Теперь ему пришло в голову, что два года назад, когда они снова встретились в его кабинете незадолго до того, как отправились с Таней смотреть злополучный дом, — в день, когда Таня погибла, Марси, по-видимому, была в контактных линзах.— На улице холодно, — сказала она.— Ох, извини!Шаркая, он отодвинулся в сторону, и она проскользнула мимо него в дом.— Ты один?— К счастью.Закрыв дверь, он повернулся к ней. Ее глаза обес-покоенно скользнули по нему, и ему захотелось улыбнуться. Чтобы сделать матери приятное, он принял ванну, побрился и вымыл голову. Но он не стал одеваться и по-прежнему был только в купальном халате.Старая дева вроде Марси, наверное, не привыкла разговаривать с босыми, голоногими и гологрудыми мужиками, хотя она не потеряла самообладания, когда он в больнице встал с кровати в одной только повязке.Однако больничная палата — это безопасное, некомпрометирующее окружение, в отличие от принадлежащей мужчине квартиры. Чейз почувствовал ее неловкость и решил, что так ей и надо, раз она вперлась туда, куда ее не звали.— Это тебе, — и она протянула ему живописный букет.— Цветы?— Это что, роняет мужское достоинство? — раздраженно спросила она.— Дело не в этом. Они напоминают мне о похоронах. — Он положил букет на кофейный столик, который Девон сегодня днем отполировала до зеркального блеска. — Спасибо за то, что ты подумала о цветах, но я предпочел бы бутылку виски. Все равно, какого сорта.Она покачала головой.— Пока ты принимаешь болеутоляющее — нет.— Эти пилюли не снимают боль.— Если у тебя в груди болит настолько сильно, то, может быть, тебе следует обратиться здесь в «Скорую помощь», чтобы тебя положили в больницу?— Я не об этой боли говорил, — пробормотал он, отворачиваясь и направляясь к бару, где остался его обед. — Хочешь?— Чили? — Она с отвращением уставилась в плошку с жирным мясом, тушенным по-техасски, с острым красным перцем. — А что случилось с куриной лапшой, которую приготовила тебе твоя мать?— Я ел ее на ленч, но второй раз подряд она мне в глотку не полезет.— Я купила сегодня консервированное чили, считая, что через пару дней это будет удобной едой. Но такая острая пища сейчас, наверное, совсем не то, что тебе нужно.— Не нуди насчет того, что я ем.Он опустился на табуретку и отправил в рот еще одну ложку. Подняв голову, он кивнул в сторону другой табуретки, приглашая ее сесть. Она сбросила жакет и села.Очистив плошку до дна, он оттолкнул ее от себя. Марси встала и отнесла ее в мойку. Там она тщательно ополоснула ее и поставила в посудомоечную машину рядом с кастрюлькой, в которой он грел мясо. Потом вернулась к кофейному столику, взяла цветы и поставила их в высокий стакан, который поместила на стойку бара прямо перед ним.— Нет смысла обрекать их на преждевременную смерть только из-за того, что ты идиот, — сказала она, снова устраиваясь на табуретке.Он нахально хмыкнул:— Пропадаешь зазря, Марси. Из тебя вышла бы чудесная женушка. Ты такая… — Он замолчал и всмотрелся в нее попристальнее. — Что у тебя с глазами?— Что ты имеешь в виду?— Они покраснели. Ты плакала?— Плакала? Конечно, нет. Меня что-то линзы стали беспокоить. Пришлось их вынуть.— Линзы… Пока я не увидел тебя в очках, я и не подумал, что ты теперь носишь контактные линзы. Твоя внешность очень изменилась по сравнению со школой.— Несколько двусмысленный комплимент, но все равно — спасибо.Он перевел взгляд на ее грудь.— Ты больше не плоскогрудая.— Все равно ничего примечательного. Не то что у твоей возлюбленной.Лицо его напряглось.— Возлюбленной?— Та, вчерашняя дама…Он успокоился.— А… У нее сиськи что надо, гм?Марси выставила руки перед собой:— Вот досюда. Ты что, не помнишь?— Нет. Ни единой черты.— Ты не помнишь серебряные волосы и пронзительно алые ногти?— Не-а! — Глядя ей прямо в глаза, он добавил: — Она была просто удобная шлюшка.Марси хладнокровно сложила перед собой руки на стойке бара. Не отводя взгляда, она наклонилась поближе к нему.