Он не преминул дать монетку слепому, который проходил мимо в своем сером платье с нашитыми на него медными лилиями. Франсуа де Флёрен ехал позади, держа черно-красный флажок своего господина и храня благоговейное молчание. Он знал, что тот взволнован, и разделял его волнение.
Франсуа проехал по Скобяной улице. Была суббота, рыночный день, и вокруг царило неописуемое оживление. Никогда, казалось, улица не заслуживала больше своей славы самого многолюдного места в Париже… У Франсуа защемило сердце при виде вывески «Старой науки» с наивной игрой слов, которую Туссен разгадал раньше его. Он спешился. Ночь они проведут здесь, потому что дом у паперти собора Богоматери сдан каким-то горожанам при посредничестве Мардохея, управлявшего всем его добром…
Тем не менее, на следующий день Франсуа отправился к собору, чтобы прослушать воскресную мессу. Он горячо молился за всех своих близких, как мертвых, так и живых, включая Франсуа де Флёрена и себя самого. Франсуа стоял на коленях посреди нефа, и солнце, бившее через правую розу, обращенную на юг, заставляло сиять ярким блеском перстень со львом. Сир де Вивре уже видел однажды это сияние — в Вербное воскресенье 1358 года. Именно при таком освещении кольцо было прекраснее всего…
После службы он завернул на улицу Глатиньи, до которой было рукой подать. Дом мадам Гильеметты стоял на прежнем месте. Франсуа не стал открывать его дверь. И не только потому, что пришел сюда вовсе не ради удовольствий, но потому, что за этой дверью его ожидало слишком много воспоминаний: Генеральные штаты, богохульствующий Жан, Туссен, орошающий девиц золотым дождем… Как прекрасна была его юность! И как он счастлив, что тень ее до сих пор витает среди парижских улиц…
Франсуа повернул назад и дал себе зарок: если Бог подарит ему такую возможность, умирать он придет в Париж.
Жан, быть может, все еще здесь. Франсуа перешел через Сену и направился к Корнуайльскому коллежу. Там выяснилось, что его брат уже закончил обучение. В прошлом году он стал магистром богословия и уехал в Авиньон по вызову Папы.
Весь день Франсуа бродил по улицам столицы. Франсуа де Флёрен следовал за ним чуть поодаль; присутствие юноши было столь ненавязчивым, что он совсем про него забыл. Франсуа не захотел свернуть на кладбище Невинно Убиенных Младенцев, но, проходя мимо Тампля, спросил у одного из стражников, как там поживает их знаменитый пленник — капталь де Бюш. Ему ответили, что тот умер в прошлом году.
Когда раздался крик вафельника, Франсуа повернул к «Старой науке».
***
Он уехал на следующий день и прибыл в Мо на заре 9 июня. Именно 9 июня 1358 года открылись ворота укрепленного рынка, и началась та роковая атака. Франсуа захотел проследовать тем же путем, что и двадцать лет назад, шаг за шагом. Он въехал на рынок и, когда зазвонили приму, тронул коня.
Франсуа пустил его медленной, торжественной поступью. Дома вокруг были отстроены заново; жизнь взяла свое, и это было хорошо. Он без труда отыскал тот перекресток, где отряд разделился, улицу, по которой поскакал, оказавшись в первых рядах. И вновь остановился. Это случилось здесь.
Франсуа спешился и преклонил колени на том самом месте, где пролилась кровь Туссена. Позади него Франсуа де Флёрен пригнул к земле черно-красный флажок.
Франсуа подумал о том, что произошло за эти двадцать лет. Капталь теперь мертв, Франция освобождена, народ и дворянство примирились, воодушевленные королем и дю Гекленом. Но почему понадобилось столько страданий, чтобы прийти к этому? Почему нужно было, чтобы Туссен погиб? И на язык снова пришло то единственное слово, которое он смог вымолвить тогда, двадцать лет назад:
— Почему?
Франсуа поднялся с колен и снова сел в седло. Мало-помалу улицы Мо оживали. Когда Франсуа проезжал по ним в последний раз, тут вешали, резали, жгли. Теперь торговцы открывали свои прилавки, крестьяне шли на поля; все было так, словно ничего подобного здесь никогда и не происходило. Франсуа не смог не восхититься чудесной жизнестойкостью людей. Ведь он же собственными глазами видел, как население Мо было вырезано до последней живой души! А теперь город вновь живет своей жизнью, как и любой другой. Навстречу попадались женщины, дети, старики. Как такое стало возможно? Откуда они взялись?
