Хочу снова стать честным.
Протоиерей пожал плечами, но Франсуа остановился. С болью в душе он подумал о несчастном Оруженосце. Если бы он только знал… Но от сожалений мало толку. Война есть война, и погибшего нужно кем-то заменить.
— Хорошо. Я беру тебя на службу. Будешь моим оруженосцем.
Разбойник в восторге подбросил свою митру.
— Благослови вас все святые, монсеньор! Меня зовут…
— Я не хочу знать, как тебя зовут. Для меня ты будешь Оруженосец, и все.
Франсуа вспомнил, что сказал ему Протоиерей по поводу Туссена. Он повернулся к Арно де Серволю, желая что-то добавить, но тот уже исчез…
***
Франсуа прибыл в Вивре в конце мая в сопровождении Оруженосца. Для возвращения он сменил дорогу, чтобы снова не повстречать те же ужасы; ему повстречались другие. О том, что он видел и пережил, Ариетте он не рассказал, в сущности, ничего. Есть вещи, которые женщине не рассказывают, особенно если она беременна. Франсуа заметил ей только, что дю Геклена сделали предводителем ополчения и что граф и графиня де Танкарвиль, то есть королевский шамбеллан и его супруга, будут крестными их ребенка.
Ариетта со своей стороны нашла, что Франсуа постарел. Она могла только догадываться, каким испытаниям он подвергся, но все же благодарила небеса: когда муж живым возвращается с войны, жена только и может, что благодарить небеса…
Хоть Ариетта и была беременна на шестом месяце, но все же по собственному почину и согласно своей роли неоднократно склоняла Франсуа к любви, однако быстро заметила, что тот не в силах за нею поспевать, несмотря на все свои усилия. Франсуа очень сдал, как физически, так и духовно. Ночами ему теперь случалось часто просыпаться с криком, и он долго не мог после этого отдышаться. Но это был не черный сон, в этом он мог ей поклясться. Однако что за кошмары ему снились, не рассказывал.
Роды ожидались к началу сентября. Граф де Танкарвиль прислал письмо с извинениями. Так же, как и Протоиерей, он был отпущен под честное слово в тот же самый день и впоследствии сполна заплатил свой выкуп. Увы, его не отпускала королевская служба. Но тем не менее он обещал наведаться в Вивре в течение зимы…
Ариетта почувствовала первые схватки в день Рождества Богородицы, 8 сентября 1362 года. Дама-родовспомогательница вместе с Франсуа находилась в большом, еще не оконченном зале, когда явились сообщить об этом. Узнав новость, акушерка встала на колени, перекрестилась и сложила руки.
— Боже, сделай так, чтобы это был мальчик!
— Почему непременно мальчик?
— Потому что девочки, появившиеся на свет в день Рождества Пресвятой Девы, умирают девственницами. Это всем известно!
Франсуа презирал бабьи суеверия.
— Если родится девочка, я не собираюсь делать из нее монашку.
Прежде чем подняться в комнату Ариетты, куда ее призывали обязанности ремесла, повитуха посмотрела на Франсуа с трагическим видом.
— Девственными умирают не только монашки, монсеньор. Дети — тоже!
Роды проходили трудно. Когда дама-родовспомогательница объявила, наконец, матери еле слышным голосом, что это девочка, Ариетта не проявила никакого огорчения. Может, ей была неизвестна эта примета?
Она протянула руки к младенцу:
— Иди ко мне, Катерина!
Когда ему принесли ребенка, Франсуа находился в часовне. Он надеялся на маленького Луи, но это оказалась маленькая Катерина. Что ж, будущий рыцарь де Вивре появится позже… Священник находился на месте. Как и было условлено, он немедленно приступил к так называемому «малому крещению», быстрому обряду, к которому прибегают, когда имеется какая-то опасность для жизни ребенка или отсутствуют крестные родители. Настоящие крестины состоятся зимой, когда прибудут граф и графиня де Танкарвиль… Во время краткой церемонии Франсуа молил святого Людовика, святого Франсуа и всех святых о счастье для своей второй дочери. Потом отнес ее спать. Изабелла занимала его бывшую комнату на втором этаже донжона, с восточной стороны; Катерину поместили в комнату напротив, которая раньше принадлежала Жану. Франсуа сам проследил за тем, как малютку уложили в бретонскую кровать вместе с кормилицей. Это был красивый большой младенец, пышущий здоровьем. Он поцеловал ее и, успокоенный, поднялся этажом выше, к своей жене, чтобы проведать ее.
