Приготовлены были для переправы также около шести тысяч лошадей; но большая часть кавалеристов взяла только седла и уздечки, надеясь найти лошадей в неприятельской стране. В портах Северного моря – Кале, Дюнкерке и Остенде – собралась флотилия из четырехсот судов, двадцать семь тысяч солдат и две тысячи пятьсот лошадей. Этот отряд составлял резерв, который должен был следовать за главными силами, – близко, но отдельно от них. В конце концов он также подошел к Булонскому берегу, и его суда после жаркой схватки с британскими крейсерами присоединились к судам главной флотилии в четырех портах Канала.
Чтобы управляться такой массой людей на поле битвы, нужна способность, которую могут приобрести лишь немногие генералы после целых годов опыта. Переход через широкую реку с армией таких размеров, на виду у бдительного и равносильного неприятеля, составляет сложную операцию. Переправа же армии через морской канал около сорока миль шириной – таково расстояние, отделяющее Булонь и соседние с ним порты от намеченного места высадки между Дувром и Гастингсом, – пред лицом врага, господство которого на море было большей частью неоспоримо, составляет предприятие столь смелое, что многие и ныне сомневаются, действительно ли Наполеон думал совершить его. Надежду на успех он основывал на превосходной организации и выучке армии и флотилии, которые долгой и целесообразной практикой должны были подготовиться к отплытию немедленно после наступления благоприятного момента. Такой момент он надеялся обеспечить большой морской комбинацией, таившейся в его уме. Эта комбинация, изменявшаяся и расширявшаяся с течением месяцев, но остававшаяся по существу все той же самой, была зародышем, из которого выросли сложные и полные захватывающего интереса события, изложенные в этой и следующей главах, – события, затемненные для большинства ослепительным сиянием Трафальгара.
Когда предшествующие строки – результат твердых убеждений автора по рассматриваемому вопросу – были уже написаны, он встретил вновь выражения сомнений относительно цели Наполеона, основанные на словах, которые были сказаны последним Меттерниху в 1810 году, так же как и на мнениях лиц, бывших в более или менее близких сношениях с императором. Что касается случая, сообщенного Меттернихом, то достаточно лишь заметить, что отнюдь нельзя полагаться на какие бы то ни было уверения Наполеона, если только они не подтверждены дальнейшими обстоятельствами. Что позиция в Булони была избрана хорошо для обращения оружия против Австрии в любой момент, это совершенно верно, но также верно и то, что если бы удалось избежать сопротивления со стороны британского флота, она была одинаково благоприятна и для вторжения в Англию. Не указывает ли это только на то, что великий вождь и здесь, как делал это всегда в течение своей карьеры, победил стратегическое затруднение, возникшее из существования двух опасностей в различных направлениях, тем, что занял центральную позицию, откуда был готов обратить свои силы против одной из них прежде, чем надвинется другая?
Вот соображения, имеющие для автора неоспоримую силу:
1) Наполеон предпринял и совершил экспедицию в Египет, почти одинаково трудную; 2) он видел, что если не рискнет быть уничтоженным со своей армией при переправе через Канал, то Великобритания в конце концов одолеет его при посредстве своей морской силы, и что поэтому, как ни велика опасность поражения в одном случае, она все-таки меньше, чем в противоположном, случае, – аргумент, который автор развивает далее. 3) Как ни трудно проникнуть в истинные намерения столь утонченно хитрого человека, каким был Наполеон, автор, вместе с Тьером и Ланфре, держится мнения, что после прочтения переписки Наполеона за эти тридцать месяцев нельзя не прийти к убеждению, что обман, каким пришлось бы признать ее при предположении отсутствия намерения совершить вторжение, был невозможен даже для него. Можно также заметить, что мемуары Мармона и Нея, командовавших корпусами армии вторжения, не обнаруживают никакого сомнения в серьезности плана, о котором первый говорит вполне утвердительно; равным образом и жизнеописание маршала Даву, другого корпусного командира, не говорит ни о каком подобном сомнении и с его стороны.)
