. А теперь придется довольствоваться “плимутом” поносного цвета.Николас расхохотался.— Звякни, когда приедешь.— Ладно. Пока.Николас опустил трубку и сел рядом с Жюстиной. Его глаза следили за движениями ее карандаша, однако мысли были далеко. * * * — Кажется, теперь я понимаю, почему вы меня вызвали, — сказал Винсент.— Вы разобрались в чем дело? — спросил Док Дирфорт. Винсент потер большим и указательным пальцами уставшие от резкого света глаза, затем еще раз просмотрел листки отчета.— Честно говоря, я не уверен.— Человек, труп которого мы только что видели в подвале, не умер от утопления.— В этом я не сомневаюсь, — согласно кивнул Винсент. — Отчего бы он ни умер, только не от удушья.— Как видите, — продолжал Док Дирфорт, указывая на бумаги в руках Винсента, — ни он, ни его родственники никогда не страдали сердечными заболеваниями. Это был совершенно здоровый тридцатишестилетний мужчина; несколько лишних килограммов — и не более того...— Он умер от обширного инфаркта миокарда, — добавил Винсент. — Сердечный приступ.— Спровоцированный вот этим. — Дирфорт наклонился к столу и ткнул пальцем в документ.— Вы обработали данные на компьютере? Док Дирфорт покачал головой.— Не забывайте, для всех это “случайная смерть в результате утопления”. Пока, по крайней мере.— А что скажут о задержке вашего отчета у главного патологоанатома? — Винсент передал бумаги Дирфорту.— У меня ведь могли возникнуть кое-какие проблемы с семьей покойного.Дирфорт взял папку под мышку и вывел Винсента из лаборатории, погасив за собой свет. * * * Жюстина сидела на краю дивана, поджав ноги и обхватив руками колени. Ее открытый блокнот лежал перед ними на невысоком кофейном столике. Дождь стих и превратился в мелкий туман, но оконные стекла были по-прежнему мокрыми.— Расскажи мне о Японии, — попросила она неожиданно, вплотную приблизив лицо к Николасу.— Я не был там очень долго.— Какая она?— Другая. Совсем другая.— Ты имеешь в виду язык?— Да, и язык тоже, разумеется. Но не только. Ты можешь поехать во Францию или в Испанию, и там тебе придется говорить на другом языке. Но мыслят там, в общем-то, так же.Япония — другое дело. Японцы ставят в тупик большинство иностранцев, даже пугают их, что, в сущности, странно.— Не так уж странно, — возразила Жюстина. — Любой человек боится того, чего он не понимает.— Но некоторые сразу же понимают и принимают Японию. Одним из таких людей был мой отец. Он любил Восток.— Как и ты.— Да. Как и я.— Почему ты сюда приехал?Николас смотрел на ее лицо, меняющееся с наступлением сумерек, и думал о том, как могла Жюстина быть такой проницательной в своих вопросах и в то же время такой уклончивой в ответах.— Значит, ты приехал сюда и занялся рекламой. Он кивнул.— Выходит, так.— И оставил семью?— У меня не было семьи.Эта холодная жесткая фраза пронзила Жюстину, словно пуля.— После твоих слов мне даже стыдно, что я никогда не разговариваю со своей сестрой. — Она в смущении отвернулась от Николаса.— Должно быть, ты ее ненавидишь. Жюстина откинула голову назад.— Ты жесток.— Правда? — Николас искренне удивился. — Не думаю. — Он снова посмотрел на Жюстину. — Она тебе безразлична? Это было бы еще хуже.— Нет, она мне не безразлична. Она моя сестра. Ты — ты не сможешь это понять.Последние слова Жюстины прозвучали неуверенно. Николас понял, что она собиралась сказать что-то другое, но в последнюю минуту передумала.— Почему ты не расскажешь мне о своем отце? Ты говорила о нем в прошедшем времени — он что, умер?Глаза Жюстины затуманились, будто она смотрела на огонь.— Да, можно считать, что он мертв. — Она поднялась с дивана, подошла к аквариуму и стала напряженно в него всматриваться, словно ей хотелось уменьшиться в размерах, прыгнуть в соленую воду и слиться с ее беззаботными обитателями. — В конце концов, какое это имеет для тебя значение? Мой отец во мне не живет — я не верю во всю эту чушь.Тем не менее, голос Жюстины говорил обратное, и Николас подумал: “Что же сделал ее отец, раз она его так презирает?”— А твоя сестра? — спросил он. — Мне это интересно, ведь я был единственным ребенком в семье.