— Послушай, Чейз, давай я избавлю тебя от усилий, которые ты тратишь, чтобы меня оскорбить. Не существует такого оскорбления, которого я не слышала бы, начиная с того, что меня звали Четырехглазой Куриной Ножкой, и Гусенком, и Рыжиком… Так что ты можешь вести себя как подонок, когда я приношу тебе цветы, и это меня не оскорбляет. Что до непристойностей, то я работала вместе с мужиками и рядом с мужиками с тех пор, как окончила колледж. На любую неприличную шутку, которую ты только можешь придумать, я могу ответить еще более неприличной. Я знаю все слова, которые пишут в сортирах. Ты не можешь сказать ничего, что бы меня возмутило или шокировало… Я понимаю, что твоя потенция не умерла вместе с твоей женой, хотя тебе этого, быть может, и хотелось бы. У тебя есть физические потребности, которые ты удовлетворяешь с теми бабами, которые оказываются в данный момент под рукой. Я тебя за это не хвалю и не осуждаю. Сексуальность — это естественное человеческое качество. Каждый из нас распоряжается им по-своему. Нет, меня ставит в тупик не твое поведение, а поведение тех женщин, которые позволяют тебе пользоваться ими. Вокруг тебя люди, которые беспокоятся о тебе, а ты упорно отвергаешь их и злоупотребляешь их озабоченностью. Но я не позволю тебе так поступать по отношению ко мне. У меня есть более подходящие и намного более приятные способы проводить время.Она встала, потянулась за жакетом и надела его.— Ты, наверное, слишком туп, чтобы понять, что самое лучшее, что с тобой случилось, — это бык по кличке Эльдорадо. Жалко только, что он не дал тебе хорошего пинка в башку. Может, он вбил бы тебе туда немного здравого смысла.Она направилась к двери, но не смогла отойти дальше, чем позволила ей длина его руки. Он поймал ее за полу жакета и удержал.— Извини, пожалуйста, останься ненадолго!Повернувшись, она бросила на него возмущенный взгляд:— Чтобы ты смог еще раз проехаться насчет моего незамужнего положения? Чтобы ты мог попытаться шокировать меня вульгарностями?— Нет. Чтобы я не был таким чертовски одиноким!..Чейз не знал, почему он с ней так неприкрыто честен. Может быть, потому, что она была так же честна относительно самой себя. В глазах всех остальных людей она была добившейся успеха привлекательной женщиной. Однако, когда она смотрела в зеркало, она видела там высокого худого очкарика с волосами цвета морковки и накладками на зубах.— Пожалуйста, Марси…Она для виду поупиралась, когда он потянул ее за руку, но в конце концов смягчилась и снова вернулась на свою табуретку. Марси высоко держала голову, но после того, как их пристальный взгляд в глаза друг другу растянулся на долгие секунды, нижняя губа ее начала подрагивать.— Ты все-таки винишь меня в смерти Тани, да?Он поймал обе ее руки и сжал их между своими ладонями.— Нет, — ответил он со спокойной настойчивостью. — Нет. Я никогда не хотел, чтобы у тебя создалось такое впечатление. Мне жаль, если оно все же появилось.— Когда ты пришел ко мне в больницу наутро после аварии, я спросила тебя, не винишь ли ты меня. Помнишь?— Нет. Я был переполнен горем. Я мало что помню о тех первых неделях после того, как это случилось. Лаки потом сказал мне, что я вел себя как настоящий шизик. Но что я помню точно, так это то, что у меня не было на тебя зла. Я виню только парня, который так вылетел на красный свет. Я виню Бога, но не тебя. Ты тоже пострадавшая. Я увидел это сегодня, когда мы ехали домой.Он уставился на их сжатые руки, но не видел их по-настоящему, не чувствовал их, когда провел большим пальцем по костяшкам ее кисти.— Я так любил Таню, Марси.— Знаю.— Но ты не можешь понять… Никто не может понять, как сильно я ее любил. Она была добрая и чуткая. Она никогда не хотела поднимать шум, не переносила, чтобы кто-нибудь расстраивался. Она умела дразнить так, чтобы было смешно, но совсем не больно. Она никогда не делала больно. У нас был великолепный секс. Она делала плохие дни лучше, а хорошие — великолепными.Он набрал полную грудь воздуха, потом медленно выдохнул.— А потом ее не стало. Так внезапно. Так необратимо. Остались только эта пустота и туман на том месте, где была она.Он почувствовал, как у него в горле собирается комок — свидетельство того, что его мужество не беспредельно, и с трудом сглотнул.— Я попрощался с ней. Обнял и поцеловал. Помахал ей вслед, когда она уезжала с тобой. А когда я увидел ее в следующий раз, она лежала в морге на столе. Было холодно, у нее посинели губы…— Чейз!