Кроукер еще разговаривал по телефону, когда подошёл Николас и облокотился об открытую дверку.— Боюсь, его уже давно здесь нет. Кроукер положил трубку, откинул голову на спинку сидения и закрыл глаза.— Это были мои лучшие ребята. — Он изо всех сил ударил кулаком по рулевому колесу. — Лучшие, черт подери! — Кроукер вздохнул. — Теперь я жалею, что не послушал тебя. Не знаю, кто этот тип, но...— Лью, — сказал Николас, — подвинься. Я хочу поговорить с тобой, пока мы одни.Кроукер подвинулся, и Николас сел в машину. Вдалеке слышался вой сирены. Наверное, “скорая помощь”.— Я знаю, кто этот ниндзя. Кроукер какое-то время молчал.— Давно?Николас с шумом выдохнул воздух, словно это могло облегчить тяжесть, которая внезапно навалилась на него. Его охватил вихрь смертей — недавних и прошлых. Он чувствовал себя очень уставшим и очень несчастным.— Не очень. Я понял это в коридоре у А Ма.— Ясно.И тогда Николас рассказал Кроукеру все — очищая наболевшую душу, избавляясь от груза, который тащил на себе слишком долго.— Так ты считаешь — спросил Кроукер, когда Николас закончил свой рассказ, — что Сайго нужен не Томкин, а ты?— И да, и нет, — устало ответил Николас. — Он, безусловно, убьет Томкина, если мы его не остановим, но, я думаю, он взялся за эту работу для того, чтобы добраться и до меня. Только так можно объяснить все эти убийства. — Это выглядит как кровная месть.— Это дело чести.— Но ты должен был это предчувствовать. — Звуки сирен становились громче; послышались возбужденные голоса. — И ты не боялся?..Николас слабо улыбнулся и покачал головой. “Пора идти”, — подумал он.— Я к этому готов. Уже давно. — Николас вышел из машины. Каждая его мышца болела, а голову сжимало будто тисками.Подъехал полицейский автомобиль, вслед за ним “скорая помощь”, и улица осветилась красными и белыми огнями, словно вход в детский парк.Николас наклонился к лейтенанту, чтобы тот мог его услышать.— Знаешь, Лью, — сказал он бесконечно медленно. — Я ведь тоже ниндзя.— Ник, постой!Но Линнер уже пробирался через собравшуюся толпу. * * * — Сэм.“Папочка. Папочка. Папочка”. Николас никогда в жизни не говорил этого слова, но сейчас оно почему-то пришло ему в голову.— Да?— Сэм.— Кто это?— Ты все еще мой учитель? Мой рабби?— Ой, Ник. Ник! Это правда ты? — Голос Голдмана стал нежным.— Это я.— Господи, ну как ты?— Нормально. Как Эдна?— Эдна? Отлично. Она места себе не находит — хочет тебя увидеть. Где ты? — Молчание. — Ник, у тебя все в порядке?— Честно говоря, нет.— Подожди минутку. Что?..Послышался приглушенный шум голосов, голосов из другого мира, где были дома, семьи, дети. Погашение кредита и, возможно, двухнедельное путешествие в Европу весной.— Слушай. Ты в городе? Эдна говорит, чтобы ты приезжал прямо сейчас. Сегодня пятница. Она приготовила куриный суп. С клецками. Твой любимый, помнишь?— Помню. — Теперь он помнил все.— Ну так приезжай. Покушаем. Поговорим. — Пауза. — Эдна будет счастлива. Она беспокоилась о тебе все это время.Николас прижался головой к стенке будки телефона-автомата; мимо него проносились машины.— Хорошо, — сказал он. — Я приеду. Николас повесил трубку и подозвал такси. Когда они пересекли Бродвей, Николас наклонился и постучал в пластмассовую перегородку.— Я передумал. Я выйду здесь.Он расплатился и вышел из машины.До этого Николас смотрел из окна такси на проплывавшие мимо кричащие афиши кинотеатров, одна из которых неожиданно привлекла его внимание.Теперь он шел по улице мимо сомнительных магазинчиков. Вдруг двери одного из них раскрылись, и к Николасу приблизился высокий негр в широкополой шляпе и зеленых брюках в обтяжку.— Марихуана, кокаин, — прошептал он. — Первоклассный товар.По обеим сторонам улицы бесконечной чередой тянулись кинотеатры. Большей частью они предлагали порнофильмы. Но одна афиша, которую Николас заметил из окна такси, расхваливала три боевика кунг-фу. В двух из этих фильмов снимался Брюс Ли.Николас заплатил полтора доллара и вошел в тесный зал, в котором пахло плесенью. Почти все места были заняты. На экране Брюс Ли разговаривал с двумя подозрительного вида японцами. Зрители шумели и ерзали, ожидая когда начнется действие: диалоги их не интересовали.