Франсина умела пришивать пуговицы к штанишкам малыш
ей, она умела также вытирать им носы, умела и отшлепать их Ц настоящая мат
ь, хотя она так и не научилась ни читать, ни писать. Мартина же в школе усваи
вала все на лету, память у нее была просто-таки невообразимая, но совершен
но напрасно надеяться на то, что она даст прикорм младенцу, когда мать отл
учалась за покупками, это Мартина забывала начисто. Воистину злосчастны
м был год, когда Франсина пошла в школу, а Мари положилась на Мартину, наде
ясь, что та сможет заменить старшую сестру. У Мартины было не больше чувст
ва ответственности, чем у самого младшего из ее братьев, того, который нах
одился еще в пеленках. Ребятишки ошпарились у нее на глазах кипятком, спу
стили с цепи собаку, и та исчезла, утопили кошку в колодце… По правде говор
я, не успевала мать выйти из дому, Мартина сразу убегала. Она была лишена к
ак материнского чувства, так и чувства семьи. Мари могла бить ее смертным
боем Ц это нисколько не помогало. Все понапрасну. Уж лучше было приспосо
бить ее к чему-нибудь другому, поручить ей, например, эти треклятые карточ
ки, в которых Мари никак не могла разобраться; ее можно было посылать в мэр
ию Ц ведь немцы на все ввели новые правила, совершенно сбивавшие Мари с т
олку… Мартина умела также объясниться с представителями благотворител
ьных обществ, когда те заявлялись в их лачугу опять же из-за всяких выдумо
к бошей прививок там или профилактики…
А в классе Мартина всегда была первой ученицей, она одна получала все наг
рады и настолько шла впереди других детей, что между ними и ею возникала п
ропасть. Ее не преследовали, она не была козлом отпущения в классе и не сид
ела одиноко в своем углу. Попросту она была не похожа на других детей, несм
отря на то, что играла и болтала, как все. Но ведь поди пойми этих сплетнича
ющих девчонок, а тут еще немцы в Р., соседнем городке, Ц одним словом, девчо
нкам было о чем посудачить! В их деревне немцев видели редко. Там им нечего
было делать, деревня ничего собой не представляла ни с точки зрения прод
овольственных поборов, ни в смысле жилья: здесь не было благоустроенных
домов, замка, вилл с ванными комнатами. Но жители достаточно насмотрелис
ь на немцев и в городке Р., куда волей-неволей приходилось наведываться за
покупками, на рынок и в комендатуру. У себя в деревне они могли сколько ду
ше угодно ненавидеть бошей, оказывая им молчаливое сопротивление, если э
то ничем не грозило Ц рисковать они не любили. Но когда какая-нибудь из д
еревенских женщин появлялась с фрицем, против нее тотчас единодушно опо
лчалось общественное мнение, ей объявляли поголовный бойкот. Так поступ
или, например, с женой одного мелкого фермера, кюре даже намекнул о ней в п
роповеди. Дети во всем следовали за взрослыми. Это они обычно предупрежд
али о появлении немцев, бегая из дома в дом. Улицы тотчас же пустели, и патр
уль или гуляющие немецкие солдаты проходили по совершенно безлюдной де
ревне. Но чаще немцы приезжали на машинах, заставая жителей врасплох, не д
ав им возможности скрыться в домах. Заглядывали немцы и в леса, но дети теп
ерь не отваживались туда ходить, и взрослые могли не запрещать им этого: с
вященный страх приковывал детей к домовым палисадникам. Мари с детьми в
одинокой хижине на опушке леса запиралась на ночь, и Мартина томилась вз
аперти. Девчонки в школе придумывали всякие ужасы, представляя себе появ
ление немцев перед уединенной хижиной и поголовную резню; это было похож
е на правду, хотя, по сути дела, уединенность особой роли не играла. Словом,
Мартину не преследовали в классе, ее не избегали и не травили. Но то, что он
а, прочитав один раз стихотворение, безошибочно запоминала его наизусть
, не делала ошибок в диктанте, помнила все исторические даты, Ц это чем-то
стесняло детей, внушая им скорее неприязнь, чем уважение, как некая ненор
мальность.
А между тем то, что Мартина запоминала с такой потрясающей легкостью, ее с
амое нисколько не интересовало. У нее была необычайная память Ц все, что
она читала и слышала, как бы прилипало к ней; к тому же она органически не п
ереносила плохой, нечетко выполненной работы, не терпела каких бы то ни б
ыло помарок, подскабливаний, клякс, загнутых углов тетрадей и книг. Ее соб
ственные тетради и книги были всегда как новые, будто ими еще не пользова
лись.