Между тем этот период ожидания с мая 1803 года до августа 1805 года, когда сложная сеть военно-морских и сухопутных движений начала уже распутываться, был замечательной и удивительной паузой в мировой истории. На высотах к северу от Булони и вдоль узкой береговой полосы от Этапля до Вимре был расположен лагерь ста тридцати тысяч самых блестящих солдат всех времен, солдат, которые сражались в Германии, Италии и Египте, солдат, которым предстояло тогда еще одержать победы над Австрией под Ульмом и Аустерлицем, над Пруссией под Ауэрштэдтом и Йеной, отстоять свои позиции, хотя и едва-едва, под Эйлау против русской армии и разгромить также и последнюю несколько месяцев спустя на кровавом поле Фридланда. Становясь с каждым днем бодрее на здоровом морском воздухе и под влиянием деятельной жизни, веденной ими, они могли в один прекрасный день, подготовленные упражнениями в различных маневрах, которые должны были приучить их к посадке на суда и высадке с них в быстроте и порядке, увидеть белые утесы, окаймляющие ту страну, которая до тех пор одна только смеялась над их силой. Далеко от них, Корнуолис близ Бреста, Колингвуд близ Рошфора, Пелью близ Ферррля сражались со свирепыми штормами Бискайской бухты при той ужасной и упорной бдительности, которая достигла высшего напряжения в годы, предшествовавшие Трафальгару. Именно об этом напряжении Колингвуд писал, что адмиралы, чтобы выдержать его, должны быть сделаны из железа, но к такой бдительности обязывала их опасность, угрожавшая их отечеству. Еще дальше – по-видимому, лишенный всякой связи с ареной кипучей деятельности под Булонью, Нельсон перед Тулоном проводил последние два года своей славной, но страдальческой жизни, борясь со свирепыми северо-западными ветрами Лионского залива и допытываясь постоянно с лихорадочной тревогой, был ли действительным объектом Наполеона опять Египет, или на этот раз им была действительно Великобритания. Как скучны, утомительны и однообразны были эти месяцы неустанной бдительности и ожидания больших кораблей перед французскими портами! Бесцельными они казались, без сомнения, многим, но они спасли Англию. Мир никогда не видел более внушительного доказательства влияния морской силы на историю. Эти испытанные в штормах корабли, которых великая армия так и не увидела, стояли между ней и завоеванием ею мира. Так как эти корабли занимали внутренние позиции перед и между главными портами и отрядами французского флота, то последние могли соединиться только при совокупности благоприятных уклонений от встречи с неприятелем, причем неудача одного отряда сводила бы к нулю всякие результаты, достигнутые другими. При условии, что различные британские эскадры были связаны цепью сравнительно мелких судов, один только случай мог помочь осуществлению великой комбинации Бонапарта, которая опиралась на тайное сосредоточение нескольких отрядов в пункте, находившемся практически в пределах неприятельских линий. Таким образом британские эскадры, расположенные перед Брестом, Рошфором и Тулоном, стратегически находились в Дуврском проливе, преграждая путь армии вторжения.
