Директория заставила его долго прождать в Лилле – месте сбора уполномоченных во время борьбы ее с собраниями. Она заявила несколько требований, на удовлетворение которых было весьма мало вероятия, и сильно затягивала переговоры, что терпеливо переносилось британским министерством, теперь уже действительно желавшим благоприятного их окончания. Через неделю после переворота первые французские уполномоченные были отозваны, и вместо них посланы другие, которые немедленно по своем прибытии запросили британского посланника, имеет ли он «полномочия на возвращение Франции и ее союзникам всех владений, перешедших с самого начала войны в руки англичан». Ответ требовался в течение того же дня. Мальмсбери холодно отвечал, что он не может и не должен вести переговоры на каком-либо другом основании, кроме принципа взаимного возвращения завоеваний. Тогда ему было передано приказание Директории возвратиться к своему правительству в 24-часовой срок и попытаться получить согласие на требовавшиеся Францией уступки. Этим, разумеется, был положен конец переговорам, и война возобновилась, чтобы продолжаться затем еще четыре года.
В течение этих богатых событиями месяцев в уме Бонапарта, теперь уже самого влиятельного человека во Франции, благодаря его умению действовать на воображение людей, созревали тесно связанные с вопросом о господстве на морях проекты относительно будущего направления тех мощных усилий, на которые Франция показала себя способной. 5 апреля под его руководством был заключен договор с королем Сардинии об оборонительном и наступательном союзе, подлежавший еще ратификации со стороны Директории. К этому договору присовокуплялась секретная статья, по которой король уступал Франции остров Сардинию, при условии вознаграждения его за это владениями на материке. Вскоре после этого, однако, случились события, открывшие его прозорливому гению еще более выгодную комбинацию. Во время его вторжения в Каринтию в тылу его армии восстало против французов население всех венецианских владений на Итальянском материке, умертвив несколько сот попавших в его руки солдат. Это дало Бонапарту предлог к захвату упомянутых владений, согласно секретным статьям Леобенского мира, и в то же время вызвало у него зловещее предсказание, что венецианское правительство, запертое на своем маленьком острове, будет недолговечно. 2 мая, возвратившись уже в Италию, Бонапарт издал прокламацию, в которой излагались многие причины его неудовольствия возмущениями, разжигавшимися у него в тылу, и ставивший в опасное положение армию, углубившуюся в Штирийские ущелья. Он приказал французскому посланнику оставить Венецию, всем венецианским агентам выехать из Ломбардии и венецианских владений, а французскому генералу обходиться с войсками этой республики, как с неприятельскими, и сорвать венецианское знамя на всем материке.
За этим объявлением войны 16 мая последовало отречение древней венецианской олигархии от власти в пользу временного правительства, которое потребовало присутствия в городе французского отряда для поддержания порядка в течение переходного периода. На это Бонапарт согласился, послав туда пять тысяч человек и цинично заметив в своем донесении Директории, что таким образом окажется возможным избежать негодующих нареканий, без которых нельзя было бы обойтись в случае приведения в исполнение секретных соглашений с Австрией, и в то же время успокоить Европу, так как «очевидно, что оккупация эта только временная и состоялась по просьбе самих венецианцев». Десять дней спустя Бонапарт послал генерала Джентили, отозванного с Корсики на Корфу, с отрядом из двух тысяч человек, приказав ему обеспечить за собой обладание как островами, так и стоявшей там венецианской эскадрой. Он рекомендовал действовать всегда так, чтобы казалось, что он действует в интересах венецианских уполномоченных, которые должны сопровождать его. «Если островитяне склонны к независимости, – писал он, – льстите им и говорите о Греции, Афинах и Спарте». Венецианскому правительству он писал, что экспедиция послана для оказания помощи его уполномоченным, а Директории, в тот же день, – что Корфу должен непременно принадлежать французам. «Остров Мальта, – прибавил он, – имеет для нас крайне важное значение… Отчего бы нашему флоту не захватить его, прежде чем войти в Атлантический океан? Этот островок для нас бесценен. Секретные статьи договора с королем Сардинии выговаривают для нас право занятия небольших островов Сен-Пьетро. Теперь как раз время укрепить их». Средиземноморский великобританский флот стоял перед Кадисом, а в эскадре Канала бунты были в полном разгаре.