Жюстина отвернулась от аквариума, и отраженный от воды свет причудливыми бликами упал на ее лицо. Николас представил себя вместе с ней на дне моря: стройные водоросли, слегка колеблющиеся в глубинных потоках, посылающие друг другу вибрации в неторопливой беседе.— Гелда. — В голосе Жюстины появился странный оттенок. — Моя старшая сестра. — Она вздохнула. — Тебе повезло, что ты один в семье; есть вещи, которые нельзя поделить.Николас понимал, что бессмысленно винить Жюстину за недостаточную откровенность, и все же его раздражала ее упрямая скрытность.Внезапно он почувствовал острое желание разделить ее тайны — ее унижения, детские обиды, ее любовь и ненависть, ее страхи, стыд, — все то, что делало ее такой, какая она есть, непохожей на других и пленительно несовершенной, как диковинная жемчужина. Загадка Жюстины манила Николаса; он был как пловец, который выбился из сил и чувствует, что вот-вот опустится на дно, понимает, что замахнулся слишком высоко, не рассчитав свои силы; в то же время он знает, что где-то рядом, в нем самом, лежит ключ к спасению, к скрытым резервам, которые могли бы вынести его к далекому берегу.Но Николас, по крайней мере, подсознательно, хорошо знал эти скрытые силы и боялся снова столкнуться с ними, увидеть их ужасные лики. Когда-то с ним это уже было... и он едва не погиб. * * * Они вышли из дому. Вечерние облака умчались на запад, и небо, наконец, прояснилось. Звезды мерцали, как блестки на бархате, и им казалось, что они окутаны шалью, сотканной специально для них.Они шли по пляжу, вдоль берега; море отступало, повинуясь силе отлива. Они цепляли ногами выброшенные на песок водоросли и вздрагивали от боли, наступая на острые обломки крабьих панцирей.Прибой набегал невысокими, тускло светящимися гребнями. Кроме них на пляже никого не было; лишь дымящиеся оранжевые угольки остались от чьего-то позднего пикника в дюнах.— Ты боишься меня? — Голос Николаса был легкий, как туман.— Нет. Я не боюсь тебя. — Жюстина спрятала руки в карманы джинсов. — Мне просто страшно. Уже полтора года я не могу избавиться от этого страха.— Мы все боимся — чего-нибудь или кого-нибудь.— Ник, ради бога, не успокаивай меня как ребенка. Ты никогда не испытывал такого страха.— Потому что я мужчина?— Потому что ты — это ты. — Жюстина отвернулась от него и стала потирать предплечья; ему показалось, что она дрожит. — Господи.Николас наклонился и поднял камешек. Он очистил его от песка и почувствовал бесконечно гладкую поверхность. Время отшлифовало все кромки и придало камню свою форму, но его сущность осталась — его цвет, пятнышки и прожилки, плотность и твердость. Сущность изменить нельзя.Жюстина взяла у него камешек и швырнула его далеко в море. Он ударился о воду и исчез в глубине, словно его никогда и не было. Но Николас еще ощущал его тяжесть на своей ладони.— Это было бы слишком просто, — сказал он, — если бы можно было принимать близких людей без всяких наслоений, без их прошлого.Жюстина молча стояла и смотрела на него, и только легкий поворот головы говорил о том, что она его слышит.— Но это невозможно, — продолжал Николас. — У человека долгая память; в конце концов, именно память объединяет нас. Иногда, впервые встретившись, два человека испытывают какой-то особый трепет, слабое, но отчетливое ощущение узнавания — узнавания чего? Вероятно, родственной души. Или ауры. У этого явления много названий — его нельзя увидеть, но тем не менее, оно существует. — Николас помолчал. — Ты почувствовала это” когда мы встретились?— Да... было какое-то чувство. — Жюстина провела большим пальцем по его запястью, потом посмотрела себе под ноги, на мокрый черный песок, на беспокойную воду. — Я боюсь тебе помнить. — Она резко подняла голову, словно приняла какое-то решение. — Мужчины, которых я знала, были подонки — впрочем, я сама выбирала...— Ты хочешь сказать, что я могу оказаться таким же, как он?— Но ты другой. Ник. Я знаю. — Жюстина убрала руку. — Я не могу снова через это пройти. Я просто не могу. Это не кино, где всегда заранее известно, что все кончится хорошо.— А разве можно что-нибудь знать наперед?Жюстина продолжала, не обращая внимания на его слова.