Сам пролив, конечно, не оставался и без специальной защиты. Как он, так и подходы к нему, в широком смысле слова, от Текселя до островов Канала, сторожились многочисленными фрегатами и судами меньших размеров – в общем числе от ста до ста пятидесяти. Они не только внимательно наблюдали за всем, что происходило в неприятельских портах, и старались помешать движениям плоскодонных лодок, но также поддерживали связь и сообщение между отрядами линейных кораблей. Из последних пять близ Текселя сторожили голландский флот, тогда как другие стояли на якоре близ тех пунктов английского побережья, избрание которых неприятелем для высадки было вероятно. Лорд Сент-Винсент, идеи которого в области морской стратегии были ясны и здравы, хотя он и не употреблял технических терминов этой науки для их выражения, разгадал истинную цель предприятия Бонапарта, т. е. сосредоточение перед Булонью кораблей из Атлантики и Средиземного моря. Лучшее средство помешать этому состояло в занятии выгодных стратегических позиций, а выгоднейшая из них находилась, без сомнения, перед неприятельскими портами. В истории блокад не было такой операции, которую можно было бы поставить выше заграждения адмиралом Корнуолисом французскому флоту выхода из Бреста, зимой и летом, в промежуток времени между объявлением войны и Трафальгарской битвой. Его блокада возбудила не только восхищение, но и удивление современников. Однако на случай, если бы французы вышли из Бреста, Корну о лису, – как сообщил спикеру палаты первый министр Англии, – назначено было рандеву близ Лизарда (прямо на север от Бреста) так, чтобы он мог или идти оттуда в Ирландию, или следовать за французами вверх по Каналу, если бы они приняли это направление. Если же бы французы направились к Даунсу, то пять линейных кораблей, стоявших в Спитхэде, должны были также следовать за ними, и тогда лорд Кейт (в Даунсе) имел бы, в придачу к своим шести кораблям и шести блокшивам, в своем распоряжении также и эскадру Северного моря. Таким образом было предусмотрено, чтобы в случае опасности внешние отряды постепенно стягивались к стратегическому центру, пока там не составится эскадра из двадцати пяти – тридцати сильных, хорошо дисциплинированных линейных кораблей, достаточная для того, чтобы считаться со всякими случайностями.
Таким образом, ни Адмиралтейство, ни британские морские офицеры, не разделяли тревоги населения относительно опасности со стороны флотилии. «Наша первая оборона, – писал Нельсон в 1801 году, – возле неприятельских портов; и при тех предосторожностях, которые приняло Адмиралтейство, снарядив столь почтенную силу, какой я командую, я осмеливаюсь выразить вполне основательную надежду, что неприятель будет уничтожен, прежде чем отойдет на десять миль от своих берегов». – «Что касается возможности того, что неприятель будет в состоянии прорваться в узком Канале через нашу блокирующую и оборонительную эскадру, – сказал Пелью, – то при всей его осторожности и ловкости и каких-то тайных средствах, о которых подозревают многие достойные люди, я поистине, на основании всего виденного мною за время своего профессионального опыта, не очень склонен признать ее». Наполеон также понимал, что его канонерки не могли состязаться в море с сильными кораблями со сколько-нибудь основательной надеждой на успех. «В лагере был возбужден вопрос, – говорит Мармон, – относительно возможности сражения с военными кораблями плоскодонных судов, вооруженных 24– и 36-фунтовыми пушками, а также относительно того, может ли флотилия из нескольких тысяч таких судов атаковать эскадру кораблей. Старались убедить себя, что успех возможен… Но, несмотря на кажущуюся самоуверенность, с какой Бонапарт поддерживал такое воззрение, в действительности он никогда не разделял его ни на минуту». Он не мог разделять его, не отрешившись от всех военных принципов, которых держался раньше. Лорд Сент-Винсент поэтому упорно отказывался согласиться на организацию большой флотилии подобных судов для того, чтобы встретить врага на равных с ним условиях. «Наша великая надежда, – писал он, – опирается на бдительность и деятельность крейсеров в море, всякое уменьшение числа которых возложением на них обязанности охранять наши порты, бухты, и вообще побережье поведет, по моему разумению, к нашему поражению». Он знал также, что канонерки можно было комплектовать людьми только на счет уменьшения численности команд крейсеров – как это и было во французской флотилии, – потому что, как ни обширны были морские ресурсы Великобритании, они были уже обременены сверх меры огромными требованиями ее военного флота и коммерческого судоходства.