Добравшись до берега Марны, Франсуа в сомнении остановился. Когда он привез сюда, держа на руках, тело Туссена, горе помутило его рассудок. Куда он направился дальше? Он не помнил. В этот момент мимо проехал на ослике какой-то зеленщик с овощами в коробе, повешенном на шею. Франсуа окликнул его:
— Я ищу один остров. Он где-то неподалеку, туда можно перебраться вброд.
Человек кивнул:
— А, Розовый остров!
И он ткнул пальцем:
— Это там.
Розовый остров был заметен издали. Его по-прежнему окружали плакучие ивы и тополя, но сквозь их листву пробивались тысячи красных роз, они переплетались, словно праздничные гирлянды… Подъехав к броду, Франсуа обернулся к своему оруженосцу.
— Я пойду один. Жди!
Он медленно прошел бродом и спешился. За стеной деревьев зрелище было еще более захватывающим. Крест остался на прежнем месте, посреди лужайки, но уже совершенно невозможно было сказать, каменный он или железный, поскольку разросшийся розовый куст окутал его непроницаемым покровом из цветов. Теперь это был крест из роз…
Розы виднелись повсюду: на лужайке, у подножия деревьев, но особенно в листве — они вскарабкивались на громадные тополя, свешивались с ветвей плакучих ив.
Франсуа двинулся вперед. Раздались крики. Из-за креста выскочили парень с девушкой, оба голышом, прижимая к себе одежду. Франсуа услышал, как они бросились в реку и поплыли. Он улыбнулся: Туссенов остров стал убежищем влюбленных. Это хорошо.
Франсуа был как-то странно спокоен. Он давно знал, что совершит это паломничество, но немного побаивался его; а все оказалось так просто. Туссен лежал под розовым кустом Уарда, там, где осталось его собственное сердце. Все было на своих местах, как того желал он сам, да и Бог, вне всякого сомнения, тоже.
Франсуа приблизился к кресту, сорвал розу и долго ее рассматривал. Ему снова вспомнились великолепные цветы под супружеской опочивальней на втором этаже донжона, крупные, величиной с блюдце, ярко-красные, блестящие, распространяющие сильнейший аромат. Умножившись в числе, розы упростились. Они стали теперь маленькими, легкими. Они утратили свое таинственное свечение, но зато еще больше насытились цветом — вольным, живым, по оттенку напоминающим маки. Их запах больше не навевал мысли о горячих сарацинских ночах, но сделался острым, дерзким.
Франсуа обвел взглядом десятки розовых кустов, которые его окружали. Такое же великолепие, что он встретил во Флёрене, хотя и полностью преображенное. То, что очаровывало раньше диковинной редкостью, сменилось теперь мощью изобилия, изысканность — естественной красотой, благородство — свежестью. Произрастая из земли, где покоился Туссен, аристократка Уарда превратилась в простонародный цветок.
Франсуа хотел было заговорить со своим оруженосцем, но он уже все высказал ему, когда копал могилу. Да и к чему, в сущности, какие-то слова? Когда встречаешься со своим братом, со своим вторым «я», что ты можешь ему сказать?
Он растянулся в траве и стал глядеть в прозрачное июньское небо, напоминающее рай. Там тоже был Туссен. Он был повсюду. Они не расставались в течение всего этого дня. Франсуа пролежал так до самого вечера, а потом, наконец, заснул.
Проснувшись поутру, он пошел ополоснуть лицо в реке. Его первые морщинки по-прежнему были на месте. С тех пор у него появились и другие, но эта горькая складка в уголках рта осталась неизменной. Она не смягчилась, не сделалась резче, и Франсуа был счастлив от этого.
Он снова сел на коня, перекрестился, глядя на крест, и уехал, больше не оборачиваясь. На берегу он нашел своего юного оруженосца. Франсуа разбудил его, и они пустились в дорогу.
Во Флёрен они приехали уже в сумерках. Увидев своего сына, Роза де Флёрен велела опустить мост. Издали она не узнала Франсуа де Вивре, но, когда он приблизился, не смогла скрыть своего потрясения. Она вздрогнула и побледнела, а ее сын тем временем без всякой нужды представлял их друг другу:
— Матушка, это сир де Вивре, самый доблестный рыцарь, какого только знала земля! А я имею честь и счастье состоять при нем оруженосцем!
