Она здорово опередила свое время. Блестящая, по-настоящему эмансипированная женщина… Она указала многим дорогу в большой бизнес, в мир корпораций. И мне это нравится. Теперь трудно представить себе нашу жизнь без женщин на руководящих постах.
Филип снова развеселился.
– Уверен, что сейчас все уже забыли о частной жизни Эммы Харт. В конце концов это было так давно. Она стала мифом. Легендой. И вокруг, как в семье, так и вне ее, полно факелоносцев, которые вовсе не хотят, чтобы ее образ хоть чуточку потускнел. – Филип поджал губы и покачал головой. – Что же касается меня, то ничто не может бросить тень на образ Эммы, и уж меньше всего внебрачная жизнь с мужчиной, которого она любила – от всей души.
– Я тоже так считаю. Но почему жена Пола не захотела дать ему развод?
– Ей помогла религия. Констанс Макгилл была католичкой, и, мне кажется, она просто использовала церковь как предлог, лишь бы испортить Полу жизнь. Ей он был не нужен, но она не хотела, чтобы он достался кому-нибудь еще. А счастья она ему и подавно не желала. Так что, на мой взгляд, она использовала святых отцов и дурацкие церковные каноны, чтобы удержать его на привязи.
– М-м…
Присутствие Маделины обострило восприятие Филипа, и он немедленно уловил странное выражение ее глаз. Впрочем, он и без того был достаточно чутким человеком, чтобы понять, что сказал что-то не то.
– Я, кажется, обидел вас? Вы, наверное, католичка?
– Да, но вы меня вовсе не обидели. Правда-правда.
– Извините, ради Бога.
– Да право же, все в порядке, Филип… – Голос Маделины прервался.
Она подняла глаза на Филипа. Взгляды их встретились. Молчание становилось все напряженней. Всматриваясь в светящиеся, почти прозрачные глаза Маделины, Филип увидел, что и впрямь все в порядке. Она сказала правду и всегда будет говорить правду. В ней нет ни капли притворства. Она открыта и искренна, и это замечательно. Он снова испытал странное чувство близости. Словно когда-то давно они были знакомы, потом расстались и вот снова встретились. Рядом с ней, как ни с какой другой женщиной, он чувствовал себя свободно и совершенно естественно. «Она должна быть моей, – во второй раз за утро подумал Филип. – И я должен завоевать ее. Но не торопись, ни в коем случае не торопись», – прозвучал его внутренний голос.
Маделина, захваченная гипнотическим взглядом Филипа, испытывала непривычные чувства. В горле у нее пересохло, дыхание сбилось. Ее даже как будто слегка знобило. Присутствие Филипа волновало. Так на нее еще не действовал ни один мужчина, даже Джек Миллер. Но и то сказать, никого подстать Филипу Макгиллу-Эмори она прежде не встречала. Он был такой мужественный, такой сильный и вместе с тем такой обаятельный. Просто фатально обаятельный. Он выбил ее из колеи. Хуже того – испугал.
Маделина с удивлением почувствовала, что готова расплакаться, и быстро отвернулась, избегая его магнетического взгляда. Ее снова охватила дрожь, на сей раз не только внутренняя, и, чтобы она не стала заметной, Маделина отошла немного в сторону.
– А это чей предок? – откашлявшись, спросила она через плечо.
Филип подошел, встал за спиной, жадно вдыхая запах ее волос, духов. Пряный, мускусный, дразнящий. Ему так захотелось обнять ее, но он усилием воли подавил это желание.
Стараясь говорить ровным голосом, он ответил:
– А, это Эндрю, шотландец, морской волк. Он приехал в Австралию на вольное поселение в восемьсот пятьдесят втором году. А рядом с ним его жена Тесса. Эндрю – отец-основатель. Он первым ступил на эту землю, создавая это хозяйство, заложил фундамент дома, в котором мы сейчас находимся. И дал ему имя – Данун, по названию шотландского местечка, в котором родился.
– Очень красивый дом, – хрипло проговорила Маделина. Слова давались ей с трудом, настолько остро она ощущала близость Филипа.
– Спасибо… Мне тоже так кажется. Хотя нынешний вид в стиле старого американского Юга придал дому мой прапрадед Брюс после поездки в Штаты в начале девятисотых годов. Он перестроил фронтон и добавил колонны, чтобы дом напоминал колониальные особняки где-нибудь в Виргинии или Джорджии.
– Или в Кентукки… Здесь многое напоминает мне о родных краях.
