, а затем заставляя совершить многочасовую подземную прогулку. Это была сокровищница пирата Эванса.Прямо вдоль стен, на сваренных немцами стальных стеллажах громоздились кованные железом и медью сундуки, просмоленные бочки, ящики и какие-то предметы, обернутые мешковиной. На всех по трафарету черной краской были написаны инвентарные номера. Это, конечно, сделали немцы. Распоров штурмовым кинжалом одну из мешковин, я обнаружил под ней массивную статую какого-то индейского бога, наверняка цельнолитую, вес которой мог достичь тонны. Затем я увидел еще более крупную… В обоих было столько золота, что, положив их в банк, Эванс смог бы сделать своих потомков мультимиллиардерами… Сняв со стеллажа небольшой бочонок, типа шлюпочного анкерка, и сбив с него верхний обруч рукоятью автомата, я сумел выковырять дно и увидел камни. Конечно, без огранки они походили на простые осколки битого зеленого стекла, но на самом деле это были крупные изумруды. Каждый из этих камешков по нынешним временам стоил приличную сумму.Кожаный мешок с черной цифрой «122» был стянут веревкой с печатью, но мне было плевать на печать, и я развязал его. Это был крупный, от горошины до голубиного яйца в диаметре, жемчуг.Сундучок под номером «327» был доверху набит золотыми монетами. На эту сумму можно было бы купить себе небольшой самолет.Никого не было рядом. Я мог бы спокойно вытряхнуть коробки с патронами из ранца и набить его чем угодно — жемчугом, золотом, изумрудами. Я мог бы рассыпать по карманам, выбросив обоймы «парабеллумов», несколько фунтов золотого песка, обнаружившегося в бочке с ј856.Но я уже достаточно хорошо пришел в себя после взрыва в туннеле. Я понимал, что, не зная, как отсюда выбираться, лучше ничего не брать и уж, конечно, не выбрасывать ради этого боеприпасы. Кроме того, я все-таки приглядывался: не тянется ли откуда-нибудь из-под статуй или бочек роковая минная проволочка. Поглядывал я и под ноги, шагая между стеллажами по узкой колее. Вероятно, немцам, обнаружившим сокровищницу при строительстве подземной базы, потребовалось немало вагонеток, чтобы перевезти ее на новое место. Возможно, кое-что они успели вывезти в Европу, а может быть, и нет — дожидались приказа фюрера.Рельсы уперлись в тупик, дальше была каменная гранитная стена, в которой, однако, кто-то пробил киркой или отбойным молотком неправильной формы туннель. Горки гранитного щебня лежали по обе стороны пути. Ну что же — я решил идти дальше.Прошел я недолго — и наткнулся на первое свидетельство того, как бренна человеческая жизнь. В тупике, которым заканчивался прорубленный киркой туннель, лежал череп и сильно обглоданные крысами кости человека. На костях кое-где сохранились обрывки черного сукна — вероятно, остатки мундира морского офицера или эсэсовца. Череп имел на одном боку ровную круглую дырку, на другом — пролом. Тут же валялся и проржавелый «парабеллум», ровесник тем, что лежали у меня в кобурах, но, увы, состарившийся гораздо быстрее. Ржавая кирка с источенной гнилью рукояткой свидетельствовала о том, что бедный наци, должно быть, пытался пробить себе путь к свободе. То ли его по ошибке забыли в этом хранилище, то ли он был оставлен караулить сокровища— пока я этого не знал. Но очень скоро многие тайны острова стали мне понятны. Выйдя из тупика, я прошел вдоль стеллажей в обратном направлении и обнаружил небольшую дверцу, которая при первом прохождении ускользнула от моего взгляда. Дверь была не заперта, и я вошел в помещение, которое служило тюрьмой и жильем для гауптштурмфюрера Алоиза Эрлиха.О том, что простреленная черепушка, кости, тряпки, кирка и ржавый «парабеллум» принадлежали этому джентльмену, а также и о том, что он был гауптштурмфюрером СС и носил имя Алоиз Эрлих, я узнал, когда нашел на его письменном столе несколько полуистлевших тетрадей и писем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71