***
Катерина де Вивре умерла на самом исходе дня, в час вечерни. Как только кормилица поняла это, она побежала сообщить новость родителям. Франсуа онемел от потрясения. Ариетта слабо улыбнулась:
— На то была воля Божья. Мы быстро сделаем замену…
Франсуа безмолвно сжал руку жены, и ее слова оказались единственной надгробной речью, сказанной над маленькой Катериной де Вивре. Смерть ребенка в те времена была событием самым заурядным, самым обыденным, насколько это возможно. Так случалось в среднем один раз из двух. По этому поводу не полагалось ни слишком негодовать, ни слишком убиваться. Иначе во что превратилась бы жизнь?..
Спустя какое-то время Ариетта заснула. Франсуа оставил ее одну и поднялся на дозорную площадку.
Луна была наполовину скрыта облаками, которые стремительно гнал ветер. Лабиринт в этом неверном освещении выглядел зловеще. Внизу, в часовне замка Вивре, пели отходную… Этой сентябрьской ночью исчезла Катерина, маленький огонек, вспыхнувший и погасший в один и тот же день, невинное существо, познавшее рай, не познав жизни. Ариетта права: такова воля Божья. Но почему Бог так судил? Приход Катерины де Вивре на эту землю навсегда останется крошечной тайной…
Луна скрылась совсем. Франсуа сказал себе, что и весь этот год все было черно. То, что он пережил со времени своего отъезда в Сольё, странно напоминало ему пережитое во время чумы: бесконечную и нудную череду ужасов…
С дозорной площадки теперь не было видно ничего; доносились только звуки отходной. Франсуа решил вернуться в свою комнату. Пока он спускался по лестнице, ему в голову пришла все же одна утешительная мысль, единственная в этой сумеречной веренице: благодаря Ариетте он больше не боялся черного сна.
Глава 16
«БОЖЬЯ МАТЕРЬ, ГЕКЛЕН!»
Чтобы развеять грусть, Франсуа был не прочь хоть завтра отправиться на войну. Но в Бретани по-прежнему длилось перемирие, да и во Францию никто не призывал сира де Вивре. Тогда Франсуа решил посвятить себя военным упражнениям и охоте. Пристрастие дворянства к занятиям, требующим грубой физической силы, вовсе не было признаком зверства, грубости или пустоты. Это была совершенная необходимость. Скакать верхом и сражаться в доспехах весом сорок—шестьдесят фунтов, управляться с таким оружием, как копье или меч, требовало исключительного физического развития. Затравить оленя или кабана в чаще или молотить по «чучелу» было для них единственным средством поддерживать себя в форме. Стоило распуститься на неделю-другую, и вот уже появлялся жирок, не хватало дыхания, а вслед за этим маячила и смерть в ближайшем сражении…
Итак, Франсуа упражнялся во владении оружием. Начал он, вполне естественно, с того, что избрал своим напарником Оруженосца. И этот Оруженосец, чьего имени Франсуа не захотел знать, немедленно его удивил. Совершенно непохожий на своего несчастного предшественника, столь же худощавый, насколько тот был массивный, он осмелился в первое же занятие бросить своему господину невероятный вызов:
— Вы не сможете победить меня на мечах, монсеньор. Бьюсь об заклад, что я вас первый задену.
Франсуа пожал плечами. Он уже сожалел, что взял к себе на службу этого дохляка, который к тому же оказался еще и бахвалом. По своему обыкновению Франсуа не бросился первым в атаку, а выжидал, желая посмотреть, как поведет себя противник. Оруженосец приблизился к нему, замахнувшись мечом. Но в последний миг, перед самым выпадом, он вдруг с ловкостью жонглера перебросил оружие из правой руки в левую и ударил Франсуа в правый бок. Если бы он разил по-настоящему, его господин был бы мертв…
Франсуа разозлился так, как с ним редко бывало.
— Это не по правилам! Удар не считается!
— В бою еще как считается! И многим от него уже никогда не встать.
— Кто тебя этому научил?
— Природа, монсеньор. Я левша. Держу оружие, как все, в правой и меняю руку в последний момент. Хотите, продолжим?
Франсуа согласился. Еще много раз он дал себя победить, пока не понял, наконец, что самое главное — следить за взглядом Оруженосца. Его глаза выдавали крайнюю сосредоточенность и вспыхивали за долю секунду перед тем, как тот проделывал свой трюк. Оставалось лишь поймать этот миг, и тогда отбить удар уже не составляло особого труда. Оруженосец больше не настаивал и переложил меч в левую руку.
— Обойдемся без неожиданности, монсеньор. Просто бейтесь против меня, и все. Уверяю вас, это гораздо труднее, чем вы думаете!
Франсуа согласился, но немедленно испытал множество затруднений. Каждое соприкосновение мечей сбивало с толку, и ему едва-едва удавалось отбивать атаки. В конце концов, один удар, еще более непредвиденный, чем другие, настиг Франсуа. Он в сердцах бросил оружие наземь.
