Виллу окружал небольшой парк на самой оконечности полуострова Кап-Мартен. Сзади ее прикрывали сосны, высокие окна выходили прямо на море.
Этот красивый, с множеством комнат, просторный дом был построен в двадцатые годы. Подъездная дорожка, также обсаженная соснами, вилась меж широких зеленых газонов и, огибая на своем пути плавательный бассейн, упиралась в край мыса и сверкающее Средиземное море.
Снаружи дом был выкрашен в желтый цвет, но такого бледного оттенка, что выглядел почти песочным; полотняные занавеси на окнах были ярче, жалюзи – ослепительно белые.
На море дом выходил просторной террасой. Сделанная из песчаника и мрамора, она изящно парила над садами, полыхающими разноцветьем, и фонтанами, в которых искрилось яркое солнце. На террасе были установлены несколько круглых металлических столиков, осененных желтыми зонтиками, белые, в тон столам, стулья, лежали под навесами и шезлонги с кремовыми подушками. Ничто не нарушало гармонии светлых тонов.
Эмма Харт купила виллу Фавиолла в сороковые годы, вскоре после окончания второй мировой войны. Сады вокруг дома и газоны разбила она сама. Недавно Пола добавила новые клумбы, а также посадила множество небольших деревьев, кустарников, разнообразные экзотические растения, после чего парк обрел нынешнее великолепие, заметное даже на фоне красот Лазурного Берега.
Просторные прохладные комнаты виллы были обставлены с элегантной простотой. Изящная мебель из мореного дуба в стиле французской провинции уживалась с широкими диванами, удобными креслами, шезлонгами и оттоманками. На столиках, расставленных там и тут, стояли небольшие вазы с фиалками, розовыми и белыми цикламенами, лежали книги и последние номера журналов.
Гладко отполированный паркет и полы из розового мрамора были местами покрыты старинными коврами или обыкновенными дорожками из шерсти кремового цвета. Весь дом был выдержан в мягких, пастельных тонах. Кремовый цвет стен сливался с тканью, которой были обиты кресла и диваны. На этом фоне выделялись пятка различных оттенков желтого цвета, кое-где перемежавшиеся с молочно-кофейным тоном, столь характерным для французских интерьеров.
Особый шарм дому придавали яркие картины знаменитых французских современников: Эпко, Тореля, Буиссу, а также огромные хрустальные вазы с садовыми цветами.
Но гости и дети не ощущали здесь «музейной тяжести». Напротив, Эмма обустроила виллу для жилья, в ней царили теплота и изящество. Светлые комнаты, приветливый затененный парк, пышный сад создавали уютную, покойную атмосферу.
Ныне Фавиолла принадлежала Александру Баркстоуну, который унаследовал от Эммы дом со всем его содержимым за исключением картин – их бабушка завещала Филипу, который жил в Австралии. Но Сэнди редко здесь появлялся, предпочитая поместье в Йоркшире. Здесь жили в основном его сестра Эмили с семьей, кузина Пола О'Нил и кузен Энтони Дунвейл со своими чадами и домочадцами. Время от времени Фавиоллу посещала, обычно в конце сезона, мать Александра, Элизабет, со своим мужем французом Марком Дебуаном.
Но больше всех любила этот дом Эмили.
Здесь, вместе с обожаемой бабушкой, прошли лучшие годы ее детства. До сих пор она была уверена, что это волшебное место, где совершаются чудеса. Здесь ей был знаком каждый уголок сада, парка и берега по обе стороны мощного утеса. В июне 1970 года она вышла замуж за своего кузена Уинстона Харта, и здесь, на Ривьере, прошел их медовый месяц. Эти чудесные привольные дни только укрепили ее любовь к Фавиолле, которая с тех пор стала тем райским уголком, где во всякое время года можно было укрыться – одной или с мужем, – когда наступали тяжелые времена. А уж летом она всегда жила здесь с детьми Тоби, Гидеоном и Натали. Фавиолла никогда не тяготила и не могла тяготить ее, потому что была лучшим местом на земле.
Сэнди же, напротив, особенно после смерти жены, появлялся здесь все реже и реже. В 1973 году, видя, как много вилла значит для Эмили, он попросил ее взять ведение дел по ней на себя; та охотно согласилась, и он вздохнул с облегчением.