Правда, существовал еще контингент морских милиционеров, составленный из людей, которых приучили к воде промыслы на берегах моря и реках Соединенного королевства; в прошлой войне они были освобождены от набора вследствие того, что приняли на себя обязательство обратить свои силы на оборону страны, когда ей будет грозить вторжение французов. Когда опасность последнего сделалась близкой в 1801 году, то даже и энергичные воззвания Нельсона, которому тогда вверена была организация обороны, не могли вызвать их к деятельности, хотя он и уверял их, что их служба настоятельно необходима сейчас же на судах береговой обороны. Из всего их числа – 2 600, в четырех округах, которым непосредственно грозила опасность, только 385 пожелали заняться: обучением или идти на суда. Остальные не могли оставить своих занятий, не потерпев убытков, и умоляли, чтобы их освободили от обязательства. Когда французы действительно были уже в море, направляясь к Англии, милиционеры заявили свою готовность войти в состав судовых команд. «Таким образом, – писал Нельсон, – мы должны положиться на наши суда, укомплектованные в последний момент этим (почти) насильственным способом». Поэтому в настоящей войне Сент-Винсент сопротивлялся организации вновь такого контингента защитников до тех пор, пока не был завершен набор команд для бывших уже в кампании судов, и даже и после этого уступил только под давлением кабинета. «Это была статья бюджета, – сказал он с грубоватым юмором, – полезная лишь для успокоения страхов старых баб внутри нашей страны и вне ее». Именно на прежней своей системе близкого наблюдения за неприятельскими портами он основывал свою надежду на сохранение господства в водах Канала, – господства, без отвоевания которого флотилия Бонапарта не осмелилась отойти от французского берега. «Это шлюпочное дело, – как сказал Нельсон, – может быть частью великого плана вторжения; но никогда оно не может быть самостоятельным». События не обманули их.
В одной – однако весьма важной – частности Сент-Винсент серьезно подвергал опасности успех своей общей политики. Глубоко возмущенный взяточничеством, господствовавшим в портовых управлениях, и практиковавшимися в ту эпоху системами заключения контрактов, он, как только сделался главой Адмиралтейства, предпринял борьбу с этим злом, в которой выказал как прямоту взглядов, так и жесткость характера. Мир благоприятствовал намеченным графом реформам, и он поэтому как бы не хотел видеть признаков приближавшейся борьбы или отсрочить перемены, которые были желательными по существу, но должны были неизбежно привести к затруднениям и задержкам в деле непосредственной и спешной подготовки к войне. Вследствие этого во второй год рассматриваемой войны число линейных кораблей Великобритании в море было на десять менее, чем в соответствующий период предшествовавшей войны. «Многие опытные и полезные офицеры и большое число мастеровых были уволены из королевских адмиралтейств; обычных заготовлений леса и других важных морских припасов сделано не было; некоторые предметы, включая большое количество пеньки, были проданы частным лицам. Недостаток мастеровых и материалов, конечно, привел к застою в портовых работах. Новых кораблей нельзя было строить, а старых нельзя было починить. Многие суда начали кампанию, будучи поправленными кое-как, на скорую руку, так что едва-едва могли держаться в море». В этом пункте Сент-Винсент был уязвим для нападок на его управление со стороны Пита в марте 1804 года; но что касается главного пред-, мета критики Питта, а именно – отказа графа расходовать деньги и матросов на канонерки, то в этом последний был совершенно прав, и его взгляд на это дело был достоен и государственного человека, и воина, обладающего верными военными инстинктами. Нельзя также порицать его после опыта с морскими милиционерами, за то, что, он не разделял воодушевления Питта, когда тот говорил о «многочисленности храбрых и надежных старых людей, стремившихся против врага с ревностью и пылом юношей и клятвами в преданности королю», и т. д.