Хоть Франсуа и готовился к этой встрече, но растерял все свои заранее заготовленные слова. Приближаясь к Розе как в тумане, он даже не видел толком ее лица. Согнув колено, он поцеловал ей руку. Мельком успел заметить на ее груди брошь из золота, серебра и алой эмали, усыпанную алмазами и рубинами. Это было единственное, что он смог рассмотреть. После долгого молчания Роза сумела, наконец, вымолвить:
— А что сталось с сиром де Торси?
— Он погиб, матушка. Оруженосец сира де Вивре тоже пал в том бою. Видимо, сам Бог хотел, чтобы я занял его место.
Роза де Флёрен произнесла с трудом:
— Ты прав. Сам Бог этого хотел. Пойдемте в часовню, склоним колена пред его волей.
Молитва позволила и Розе, и Франсуа немного перевести дух. Покидая часовню, они уже владели собой настолько, насколько позволяла ситуация. Она спросила:
— Не угодно ли подкрепиться, рыцарь?
И, не дожидаясь ответа, повела гостя к донжону.
Пройдя вторую стену, Франсуа опешил: квадратная башня была совершенно голой, все розы исчезли. Удивление было столь сильным, что он начал было:
— А куда подевались?..
Но тотчас же осекся. Роза сделала вид, что ничего не услышала, зато ее сын спросил:
— Что вы хотите сказать, монсеньор?
— Ничего… Я думал о другом.
За ужином Франсуа посмотрел, наконец, на Розу. Она миновала сорокалетний рубеж, и годы ее не пощадили. Как и многие женщины, пышные в молодости, с возрастом она чересчур располнела. Но это не помешало Франсуа смотреть на нее восхищенным взором. Он словно говорил Розе де Флёрен глазами слова, заповеданные языку: «Спасибо! Спасибо за сына, которого я так ждал! Спасибо, что стали матерью моего ребенка!..»
Ужин продолжался. Франсуа де Флёрен что-то говорил. О своем восхищении сеньором де Вивре, о своей благодарности за уроки, которые тот ему преподал, о том, что будет горд принять из его рук рыцарское посвящение… Роза не слушала. Она смотрела на Франсуа. В отличие от нее самой, он с годами только похорошел. В сорок лет он был, без сомнения, в самом расцвете красоты. От своего пребывания в Испании Франсуа сохранил легкий загар, его черты обозначились четче, словно отвердев, и это придавало лицу еще больше мужественности. Безусловно, Франсуа де Вивре выглядел как мужчина, достигший вершины своих сил. Роза почувствовала, как ее охватывает волнение. То, что она испытывала, было сильнее, чем просто физическое влечение или даже влюбленность. У нее возникло впечатление, что Франсуа здесь дома, что это вернулся ее собственный муж. И тому имелась причина — их сын, сидящий с ними за столом.
Франсуа тоже не слышал, что говорил его сын. Постепенно его посетило то же чувство, что и Розу: он вернулся в свой замок, он тут дома…
Франсуа де Флёрен, ничего не замечая, продолжал говорить в пустоту. Он в подробностях рассказывал о взятии Бурдейля. Ситуация становилась невыносимой; Роза разрядила ее, обратившись к гостю:
— Как долго вы рассчитываете пробыть здесь?
— Завтра же уеду. Мне не терпится повидать семью. И если вы позволите, я предпочел бы лечь прямо сейчас. У меня был утомительный день и… много волнений.
Роза встала из-за стола и протянула ему руку для поцелуя. Франсуа де Флёрен, удивленный этой поспешностью, тоже поднялся и пошел проводить его в комнату для гостей, в другом конце замка.
Франсуа долго не мог заснуть. Он вспоминал их первую с Розой ночь, когда он лег в постель, испытывая какое-то странное недомогание, не имея даже сил обнять ее, — возможно, под действием варенья из роз.
Он вспомнил, как Роза набросилась на него и как его закружил дивный вихрь. Он снова переживал свою первую настоящую ночь с женщиной, когда Роза открыла ему его самые сокровенные желания, когда благодаря ей он обнаружил, что существует наслаждение души и счастье тела…
Именно в ту ночь — теперь он был в этом совершенно уверен — они и зачали своего сына. Отцом мальчика стал рыцарь, рожденный для побед, а матерью — та, что заставила этого рыцаря познать первое поражение. Франсуа долго мерил шагами комнату в лихорадочном возбуждении. Именно в этом месте двадцать лет назад он повстречал… не любовь, нет, но свой женский идеал; и от этого союза родился идеальный сын.