Николас откинулся на спинке кресла и некоторое время смотрел на Брюса Ли. Он вспомнил их первую встречу, в Гонконге. Тогда Ли вернулся из Голливуда, где он снимался в эпизодических ролях и обучал звезд азам воинских искусств, чтобы они могли правдоподобно держаться перед камерой.Они сразу же понравились друг другу, но время и расстояние работали против них, и им не пришлось больше встретиться.Смерть Ли потрясла Николаса. Не то, что кто-то попытался его убить — к тому времени Николас достаточно знал Ли и понимал, что своим непреклонным характером он мог нажить себе смертельных врагов, — но то, что эта попытка удалась. Его всегда мучил вопрос как они смогли это сделать? Теперь Николасу казалось, что он знает ответ.На улице было все еще душно, а в этом злачном районе — особенно. Ему потребовалось двадцать минут, чтобы найти свободное такси и добраться до Голдманов.Николас оставался в вонючем кинотеатре достаточно долго, чтобы захватить один из знаменитых поединков Ли, причиной которого, как обычно, была месть. Но сегодня Николас не увидел в этом ничего неправдоподобного.В дверях его встретил Голдман, как всегда элегантный, в бледно-голубой сорочке в тонкую полоску и темно-синих льняных брюках. Хозяин радостно улыбнулся и протянул руку.— Ник, мы уже начали волноваться. — Он обернулся. — Эдна, он пришел. — Голдман затащил Николаса в дом и всунул ему в руку бокал с коктейлем. — Держи. Похоже, тебе это не помешает.В комнату вошла Эдна, полная темноволосая женщина.— Сынок!Она поцеловала Николаса в обе щеки. Эта женщина излучала такое внутреннее тепло, что внешняя красота ее уже не имела никакого значения.— Где ты пропадал? Почему не приходил к нам? — В голосе Эдны слышались одновременно нежность и упрек. Николас слабо улыбнулся.— Я рад видеть вас обоих.— Ну вот! — Эдна оглядывала Николаса как драгоценное произведение искусства. — Ты похудел. Пойдем. — Она взяла его за руку. — Сначала покушаем. А с Сэмом ты еще успеешь наговориться.Они обедали в кухне, оклеенной желто-коричневыми обоями, за столом из красного дерева, покрытым белой кружевной скатертью. Над столом на полочке стояла бронзовая менора.Когда они поели и Эдна принялась мыть тарелки, Сэм кивнул Николасу, и они вышли из кухни. Перед этим Эдна поцеловала их обоих.— Что бы ни случилось, — сказала она уверенно, — все можно уладить. Правда, Сэм? Я права?— Ты всегда права.Голдман провел Николаса в гостиную.Здесь преобладали бежевые и бледно-зеленые тона. Эдна не любила кричащие цвета — наверное, потому, что это напоминало о ее бедном детстве. В такой гостиной человек чувствовал себя умиротворенно, словно оказавшись в жаркий день в прохладном лесу.Они сели на коричневый бархатный диван, и Сэм положил ноги на низкую тахту напротив. Тихо тикали старинные часы на мраморной каминной плите. Внутри, за каминной решеткой, стояла бледно-розовая керамическая ваза, наполненная сухими листьями эвкалипта; воздух в комнате был насыщен его пряным ароматом. На противоположной стене висела картина Утрилло, а на соседней — небольшой Дали. Голубые стены их спальни были украшены работами Пикассо и Колдера, которого Эдна, разумеется, не одобряла. Все это были подлинники, но выставленные очень естественно, без всякого хвастовства.— Все вернулось, — тихо произнес Николас. — Все мое прошлое. Как огромная приливная волна.Голдман потянулся к деревянной коробке, достал сигару и не спеша закурил.— А настоящее я где-то потерял. Я больше не знаю, кто я. Голдман отвернулся от Николаса и осторожно выпустил в сторону голубое облачко дыма.— Николас, как мудро заметил Шекспир устами Офелии:“Мы знаем, кто мы есть, но не знаем, кем можем стать”.— Сэм, я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать афоризмы, — вспылил Николас.— Но я и не собираюсь тебя ими кормить. — Сэм вынул изо рта сигару и положил ее на хрустальную пепельницу. — Послушай, было бы очень наивно полагать, что человек может разобраться в себе до конца. Мы такие сложные животные, что нам приходится волей-неволей плыть по жизни во многом наугад. Иногда нам это удается, иногда... — Он бесстрастно пожал плечами.— Я это понимаю. Сэм, ты разбираешься в истории. Я только наполовину еврей, и меня не учили...