Разумеется, за долгие годы Эмили преобразила виллу на свой вкус, однако же отнюдь не превратила ее в копию английского сельского дома. Наоборот, она всячески стремилась сохранить галльский аромат. Но как ни сроднилась Эмили с этим домом, она никогда не считала его своим, не забывала, что принадлежит он брату. И все же в каком-то смысле она владела им, если учесть то тщание и любовь, с какими она за ним ухаживала. Во всяком случае, все вокруг считали Эмили хозяйкой Фавиоллы.
Пока была жива Эмма Харт, повседневный уход за домом осуществляла некая мадам Полетт Ренар, уроженка Рокебрюна. Эмма наняла ее в 1950 году. Поселившись в уютной и довольно просторной сторожке, прозванной «la petite maison», мадам Полетт в течение последующих двадцати лет верно служила семейству Хартов.
Но после смерти Эммы она решила уйти на покой и передала заботы о хозяйстве вместе с ключами своей дочери Соланж Бриве, которая в это время как раз решила уйти из гостиницы в Буле, где служила экономкой. Мадам Полетт была вдовой и несколько лет жила в «домике» вместе с семьей дочери, так что обошлось без хлопот, обычно связанных с переездами, и без слез расставания. И поскольку виллу и «домик» разделял только огород, мадам Полетт всегда была рядом, готовая дать необходимый совет и поделиться своим богатым жизненным опытом.
На протяжении последних одиннадцати лет хозяйство Фавиоллы стало, по сути, семейным делом Бриве. Марсель, муж Соланж, служил на вилле шеф-поваром, две из трех дочерей, Сильвия и Мари, – горничными, сын Анри – дворецким (Эмили называла его «главным смотрителем»), а племянники Марселя, Пьер и Морис – садовниками. Каждое утро на своем маленьком «Пежо» они отправлялись в Рокебрюн и привозили еще одну даму из семейства Бриве, кузину Одиль, которая помогала на кухне Марселю. Одиль привозила хлеб, который выпекала в собственной булочной ее мать: свежие рогалики и бриоши – их Марсель подавал к завтраку, а также «багеты», длинные французские батоны с поджаристой корочкой, которые особенно нравились детям.
Мадам Соланж, прошедшая подготовку в «Отеле де Пари», в Монте-Карло, вела хозяйство Фавиоллы в стиле, принятом на Лазурном Берегу, так, как если бы это был роскошный отель, уделяя пристальное внимание мелочам. При этом она была преданна семье и дому так же, как прежде ее мать. С Эмили они ладили.
«Сам Бог послал нам Соланж», – эта фраза не сходила с уст Эмили. Вот и сегодня, ранним августовским утром, в понедельник, зайдя на кухню и с удовлетворением отметив, что все в порядке, она повторила ее.
Вчера был традиционный прием по случаю окончания сезона, но по тому, как выглядела эта большая, старомодная кухня, никто бы этого не сказал. Сковородки и кастрюли, как всегда, блестели, деревянные столы были вычищены, терракотовый стол сверкал чистотой, все лежало на своих местах и нигде не было ни пятнышка.
«Соланж, видно, с ног сбилась, наводя порядок», – подумала Эмили, вспомнив, какой чудовищный хаос царил на кухне вчера, когда уезжали последние гости. Улыбаясь, она взяла из буфета чашку, налила немного минеральной воды из холодильника и двинулась через столовую на террасу. Только ее шаги были слышны в теплом неподвижном воздухе.
Эмили вставала в доме первой, часто с зарей.
Она наслаждалась этими часами, когда семья еще спала, а прислуга приступала к работе. Ей нравилось одиночество и тишь погруженного в сон дома, рассветные запахи и неподражаемый морской пейзаж.
В это время она работала, просматривала свои записи, отмечала необходимые поручения секретарше в Лондоне, которой звонила несколько раз в неделю, составляла дневное меню и придумывала развлечения для детей. Но нередко она просто сидела на террасе, наслаждаясь покоем и праздностью в ожидании того момента, когда ворвется шумная орава детей и уже будет не до отдыха.
Со своей троицей она справлялась без труда. Когда же появлялись четверо детей Полы и трое Энтони, да еще частенько в сопровождении таких же юных гостей, впечатление было такое, что находишься среди обезумевших футболистов. Но у Эмили была своя система, и она вполне научилась справляться с этой публикой. Не зря за глаза дети называли ее «Старший сержант».
Попивая маленькими глотками воду, Эмили подошла к краю террасы и, опершись о балюстраду, посмотрела на море. Сейчас оно отливало стальной синевой, поверхность его была покрыта барашками, а нависшее небо в серых облаках казалось зловещим.