— И ребенок, Марси… Мой ребенок! Он погиб. — Глаза его наполнились жгучими слезами. Чейз отпустил руки Марси и прижал кулаки к глазницам. — Иисусе…— Поплакать — хорошо…Он ощутил на своем плече ее руку.— Если бы только я поехал с вами, как она хотела, может, этого и не случилось бы.— Ты не можешь быть уверен в этом.— Почему я не поехал? Что было такого важного, что я не мог вырваться? Если бы я поехал, может быть, я сидел бы там, где была она. Может быть, она выжила бы и родила нашего ребенка, а я погиб бы. Жаль, что нет. Я хотел этого…— Нет, не хотел. — Резкий голос Марси заставил его вскинуть голову. Он отнял руки от глаз. — Если ты еще раз скажешь что-то подобное, я снова дам тебе пощечину.— Это правда, Марси.— Неправда, — ответила она, категорически качая головой. — Если ты и самом деле хотел умереть, почему ты не похоронен рядом с Таней? Почему ты не нажал на спусковой крючок, или не бросил машину с моста, или не взял в руки опасную бритву, или не проглотил горсть пилюль?Она вскочила, дрожа от возмущения, продолжая наступать на него.— Есть десятки способов покончить с собой, Чейз. Пьянство, бабы и родео — среди них. Но можешь не сомневаться: это чертовски медленный способ саморазрушения. Так что — либо ты лжешь, говоря, что хотел умереть, либо ты поразительно неумело действуешь. Единственное, что тебе хорошо удалось, — это совершенно расклеиться и испортить жизнь всем окружающим.Он тоже встал. Теперь его раненая грудь болела не от горя, а от гнева.— И какого дьявола ты позволяешь себе так со мной разговаривать? Когда ты потеряешь человека, которого любишь, когда потеряешь ребенка, только тогда ты будешь иметь право говорить, что я расклеился. А до той поры — убирайся из моей жизни и оставь меня в покое.— Отлично! Но прежде я скажу тебе еще одно, последнее… Ты не чтишь памяти Тани. Твое горе бессмысленное и нездоровое. В то недолгое время, когда я ее видела, Таня показалась мне одним из самых жизнелюбивых людей, что мне приходилось встречать. И она буквально боготворила тебя, Чейз. В ее глазах ты не мог ошибаться. Интересно, осталась бы у нее хоть капля уважения к тебе, если бы она могла видеть, во что ты превратил свою жизнь с тех пор, как ее нет? Ей было бы приятно узнать, что ты совершенно раскис? Я в этом сильно сомневаюсь.Он с такой силой стиснул зубы, что даже челюсти заболели.— Я сказал — убирайся!— Я ухожу. — Она поспешно пошарила в сумочке и достала оттуда сложенный листок розовой бумаги. Она расправила его на стойке. — Вот расписанный по пунктам счет из больницы, который я оплатила за тебя. Надеюсь, завтра я получу по нему сполна.— Ты же знаешь, что у меня нет денег…— Тогда советую тебе достать их. Доброй ночи!Она даже не стала ждать, чтобы он проводил ее до двери, пересекла гостиную, распахнула дверь и решительно вышла под дождь, громко захлопнув за собой дверь.— Сучка, — пробормотал он, смахивая счет на пол одним движением руки. Листок порхнул к его ногам. Он злобно лягнул его, это движение острой болью отдалось в его ребрах. Поморщившись, он заковылял в спальню, к баночке таблеток на тумбочке.Открыв лекарство и вытряхнув на ладонь таблетку, он закинул ее подальше в рот и проглотил, не потрудившись налить стакан воды.Возвращая лекарство обратно на тумбочку, он остановился. Поворачивая в руках пузырек янтарного цвета, он подумал о том, что все эти таблетки можно принять одновременно.Раньше он не мог даже помыслить о таком шаге.Чейз опустился на край кровати. Значит, Марси была права? Если бы он серьезно хотел закончить свою жизнь, когда оборвалась Танина, почему он не сделал этого? У него было много возможностей — вдали от дома, в пути, в компании временных приятелей, когда он был одинок, без денег, пьян и подавлен… Но ведь он даже ни разу не подумал о самоубийстве.Где-то в самой глубине души он, должно быть, ощущал, что жить, конечно же, стоит. Но для чего!Он поднял взгляд к фотографии в рамочке… Они с Таней были сфотографированы в день свадьбы. Господи, как она была хороша! Улыбка в ее глазах шла от самого сердца. Он был абсолютно уверен, что она его любит. Он до сегодняшнего дня не сомневался, что она умерла, зная, что он ее любит. Как она могла не знать этого? Он посвятил свою жизнь тому, чтобы у нее не было в этом сомнений.