— Нас воспитали в романтическом духе, а жизнь оказалась coсем иной. Вечная любовь и прочная семья. Об этом твердили в кино, по телевизору, даже в рекламных роликах — особенно в рекламе. Мы все остаемся взрослыми детьми. И что делать, корда начинается настоящая жизнь и приходит одиночество?— Наверно, продолжать поиски. Мы всю жизнь ищем то, что нам нужно: любовь, деньги, славу, безопасность. Просто каждой выбирает для себя главное.— Только не я. — В голосе Жюстины звучала горечь. — Я уже не знаю, чего хочу.— А чего ты хотела там, в Сан-Франциско? — В темноте Николас видел только ее силуэт на фоне звезд.Ее глухой и отчужденный голос заставил его вздрогнуть.— Я хотела... повиноваться.— Что?— Не могу поверить, что я тебе это сказала. — Они лежали в его постели, обнаженные, под простынями.Лунный свет проникал сквозь окна как эфирный мост, ведущий в другой мир.— Почему? — спросил Николас.— Потому что мне стыдно. Мне стыдно, что я этого хотела. Но больше я не хочу быть такой. Никогда.— Разве это так ужасно — хотеть повиноваться?— У меня это было... Да, это было противоестественно.— Что это значит?Жюстина повернулась, и Николас почувствовал мягкое прикосновение ее груди.— Я больше не хочу об этом говорить. Давай забудем. Николас притянул ее к себе и посмотрел ей в глаза.— Давай договоримся. Я — это я, а не тот парень из Сан-Франциско. Кстати, как его звали?— Крис.— Так вот, я не Крис. — Он помолчал, изучая ее реакцию. — Ты понимаешь, о чем я говорю? Если ты боишься, что повторится то, что было, значит, ты видишь во мне Криса или еще кого-то. Это бывает со всеми; у каждого есть свои призраки. Но ты не должна этого допустить сейчас. Если ты сейчас себя не переломишь, ты никогда этого не сделаешь. И каждый мужчина, которого ты встретишь, будет для тебя Крисом, и ты никогда не освободишься от своего страха.Жюстина вырвалась из его рук.— По какому праву ты учишь меня жить? Что ты о себе воображаешь? Думаешь, ты уже все обо мне знаешь? — Она встала с кровати. — Ни черта ты не знаешь, и никогда не узнаешь. Мне наплевать на то, что ты говоришь!Через мгновение послышалось хлопанье двери в ванной.Николас сел на кровати, свесив ноги. Ему сильно захотелось курить, и он постарался думать о чем-то другом. Он закинул руки за голову и невидящим взглядом посмотрел в сторону моря. Даже теперь его не покидали мысли о Японии. Николас знал: за этим что-то кроется, но он сам так глубоко запрятал свои воспоминания, что теперь они очень медленно пробивались к свету.Он поднялся с кровати.— Жюстина!Она вышла из ванной, одетая в джинсы и темную майку на бретельках. Ее глаза горели злыми огоньками.— Я ухожу, — сказала она твердо.— Так быстро? — Николас был удивлен театральностью ее поведения; он ей не верил.— Мерзавец! Ты такой же, как все! — Жюстина направилась к двери.Николас схватил ее за руку и притянул к себе.— Куда ты?— Куда-нибудь подальше! — закричала она. — Подальше от тебя, сукин сын!— Жюстина, ты поступаешь глупо. Свободной рукой она ударила его по лицу.— Не смей так говорить со мной! — хрипло выкрикнула она с искаженным от ненависти лицом.Не отдавая себе отчета, Николас ответил ей пощечиной. От сильного удара Жюстина отлетела к стене. У Николаса замерло сердце; он нежно произнес ее имя, Жюстина подошла и приникла к нему. Она гладила его затылок, и ее горячие слезы обжигали ему шею.Николас приподнял ее, отнес на смятую постель, и они отдались всепоглощающей страсти.Когда успокоилось биение их сердец, и Жюстина обвила его своими гибкими руками, Николас сказал нахмурившись:— Это никогда не повторится. Никогда.— Никогда, — прошептала Жюстина. * * * Николаса разбудил телефонный звонок, и он стал медленно, шаг за шагом, выбираться из пучины сна. Окончательно проснувшись, он потянулся к телефону; рядом с ним зашевелилась Жюстина.— Да? — Голос Николаса звучал сердито.— Привет, это Винсент. — Короткая пауза. — Я тебе помешал?— Да, пожалуй.— Извини, старик.Из телефонной трубки доносилось неясное пение. Винсент был слишком японец, чтобы звонить в такую рань без серьезной причины. Николас знал: если он сейчас попросит перезвонить позже, Винсент повесит трубку.— Что случилось, Винсент? Вряд ли тебе захотелось просто поболтать.— Ты прав.— В чем же дело?— Ты слышал о трупе, который вытащили из воды пару дней назад?