Эмили надеялась, что погода больше не переменится, как на прошлой неделе, когда подул мистраль – сухой ветер с севера, из долины Роны, который принес с собой несколько беспокойных дней. Все без исключения дети сделались капризными и раздражительными. Соланж приписала это воздействию мистраля, который, как она заявила, любого выводит из равновесия. Эмили согласилась, и обе вздохнули с облегчением, когда мистраль утих. Погода изменилась к лучшему – а с нею и дети. Эмили тоже пришла в себя. Ведь и она в эти хмурые, ненастные дни была подвержена приступам необъяснимой раздражительности; приходилось признать, что Соланж – да и все местные – правы, утверждая, что мистраль дурно сказывается на людях.
Эмили посмотрела на часы. Только двадцать минут седьмого. К девяти, подумала она, небо станет лазурно-голубым, солнце будет светить вовсю, а море утихнет и уподобится озеру. Эмили, как некогда бабушка, была неисправимой оптимисткой.
Отойдя от балюстрады, она двинулась к столику, на котором были разложены бумаги. Из дел на первом месте была ее близкая поездка в Гонконг. Предстояло закупить товары для «Генре» – импортно-экспортной компании филиала «Харт Энтерпрайзиз», которым она руководила. Эмили открыла записную книжку и посмотрела ранее отмеченные числа в сентябре. Полистав несколько страничек, тщательно изучила расписание и внесла в него поправки. Затем набросала записку для своей секретарши Дженис, которой предстояло окончательно отладить программу поездки.
Эмили вздрогнула, когда на плечо ей легла чья-то тяжелая рука. Она вскочила со стула и порывисто обернулась. Глаза ее расширились от изумления.
– Бог мой, Уинстон! Нельзя же так. Подкрался неслышно и напугал меня! – воскликнула она.
– Извини, дорогая. – Уинстон наклонился и поцеловал жену в щеку. – Доброе утро, – спохватившись, добавил он, пересекая террасу. Остановившись у балюстрады, он улыбнулся Эмили. Она улыбнулась в ответ.
– Скажи-ка мне, что это ты так рано вскочил? Ведь обычно до десяти спишь как убитый.
Уинстон пожал плечами и повесил полотенце на балюстраду.
– Что-то не спится нынче. Да ведь оно у меня всегда так бывает, Эмили, разве ты забыла? Когда подходят последние деньки, хочется успеть все, не упустить ни одной секунды, прямо как у детей.
– Вот и я такая же.
– Точно. Тем более что ты любишь этот дом. Как и он тебя, впрочем. Ты здесь расцветаешь.
– Благодарю вас, сэр, вы очень любезны, – сказала Эмили.
Уинстон посмотрел на стакан.
– Это что, вода? А кофе ты не хочешь сварить?
– Нет, Уинстон, не хочу, – покачав головой, горячо сказала Эмили. – Потому что за кофе последует тост, а на тост – масло, на масло – джем, а когда к семи появится Одиль со всей своей вкуснятиной из булочной, у меня будет второй завтрак, а ведь ты прекрасно знаешь, что мне надо следить за весом.
– Для меня вы всегда выглядите неотразимо, миссис Харт, – усмехнувшись, сказал Уинстон, и глаза его призывно заблестели. – Прямо слов не нахожу.
– Да брось ты, Уинстон, в такой– то час!
– А что в нем дурного? Еще довольно рано… в самый раз вернуться в постель, дорогая.
– Не болтай чушь, мне надо кучу вещей переделать до завтрака.
– И мне тоже. – Уинстон снова хитро посмотрел на Эмили. Затем выражение его лица переменилось, переменился и его взгляд – он стал оценивающим. Уинстон явно остался доволен увиденным. Эмили было тридцать четыре года, и, с его точки зрения, она по-прежнему была самой очаровательной женщиной на свете. Волосы ее совсем выгорели, кожа потемнела от загара, а в чудных зеленых глазах – таких же, как и у него, светился ум и неизбывная жажда жизни. На Эмили было бикини, а поверх легкий зелено-розовый халат. Выглядела она в это утро удивительно свежей и молодой.
– Уинстон, с чего вдруг такое внимание? Что-нибудь не так?
– Естественное внимание. Просто любуюсь тобой. Ты – как сладкое мороженое, которое неплохо бы отведать.
– Фи! – засмеялась Эмили, но шея у нее порозовела, и она поспешно опустила глаза, вернувшись к своей записной книжке.
На мгновенье наступила тишина.