Филип заглянул Маделине в лицо и удивленно спросил:
– Так вы оттуда?
Она кивнула.
– Но речь не выдает в вас южанку.
– А в вас – австралийца, – сказала Маделина и впервые после знакомства с Филипом от души рассмеялась, хоть немного освобождаясь от сковывавшей ее напряженности. – Я родилась и выросла в Лексингтоне.
– Стало быть, среди лошадей, да? Это означает, что вы ездите верхом.
– Да.
Глаза Филипа радостно вспыхнули.
– Так покатайтесь со мной! – воскликнул он. – Я покажу вам здешние края, хозяйство… Вряд ли вчера вам многое удалось увидеть, тем более, что вы приехали в сумерках. – Филип оглядел ее одежду. – Наверняка здесь найдутся подходящие для вас брюки и сапоги.
– Да у меня все есть, – сказала Маделина. – Еще в Нью-Йорке Пола предупреждала, что мы, возможно, проведем уик-энд в поместье и надо взять все для этого необходимое. Она даже перечислила, что именно.
– Умница сестра, – сказал Филип, улыбаясь. – Тогда поехали, чего же мы ждем!
Схватив Маделину за руку, он буквально потащил ее к выходу из галереи.
– Пока вы будете переодеваться, – добавил он, – я быстро выпью чашку кофе. Буду ждать вас в столовой.
– Я скоро, – покорно сказала Маделина, подчиняясь власти этого человека.
Она появилась в столовой через десять минут, что приятно удивило Филипа. Женщины, вертящиеся перед зеркалом и заставляющие себя ждать, всегда раздражали его. Совсем иное дело – женщины из семейства Харт: они никогда специально не прихорашиваются, но всегда выглядят неотразимо. Маделина, кажется, из этой же породы.
Он поднялся и с восхищением оглядел ее. Ему понравился ее вид. Настоящая наездница, а не дилетантка какая-нибудь, которой просто хочется принарядиться, а на верховую езду наплевать. Тут его не проведешь. Мужская шерстяная красно-бордовая шотландка и кремовые галифе были в хорошем состоянии, но явно не новые, как и вычищенные до блеска черные сапоги, не раз бывавшие в деле.
Широко улыбаясь, Филип взял Маделину под руку и повел через задний двор к гаражу.
Проходя вдоль вереницы машин, стоявших у дорожки под навесом, Филип спросил:
– Каким путем вы сюда добирались?
– Том Уиллен повез нас по главной дороге, – ответила Маделина. – Так что я посмотрела загоны для овец, помещения для стрижки, рабочий поселок.
– Ага, прекрасно… Тогда поедем на поля, покатаемся по-настоящему, – заявил Филип, помогая Маделине сесть в темно-синий «мазерати».
Пока она переодевалась, он позвонил в конюшню, и, когда они добрались до старых строений, которые вчера так понравились Маделине, лошади уже были оседланы.
Старший конюх поджидал их. Представив ему Маделину, Филип повел ее к стойлам.
– Это Гильда, – сказал он, открывая ворота и выводя чалую кобылу.
Передавая Маделине поводья, он добавил:
– Она в вашем распоряжении. Сами увидите, какая она добрая, но и огня в ней достаточно. Так что не заскучаете.
Подавив соблазн помочь Маделине сесть в седло, Филип отступил в сторону.
– Благодарю, действительно чудесная лошадь, – сказала Маделина, оценивающе поглядывая на Гильду.
Она начала поглаживать, ласкать ее, завоевывая дружбу. Так ее учили обращаться с незнакомыми лошадьми конюхи в Кентукки. Через несколько минут, решив, что знакомство состоялось, Маделина вдела ногу в стремя и взлетела в седло.
Наблюдая за ее уверенными действиями, Филип одобрительно улыбался. Сам он оседлал Черного Опала, лоснящегося, черного, как эбеновое дерево, жеребца и, выехав с мощенного конюшенного двора и миновав главную дорогу, пустил лошадь по узкой тропинке, которая полого спускалась к небольшой рощице.
Они двигались друг за другом. С обеих сторон их обступали вязы и ивы. Вскоре они выехали на широкий луг, покрытый колеблющейся на ветру зеленой травой. Некоторое время ехали бок о бок, а потом, неожиданно пустив Черного Опала галопом, Филип оставил Маделину позади.
– А ну-ка, девочка, вперед, не подкачай, милая, – протяжно произнесла Маделина, припадая к шее лошади и слегка привставая в стременах.