Несвоевременные реформы Сент-Винсента сказались наиболее вредно на том самом театре действий британского флота – Средиземном море, – на который опиралась спроектированная Бонапартом комбинация. Из несоответственно малого числа наличных кораблей самые сильные и обладавшие лучшими морскими качествами были сосредоточены у берегов Канала и Бискайской бухты. «Я знаю, – сказал сэр Эдуард Пелью, говоря о своем личном опыте командования эскадрой из шести линейных кораблей под Ферролем, – и могу утверждать с уверенностью, что наш флот никогда не был лучше организован, что он никогда не был лучше снабжен всеми припасами, и наши матросы никогда не продовольствовались и не одевались лучше, чем теперь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Чтобы управляться такой массой людей на поле битвы, нужна способность, которую могут приобрести лишь немногие генералы после целых годов опыта. Переход через широкую реку с армией таких размеров, на виду у бдительного и равносильного неприятеля, составляет сложную операцию. Переправа же армии через морской канал около сорока миль шириной – таково расстояние, отделяющее Булонь и соседние с ним порты от намеченного места высадки между Дувром и Гастингсом, – пред лицом врага, господство которого на море было большей частью неоспоримо, составляет предприятие столь смелое, что многие и ныне сомневаются, действительно ли Наполеон думал совершить его. Надежду на успех он основывал на превосходной организации и выучке армии и флотилии, которые долгой и целесообразной практикой должны были подготовиться к отплытию немедленно после наступления благоприятного момента. Такой момент он надеялся обеспечить большой морской комбинацией, таившейся в его уме. Эта комбинация, изменявшаяся и расширявшаяся с течением месяцев, но остававшаяся по существу все той же самой, была зародышем, из которого выросли сложные и полные захватывающего интереса события, изложенные в этой и следующей главах, – события, затемненные для большинства ослепительным сиянием Трафальгара.
Когда предшествующие строки – результат твердых убеждений автора по рассматриваемому вопросу – были уже написаны, он встретил вновь выражения сомнений относительно цели Наполеона, основанные на словах, которые были сказаны последним Меттерниху в 1810 году, так же как и на мнениях лиц, бывших в более или менее близких сношениях с императором. Что касается случая, сообщенного Меттернихом, то достаточно лишь заметить, что отнюдь нельзя полагаться на какие бы то ни было уверения Наполеона, если только они не подтверждены дальнейшими обстоятельствами. Что позиция в Булони была избрана хорошо для обращения оружия против Австрии в любой момент, это совершенно верно, но также верно и то, что если бы удалось избежать сопротивления со стороны британского флота, она была одинаково благоприятна и для вторжения в Англию. Не указывает ли это только на то, что великий вождь и здесь, как делал это всегда в течение своей карьеры, победил стратегическое затруднение, возникшее из существования двух опасностей в различных направлениях, тем, что занял центральную позицию, откуда был готов обратить свои силы против одной из них прежде, чем надвинется другая?
Вот соображения, имеющие для автора неоспоримую силу:
1) Наполеон предпринял и совершил экспедицию в Египет, почти одинаково трудную; 2) он видел, что если не рискнет быть уничтоженным со своей армией при переправе через Канал, то Великобритания в конце концов одолеет его при посредстве своей морской силы, и что поэтому, как ни велика опасность поражения в одном случае, она все-таки меньше, чем в противоположном, случае, – аргумент, который автор развивает далее. 3) Как ни трудно проникнуть в истинные намерения столь утонченно хитрого человека, каким был Наполеон, автор, вместе с Тьером и Ланфре, держится мнения, что после прочтения переписки Наполеона за эти тридцать месяцев нельзя не прийти к убеждению, что обман, каким пришлось бы признать ее при предположении отсутствия намерения совершить вторжение, был невозможен даже для него. Можно также заметить, что мемуары Мармона и Нея, командовавших корпусами армии вторжения, не обнаруживают никакого сомнения в серьезности плана, о котором первый говорит вполне утвердительно; равным образом и жизнеописание маршала Даву, другого корпусного командира, не говорит ни о каком подобном сомнении и с его стороны.)