Марси была права и в другом отношении — он не чтил память Тани своим теперешним образом жизни. Странно, что посторонний человек, а не кто-то из родных так хорошо его понял и угадал, на какие кнопки нажать, чтобы заставить его опомниться и присмотреться к своей жизни.Таня гордилась его планами. После ее смерти у него не стало планов, не считая того, чтобы выпить достаточно, чтобы чувства притупились и память затуманилась. Сначала он ради проформы еще появлялся в конторе «Тайлер Дриллинг»; но однажды утром, когда он явился пьяным в тот момент, когда Лаки беседовал с возможным клиентом, его брат взорвался и сказал, что ему лучше вообще не видеть здесь Чейза, если он будет отваживать тех немногочисленных клиентов, которые у них еще остались.Вот тогда-то он и пустился в путь, кочуя с родео, выступая на быках так часто, как только удавалось платить взнос участника. Он выигрывал как раз столько денег, сколько требовалось для того, чтобы хватало на виски и бензин, и больше ему ничего не нужно было. Бензин позволял ему ехать дальше, а виски заставляло на время забыть о сердечной боли, оставшемся доме.Жизнь его превратилась в бесплодный круговорот распутства, пьянства, азартных игр, драк, родео. Он выигрывал деньги и просаживал их. Переезжал с места на место, бесцельно скитаясь, не останавливаясь нигде надолго, чтобы не надо было поворачиваться лицом к тому, от чего он убегал.Улыбающийся жених на фотографии теперь даже внешне не походил на него. Больше того, он над ним издевался. Как наивен он был тогда, считая, что жизнь дается с гарантией непрекращающегося счастья! Он всмотрелся в светлую красоту Тани, прикоснулся к уголку ее улыбки и устыдился того позора, которым покрыл ее память.По словам его матери, он вконец исчерпал терпение близких: он оттолкнул всех своих друзей, он был абсолютно без средств, он спал с женщинами, которых наутро даже не мог вспомнить. Как блудный сын из Евангелия, он пал так низко, что дальше было некуда.Пришло время собраться. Жизнь не будет приятной, что бы он ни делал, но можно не сомневаться: хуже, чем сейчас, уже не может быть.Завтра он поговорит с Лаки и узнает, как идет их дело, и вообще, есть ли у них еще дело. Завтра он увидится с матерью и поблагодарит ее за куриную лапшу. Завтра он наскребет денег, чтобы расплатиться с Мар-си. Это будет началом. Он будет жить одним днем.Но сначала, подумал он, поднимая фотографию к губам и целуя изображение, он еще один раз поплачет о Тане. 4 — Черт побери, Сейдж! — воскликнул Чейз, когда его младшая сестра провела машину прямо по выбоине. — Поездка верхом на быке — ничто по сравнению с тем, как ты ведешь машину.Он осторожно прикоснулся к своим ноющим ребрам.— Извини, — не совсем почтительно ответила Сейдж. — Когда я прошлый раз была в городе, этой ямы здесь не было. И тебя, между прочим, тоже. Последний раз мы слышали о тебе, что ты то ли в Монтане, то ли где-то еще.Чейз был рад ее видеть. Она громко постучала в дверь, когда он, проснувшись после неожиданно спокойной ночи, варил себе кофе.— Чейз! — воскликнула она, восторженно бросившись к нему, и крепко обняла, так что он охнул и отстранил ее.— Осторожно с моими ребрами!Она порывисто извинилась и выпила с ним кофе с тостами. Поскольку он по-прежнему был без транспорта, то попросил ее отвезти его в офис компании, как только он примет душ и оденется.— Как часто ты приезжаешь домой? — спросил он ее теперь.— Гмм… Примерно раз в два месяца. Но когда мама вчера позвонила и сказала, что ты дома, я все бросила и приехала.— В такую погоду?Было по-прежнему холодно и сыро. Ожидалось, что вскоре начнет подмораживать. Работники службы погоды предупреждали людей на всем севере штата: без особой надобности не следует выезжать из дома.— Я была осторожна. И теперь знаю дорогу от Остина до дома лучше, чем собственное лицо.Он взглянул на ее лицо в профиль — она сильно повзрослела с того времени, когда он последний раз по-настоящему смотрел на нее.— Ты хорошо выглядишь, Сейдж, — искренне сказал он.— Спасибо! — Она дерзко подмигнула. — У меня хорошая наследственность. — Он смущенно хмыкнул. — Не притворяйся, будто не знаешь, что мы на редкость привлекательное семейство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23