Также перейдя на галоп, она пустилась вслед за Филипом, догнала его и понеслась рядом, пересекая луга и беря по пути разнообразные препятствия. В конце концов Филип натянул поводья и замедлил ход.
Маделина последовала его примеру. Здесь была чужая территория, так что вольничать не следовало.
Отдышавшись немного, они посмотрели друг на друга.
– Здорово. Вы были великолепны, – сказал Филип. – А теперь поедем потише – начинаются пастбища.
Они неторопливо пересекли красивые поля, на которых лениво щипали траву стада овец. Миновали эвкалиптовую рощу, въехали под сень золотистых вязов, следуя вдоль извилистой серебряной нити реки, оставили позади широкую долину и наконец добрались до зеленеющих холмов Дануна.
Время от времени они переговаривались. Маделина задавала вопросы.
Филип отвечал ей, но по большей части они ехали молча. Филипу было это по душе. Он не был говоруном – скорее, человеком замкнутым и самодостаточным, так что женщины, которые болтали без умолку, действовали ему на нервы. Молчание Маделины было как бальзам. Ее присутствие он ощущал непрестанно, и в то же время она не навязывала себя, не покушалась на его внутренний мир, который он привык оберегать сызмальства. Между ними не было никакой неловкости. Во всяком случае, он ее не чувствовал. Он просто знал, что она едет рядом, и от этого ему было легко и свободно, как никогда прежде.
Маделина разделяла эти чувства. Неловкость и напряжение, пережитые в галерее, уменьшились, пока она переодевалась, и вовсе исчезли во время конной прогулки. Хотя Новый Южный Уэльс бесконечно далек от Кентукки, она впервые за последние четыре года, после отъезда из Лексингтона, испытала такую щемящую близость к дому. Тишина садов, которая поразила ее нынче утром, сменилась умиротворенностью безбрежных полей, и душа Маделины открылась навстречу удивительному, всеобъемлющему покою.
Они ехали по его землям уже почти два часа и в конце концов добрались до цели путешествия, которую Филип наметил, выезжая из конюшни. Это было самое высокое место Дануна, к нему вела крутая дорожка. Достигнув вершины холма, Филип спрыгнул с Черного Опала и подождал Маделину, ехавшую чуть позади.
Вскоре она присоединилась к нему. Он снова удержался от искушения помочь ей спешиться. Ему почему-то было страшно притронуться к ней.
Убедившись, что Маделина спрыгнула на траву, Филип направился к гигантскому дубу, который, подобно колоссальному зонтику из кружевной зелени, распластал над поляной свои древние ветви.
Когда Маделина подошла, Филип сказал:
– Этот дуб посадил сто лет назад мой прапрадед. Это любимое мое место. Впервые меня сюда еще мальчиком привела Эмма – она тоже любила здесь бывать. Отсюда видно далеко во все стороны. Взгляните-ка! – Филип вскинул руку и прикрыл ладонью глаза от солнца, окидывая взглядом волнующую ниву. В голосе его звучали гордость и любовь: – Нет в мире ничего лучше, по крайней мере для меня.
– И впрямь замечательно, – искренне сказала Маделина.
Казалось, что в Дануне небо голубее, облака – белее, трава и деревья – зеленее, цветы – ярче. «Рай да и только», – как сказал Филип, когда они пересекали долину. Маделина несколько раз глубоко вдохнула. Воздух был кристально прозрачен и свеж.
Филип сорвал с головы широкополую шляпу, швырнул ее на землю и провел рукой по темным густым волосам.
– Давайте-ка отдохнем немного перед обратной дорогой, – предложил он.
Усаживаясь на землю и жестом приглашая Маделину сесть рядом.
Она кивнула и опустилась на землю. Приятно после долгой прогулки под жарким солнцем посидеть в тени.
После короткого молчания Филип сказал:
– Как прекрасно, должно быть, чувствовать, как они!
– Да, – ответила Маделина, сразу поняв, что он говорит о Поле и Эмме.
– А вы были когда-нибудь сильно влюблены? – спросил Филип.
– Нет, а вы?
– И я нет.
Филип замолчал, погрузившись в раздумье. Маделина тоже умолкла.
– Вы замужем? – внезапно спросил он.
– Нет… и никогда не была.
Филип искоса посмотрел на Маделину. Он хотел спросить, есть ли у нее друг, но удержался. И без того их разговор становился слишком интимным.
Словно почувствовав, что он разглядывает ее, Маделина повернула голову и пронзила его взглядом своих серых глаз. Филип улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Затем, подтянув колени к груди и упершись в них подбородком, вгляделась в бледно-голубую дымку неба, по которому лениво плыли редкие облачка.