Франсуа де Вивре и Франсуа де Флёрен уехали утром, в терцию, после расставания, которое, силою обстоятельств, было лишено искренности.
В Вивре они прибыли 5 июля, в день святого Марсьяля. Ариетта, как всегда, бросилась навстречу мужу, но, когда тот представил ей своего нового оруженосца, проявила заметную сдержанность. Что тут было причиной — их явное физическое сходство или просто интуиция? Франсуа так и не узнал этого.
Как раз в этот самый момент появилась Изабелла. Услышав шум, она прибежала из своей комнаты. Увидев, что это отец, девушка не сумела сдержать невольный жест разочарования, но спохватилась и поцеловала его с большой теплотой. Франсуа пригляделся к дочери. Той исполнилось семнадцать лет, и она выглядела совершенной женщиной. Франсуа ей улыбнулся:
— Ты ведь не меня ждала, верно?
— Что вы, отец! Уверяю вас…
— А он приезжал?
Лицо Изабеллы омрачилось.
— Нет…
Франсуа снова улыбнулся ей, чтобы ободрить. Итак, он перестал быть тем человеком, которого дочь хотела бы видеть больше всего на свете. Что ж, когда-то это должно было случиться.
Вечером в их комнате Франсуа долго рассказывал Ариетте о событиях, которые пережил, подчеркивая, сам того не желая, достоинства Франсуа де Флёрена. В конце концов, она прервала его:
— Вы не спрашиваете меня о нашем сыне?
Франсуа закусил губу. Это была чистая правда: ни на мгновение он не вспомнил о Луи.
— Я как раз собирался это сделать…
Ариетта стала рассказывать голосом, в котором сквозила печаль… Видя, что силой ничего не добиться, граф де Танкарвиль решил действовать мягкостью. Он забрал Луи из казармы и ввел в свое окружение в качестве пажа. Результаты оказались плачевными. Почти ни с кем не разговаривая, но ко всему приглядываясь и прислушиваясь, Луи повел себя как настоящий шпион. Выведенный из себя Жан де Танкарвиль отправил его обратно к солдатам.
На этом Ариетта закончила свой печальный рассказ, и лишь после этого состоялся их традиционный любовный турнир. Хоть они и расставались на целый год, Франсуа не почувствовал в своей жене былой жажды триумфа. Но он не осмелился спросить о причине. Быть может, он и сам догадывался о ней, но не желал слышать… Словно тень пролегла между ними.
***
Эта тень, эта причина звалась, безусловно, Франсуа де Флёреном. Начиная со следующего дня Франсуа только им и был занят, несмотря на всю свою любовь к Ариетте. Он решил, что посвящение в рыцари состоится в ближайший День всех святых, и с этого момента неустанно хлопотал над тем, чтобы дополнить обучение юноши. Но, несмотря на все свои усилия, ему так и не удалось привить тому необходимую ловкость. Франсуа де Флёрен не был одарен талантом бойца. Тогда Франсуа решил преподать ему уроки осторожности, обучая, как избежать боя с более сильным противником.
31 октября 1378 года вместе с вечерним звоном Франсуа де Флёрен вошел в часовню, посвященную Людовику Святому. Его шпоры и меч лежали на алтаре, равно как и щит с серебряной кабаньей головой на черном поле — его гербом, который сам он считал таким безобразным. Прежде чем уйти, Франсуа спросил юношу, имеет ли он над чем поразмыслить в течение ночи. Молодой человек покачал головой с обескураженным видом:
— Нет, монсеньор. Не могли бы вы мне помочь?
— Могу. Спроси себя, как сможешь ты победить своего самого опасного противника.
И оставил его в одиночестве.
Франсуа лег рядом с женой, которая с извиняющейся улыбкой объявила ему, что чувствует себя усталой. Впрочем, в последнее время Ариетта все чаще и чаще чувствовала себя усталой в постели. Франсуа не настаивал; он дождался, пока она заснет, завернулся в шубу и поднялся на дозорную площадку.
Ночь была холодная и ясная, несмотря на облака. Реальная или мнимая, усталость жены оказалась ему на руку. Все равно он не смог бы заснуть, пока внизу, в часовне, его сын мучается ужасными вопросами во время своего бдения над оружием — самого волнующего, наверное, что только случается в жизни рыцаря… Франсуа должен оставаться вместе с ним, ни на мгновение не покидая его в своих мыслях.