— Да. — В животе у Николаса что-то оборвалось. — А что?— Из-за него я и приехал сюда. — Винсент откашлялся; ему явно было не по себе. — Я сейчас в патологоанатомическом отделении. Знаешь, где это?— Я знаю, как добраться до окружной клиники, если ты к этому клонишь, — коротко ответил Николас.— К сожалению, это так, Ник.Николас вдруг почувствовал противную слабость.— Что происходит, черт возьми? Почему ты не договариваешь?— Думаю, тебе лучше посмотреть самому. — В голосе Винсента слышалась тревога. — Я не хочу... не хочу навязывать тебе свое мнение. Не хочу, чтобы ты строил предположения.— Ошибаешься, старик. У меня голова идет кругом от предположений. — Николас посмотрел на часы: семь пятнадцать. — Ты дашь мне сорок минут?— Конечно. Я встречу тебя у входа. — Винсент немного помолчал. — Извини.— Ладно.Положив трубку, Николас обнаружил, что его ладонь стада липкой от пота. * * * Николас снова посмотрел в микроскоп на крохотный кусочек металла, который Док Дирфорт извлек из грудины покойника.— Вот показания спектрометра. — Винсент придвинул несколько листов бумаги по оцинкованной столешнице; Николас оторвался от микроскопа. — Мы трижды перепроверили.Николас взял бумаги и пробежал глазами колонки цифр. То, что он увидел, показалось ему невероятным, хотя он подозревал, что увидит именно это.— Эта сталь, — произнес он медленно, — была изготовлена из специального магнитного железа и железистого песка. Там было, вероятно, около двадцати различных слоев. Размеры образца не позволяют сказать об этом с уверенностью, но я сужу по своему прошлому опыту.Винсент вздохнул, не сводя глаз с Николаса.— Это было сделано не здесь.— Да, — согласился Ник. — Изготовлено в Японии.— Вы понимаете, что это означает? — Винсент откинулся на спинке стула.— А что это может означать само по себе? — спросил Николас.Винсент взял со стола папку и передал ее Николасу.— Просмотри третью страницу.Николас открыл папку и углубился в строки печатного текста. Вдруг он почувствовал, как у него заколотилось сердце и застучала в венах кровь. Он приближался к дальнему берегу.— Кто делал анализы?— Я, — сказал Док Дирфорт. — Ошибка исключена. Во время войны я служил на Филиппинах, и там мне пришлось столкнуться с таким же случаем.— Вы знаете, что это? — спросил Николас.— Могу утверждать, что это природный яд сердечно-сосудистого действия.— Это доку, — уточнил Николас. — Смертоносный яд, который получают из пестиков хризантемы. Способ его приготовления практически неизвестен за пределами Японии, да и среди японцев об этом знают очень немногие. Говорят, этот яд пришел в Японию из Китая.— Значит, мы знаем, как яд попал в организм, — заметил Винсент.— Что вы имеете в виду? — вмешался Дирфорт.— Он имеет в виду, — терпеливо пояснил Николас, — орудие убийства. Это сякэн — небольшой метательный нож, который предварительно смочили в доку.— Следовательно, мы знаем также, кто убийца, — продолжал Винсент.Николас кивнул.— Правильно. Это мог сделать только ниндзя.Они вышли из лаборатории, предусмотрительно прихватив с собой все документы и вещественные доказательства.Никто из них еще не завтракал, и по пути они заехали в придорожное кафе, где подавали настоящие португальские блюда.Мужчины заказали крепкий черный кофе, жареные сардины и моллюски в дымящемся винном соусе; все молча смотрели в окно на проносящиеся мимо машины, и никто, казалось, не хотел первым начинать разговор. Наконец Винсент спросил:— Кто твоя новая подружка, Ник?— Что? — Николас отвернулся от окна и улыбнулся. — Ее зовут Жюстина Тобин. Она живет на побережье, рядом с моим домом.— Я ее знаю, — сказал Дирфорт, — Красивая девушка. Только ее фамилия Томкин.— Вы, должно быть, что-то путаете, Док.— Темные волосы, зеленые глаза с искорками, рост около пяти футов и семи дюймов...— Это она.Док Дирфорт кивнул.— Ее зовут Жюстина Томкин, Ник. По крайней мере, так ее звали раньше. Знаешь компанию “Томкин Ойл”?— Тот самый Томкин?— Да, это ее папочка.Рафиэла Томкина знали все. Его международная империя была построена на нефти, но он занимался и другими делами. Он стоил — в каком же журнале Ник об этом читал? — около сотни миллионов долларов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51