Учительница жила в этих местах уже четверть века, она хорошо знала и Мари,
и ее лачугу, поэтому позволяла детям Пенье и Венен оставаться в школе гот
овить уроки. Но иногда Мари говорила своим ребятишкам: «Извольте вернуть
ся домой вовремя, что еще за новость Ц оставаться в школе после конца зан
ятий? Вот я поговорю с учительницей…» Водворенная в лачугу Мартина стано
вилась невыносимой, она занимала весь стол, расстилала на нем старые газ
еты, чтобы не запачкать своих тетрадей, и малыши пошевелиться не смели: уп
аси бог помешать Мартине, задеть ее или толкнуть стол… Мартина была стра
шна в гневе, кричать она не кричала, а сразу била, рука же у нее была, как у ма
тери, тяжелая. Зато уроки она приготовляла мгновенно, после чего сидела в
углу, ничего не делая, закрыв глаза, или в любую погоду шла побродить по де
ревенским улицам Ц ведь гулять по лесу нельзя было из-за немцев.
Свои тетради и книги Мартина прятала на верху буфета, где им как будто угр
ожала меньшая опасность. Но вот однажды утром она обнаружила, что крысы н
очью их искромсали и изгрызли… Мартина положила жалкие остатки тетраде
й и книг на стол и смотрела на них, не говоря ни слова. Но когда трое веселых
лягушат Ц ее братишки, Ц любопытствуя, что же натворили крысы, влезли на
скамью, а со скамьи на стол и в довершение всего опрокинули на искромсанн
ые тетради бутыль прованского масла, то даже сама Мари испугалась: бог с н
им с маслом, выданным на целый месяц, ее испугала Мартина Ц девочка совсе
м обезумела! Она рычала, топала ногами, стучала кулаками, схватила литров
ую бутыль с вином и запустила ею в ребятишек с такой силой, что бутыль разл
етелась вдребезги. Хорошо еще дети успели захлопнуть дверь за собой, поп
ади Мартина в них Ц убила бы! Мартина же билась в припадке отчаяния и гнев
а. Наконец, не помня себя, она рухнула на кровать матери. Мари принесла ей в
оды. Неожиданно Мартина совершенно спокойно встала, собрала искромсанн
ые, в жирных пятнах тетради и книги, разорвала их на мелкие клочки и бросил
а в горящую плиту.
Она никогда не опаздывала в школу, а тут пришла, когда урок уже начался. Де
ти смотрели на нее во все глаза. Она села на свое место и спокойно проговор
ила Ц «Я потеряла ранец с книгами и тетрадями». Она была мертвенно бледн
а. Учительница, подозревая, что в лачуге разыгралась какая-нибудь драма о
т Мари и Пьера Пенье можно было всего ожидать, Ц сказала: «Хорошо, я верю, ч
то ты не виновата. Постараемся достать тебе новые. Продолжим диктант. Что
вы на нее уставились, сами-то вы разве никогда ничего не теряли? Продолжае
м…»
Соседка Мартины, маленькая блондинка Сесиль Донзер, дочь парикмахерши, ш
епнула ей: «Я тебе дам довоенную тетрадку, замечательную… приходи ко мне
домой после школы». Так началась их дружба Ц на всю жизнь.

III. Купель современного комфо
рта

Мадам Донзер, парикмахерша, не сразу позволила своей дочери водиться с д
очерью Мари Венен, хотя Мартина-пропадавшая-в-лесах пришлась ей по душе
еще до войны, когда совсем маленькой явилась в парикмахерскую, чтобы куп
ить мыло на деньги, вырученные от продажи ландышей. Мадам Донзер подарил
а ей тогда кусок фиалкового мыла, которое Мартина долго выбирала: на свои
гроши она никак не могла бы его купить, но ввести мыло в дом Мари Векен пок
азалось мадам Донзер святым делом. Однако впустить к себе в семью эту бол
ьшую девочку… Мадам Донзер была набожной католичкой, доброй женщиной, и
в конце концов она решила, что ее долгЦ помочь дочери грешницы, несчастн
ой девочке, такой способной к ученью, стать порядочной женщиной вопреки
среде, в которой она выросла. За свою дочь Сесиль мадам Донзер нечего было
опасаться, она была необыкновенно послушна и правдива. В тот первый вече
р мадам Донзер действительно подарила Мартине великолепную довоенную
тетрадь, обещанную ей Сесилью, и оставила ее ужинать. Мартине было тогда о
диннадцать лет.
С тех пор прошло три года, и она стала в доме парикмахерши как бы приемной
дочерью; как-то незаметно Мартина начала звать мадам Донзер мамой Донзе
р, и это казалось вполне естественным.