Между тем этот период ожидания с мая 1803 года до августа 1805 года, когда сложная сеть военно-морских и сухопутных движений начала уже распутываться, был замечательной и удивительной паузой в мировой истории. На высотах к северу от Булони и вдоль узкой береговой полосы от Этапля до Вимре был расположен лагерь ста тридцати тысяч самых блестящих солдат всех времен, солдат, которые сражались в Германии, Италии и Египте, солдат, которым предстояло тогда еще одержать победы над Австрией под Ульмом и Аустерлицем, над Пруссией под Ауэрштэдтом и Йеной, отстоять свои позиции, хотя и едва-едва, под Эйлау против русской армии и разгромить также и последнюю несколько месяцев спустя на кровавом поле Фридланда. Становясь с каждым днем бодрее на здоровом морском воздухе и под влиянием деятельной жизни, веденной ими, они могли в один прекрасный день, подготовленные упражнениями в различных маневрах, которые должны были приучить их к посадке на суда и высадке с них в быстроте и порядке, увидеть белые утесы, окаймляющие ту страну, которая до тех пор одна только смеялась над их силой. Далеко от них, Корнуолис близ Бреста, Колингвуд близ Рошфора, Пелью близ Ферррля сражались со свирепыми штормами Бискайской бухты при той ужасной и упорной бдительности, которая достигла высшего напряжения в годы, предшествовавшие Трафальгару. Именно об этом напряжении Колингвуд писал, что адмиралы, чтобы выдержать его, должны быть сделаны из железа, но к такой бдительности обязывала их опасность, угрожавшая их отечеству. Еще дальше – по-видимому, лишенный всякой связи с ареной кипучей деятельности под Булонью, Нельсон перед Тулоном проводил последние два года своей славной, но страдальческой жизни, борясь со свирепыми северо-западными ветрами Лионского залива и допытываясь постоянно с лихорадочной тревогой, был ли действительным объектом Наполеона опять Египет, или на этот раз им была действительно Великобритания. Как скучны, утомительны и однообразны были эти месяцы неустанной бдительности и ожидания больших кораблей перед французскими портами! Бесцельными они казались, без сомнения, многим, но они спасли Англию. Мир никогда не видел более внушительного доказательства влияния морской силы на историю. Эти испытанные в штормах корабли, которых великая армия так и не увидела, стояли между ней и завоеванием ею мира. Так как эти корабли занимали внутренние позиции перед и между главными портами и отрядами французского флота, то последние могли соединиться только при совокупности благоприятных уклонений от встречи с неприятелем, причем неудача одного отряда сводила бы к нулю всякие результаты, достигнутые другими. При условии, что различные британские эскадры были связаны цепью сравнительно мелких судов, один только случай мог помочь осуществлению великой комбинации Бонапарта, которая опиралась на тайное сосредоточение нескольких отрядов в пункте, находившемся практически в пределах неприятельских линий. Таким образом британские эскадры, расположенные перед Брестом, Рошфором и Тулоном, стратегически находились в Дуврском проливе, преграждая путь армии вторжения.