Четыре месяца спустя Бонапарт снова пишет: «Владея Сен-Пьетро, Корфу и Мальтой, мы будем хозяевами всего Средиземного моря». «Острова Корфу, Занте и Кефалния имеют для нас большее значения, чем вся Италия. Если бы нам пришлось выбирать, то лучше было бы возвратить Италию императору и удержать за собой эти острова… Турецкая империя разрушается с каждым днем. Обладание этими островами даст нам возможность или поддержать ее, или захватить свою долю от нее. Недалеко то время, когда мы убедимся, что для того чтобы действительно уничтожить Англию, нам надо овладеть Египтом. Обширная Оттоманская империя, которая приближается к гибели с каждым днем, налагает на нас обязанность принять меры к охране нашей торговли в Леванте». «Если при заключении мира нам придется согласиться на уступку мыса Доброй Надежды Англии, то нам следует захватить Египет. Эта страна никогда не принадлежала европейской державе; теперь она не принадлежит и Турции. Мы могли бы отправиться отсюда с двадцатью пятью тысячами человек, под конвоем десяти линейных кораблей, и овладеть ею. Я желал бы, чтобы вы, гражданин министр, навели справки о том, какое впечатление произвела бы на Порту наша экспедиция в Египет». «Занятие нами Корфу и островов поведет к сношениям с пашами Албании. Они расположены к французам. Тщетно было бы старание поддержать Турецкую империю; мы еще увидим ее падение. Корфу и Занте дадут нам господство в Адриатическом море и в Леванте». Из этих выдержек, которых можно было бы привести еще много, виден генезис великой Египетской экспедиции, к которой Бонапарт возвращается беспрестанно со свойственной ему настойчивостью в преследовании своих планов. Пока он был занят таким образом – с одной стороны, ободряя Венецию надеждой на продолжение национального существования, а с другой – договариваясь с Австрией о ее уничтожении и о разделе этой добычи, из которой Франция должна была получить Ионические острова и венецианский военный флот, – пока Мальмсбери вел переговоры в Лилле, а Директория ожесточенно боролась с собраниями, в Англию следовал на корабле, страдая от ран, тот, кому суждено было расстроить блестящие мечты Бонапарта о подвигах на Востоке и разбить французский флот. Этот флот был самым существенным звеном, которое одно только могло бы связать между собою эти разрозненные морские владения и служило единственным основанием для всей задуманной Бонапартом организации господства на Средиземном море. В течение томительных дней блокады Кадиса лорд Сент-Винсент, понимая, насколько бессодержательное однообразие такой службы способствует возникновению мятежей, изобретательно пользовался всяким случаем занять матросов военными действиями. С этой целью он главным образом и бомбардировал Кадис; с этою же целью он послал Нельсона с отдельным отрядом овладеть городом Санта-Крус на Канарских островах внезапным и энергичным нападением, надеясь, что ему удастся при этом захватить там галеон с богатым грузом, предназначавшимся для испанского правительства. Атака состоялась в ночь на 24 июля со всей энергией, какой и надо было ожидать от Нельсона, но, однако же, при весьма неблагоприятных обстоятельствах. В результате англичане были отбиты с жестоким уроном. Адмирал получил рану, вследствие которой должен был подвергнуться ампутации правой руки. После этого ему пришлось отправиться в Англию, где он и оставался в течение своего медленного и тяжелого выздоровления. В следующем апреле месяце он опять вышел в море для присоединения к Средиземноморскому флоту, прибыв туда как раз вовремя, чтобы принять команду над эскадрой, посланной в погоню за Бонапартом.