Позвонили к заутрене. Настал День всех святых. Франсуа заметил себе, что окончился год его сорокалетия: теперь ему сорок один. Вспомнил он также и о Туссене, покоящемся на Розовом острове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Франсуа проехал по Скобяной улице. Была суббота, рыночный день, и вокруг царило неописуемое оживление. Никогда, казалось, улица не заслуживала больше своей славы самого многолюдного места в Париже… У Франсуа защемило сердце при виде вывески «Старой науки» с наивной игрой слов, которую Туссен разгадал раньше его. Он спешился. Ночь они проведут здесь, потому что дом у паперти собора Богоматери сдан каким-то горожанам при посредничестве Мардохея, управлявшего всем его добром…
Тем не менее, на следующий день Франсуа отправился к собору, чтобы прослушать воскресную мессу. Он горячо молился за всех своих близких, как мертвых, так и живых, включая Франсуа де Флёрена и себя самого. Франсуа стоял на коленях посреди нефа, и солнце, бившее через правую розу, обращенную на юг, заставляло сиять ярким блеском перстень со львом. Сир де Вивре уже видел однажды это сияние — в Вербное воскресенье 1358 года. Именно при таком освещении кольцо было прекраснее всего…
После службы он завернул на улицу Глатиньи, до которой было рукой подать. Дом мадам Гильеметты стоял на прежнем месте. Франсуа не стал открывать его дверь. И не только потому, что пришел сюда вовсе не ради удовольствий, но потому, что за этой дверью его ожидало слишком много воспоминаний: Генеральные штаты, богохульствующий Жан, Туссен, орошающий девиц золотым дождем… Как прекрасна была его юность! И как он счастлив, что тень ее до сих пор витает среди парижских улиц…
Франсуа повернул назад и дал себе зарок: если Бог подарит ему такую возможность, умирать он придет в Париж.
Жан, быть может, все еще здесь. Франсуа перешел через Сену и направился к Корнуайльскому коллежу. Там выяснилось, что его брат уже закончил обучение. В прошлом году он стал магистром богословия и уехал в Авиньон по вызову Папы.
Весь день Франсуа бродил по улицам столицы. Франсуа де Флёрен следовал за ним чуть поодаль; присутствие юноши было столь ненавязчивым, что он совсем про него забыл. Франсуа не захотел свернуть на кладбище Невинно Убиенных Младенцев, но, проходя мимо Тампля, спросил у одного из стражников, как там поживает их знаменитый пленник — капталь де Бюш. Ему ответили, что тот умер в прошлом году.
Когда раздался крик вафельника, Франсуа повернул к «Старой науке».
***
Он уехал на следующий день и прибыл в Мо на заре 9 июня. Именно 9 июня 1358 года открылись ворота укрепленного рынка, и началась та роковая атака. Франсуа захотел проследовать тем же путем, что и двадцать лет назад, шаг за шагом. Он въехал на рынок и, когда зазвонили приму, тронул коня.
Франсуа пустил его медленной, торжественной поступью. Дома вокруг были отстроены заново; жизнь взяла свое, и это было хорошо. Он без труда отыскал тот перекресток, где отряд разделился, улицу, по которой поскакал, оказавшись в первых рядах. И вновь остановился. Это случилось здесь.
Франсуа спешился и преклонил колени на том самом месте, где пролилась кровь Туссена. Позади него Франсуа де Флёрен пригнул к земле черно-красный флажок.
Франсуа подумал о том, что произошло за эти двадцать лет. Капталь теперь мертв, Франция освобождена, народ и дворянство примирились, воодушевленные королем и дю Гекленом. Но почему понадобилось столько страданий, чтобы прийти к этому? Почему нужно было, чтобы Туссен погиб? И на язык снова пришло то единственное слово, которое он смог вымолвить тогда, двадцать лет назад:
— Почему?
Франсуа поднялся с колен и снова сел в седло. Мало-помалу улицы Мо оживали. Когда Франсуа проезжал по ним в последний раз, тут вешали, резали, жгли. Теперь торговцы открывали свои прилавки, крестьяне шли на поля; все было так, словно ничего подобного здесь никогда и не происходило. Франсуа не смог не восхититься чудесной жизнестойкостью людей. Ведь он же собственными глазами видел, как население Мо было вырезано до последней живой души! А теперь город вновь живет своей жизнью, как и любой другой. Навстречу попадались женщины, дети, старики. Как такое стало возможно? Откуда они взялись?