— Этому нельзя научить, — серьезно возразил Голдман. — Объяснить, что такое быть евреем — что такое быть человеком вообще, — может только жизнь; этого не узнаешь из Торы.Это чувство рождается глубоко внутри тебя, и важно, чтобы ты его не отметал. Сомнение и страх, неуверенность в настоящем и будущем — все идет отсюда. И ты должен быть готов прислушаться к самому себе и пойти туда, куда должен идти.Только твой дух, Николас, может летать, и это большой грех — привязывать его к земле. Жизнь без духа — ничто, не более чем бессмысленное и мрачное существование.Ты услышал ответ на свой вопрос? * * * Они были вдвоем в кабинете Томкина на Парк-авеню, ночью. Здание погрузилось в полную тишину. Томкин разговаривал по телефону; в какой-то части планеты всегда был день, а значит, кипела работа. Решения, жизненно важные для того или иного филиала, а значит, для всей корпорации, мог принять только один человек, который приводил в движение всю эту огромную махину. Результатов этих телефонных разговоров с нетерпением ожидали люди на трех континентах.Пока Томкин продолжал говорить, оперируя огромными цифрами, Николас разглядывал крохотный пластмассовый диск, который он держал между пальцами. Николас вращал его как маленькую планету, но это был всего лишь плоский диск, и когда свет дампы попадал на его грань, он отбрасывал яркие блики.“Вполне возможно, — думал Николас, — что этот кусочек электронного настоящего способен решить все проблемы — прошлого, настоящего и будущего”. Все могло бы закончиться прямо здесь, если только он так захочет. Если он так захочет.Николас полагал, и вполне обоснованно, что Сайго полностью перехватил у него инициативу, и теперь чувствовал себя совершенно беззащитным, потому что ничего не мог предвидеть.Сайго все это время водил его по кругу и смеялся над ним. Этот прием был описан еще в Горин-но сё. Как он назывался? Ограничивать разумные действия противника и, в то же время, провоцировать его на бессмысленные поступки. Водить его на поводке, пока у него не закружится голова, и когда враг придет в полное замешательство — нанести решающий удар.— Где ты был? — спросил Томкин, опуская телефонную трубку.Теперь, среди ночи, он выглядел слегка помятым; его светлый костюм топорщился на локтях, серый шелковый галстук был приспущен и небрежно сбился набок. Лицо Томкина утратило обычный розовый оттенок, и морщинки возле глаз стали более заметными, что делало его более человечным. Николас все еще не мог понять, какое же из этих лиц настоящее.— В Чайна-тауне.Томкин хмыкнул и повернулся в своем высоком кресле. Его руки бессмысленно перебирали, словно четки, многочисленные кнопки на пульте управления.— В Чайна-тауне? Конечно, с этим подонком Кроукером. — Томкин посмотрел на Николаса безжалостными синими глазами.“Это глаза моряка, — подумал Николас — Глаза человека, привыкшего к жестоким проделкам моря и неба. Глаза человека, который один из всей команды выжил после кораблекрушения и с трудом справляется с одиночеством”.— Не очень-то якшайся с этим полицейским. Ник. Я жду: пусть этот сукин сын хоть на шаг переступит черту, и тогда я его сотру в порошок.Николас вспомнил, как Кроукер рассказывал ему о Гелде, и улыбнулся. Что случится, если Томкин узнает, что Кроукер встречается с его дочерью? Пожалуй, его хватит удар.— Этот ублюдок вцепился в меня как клещ. Он вбил себе в голову, что я убил Анджелу Дидион, — только потому, что я ее трахал.Николас смотрел на него, перекатывая между мозолистыми пальцами крошечный электронный диск.Томкин презрительно фыркнул; Николасу это напомнило лошадь, встающую на дыбы.— Эта девка пошла по рукам. Она цепляла мужиков прямо на улице — ее это возбуждало. Но не только мужиков. Да если бы я знал о ее делах, то никогда бы... черт, она ловко это скрывала. — Томкин поднял руку, и платиновое кольцо тускло блеснуло. — Словом, дело прошлое. Но этот фараон никак не может успокоиться, понимаешь? Он носится как облезлый пес со своей старой костью, которая никому уже не нужна.— Он делает свою работу.