— Да, ты очень ловок, но с меня довольно! Отныне я буду упражняться только с обычными людьми.
— Как угодно, монсеньор. Но уметь биться против левши — это целое искусство. Кто знает, вдруг оно вам когда-нибудь пригодится?
Франсуа задумался. Во владении оружием он не знал себе равных. Боевые упражнения давно стали для него рутиной. И вот подворачивается случай научиться в этой области чему-то новому, занять свой ум…
Таким образом, в течение нескольких последующих недель Франсуа полностью отдался единоборству с Оруженосцем. Сначала он постоянно проигрывал, но потом ему уже удавалось вести игру на равных. А, усвоив, наконец, особенную технику этого боя, Франсуа стал бить Оруженосца, как хотел.
***
Выезжал Франсуа и на охоту. Стоял конец сентября, разгар охотничьего сезона. Однажды ему удалось выгнать из логова кабана огромных размеров. Зверь был так же велик, как тот, которого мать убила некогда на глазах старшего сына, и как тот, наверное, что стоил жизни деду Франсуа…
Франсуа долго преследовал добычу и наконец настиг в чаще. Зверь кинулся на охотника. Франсуа встретил его натиск как подобало — приставив рогатину к груди. Удар оказался чудовищный; кабан, пораженный острием под лопатку, свалился замертво, но и Франсуа в тот же самый миг пронзила жестокая боль: его ребра, все еще не зажившие после пытки наковальней, не выдержали.
Поддерживаемый Оруженосцем, он с трудом добрался до Вивре. Ему пришлось две недели проваляться в постели, и к тому же лекарь объявил, что еще несколько месяцев ему придется жить с забинтованной грудью. А прежде чем появится надежда, что Франсуа сможет надеть доспехи и отправиться на войну, должно пройти не меньше года.
Это случилось в середине ноября 1362 года. Для Франсуа началась долгая пора бездеятельности. Чтобы развеяться, он наблюдал за строительством того, что еще надлежало завершить в замке: обводной стены, большого зала и часовни. Он зазвал в замок столько скоморохов, сколько смог отыскать, и с готовностью оказывал гостеприимство каждому путешественнику. От них-то Франсуа и узнавал новости о событиях, в которых сам принять участия не мог.
Начиная с октября дофин Карл стал регентом королевства. Иоанн Добрый полностью оставил наследнику ведение дел в королевстве, чтобы довести до благополучного конца свою давнюю затею с крестовым походом. Для этого король Франции отправился к Папе в Авиньон. А поскольку путь ему преграждали «роты», обнаглевшие после своей победы при Бринье, то его величество избрал для поездки левый берег Соны, который, будучи территорией Германии, пребывал в мире.
В Авиньоне Иоанн был благосклонно принят новоизбранным государем-понтификом Урбаном V, подтвердившим решение своего предшественника, который назвал Иоанна Доброго главным полководцем будущего крестового похода. С этого момента король был всецело поглощен набором войска. Но, к его удивлению, французские рыцари остались глухи к священным призывам…
Франсуа все еще был болен. Ему с трудом давалось дыхание, и он очень быстро уставал. Следуя советам врача, он упражнялся терпеливо и методично: короткие схватки с легким деревянным оружием и длинные прогулки на какой-нибудь смирной лошадке, да и то лишь шагом.
Однако сир де Вивре быстро шел на поправку, и во многом — благодаря Ариетте. Со времени возвращения Франсуа в Вивре они почти не занимались любовью, но в начале 1363 года Ариетта решилась, наконец, перейти к действиям. В своем предприятии она была терпелива, упряма и даже безжалостна. Каждую ночь между супругами разворачивалась неравная схватка. Никогда еще роли победительницы и побежденного, которые они себе присвоили, не были столь очевидны. Глухая к протестам и даже мольбам своего мужа, Ариетта шутя добивалась победы и вовсю наслаждалась ею. Однако мало-помалу и Франсуа открыл у себя второе дыхание, и их усилия даже уравновесились, хотя, как то и было обусловлено заранее, в конце его ожидало неизбежное поражение…
Их супружеское рвение увенчалось чудесным событием: в начале весны Ариетта объявила Франсуа, что беременна. Узнав об этом, он не скрывал радости, но некая тень все же омрачала его чело. Ариетта догадалась о ее причине.
— Успокойтесь. Этот выживет…
— Откуда вы знаете?
— Я поняла предсказание Тифании: Изабелла родилась первой и в нечетный год. Этот ребенок будет третьим, и тоже в нечетный год. Бедняжка Катерина была второй, в тысяча триста шестьдесят втором году…
Франсуа гораздо меньше жены верил такого рода предсказаниям, но, тем не менее, это его успокоило. Хотя одна мысль снова смутила его ум.
— А четвертый ребенок, о нем вы подумали?