Добравшись до берега Марны, Франсуа в сомнении остановился. Когда он привез сюда, держа на руках, тело Туссена, горе помутило его рассудок. Куда он направился дальше? Он не помнил. В этот момент мимо проехал на ослике какой-то зеленщик с овощами в коробе, повешенном на шею. Франсуа окликнул его:
— Я ищу один остров. Он где-то неподалеку, туда можно перебраться вброд.
Человек кивнул:
— А, Розовый остров!
И он ткнул пальцем:
— Это там.
Розовый остров был заметен издали. Его по-прежнему окружали плакучие ивы и тополя, но сквозь их листву пробивались тысячи красных роз, они переплетались, словно праздничные гирлянды… Подъехав к броду, Франсуа обернулся к своему оруженосцу.
— Я пойду один. Жди!
Он медленно прошел бродом и спешился. За стеной деревьев зрелище было еще более захватывающим. Крест остался на прежнем месте, посреди лужайки, но уже совершенно невозможно было сказать, каменный он или железный, поскольку разросшийся розовый куст окутал его непроницаемым покровом из цветов. Теперь это был крест из роз…
Розы виднелись повсюду: на лужайке, у подножия деревьев, но особенно в листве — они вскарабкивались на громадные тополя, свешивались с ветвей плакучих ив.
Франсуа двинулся вперед. Раздались крики. Из-за креста выскочили парень с девушкой, оба голышом, прижимая к себе одежду. Франсуа услышал, как они бросились в реку и поплыли. Он улыбнулся: Туссенов остров стал убежищем влюбленных. Это хорошо.
Франсуа был как-то странно спокоен. Он давно знал, что совершит это паломничество, но немного побаивался его; а все оказалось так просто. Туссен лежал под розовым кустом Уарда, там, где осталось его собственное сердце. Все было на своих местах, как того желал он сам, да и Бог, вне всякого сомнения, тоже.
Франсуа приблизился к кресту, сорвал розу и долго ее рассматривал. Ему снова вспомнились великолепные цветы под супружеской опочивальней на втором этаже донжона, крупные, величиной с блюдце, ярко-красные, блестящие, распространяющие сильнейший аромат. Умножившись в числе, розы упростились. Они стали теперь маленькими, легкими. Они утратили свое таинственное свечение, но зато еще больше насытились цветом — вольным, живым, по оттенку напоминающим маки. Их запах больше не навевал мысли о горячих сарацинских ночах, но сделался острым, дерзким.
Франсуа обвел взглядом десятки розовых кустов, которые его окружали. Такое же великолепие, что он встретил во Флёрене, хотя и полностью преображенное. То, что очаровывало раньше диковинной редкостью, сменилось теперь мощью изобилия, изысканность — естественной красотой, благородство — свежестью. Произрастая из земли, где покоился Туссен, аристократка Уарда превратилась в простонародный цветок.
Франсуа хотел было заговорить со своим оруженосцем, но он уже все высказал ему, когда копал могилу. Да и к чему, в сущности, какие-то слова? Когда встречаешься со своим братом, со своим вторым «я», что ты можешь ему сказать?
Он растянулся в траве и стал глядеть в прозрачное июньское небо, напоминающее рай. Там тоже был Туссен. Он был повсюду. Они не расставались в течение всего этого дня. Франсуа пролежал так до самого вечера, а потом, наконец, заснул.
Проснувшись поутру, он пошел ополоснуть лицо в реке. Его первые морщинки по-прежнему были на месте. С тех пор у него появились и другие, но эта горькая складка в уголках рта осталась неизменной. Она не смягчилась, не сделалась резче, и Франсуа был счастлив от этого.
Он снова сел на коня, перекрестился, глядя на крест, и уехал, больше не оборачиваясь. На берегу он нашел своего юного оруженосца. Франсуа разбудил его, и они пустились в дорогу.
Во Флёрен они приехали уже в сумерках. Увидев своего сына, Роза де Флёрен велела опустить мост. Издали она не узнала Франсуа де Вивре, но, когда он приблизился, не смогла скрыть своего потрясения. Она вздрогнула и побледнела, а ее сын тем временем без всякой нужды представлял их друг другу:
— Матушка, это сир де Вивре, самый доблестный рыцарь, какого только знала земля! А я имею честь и счастье состоять при нем оруженосцем!