Филип откинулся назад, прислонившись к изогнутому стволу. Каким-то шестым чувством, он понял, что Маделина знает о его репутации плейбоя. Он подавил вздох. Раньше ему было бы все равно. Теперь – нет.
Глава 18
Вечером неожиданно похолодало, подул сильный ветер. Он изо всех сил трепал шторы в комнате. Поле стало зябко, и, поднявшись из-за туалетного столика, она закрыла окно.
Вновь усевшись на место, она застегнула на шее жемчужное ожерелье, вставила в уши бриллиантовые серьги и вгляделась в зеркало. «Неплохо, – подумала она. – Неплохо для не знающей отдыха деловой женщины, любимой жены и матери четверых детей, которой скоро стукнет тридцать семь».
Она повернула голову и взглянула на стоящую рядом цветную фотографию. Этот снимок сделала как-то весной в Пеннистоун-ройяле Эмили. И изображены на нем были Шейн и Пола с детьми Лорном, Тессой, Патриком и Линнет. При мысли о младших сердце у Полы сжалось: хоть по-разному, но оба они были такие незащищенные и так отчаянно нуждались в ней.
Они еще крепко спали, когда она утром позвонила Шейну. Здесь, в Австралии, была уже суббота, а в Англии только полночь пятницы. Шейн только что вернулся из «Бек-Хауза», где ужинал с Уинстоном. Эмили уже уехала в Гонконг по делам «Генре» и двое лучших друзей наслаждались редкой возможностью провести вечер по-холостяцки.
Как хорошо было услышать его заботливый и уверенный голос, узнать, что дома все в порядке. Лорн и Тесса разъехались по своим школам-интернатам, а няня Пэт, вернувшись из недельного отпуска с Великих озер, вновь заняла свое место в детской, рядом со своими юными подопечными.
– Ни о чем не волнуйся, дорогая. – Голос Шейна звучал так отчетливо, словно муж был в соседней комнате. – Я проведу уик-энд с детьми, а вечером в воскресенье уеду в Лондон. Да, слушай, сегодня звонил отец. Они с мамой окончательно решили приехать на Рождество, так что Лора – младшая – тоже будет с нами. И Мэрри с Элиотом. Похоже, у нас в Йоркшире соберется большая компания. Как в старые времена, когда были живы Блэки и Эмма. Отлично проведем время.
Новости порадовали Полу. Они с полчаса поболтали о планах на Рождество, детях и прочих семейных делах. Шейн пообещал перезвонить через пару дней. Повесив трубку, Пола почувствовала, как у нее поднялось настроение. В разлуке она всегда скучала по мужу и детям, волновалась за них. Она уверяла себя, что это глупо, но поделать ничего не могла. В конце концов себя не изменишь.
Взглянув на часы, Пола убедилась, что у нее есть десять минут до ужина. Она встала, поправила вечернее платье и подошла к столу, на котором были разложены бумаги. Среди них находились и рождественские списки, которые она начала составлять еще в Сиднее. Имена родственников Шейна были выделены особо. Теперь, когда выяснилось, что они приезжают на Рождество в Йоркшир, надо было подумать о подарках и для них. Их можно будет купить в Гонконге, когда через десять дней она встретится с Эмили.
Склонившись над столом и делая пометки в блокноте, Пола думала о родителях Шейна. Как хорошо, что Брайан и Джеральдина в декабре приедут в Англию. Еще недавно они колебались. С того самого времени, как пять лет назад у Брайана случился инфаркт, они жили на Барбадосе, приглядывали за отелями Шейна на островах Карибского моря, но, по настоянию сына, не слишком утруждали себя этим.
Пола скучала по ним, в жизни ее семьи образовалась какая-то пустота, после того как О'Нилы уехали за границу. И по Миранде она тоже скучала. С сестрой Шейна они дружили с самого детства, и, хотя время от времени им удавалось встретиться в Нью-Йорке, обе жаловались, что никогда не хватает времени по-настоящему пообщаться. Миранда возглавляла гостиничную сеть О'Нилов в Америке, и эта работа практически съедала всю ее жизнь. Свободное время она проводила с мужем, известным американским архитектором Элиотом Джеймсом, как правило дома, в Нью-Йорке или Коннектикуте. Вот и получалось, что в последнее время Миранда редко наезжала в Англию, и даже деловые ее поездки были очень краткими.