Сам пролив, конечно, не оставался и без специальной защиты. Как он, так и подходы к нему, в широком смысле слова, от Текселя до островов Канала, сторожились многочисленными фрегатами и судами меньших размеров – в общем числе от ста до ста пятидесяти. Они не только внимательно наблюдали за всем, что происходило в неприятельских портах, и старались помешать движениям плоскодонных лодок, но также поддерживали связь и сообщение между отрядами линейных кораблей. Из последних пять близ Текселя сторожили голландский флот, тогда как другие стояли на якоре близ тех пунктов английского побережья, избрание которых неприятелем для высадки было вероятно. Лорд Сент-Винсент, идеи которого в области морской стратегии были ясны и здравы, хотя он и не употреблял технических терминов этой науки для их выражения, разгадал истинную цель предприятия Бонапарта, т. е. сосредоточение перед Булонью кораблей из Атлантики и Средиземного моря. Лучшее средство помешать этому состояло в занятии выгодных стратегических позиций, а выгоднейшая из них находилась, без сомнения, перед неприятельскими портами. В истории блокад не было такой операции, которую можно было бы поставить выше заграждения адмиралом Корнуолисом французскому флоту выхода из Бреста, зимой и летом, в промежуток времени между объявлением войны и Трафальгарской битвой. Его блокада возбудила не только восхищение, но и удивление современников. Однако на случай, если бы французы вышли из Бреста, Корну о лису, – как сообщил спикеру палаты первый министр Англии, – назначено было рандеву близ Лизарда (прямо на север от Бреста) так, чтобы он мог или идти оттуда в Ирландию, или следовать за французами вверх по Каналу, если бы они приняли это направление. Если же бы французы направились к Даунсу, то пять линейных кораблей, стоявших в Спитхэде, должны были также следовать за ними, и тогда лорд Кейт (в Даунсе) имел бы, в придачу к своим шести кораблям и шести блокшивам, в своем распоряжении также и эскадру Северного моря. Таким образом было предусмотрено, чтобы в случае опасности внешние отряды постепенно стягивались к стратегическому центру, пока там не составится эскадра из двадцати пяти – тридцати сильных, хорошо дисциплинированных линейных кораблей, достаточная для того, чтобы считаться со всякими случайностями.
Таким образом, ни Адмиралтейство, ни британские морские офицеры, не разделяли тревоги населения относительно опасности со стороны флотилии. «Наша первая оборона, – писал Нельсон в 1801 году, – возле неприятельских портов; и при тех предосторожностях, которые приняло Адмиралтейство, снарядив столь почтенную силу, какой я командую, я осмеливаюсь выразить вполне основательную надежду, что неприятель будет уничтожен, прежде чем отойдет на десять миль от своих берегов». – «Что касается возможности того, что неприятель будет в состоянии прорваться в узком Канале через нашу блокирующую и оборонительную эскадру, – сказал Пелью, – то при всей его осторожности и ловкости и каких-то тайных средствах, о которых подозревают многие достойные люди, я поистине, на основании всего виденного мною за время своего профессионального опыта, не очень склонен признать ее». Наполеон также понимал, что его канонерки не могли состязаться в море с сильными кораблями со сколько-нибудь основательной надеждой на успех. «В лагере был возбужден вопрос, – говорит Мармон, – относительно возможности сражения с военными кораблями плоскодонных судов, вооруженных 24– и 36-фунтовыми пушками, а также относительно того, может ли флотилия из нескольких тысяч таких судов атаковать эскадру кораблей. Старались убедить себя, что успех возможен… Но, несмотря на кажущуюся самоуверенность, с какой Бонапарт поддерживал такое воззрение, в действительности он никогда не разделял его ни на минуту». Он не мог разделять его, не отрешившись от всех военных принципов, которых держался раньше. Лорд Сент-Винсент поэтому упорно отказывался согласиться на организацию большой флотилии подобных судов для того, чтобы встретить врага на равных с ним условиях. «Наша великая надежда, – писал он, – опирается на бдительность и деятельность крейсеров в море, всякое уменьшение числа которых возложением на них обязанности охранять наши порты, бухты, и вообще побережье поведет, по моему разумению, к нашему поражению». Он знал также, что канонерки можно было комплектовать людьми только на счет уменьшения численности команд крейсеров – как это и было во французской флотилии, – потому что, как ни обширны были морские ресурсы Великобритании, они были уже обременены сверх меры огромными требованиями ее военного флота и коммерческого судоходства.