Хоть Франсуа и готовился к этой встрече, но растерял все свои заранее заготовленные слова. Приближаясь к Розе как в тумане, он даже не видел толком ее лица. Согнув колено, он поцеловал ей руку. Мельком успел заметить на ее груди брошь из золота, серебра и алой эмали, усыпанную алмазами и рубинами. Это было единственное, что он смог рассмотреть. После долгого молчания Роза сумела, наконец, вымолвить:
— А что сталось с сиром де Торси?
— Он погиб, матушка. Оруженосец сира де Вивре тоже пал в том бою. Видимо, сам Бог хотел, чтобы я занял его место.
Роза де Флёрен произнесла с трудом:
— Ты прав. Сам Бог этого хотел. Пойдемте в часовню, склоним колена пред его волей.
Молитва позволила и Розе, и Франсуа немного перевести дух. Покидая часовню, они уже владели собой настолько, насколько позволяла ситуация. Она спросила:
— Не угодно ли подкрепиться, рыцарь?
И, не дожидаясь ответа, повела гостя к донжону.
Пройдя вторую стену, Франсуа опешил: квадратная башня была совершенно голой, все розы исчезли. Удивление было столь сильным, что он начал было:
— А куда подевались?..
Но тотчас же осекся. Роза сделала вид, что ничего не услышала, зато ее сын спросил:
— Что вы хотите сказать, монсеньор?
— Ничего… Я думал о другом.
За ужином Франсуа посмотрел, наконец, на Розу. Она миновала сорокалетний рубеж, и годы ее не пощадили. Как и многие женщины, пышные в молодости, с возрастом она чересчур располнела. Но это не помешало Франсуа смотреть на нее восхищенным взором. Он словно говорил Розе де Флёрен глазами слова, заповеданные языку: «Спасибо! Спасибо за сына, которого я так ждал! Спасибо, что стали матерью моего ребенка!..»
Ужин продолжался. Франсуа де Флёрен что-то говорил. О своем восхищении сеньором де Вивре, о своей благодарности за уроки, которые тот ему преподал, о том, что будет горд принять из его рук рыцарское посвящение… Роза не слушала. Она смотрела на Франсуа. В отличие от нее самой, он с годами только похорошел. В сорок лет он был, без сомнения, в самом расцвете красоты. От своего пребывания в Испании Франсуа сохранил легкий загар, его черты обозначились четче, словно отвердев, и это придавало лицу еще больше мужественности. Безусловно, Франсуа де Вивре выглядел как мужчина, достигший вершины своих сил. Роза почувствовала, как ее охватывает волнение. То, что она испытывала, было сильнее, чем просто физическое влечение или даже влюбленность. У нее возникло впечатление, что Франсуа здесь дома, что это вернулся ее собственный муж. И тому имелась причина — их сын, сидящий с ними за столом.
Франсуа тоже не слышал, что говорил его сын. Постепенно его посетило то же чувство, что и Розу: он вернулся в свой замок, он тут дома…
Франсуа де Флёрен, ничего не замечая, продолжал говорить в пустоту. Он в подробностях рассказывал о взятии Бурдейля. Ситуация становилась невыносимой; Роза разрядила ее, обратившись к гостю:
— Как долго вы рассчитываете пробыть здесь?
— Завтра же уеду. Мне не терпится повидать семью. И если вы позволите, я предпочел бы лечь прямо сейчас. У меня был утомительный день и… много волнений.
Роза встала из-за стола и протянула ему руку для поцелуя. Франсуа де Флёрен, удивленный этой поспешностью, тоже поднялся и пошел проводить его в комнату для гостей, в другом конце замка.
Франсуа долго не мог заснуть. Он вспоминал их первую с Розой ночь, когда он лег в постель, испытывая какое-то странное недомогание, не имея даже сил обнять ее, — возможно, под действием варенья из роз.
Он вспомнил, как Роза набросилась на него и как его закружил дивный вихрь. Он снова переживал свою первую настоящую ночь с женщиной, когда Роза открыла ему его самые сокровенные желания, когда благодаря ей он обнаружил, что существует наслаждение души и счастье тела…
Именно в ту ночь — теперь он был в этом совершенно уверен — они и зачали своего сына. Отцом мальчика стал рыцарь, рожденный для побед, а матерью — та, что заставила этого рыцаря познать первое поражение. Франсуа долго мерил шагами комнату в лихорадочном возбуждении. Именно в этом месте двадцать лет назад он повстречал… не любовь, нет, но свой женский идеал; и от этого союза родился идеальный сын.
Франсуа де Вивре и Франсуа де Флёрен уехали утром, в терцию, после расставания, которое, силою обстоятельств, было лишено искренности.