Но пока я вам обо всем этом рассказываю, Мартина все еще стоит у дверей пар
икмахерской мадам Донзер. Мать разрешила ей уйти из дому, ожидая, что прид
ет отец. Мартина постучала в окно, парикмахерша открыла и сказала:
Ц Входи, дочка.
Впервые переступив порог двухэтажного домика мадам Донзер, Мартина на ц
елый день потеряла дар речи. Самый сказочный из дворцов «Тысячи и одной н
очи», все ароматы Аравии никому никогда не могли доставить наслаждения,
равного тому, какое испытывала Мартина в домике, пропитанном запахом шам
пуня, лосьонов и одеколона. Когда Сесиль начала все чаще и чаще приводить
с собой Мартину, да еще оставляла ее ночевать, мадам Донзер ввела правило:
Мартина, приходя, должна была прежде всего принять ванну. Мадам Донзер оп
асалась, как бы Мартина не занесла чего-нибудь из лачуги своей матери, хот
я чистоплотность была, можно сказать, отличительной чертой самой девочк
и. Но излишняя предосторожность никогда не помешает, а вдруг кто-нибудь и
з клиенток парикмахерши подцепит вошь? Когда Мартина увидела наполненн
ую водой ванну и Сесиль предложила, чтобы она искупалась, Мартину охвати
л некий священный трепет, как если бы ей предстоял обряд крещения. «Совре
менный комфорт» внезапно предстал перед ней во всем своем величии в виде
водопровода, канализации, электричества. Она так и не смогла привыкнуть
к этому, и всякий раз, когда мама Донзер говорила ей: «Прими ванну…» Ц Мар
тина испытывала волнующее чувство блаженства.
Вот и теперь мама Донзер сказала:
Ц Сесиль в ванне. За ней твой черед. Когда вы уляжетесь, я принесу вам наве
рх липовый чай. Садись же!
Мартина чинно уселась возле парикмахерши за обеденный стол. Мадам Донзе
р пухлыми бело-розовыми ручками, такими чистыми от постоянного полоскан
ия в воде с шампунем, изящно листала модный журнал.
Ц Посмотри, Ц сказала она, Ц красиво… Хорошенький костюмчик. Тебе бы о
н пошел. Ц Она взглянула на Мартину: Ц Ты из своего платья выросла. Даже н
еприлично. Если в швах есть запас, надо выпустить,
Ц Это потому, что я его выстирала, оно село.
Ц А по-моему, скорее ты раздалась, доченька!
Появилась Сесиль в розовом пеньюаре и сама вся розовая, с голубыми глаза
ми, точно такими, как у матери.
Ц Мартина, торопись, я жду тебя!
Стены покрыты белой эмалевой краской, пол выложен плитками, табурет из д
утых металлических трубок… Невозможно передать блаженство, испытываем
ое Мартиной, когда она опускалась в горячую, опаловую от ароматических с
олей воду. По рукам, плечам, спине у нее от счастья пробегала дрожь. Она нам
ыливала свои длинные, тонкие, гладкие ноги. Кожа у нее была золотистая, под
ней угадывалась обильная здоровая кровь. Мартина была в том возрасте, ко
гда очертания тела будущей женщины уже намечены, как в наброске, и хочетс
я крикнуть его создателю: «Не трогай Ц испортишь!» Но тот продолжает сво
е дело и, как правило, губит прелестный набросок: с одной стороны переложи
т, с другой недоложит, даже скелет умудрится деформировать, и он теряет те
линии, в которых таилось все очарование, Ц то голова велика, то шея корот
ка, колени узловаты, а плечи подняты до ушей… Не говоря уж о мягких частях
тела, которые претерпевают иногда катастрофические изменения. В четырн
адцать лет Мартина расцвела и была полна прелести: округлая, с очаровате
льными маленькими грудками, тонкими, но округлыми руками, стройной шеей…
всего не перечислишь. Затылок у нее был прямым продолжением спины, казал
ось, будто Мартине трудно опустить голову, ее поднятый кверху подбородок
и неподвижная голова напоминали о тех женщинах, что носят на голове, не ра
сплескивая ни капли, кувшин, до краев полный водой. Она ходила, откинув пле
чи назад, высоко подняв голову, вскидывая длинные ноги, отчего юбка, казал
ось, кружилась вокруг ее стана. Если этот набросок оправдает в законченн
ом виде ожидания, Мартина станет настоящей красавицей.