— То-то и оно, что он не делает свою работу! — закричал Томкин и ударил кулаком по столу. — Дело Анджелы Дидион уже закрыто, и все в этой сраной полиции давно о нем забыли — все, кроме Кроукера! Что он себе напридумывал? Говорю тебе, у него ровным счетом ничего нет за душой. Да я его насквозь вижу: ему не терпится снова прочитать свое имя в газетах. — Томкин резко повернулся в кресле, туда и обратно. — Вонючая ищейка. Но уж мое имя ему пропечатать не удастся. Ему нужен хороший урок, и он его получит. — Он поднял глаза. — Так что с этим типом — ниндзя?— Я пришел к вам, чтобы об этом поговорить. До сих пор он диктовал нам правила игры. Думаю, пора изменить положение. И если мы возьмем инициативу в свои руки, у нас будут хорошие шансы. Другими словами, мы должны оказаться на поле боя раньше его.— Ну, так в чем дело? Как раз за это я тебе и плачу, верно?— К сожалению, это не так просто.— Делай, что считаешь нужным. Меня это не волнует. Мне нужно одно — избавиться от этого ублюдка, раз и навсегда.— Это касается вас лично.— Еще бы. Его послали сюда, чтобы меня убить.— Я тоже у него в списке.— Что?— Я знаю этого человека. У нас с ним старые счеты; к вам это не имеет никакого отношения.— Понимаю.— Но это поможет нам заманить его в ловушку.— Каким образом?— С помощью вот этой штуки. — Николас показал Томкину крохотный “жучок”. — Сейчас он не работает. Но это прибор контактного типа: стоит только приложить его к поверхности, и он снова оживет.Глаза Томкина блеснули: мошенничество было его стихией.— Ты хочешь сказать, что...— Мы его снова включим — и используем. Есть надежда, что он поверит, будто произошел какой-то случайный сбой...— А что, если он умнее? Я много слышал о ниндзя...— Не думаю, что это имеет значение, — перебил его Николас. — Если у него будет возможность добраться одновременно до нас обоих, он ею воспользуется, несмотря на любые подозрения. В этом состоит мой план, понимаете? Это вызов, и он никогда перед ним не отступит.— Значит, мы должны пригласить его сюда, — медленно проговорил Томкин.— Да.Синие глаза настороженно смотрели на Николаса. Николас почти слышал, как работает мозг Томкина, взвешивая все “за” и “против”, словно принимая решение о крупной сделке. В некотором смысле это и на самом деле была сделка.— Согласен, — решился Томкин.Потом, когда Николас отключил “жучок” и завернул его в толстую мягкую ткань, Томкин спросил:— Можно все устроить к послезавтрашнему вечеру?— Вполне.— Хорошо.Когда Николас уже собирался уходить, Томкин взялся за телефонную трубку.— Слушай, Ник, а ты не говорил, что у тебя трудности с Жюстиной.Николас окаменел, внутренне проклиная Томкина. Выходит, он снова следил за дочерью? Откуда же еще он мог знать?— Я попал в точку? — Томкин засмеялся. — Ты чертовски хорошо держишься. Ник, но я-то знаю.— Что именно вы знаете? Томкин пожал плечами.— Только то, что она в городе, с другим парнем. Не знаю, кто он, но скоро узнаю. — Томкин опустил глаза и начал набирать номер. — Очень жаль. Я хотел, чтобы вы были вместе. Ты ей подходишь. А теперь я боюсь, что у нее все начнется сначала.— Где она?— Алло? Да, это...— Томкин!— Подождите минутку, не кладите трубку. — Томкин прикрыл ладонью микрофон. — Что ты сказал? — спросил он ласково.— Где она?— В какой-то дискотеке. На Сорок шестой улице. — Он порылся в бумагах. — У меня где-то было записано... Ну да, вот. — Томкин прочитал Николасу название и адрес. — Знаешь это место?— Я не хожу по дискотекам, — ответил Николас с едва сдерживаемой яростью.У Томкина был такой вид, будто он проглотил необыкновенно вкусную конфету.— Ну да, разумеется. Иначе ты бы мог встретиться с ней гораздо раньше. Она любит там бывать — может, и тебе попробовать? — Он вернулся к прерванному телефонному разговору.Какое-то время Томкин произносил фразы, лишенные всякого смысла, одновременно прислушиваясь к тому, как захлопываются двери лифта и он с мягким жужжанием трогается вниз. Когда этот звук затих, он не глядя положил трубку и потянулся к ящику стола.Томкин заворожено разглядывал пластмассовый диск. У него на лбу проступила полоска пота; так случалось всегда, когда ему приходилось принимать важное решение. Его сердце учащенно билось.Томкин облизал пересохшие губы, осторожно достал “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51