В Вивре они прибыли 5 июля, в день святого Марсьяля. Ариетта, как всегда, бросилась навстречу мужу, но, когда тот представил ей своего нового оруженосца, проявила заметную сдержанность. Что тут было причиной — их явное физическое сходство или просто интуиция? Франсуа так и не узнал этого.
Как раз в этот самый момент появилась Изабелла. Услышав шум, она прибежала из своей комнаты. Увидев, что это отец, девушка не сумела сдержать невольный жест разочарования, но спохватилась и поцеловала его с большой теплотой. Франсуа пригляделся к дочери. Той исполнилось семнадцать лет, и она выглядела совершенной женщиной. Франсуа ей улыбнулся:
— Ты ведь не меня ждала, верно?
— Что вы, отец! Уверяю вас…
— А он приезжал?
Лицо Изабеллы омрачилось.
— Нет…
Франсуа снова улыбнулся ей, чтобы ободрить. Итак, он перестал быть тем человеком, которого дочь хотела бы видеть больше всего на свете. Что ж, когда-то это должно было случиться.
Вечером в их комнате Франсуа долго рассказывал Ариетте о событиях, которые пережил, подчеркивая, сам того не желая, достоинства Франсуа де Флёрена. В конце концов, она прервала его:
— Вы не спрашиваете меня о нашем сыне?
Франсуа закусил губу. Это была чистая правда: ни на мгновение он не вспомнил о Луи.
— Я как раз собирался это сделать…
Ариетта стала рассказывать голосом, в котором сквозила печаль… Видя, что силой ничего не добиться, граф де Танкарвиль решил действовать мягкостью. Он забрал Луи из казармы и ввел в свое окружение в качестве пажа. Результаты оказались плачевными. Почти ни с кем не разговаривая, но ко всему приглядываясь и прислушиваясь, Луи повел себя как настоящий шпион. Выведенный из себя Жан де Танкарвиль отправил его обратно к солдатам.
На этом Ариетта закончила свой печальный рассказ, и лишь после этого состоялся их традиционный любовный турнир. Хоть они и расставались на целый год, Франсуа не почувствовал в своей жене былой жажды триумфа. Но он не осмелился спросить о причине. Быть может, он и сам догадывался о ней, но не желал слышать… Словно тень пролегла между ними.
***
Эта тень, эта причина звалась, безусловно, Франсуа де Флёреном. Начиная со следующего дня Франсуа только им и был занят, несмотря на всю свою любовь к Ариетте. Он решил, что посвящение в рыцари состоится в ближайший День всех святых, и с этого момента неустанно хлопотал над тем, чтобы дополнить обучение юноши. Но, несмотря на все свои усилия, ему так и не удалось привить тому необходимую ловкость. Франсуа де Флёрен не был одарен талантом бойца. Тогда Франсуа решил преподать ему уроки осторожности, обучая, как избежать боя с более сильным противником.
31 октября 1378 года вместе с вечерним звоном Франсуа де Флёрен вошел в часовню, посвященную Людовику Святому. Его шпоры и меч лежали на алтаре, равно как и щит с серебряной кабаньей головой на черном поле — его гербом, который сам он считал таким безобразным. Прежде чем уйти, Франсуа спросил юношу, имеет ли он над чем поразмыслить в течение ночи. Молодой человек покачал головой с обескураженным видом:
— Нет, монсеньор. Не могли бы вы мне помочь?
— Могу. Спроси себя, как сможешь ты победить своего самого опасного противника.
И оставил его в одиночестве.
Франсуа лег рядом с женой, которая с извиняющейся улыбкой объявила ему, что чувствует себя усталой. Впрочем, в последнее время Ариетта все чаще и чаще чувствовала себя усталой в постели. Франсуа не настаивал; он дождался, пока она заснет, завернулся в шубу и поднялся на дозорную площадку.
Ночь была холодная и ясная, несмотря на облака. Реальная или мнимая, усталость жены оказалась ему на руку. Все равно он не смог бы заснуть, пока внизу, в часовне, его сын мучается ужасными вопросами во время своего бдения над оружием — самого волнующего, наверное, что только случается в жизни рыцаря… Франсуа должен оставаться вместе с ним, ни на мгновение не покидая его в своих мыслях.
Позвонили к заутрене. Настал День всех святых. Франсуа заметил себе, что окончился год его сорокалетия: теперь ему сорок один. Вспомнил он также и о Туссене, покоящемся на Розовом острове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72