И вот наконец О'Нилы вместе с Хартами соберутся под одной крышей. К тому же приглашение на рождественский ужин приняли сэр Рональд и Майкл Каллински, так что впервые за долгие годы встретятся представители всех трех кланов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Филип снова развеселился.
– Уверен, что сейчас все уже забыли о частной жизни Эммы Харт. В конце концов это было так давно. Она стала мифом. Легендой. И вокруг, как в семье, так и вне ее, полно факелоносцев, которые вовсе не хотят, чтобы ее образ хоть чуточку потускнел. – Филип поджал губы и покачал головой. – Что же касается меня, то ничто не может бросить тень на образ Эммы, и уж меньше всего внебрачная жизнь с мужчиной, которого она любила – от всей души.
– Я тоже так считаю. Но почему жена Пола не захотела дать ему развод?
– Ей помогла религия. Констанс Макгилл была католичкой, и, мне кажется, она просто использовала церковь как предлог, лишь бы испортить Полу жизнь. Ей он был не нужен, но она не хотела, чтобы он достался кому-нибудь еще. А счастья она ему и подавно не желала. Так что, на мой взгляд, она использовала святых отцов и дурацкие церковные каноны, чтобы удержать его на привязи.
– М-м…
Присутствие Маделины обострило восприятие Филипа, и он немедленно уловил странное выражение ее глаз. Впрочем, он и без того был достаточно чутким человеком, чтобы понять, что сказал что-то не то.
– Я, кажется, обидел вас? Вы, наверное, католичка?
– Да, но вы меня вовсе не обидели. Правда-правда.
– Извините, ради Бога.
– Да право же, все в порядке, Филип… – Голос Маделины прервался.
Она подняла глаза на Филипа. Взгляды их встретились. Молчание становилось все напряженней. Всматриваясь в светящиеся, почти прозрачные глаза Маделины, Филип увидел, что и впрямь все в порядке. Она сказала правду и всегда будет говорить правду. В ней нет ни капли притворства. Она открыта и искренна, и это замечательно. Он снова испытал странное чувство близости. Словно когда-то давно они были знакомы, потом расстались и вот снова встретились. Рядом с ней, как ни с какой другой женщиной, он чувствовал себя свободно и совершенно естественно. «Она должна быть моей, – во второй раз за утро подумал Филип. – И я должен завоевать ее. Но не торопись, ни в коем случае не торопись», – прозвучал его внутренний голос.
Маделина, захваченная гипнотическим взглядом Филипа, испытывала непривычные чувства. В горле у нее пересохло, дыхание сбилось. Ее даже как будто слегка знобило. Присутствие Филипа волновало. Так на нее еще не действовал ни один мужчина, даже Джек Миллер. Но и то сказать, никого подстать Филипу Макгиллу-Эмори она прежде не встречала. Он был такой мужественный, такой сильный и вместе с тем такой обаятельный. Просто фатально обаятельный. Он выбил ее из колеи. Хуже того – испугал.
Маделина с удивлением почувствовала, что готова расплакаться, и быстро отвернулась, избегая его магнетического взгляда. Ее снова охватила дрожь, на сей раз не только внутренняя, и, чтобы она не стала заметной, Маделина отошла немного в сторону.
– А это чей предок? – откашлявшись, спросила она через плечо.
Филип подошел, встал за спиной, жадно вдыхая запах ее волос, духов. Пряный, мускусный, дразнящий. Ему так захотелось обнять ее, но он усилием воли подавил это желание.
Стараясь говорить ровным голосом, он ответил:
– А, это Эндрю, шотландец, морской волк. Он приехал в Австралию на вольное поселение в восемьсот пятьдесят втором году. А рядом с ним его жена Тесса. Эндрю – отец-основатель. Он первым ступил на эту землю, создавая это хозяйство, заложил фундамент дома, в котором мы сейчас находимся. И дал ему имя – Данун, по названию шотландского местечка, в котором родился.
– Очень красивый дом, – хрипло проговорила Маделина. Слова давались ей с трудом, настолько остро она ощущала близость Филипа.
– Спасибо… Мне тоже так кажется. Хотя нынешний вид в стиле старого американского Юга придал дому мой прапрадед Брюс после поездки в Штаты в начале девятисотых годов. Он перестроил фронтон и добавил колонны, чтобы дом напоминал колониальные особняки где-нибудь в Виргинии или Джорджии.
– Или в Кентукки… Здесь многое напоминает мне о родных краях.
Филип заглянул Маделине в лицо и удивленно спросил:
– Так вы оттуда?
Она кивнула.
– Но речь не выдает в вас южанку.