Когда внутренние смуты, ослаблявшие внешнюю деятельность французского правительства, прекратились вышеописанным переворотом 4 сентября, Бонапарт быстро привел к концу переговоры с Австрией. 17 октября 1797 года он, как единственный представитель Франции, подписал Кампоформийский договор, который в общих чертах согласовался с предварительными условиями Леобенского мира, хотя не без некоторых серьезных изменений. Притворство по отношению к Венеции было отброшено в сторону, и древнее государство совершенно исчезло из списка европейских держав. Город и его владения на материке вплоть до Адидже отошли к Цизальпинской республике, которая была наделена также и папскими легатствами, приписанными на короткое время к Венеции. Принадлежавшие последней земли и острова восточной части Адриатики были разделены на две части течением Дрины. Все, что к северу от него, перешло к Австрии, а остальная часть – к Франции, которая таким образом получила во владение то, что так горячо желал Бонапарт, а именно Корфу и соседние с ним острова вместе с венецианскими факториями на противолежащем берегу Балканского полуострова. Уступка Нидерландов Франции была утверждена. Для умиротворения Германской империи и перераспределения ее земель было решено созвать конгресс в Раштадте, так как Бонапарт настаивал на своем желании вести переговоры с императором только относительно его собственных владений, независимо от вопросов об остальных частях империи. По секретным статьям соглашения обе великие державы согласились поддерживать требования и интересы друг друга на конгрессе, на котором Франция желала удержать за собою часть Рейна, а Австрия – вознаградить себя на счет каких-либо мелких государств Германии за потери, понесенные ей по договору.
Выдающимися чертами этого договора, таким образом, были: уступка Французской республике Бельгии; уничтожение Венеции; учреждение Цизальпинской республики в качестве могущественного государства, поставленного в зависимость от Франции; усиление последней как средиземноморской державы приобретением Ионических островов; и наконец, обеспечение ей свободы действий против Великобритании, не имевшей теперь ни одного сильного союзника во всей Европе. Бонапарт оправдывал свои действия перед критиками всеми изложенными результатами их для Франции, но особенное значение придавал последнему из них. «Если Цизальпинская республика имеет лучшую военную границу в Европе, если Франция приобретает Майнц и Рейн, если она в Леванте владеет превосходно укрепленным островом Корфу и другими островами, то чего же более вам желать? Не разбрасывания же сил для того, чтобы Англия могла продолжать отнимать владения от нас, от Испании, от Голландии; не дальнейшей же отсрочки восстановления нашей торговли и нашего флота?.. Наше правительство должно или уничтожить английскую монархию, или дождаться собственного низвержения подкупами и интригами этих деятельных островитян. Настоящий момент дает нам возможность вести выгодную игру. Сосредоточим же всю нашу деятельность на флоте и уничтожим Англию. Раз это сделано – вся Европа у наших ног». Бонапарт таким образом указывал на то, что театр войны следует перенести на море. Директория немедленно утвердила Кампоформийский договор и назначила Бонапарта одним из трех уполномоченных на Раштадтский конгресс. Генерал оставался еще один месяц в Италии, организуя новое государство и распределяя части своей армии, как того требовали интересы Франции, отделив в то же время около тридцати тысяч человек для армии, которую предполагал направить против Англии. 17 ноября Бонапарт оставил Милан и 25 прибыл в Раштадт. Там он оставался, однако, только одну неделю и затем, по-видимому по вызову Директории, отправился в Париж, куда и прибыл 5 декабря. Он был открыто объявлен командующим армией, предназначавшейся для действий против Англии. В продолжение двух следующих месяцев в его письмах нет признаков, чтобы его занимала какая-либо другая цель: его предписания своим подчиненным, и в особенности Бертье, знаменитому начальнику его штаба в Итальянской армии, изобилуют распоряжениями и инструкциями относительно передвижения войск оттуда к Английскому Каналу. Особенно выразительным свидетельством такого