Эмаль ванны была гладкая, вода нежная-нежная, только что распечатанное м
ыло взбивалось перламутровой пеной. Губка розовая с голубым… Лампа под м
атовым абажуром мягко освещала все уголки ванной комнаты. Мартина внима
тельно осматривала каждую складочку своего тела, намыливая, натирая пем
зой, щеткой, губкой, подстригая, где надо, ножницами. Мадам Донзер кричала
ей снизу: «Мартина, ты сдерешь с себя кожу… хватит!» Банный халат, положенн
ый на радиатор, был теплый, небесно-голубой, а у Сесили розовый. Мадам Донз
ер не скупилась на чистое белье: когда имеешь стиральную машину, не так уж
важно Ц полотенцем больше или меньше. Косметики, мыла, духов также было в
волю; представители фирм оставляли их мадам Донзер в любом количестве по
д видом образчиков.
Мартина, собрав свои черные волосы на макушке, спустилась по лестнице и п
одсела к Сесили на диван у камина. Волосы у Сесили тоже были собраны на мак
ушке, только у нее они белокурые, тонкие, как у новорожденного ребенка. Под
руги раскачивали голыми ногами и болтали без умолку. Они никогда не ссор
ились, ничто ни разу не омрачило их дружбы. Внезапно Мартина замолчала.
Ц Мама Донзер, Ц сказала она после паузы. Ц Ну и дура же я! Совсем забыла
вам сказать, что ваша богородица чудотворная!
Мадам Донзер разливала липовый чай.
Ц Не городи чушь, Мартина, я этого не люблю.
Ц Честное слово, мама Донзер, честное слово. Она светится,
Мадам Донзер поставила чашки на поднос.
Ц Пора наверх Ц спать, Ц сказала она.
Две одинаковые кровати с наволочками, вышитыми руками Сесили Ц она была
рукодельницей, Ц ждали подруг. Мадам Донзер взяла с них обещание, что он
и не будут, как обычно, болтать до полуночи. Нет, только выпьют чай. На этот р
аз они тут же погасили свет.
Ц Вот видишь! Видишь? Ц шептала Мартина.
Сесиль увидела: на ее ночном столике богородица, такая же, как и у Мартины,
слабо светилась в темноте.
Ц Что же теперь делать? Ц взволнованно спросила Сесиль. Ц Не позвать л
и маму?!
Она побежала босиком к двери.
Ц Мама! Ц крикнула она. Ц Иди сюда, посмотри!
Мадам Донзер поднялась к ним, все втроем вошли в темную комнату, на ночном
столике у кровати Сесили что-то мерцало.
Ц Что тут у вас за чертовщина? Ц спросила мадам Донзер. Ц Нечего дрожат
ь попусту, зажгите лучше свет.
При свете мерцание угасло Ц статуэтка богоматери стала розовой и нежно
-голубой.
Ц Это фосфоресцирующие краски, Ц сказала мадам Донзер, Ц чего только
не придумывают в наши дни! А вот таких дурех, как вы, редко встретишь! Я заве
ду «Ave Maria», ложитесь и спите.
Она погасила свет, закрыла дверь, светящаяся статуэтка пела тоненьким-т
оненьким ангельским голоском, Мартина и Сесиль слушали, впившись глазам
и в мерцающую богоматерь.
Ц Я не люблю смотреть на светлячков вблизи, Ц сказала Мартина, Ц лучше,
когда они светят издали Ц в траве… Тебе нравится слово фосфоресци
рующий . Ты понимаешь, что оно значит?
Ц Ничего не значит, Ц ответила Сесиль, Ц так же и светлячки… я не знаю, п
очему они светятся.
Ц Фосфоресцирующая богоматерь… Фос-фо-рес-ци-ру-ю-щая… Чу-до-твор-на-я
…
Они развлекались, повторяя: фос-фо-рес-ци-ру-ю-щая… Чу-до-твор-на-я… Потом
заговорили о Даниеле. Сесиль была на год старше Мартины, а никакого Дание
ля в ее жизни еще не было, зато она дружески разделяла все чувства Мартины
. Даниель жил сейчас у отца и готовился к конкурсным экзаменам в версальс
кую Высшую школу садоводства Ц туда принимали без аттестата зрелости, н
о конкурсные экзамены были даже еще труднее, чем экзамены на аттестат зр
елости: требовались специальные знания, которых ни в одном лицее не полу
чишь. Бедняга Даниель, он принадлежал к обреченному поколению, на долю ко
торого выпала война… Если бы не война, он ходил бы в лицей, но вместо этого
он познал все тяготы войны… и теперь вступает в жизнь с большим запоздан
ием, если иметь в виду его личную карьеру… Мартина слышала в кафе, как обо
всем этом говорил такими же словами, облокотившись о цинковую стойку, по
левой сторож. Мать послала ее туда за спичками, и Мартина торчала до тех по
р, пока эта стерва Мари-Роз, сидящая за кассой, не спросила у нее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27