– А в вас – австралийца, – сказала Маделина и впервые после знакомства с Филипом от души рассмеялась, хоть немного освобождаясь от сковывавшей ее напряженности. – Я родилась и выросла в Лексингтоне.
– Стало быть, среди лошадей, да? Это означает, что вы ездите верхом.
– Да.
Глаза Филипа радостно вспыхнули.
– Так покатайтесь со мной! – воскликнул он. – Я покажу вам здешние края, хозяйство… Вряд ли вчера вам многое удалось увидеть, тем более, что вы приехали в сумерках. – Филип оглядел ее одежду. – Наверняка здесь найдутся подходящие для вас брюки и сапоги.
– Да у меня все есть, – сказала Маделина. – Еще в Нью-Йорке Пола предупреждала, что мы, возможно, проведем уик-энд в поместье и надо взять все для этого необходимое. Она даже перечислила, что именно.
– Умница сестра, – сказал Филип, улыбаясь. – Тогда поехали, чего же мы ждем!
Схватив Маделину за руку, он буквально потащил ее к выходу из галереи.
– Пока вы будете переодеваться, – добавил он, – я быстро выпью чашку кофе. Буду ждать вас в столовой.
– Я скоро, – покорно сказала Маделина, подчиняясь власти этого человека.
Она появилась в столовой через десять минут, что приятно удивило Филипа. Женщины, вертящиеся перед зеркалом и заставляющие себя ждать, всегда раздражали его. Совсем иное дело – женщины из семейства Харт: они никогда специально не прихорашиваются, но всегда выглядят неотразимо. Маделина, кажется, из этой же породы.
Он поднялся и с восхищением оглядел ее. Ему понравился ее вид. Настоящая наездница, а не дилетантка какая-нибудь, которой просто хочется принарядиться, а на верховую езду наплевать. Тут его не проведешь. Мужская шерстяная красно-бордовая шотландка и кремовые галифе были в хорошем состоянии, но явно не новые, как и вычищенные до блеска черные сапоги, не раз бывавшие в деле.
Широко улыбаясь, Филип взял Маделину под руку и повел через задний двор к гаражу.
Проходя вдоль вереницы машин, стоявших у дорожки под навесом, Филип спросил:
– Каким путем вы сюда добирались?
– Том Уиллен повез нас по главной дороге, – ответила Маделина. – Так что я посмотрела загоны для овец, помещения для стрижки, рабочий поселок.
– Ага, прекрасно… Тогда поедем на поля, покатаемся по-настоящему, – заявил Филип, помогая Маделине сесть в темно-синий «мазерати».
Пока она переодевалась, он позвонил в конюшню, и, когда они добрались до старых строений, которые вчера так понравились Маделине, лошади уже были оседланы.
Старший конюх поджидал их. Представив ему Маделину, Филип повел ее к стойлам.
– Это Гильда, – сказал он, открывая ворота и выводя чалую кобылу.
Передавая Маделине поводья, он добавил:
– Она в вашем распоряжении. Сами увидите, какая она добрая, но и огня в ней достаточно. Так что не заскучаете.
Подавив соблазн помочь Маделине сесть в седло, Филип отступил в сторону.
– Благодарю, действительно чудесная лошадь, – сказала Маделина, оценивающе поглядывая на Гильду.
Она начала поглаживать, ласкать ее, завоевывая дружбу. Так ее учили обращаться с незнакомыми лошадьми конюхи в Кентукки. Через несколько минут, решив, что знакомство состоялось, Маделина вдела ногу в стремя и взлетела в седло.
Наблюдая за ее уверенными действиями, Филип одобрительно улыбался. Сам он оседлал Черного Опала, лоснящегося, черного, как эбеновое дерево, жеребца и, выехав с мощенного конюшенного двора и миновав главную дорогу, пустил лошадь по узкой тропинке, которая полого спускалась к небольшой рощице.
Они двигались друг за другом. С обеих сторон их обступали вязы и ивы. Вскоре они выехали на широкий луг, покрытый колеблющейся на ветру зеленой травой. Некоторое время ехали бок о бок, а потом, неожиданно пустив Черного Опала галопом, Филип оставил Маделину позади.
– А ну-ка, девочка, вперед, не подкачай, милая, – протяжно произнесла Маделина, припадая к шее лошади и слегка привставая в стременах.
Также перейдя на галоп, она пустилась вслед за Филипом, догнала его и понеслась рядом, пересекая луга и беря по пути разнообразные препятствия. В конце концов Филип натянул поводья и замедлил ход.