Правда, существовал еще контингент морских милиционеров, составленный из людей, которых приучили к воде промыслы на берегах моря и реках Соединенного королевства; в прошлой войне они были освобождены от набора вследствие того, что приняли на себя обязательство обратить свои силы на оборону страны, когда ей будет грозить вторжение французов. Когда опасность последнего сделалась близкой в 1801 году, то даже и энергичные воззвания Нельсона, которому тогда вверена была организация обороны, не могли вызвать их к деятельности, хотя он и уверял их, что их служба настоятельно необходима сейчас же на судах береговой обороны. Из всего их числа – 2 600, в четырех округах, которым непосредственно грозила опасность, только 385 пожелали заняться: обучением или идти на суда. Остальные не могли оставить своих занятий, не потерпев убытков, и умоляли, чтобы их освободили от обязательства. Когда французы действительно были уже в море, направляясь к Англии, милиционеры заявили свою готовность войти в состав судовых команд. «Таким образом, – писал Нельсон, – мы должны положиться на наши суда, укомплектованные в последний момент этим (почти) насильственным способом». Поэтому в настоящей войне Сент-Винсент сопротивлялся организации вновь такого контингента защитников до тех пор, пока не был завершен набор команд для бывших уже в кампании судов, и даже и после этого уступил только под давлением кабинета. «Это была статья бюджета, – сказал он с грубоватым юмором, – полезная лишь для успокоения страхов старых баб внутри нашей страны и вне ее». Именно на прежней своей системе близкого наблюдения за неприятельскими портами он основывал свою надежду на сохранение господства в водах Канала, – господства, без отвоевания которого флотилия Бонапарта не осмелилась отойти от французского берега. «Это шлюпочное дело, – как сказал Нельсон, – может быть частью великого плана вторжения; но никогда оно не может быть самостоятельным». События не обманули их.
В одной – однако весьма важной – частности Сент-Винсент серьезно подвергал опасности успех своей общей политики. Глубоко возмущенный взяточничеством, господствовавшим в портовых управлениях, и практиковавшимися в ту эпоху системами заключения контрактов, он, как только сделался главой Адмиралтейства, предпринял борьбу с этим злом, в которой выказал как прямоту взглядов, так и жесткость характера. Мир благоприятствовал намеченным графом реформам, и он поэтому как бы не хотел видеть признаков приближавшейся борьбы или отсрочить перемены, которые были желательными по существу, но должны были неизбежно привести к затруднениям и задержкам в деле непосредственной и спешной подготовки к войне. Вследствие этого во второй год рассматриваемой войны число линейных кораблей Великобритании в море было на десять менее, чем в соответствующий период предшествовавшей войны. «Многие опытные и полезные офицеры и большое число мастеровых были уволены из королевских адмиралтейств; обычных заготовлений леса и других важных морских припасов сделано не было; некоторые предметы, включая большое количество пеньки, были проданы частным лицам. Недостаток мастеровых и материалов, конечно, привел к застою в портовых работах. Новых кораблей нельзя было строить, а старых нельзя было починить. Многие суда начали кампанию, будучи поправленными кое-как, на скорую руку, так что едва-едва могли держаться в море». В этом пункте Сент-Винсент был уязвим для нападок на его управление со стороны Пита в марте 1804 года; но что касается главного пред-, мета критики Питта, а именно – отказа графа расходовать деньги и матросов на канонерки, то в этом последний был совершенно прав, и его взгляд на это дело был достоен и государственного человека, и воина, обладающего верными военными инстинктами. Нельзя также порицать его после опыта с морскими милиционерами, за то, что, он не разделял воодушевления Питта, когда тот говорил о «многочисленности храбрых и надежных старых людей, стремившихся против врага с ревностью и пылом юношей и клятвами в преданности королю», и т. д.
Несвоевременные реформы Сент-Винсента сказались наиболее вредно на том самом театре действий британского флота – Средиземном море, – на который опиралась спроектированная Бонапартом комбинация. Из несоответственно малого числа наличных кораблей самые сильные и обладавшие лучшими морскими качествами были сосредоточены у берегов Канала и Бискайской бухты. «Я знаю, – сказал сэр Эдуард Пелью, говоря о своем личном опыте командования эскадрой из шести линейных кораблей под Ферролем, – и могу утверждать с уверенностью, что наш флот никогда не был лучше организован, что он никогда не был лучше снабжен всеми припасами, и наши матросы никогда не продовольствовались и не одевались лучше, чем теперь».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95