Уинстон подавил улыбку. Было и смешно и приятно, что даже теперь, через одиннадцать лет после свадьбы, он все еще мог заставить ее краснеть. Ну да ведь это была его Эмили, и он любил в ней и сохранившуюся детскость, и женственность, и мягкость. Удивительно, думал он, как это ей удается сочетать решительность в делах и податливость в личной жизни. Впрочем, в этом она похожа на Полу с бабушкой. Именно эта двойственность придавала женщинам из семейства Харт неповторимое обаяние. Он давно это понял.
Эмили подняла голову. Увидев, что муж задумался, она спросила:
– Ну а теперь что? Над чем размышляешь?
– Пытаюсь понять, что это ты вдруг так захлопотала сегодня? – Уинстон подошел поближе, уселся на стул рядом и посмотрел Эмили в глаза.
– То есть как это? – удивленно спросила она.
– Что это ты так изнуряешь себя, если в Лондон собираешься только в конце недели? Не вижу смысла, дорогая.
– Да я, в общем-то, не работаю, просто составляю расписание поездки в Гонконг и Китай, – пояснила Эмили. – Если я отправляюсь не шестого, как собиралась, а десятого, то еще буду там, когда Пола будет возвращаться из Сиднея в Штаты. Вчера мы говорили, что неплохо бы нам встретиться и провести пару дней в Гонконге. Отдохнуть немного, купить рождественские подарки, а потом вместе отправиться в Нью-Йорк на день-другой и вернуться домой. Ну как мой план?
– Прекрасно. Если тебе так хочется, я, разумеется, ничего не имею против. В Канаду мне надо ехать только в начале октября. Насколько я понимаю, ты окажешься дома раньше.
– Конечно. Составляя его, я учитывала, что ты отправляешься в Канаду.
– Чудесно, дорогая. – Уинстон улыбнулся, встал и пошел за полотенцем. – Ну что ж, если у тебя совсем нет сострадания к бедному мужу и ты не хочешь сделать ему кофе, пойду поплаваю, пока здесь не появилась банда маленьких разбойников и не разметала все вокруг.
Глядя на мужа, Эмили не могла не расхохотаться.
– Ну, милый, не так уж они и ужасны, – запротестовала она, вставая на защиту молодого поколения.
– Ужасны – это еще не то слово. Чудовищны! – Уинстон широко улыбнулся. – Но, честно говоря, я люблю их… особенно своих. – Он на ходу поцеловал жену и, перекинув полотенце через плечо и беззаботно посвистывая, устремился в сторону бассейна.
Эмили посмотрела ему вслед, любуясь его складным, сильным, загорелым телом. На солнце Ривьеры рыжеватые волосы Уинстона выгорели и отливали золотом. Вообще здешнее лето пошло ему на пользу. Йоркширский газетный концерн с канадскими филиалами, которыми он руководил, отнимал у него уйму времени, и Эмили всячески уговаривала его пощадить себя. Но он только отмахивался, говоря, что все они трудятся, как волы, что было, конечно, чистой правдой. Так уж их воспитала бабушка. Бездельников Эмма презирала, и в ее семье таковых не водилось. Недаром все они достигли столь впечатляющих успехов.
«Повезло мне с Уинстоном», – подумала Эмили, снова садясь за стол, однако отложила в сторону дневное меню и на несколько минут отдалась потоку необязательных мыслей.
Иногда, оглядываясь назад, она признавалась себе, что вскочила на подножку буквально в последний момент. Уинстон запросто мог укатить с другой.
Эмили влюбилась в него еще шестнадцатилетней девочкой. Они были троюродными братом и сестрой. Его дед, а также тезка Уинстон Харт приходился братом ее бабушке. Хоть Уинстон-младший был на пять лет ее старше, в детстве они были неразлучными друзьями. Но стоило ему вырасти из детских штанишек, как он перестал ее замечать. И уж во всяком случае не видел в ней достойной молодой особы, в которую можно влюбиться.
Вместе со своим лучшим другом Шейном Уинстон поступил в Оксфорд, и вскоре они прослыли там отчаянными ловеласами, шокирующими своим поведением всех и вся. А она страдала, терзаемая наполовину ревностью, наполовину неутоленным желанием. Вот если бы ей оказаться на месте тех девиц, которых Уинстон затаскивал к себе в постель. И только бабушка сохраняла полное спокойствие. Эмма лишь посмеивалась, говоря, что они просто молодые жеребята, которым нужно перебеситься. Правда, в глазах Эммы Харт ни Уинстон, ни Шейн не могли слишком уж провиниться. Она всегда питала к ним особое чувство…
Эмили обожала Уинстона издали, надеясь, что придет день, и он снова заметит ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45