Маделина последовала его примеру. Здесь была чужая территория, так что вольничать не следовало.
Отдышавшись немного, они посмотрели друг на друга.
– Здорово. Вы были великолепны, – сказал Филип. – А теперь поедем потише – начинаются пастбища.
Они неторопливо пересекли красивые поля, на которых лениво щипали траву стада овец. Миновали эвкалиптовую рощу, въехали под сень золотистых вязов, следуя вдоль извилистой серебряной нити реки, оставили позади широкую долину и наконец добрались до зеленеющих холмов Дануна.
Время от времени они переговаривались. Маделина задавала вопросы.
Филип отвечал ей, но по большей части они ехали молча. Филипу было это по душе. Он не был говоруном – скорее, человеком замкнутым и самодостаточным, так что женщины, которые болтали без умолку, действовали ему на нервы. Молчание Маделины было как бальзам. Ее присутствие он ощущал непрестанно, и в то же время она не навязывала себя, не покушалась на его внутренний мир, который он привык оберегать сызмальства. Между ними не было никакой неловкости. Во всяком случае, он ее не чувствовал. Он просто знал, что она едет рядом, и от этого ему было легко и свободно, как никогда прежде.
Маделина разделяла эти чувства. Неловкость и напряжение, пережитые в галерее, уменьшились, пока она переодевалась, и вовсе исчезли во время конной прогулки. Хотя Новый Южный Уэльс бесконечно далек от Кентукки, она впервые за последние четыре года, после отъезда из Лексингтона, испытала такую щемящую близость к дому. Тишина садов, которая поразила ее нынче утром, сменилась умиротворенностью безбрежных полей, и душа Маделины открылась навстречу удивительному, всеобъемлющему покою.
Они ехали по его землям уже почти два часа и в конце концов добрались до цели путешествия, которую Филип наметил, выезжая из конюшни. Это было самое высокое место Дануна, к нему вела крутая дорожка. Достигнув вершины холма, Филип спрыгнул с Черного Опала и подождал Маделину, ехавшую чуть позади.
Вскоре она присоединилась к нему. Он снова удержался от искушения помочь ей спешиться. Ему почему-то было страшно притронуться к ней.
Убедившись, что Маделина спрыгнула на траву, Филип направился к гигантскому дубу, который, подобно колоссальному зонтику из кружевной зелени, распластал над поляной свои древние ветви.
Когда Маделина подошла, Филип сказал:
– Этот дуб посадил сто лет назад мой прапрадед. Это любимое мое место. Впервые меня сюда еще мальчиком привела Эмма – она тоже любила здесь бывать. Отсюда видно далеко во все стороны. Взгляните-ка! – Филип вскинул руку и прикрыл ладонью глаза от солнца, окидывая взглядом волнующую ниву. В голосе его звучали гордость и любовь: – Нет в мире ничего лучше, по крайней мере для меня.
– И впрямь замечательно, – искренне сказала Маделина.
Казалось, что в Дануне небо голубее, облака – белее, трава и деревья – зеленее, цветы – ярче. «Рай да и только», – как сказал Филип, когда они пересекали долину. Маделина несколько раз глубоко вдохнула. Воздух был кристально прозрачен и свеж.
Филип сорвал с головы широкополую шляпу, швырнул ее на землю и провел рукой по темным густым волосам.
– Давайте-ка отдохнем немного перед обратной дорогой, – предложил он.
Усаживаясь на землю и жестом приглашая Маделину сесть рядом.
Она кивнула и опустилась на землю. Приятно после долгой прогулки под жарким солнцем посидеть в тени.
После короткого молчания Филип сказал:
– Как прекрасно, должно быть, чувствовать, как они!
– Да, – ответила Маделина, сразу поняв, что он говорит о Поле и Эмме.
– А вы были когда-нибудь сильно влюблены? – спросил Филип.
– Нет, а вы?
– И я нет.
Филип замолчал, погрузившись в раздумье. Маделина тоже умолкла.
– Вы замужем? – внезапно спросил он.
– Нет… и никогда не была.
Филип искоса посмотрел на Маделину. Он хотел спросить, есть ли у нее друг, но удержался. И без того их разговор становился слишком интимным.
Словно почувствовав, что он разглядывает ее, Маделина повернула голову и пронзила его взглядом своих серых глаз. Филип улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Затем, подтянув колени к груди и упершись в них подбородком, вгляделась в бледно-голубую дымку неба, по которому лениво плыли редкие облачка.