его намерения служит приказание адмиралу Брюэсу, командовавшему французским отрядом на Корфу, идти в Брест – приказания, вследствие которого упомянутый отряд не мог бы участвовать в Египетской экспедиции. Нельзя, однако, придавать слишком много значения таким фактам, когда дело идет о человеке, которому так свойственна была хитрость, и первый намек на перемену целей имеет скорее вид снятия им маски, чем пробуждения от прежних мечтаний. «Какие бы усилия мы ни делали, – писал он Директории 23 февраля 1798 года, – нам все-таки и через много лет не удастся приобрести господство на морях. Высадка же десанта в Англии, без обеспечения обладания морем, была бы операцией самой смелой и самой трудной из всех когда-либо предпринимавшихся». Это совершенно верно, но не ново. Не очень трудно приподнять и завесу, за которой Бонапарт скрывал намерение переменить образ действий. 7 февраля 1798 года он писал военному министру, что собирается посетить побережье Канала близ Дюнкерка, послав в то же время Клебера и Дезе в Гавр и Брест. Из Дюнкерка он 12-го числа отправляет инженеров осмотреть Булонь, Этампль, Амблетез и Кале – порты, которые он пять лет спустя в своих более серьезных проектах вторжения в Англию предполагал сделать базами этой операции. В то же время два других инженера были посланы в Голландию просить об оказании помощи разного рода. На следующий же день, 13 февраля, он посылает приказание в Тулон от имени Директории не только остановить предписанную им ранее отправку кораблей в Брест, но и разослать посыльные суда по всем направлениям для того, чтобы отозвать в Тулон все военные корабли, крейсировавшие в Средиземном море. Возвратившись в Париж, Бонапарт послал правительству письмо, с изложением всего, что следовало бы сделать к апрелю, чтобы осуществление попытки экспедиции в Англию могло быть когда-либо возможным. Это письмо заключает длинный ряд таких требований, исполнить которые мог бы только разве он сам, отдавшись при том всей душой этому делу. В заключение он говорит, что существуют только три способа нанести поражение Англии: во-первых – прямое вторжение в ее пределы; во-вторых – нападение на Ганновер и Гамбург – континентальные центры ее торговли, и, наконец, в-третьих – экспедиция в Левант.
5 марта Бонапарт представил правительству другую записку, содержащую разъяснение приготовлений, необходимых для экспедиции с целью завоевания Египта и Мальты. В тот же день Директория издала ряд декретов, утверждавших комиссию по организации береговой обороны Средиземного моря, под прикрытием которой должны были совершаться упомянутые приготовления; при этом указывались и неотложные меры.
Судам, стоявшим в Тулоне, предписывалось приготовиться к выходу в море 4 апреля. Адмиралу Брюэсу, не имевшему возможности идти в Брест за недостатком провизии, 12 февраля было приказано отправиться в Тулон. Он прибыл туда со своей эскадрой 2 апреля и был назначен начальником морской части экспедиции, состоявшей из тринадцати линейных кораблей с несколькими судами меньших размеров. Все приготовления совершались с величайшей энергией, но все-таки сильно запоздали вследствие крайнего недостатка морских припасов, провизии и денег. Еще большее затруднение представлялось в нехватке матросов. Выгоды службы на приватирах привлекли почти всех матросов республики, и большое число их попало в британские тюрьмы – печальный результат столь восхвалявшейся крейсерской войны. Истинная цель всей этой деятельности по-прежнему прикрывалась ложным предлогом вторжения в Англию, и сам Бонапарт, чтобы обмануть общественное мнение, оставался до последнего момента в Париже. По настойчивому требованию Директории испанский флот в Кадисе должен был сделать вид, что собирается скоро выйти в море с целью удержать корабли Сент-Винсента у этого порта и поддержать легко возникавшие опасения британцев, что Франция готовится к вторжению в Ирландию. Однако столь обширные мероприятия не могли не возбудить толков и подозрений. Действительные намерения Директории держались в столь непроницаемом секрете, что после того, как экспедиция уже отплыла из Тулона, командир этого порта писал морскому министру:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95