Филип откинулся назад, прислонившись к изогнутому стволу. Каким-то шестым чувством, он понял, что Маделина знает о его репутации плейбоя. Он подавил вздох. Раньше ему было бы все равно. Теперь – нет.
Глава 18
Вечером неожиданно похолодало, подул сильный ветер. Он изо всех сил трепал шторы в комнате. Поле стало зябко, и, поднявшись из-за туалетного столика, она закрыла окно.
Вновь усевшись на место, она застегнула на шее жемчужное ожерелье, вставила в уши бриллиантовые серьги и вгляделась в зеркало. «Неплохо, – подумала она. – Неплохо для не знающей отдыха деловой женщины, любимой жены и матери четверых детей, которой скоро стукнет тридцать семь».
Она повернула голову и взглянула на стоящую рядом цветную фотографию. Этот снимок сделала как-то весной в Пеннистоун-ройяле Эмили. И изображены на нем были Шейн и Пола с детьми Лорном, Тессой, Патриком и Линнет. При мысли о младших сердце у Полы сжалось: хоть по-разному, но оба они были такие незащищенные и так отчаянно нуждались в ней.
Они еще крепко спали, когда она утром позвонила Шейну. Здесь, в Австралии, была уже суббота, а в Англии только полночь пятницы. Шейн только что вернулся из «Бек-Хауза», где ужинал с Уинстоном. Эмили уже уехала в Гонконг по делам «Генре» и двое лучших друзей наслаждались редкой возможностью провести вечер по-холостяцки.
Как хорошо было услышать его заботливый и уверенный голос, узнать, что дома все в порядке. Лорн и Тесса разъехались по своим школам-интернатам, а няня Пэт, вернувшись из недельного отпуска с Великих озер, вновь заняла свое место в детской, рядом со своими юными подопечными.
– Ни о чем не волнуйся, дорогая. – Голос Шейна звучал так отчетливо, словно муж был в соседней комнате. – Я проведу уик-энд с детьми, а вечером в воскресенье уеду в Лондон. Да, слушай, сегодня звонил отец. Они с мамой окончательно решили приехать на Рождество, так что Лора – младшая – тоже будет с нами. И Мэрри с Элиотом. Похоже, у нас в Йоркшире соберется большая компания. Как в старые времена, когда были живы Блэки и Эмма. Отлично проведем время.
Новости порадовали Полу. Они с полчаса поболтали о планах на Рождество, детях и прочих семейных делах. Шейн пообещал перезвонить через пару дней. Повесив трубку, Пола почувствовала, как у нее поднялось настроение. В разлуке она всегда скучала по мужу и детям, волновалась за них. Она уверяла себя, что это глупо, но поделать ничего не могла. В конце концов себя не изменишь.
Взглянув на часы, Пола убедилась, что у нее есть десять минут до ужина. Она встала, поправила вечернее платье и подошла к столу, на котором были разложены бумаги. Среди них находились и рождественские списки, которые она начала составлять еще в Сиднее. Имена родственников Шейна были выделены особо. Теперь, когда выяснилось, что они приезжают на Рождество в Йоркшир, надо было подумать о подарках и для них. Их можно будет купить в Гонконге, когда через десять дней она встретится с Эмили.
Склонившись над столом и делая пометки в блокноте, Пола думала о родителях Шейна. Как хорошо, что Брайан и Джеральдина в декабре приедут в Англию. Еще недавно они колебались. С того самого времени, как пять лет назад у Брайана случился инфаркт, они жили на Барбадосе, приглядывали за отелями Шейна на островах Карибского моря, но, по настоянию сына, не слишком утруждали себя этим.
Пола скучала по ним, в жизни ее семьи образовалась какая-то пустота, после того как О'Нилы уехали за границу. И по Миранде она тоже скучала. С сестрой Шейна они дружили с самого детства, и, хотя время от времени им удавалось встретиться в Нью-Йорке, обе жаловались, что никогда не хватает времени по-настоящему пообщаться. Миранда возглавляла гостиничную сеть О'Нилов в Америке, и эта работа практически съедала всю ее жизнь. Свободное время она проводила с мужем, известным американским архитектором Элиотом Джеймсом, как правило дома, в Нью-Йорке или Коннектикуте. Вот и получалось, что в последнее время Миранда редко наезжала в Англию, и даже деловые ее поездки были очень краткими.
И вот наконец О'Нилы вместе с Хартами соберутся под одной крышей. К тому же приглашение на рождественский ужин приняли сэр Рональд и Майкл Каллински, так что впервые за долгие годы встретятся представители всех трех кланов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45