— Подумала. Примем Божью волю, какой бы она ни оказалась.
Ариетта приблизилась к Франсуа и улыбнулась:
— Иначе мы должны будем отказаться от любви…
Франсуа написал графу де Танкарвилю и снова предложил ему с супругой стать крестными родителями. Танкарвиль ответил, что на этот раз они будут точно к предусмотренной дате, а именно — к 15 ноября.
В это же время Франсуа впервые заинтересовался их дочерью Изабеллой. В год с половиной она была необыкновенно подвижна и бегала по всему замку. Девочка была похожа на отца: белокурая, с правильным лицом, ничего не унаследовавшая от рыжей масти и дерзких черт Ариетты… Франсуа был весьма удивлен ее поведением: казалось, девочку чрезвычайно привлекало рыцарское снаряжение, ей доставляло несомненное удовольствие гладить руками полированную сталь доспехов; несколько раз она даже порезалась, проведя пальчиком по лезвиям мечей… В конце концов, Франсуа забеспокоился, но Ариетта не разделяла его тревог.
— Просто наша дочь — неудавшийся мальчишка. Ну и что такого? Из таких сорванцов вырастают прекрасные женщины.
— Вы, в самом деле, так думаете?
— У меня самой было полно мальчишеских замашек.
Граф и графиня де Танкарвиль прибыли в Вивре 11 ноября 1363 года, на день святого Мартина. Их крестник появился на свет через неделю, 18 числа, на святого Эда. Как и в предыдущий раз, новость застала Франсуа в часовне.
Витражи были недавно вставлены, и Франсуа молил Людовика Святого и всех святых, чтобы родился мальчик. Если наследник появится в день его заступника Эда, каким рыцарем он станет! С таким покровительством Луи просто обязан быть исключительным воином, героем!
Вошла акушерка с ребенком на руках и объявила:
— Мальчик!
Франсуа бросился к младенцу, схватил на руки и поднял, крикнув, как это сделал когда-то Гильом:
— Мой лев!
Только после этого склонился он над крохотным существом и бросил на него взгляд. И остолбенел, раскрыв рот: его сын ничуть не был на него похож!.. До этого мгновения Франсуа на сей счет просто не задумывался, он был заранее уверен, что Луи будет копией его самого — непременно. Ведь и сам Франсуа был вылитый портрет своего отца Гильома, а тот — деда; казалось, такова воля Божья: чтобы все Вивре, все носители титула, начиная с Эда, походили друг на друга.
Однако Луи стал исключением. Франсуа рассмотрел его поближе, боясь отыскать на маленьком личике что-нибудь куссоновское… Но нет, ничего общего с Жаном или Маргаритой в малыше не было. Вероятно, Луи пошел в родню своей матери, хотя на саму Ариетту он тоже не был похож. В конце концов, Франсуа перестал изводить себя вопросами. Какими бы ни были черты младенца, это его сын, и он должен радоваться!
Крестины устроили пышные. Присутствие королевского шамбеллана и его супруги привлекло в Вивре всю местную знать. Война в Бретани возобновилась; Карл Блуаский и дю Геклен находились в войсках, но зато прибыли их супруги. С великим волнением Франсуа вновь увидел свою крестную, Жанну де Пентьевр, с которой не встречался со времен того самого эпизода с медведем. Как только она явилась в замок, Франсуа тотчас отправился преклонить перед ней колено,
Что касается прекрасной Тифании, то она, как обычно, привлекла к себе всеобщие взгляды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Протоиерей пожал плечами, но Франсуа остановился. С болью в душе он подумал о несчастном Оруженосце. Если бы он только знал… Но от сожалений мало толку. Война есть война, и погибшего нужно кем-то заменить.
— Хорошо. Я беру тебя на службу. Будешь моим оруженосцем.
Разбойник в восторге подбросил свою митру.
— Благослови вас все святые, монсеньор! Меня зовут…
— Я не хочу знать, как тебя зовут. Для меня ты будешь Оруженосец, и все.
Франсуа вспомнил, что сказал ему Протоиерей по поводу Туссена. Он повернулся к Арно де Серволю, желая что-то добавить, но тот уже исчез…
***
Франсуа прибыл в Вивре в конце мая в сопровождении Оруженосца. Для возвращения он сменил дорогу, чтобы снова не повстречать те же ужасы; ему повстречались другие. О том, что он видел и пережил, Ариетте он не рассказал, в сущности, ничего. Есть вещи, которые женщине не рассказывают, особенно если она беременна. Франсуа заметил ей только, что дю Геклена сделали предводителем ополчения и что граф и графиня де Танкарвиль, то есть королевский шамбеллан и его супруга, будут крестными их ребенка.
Ариетта со своей стороны нашла, что Франсуа постарел. Она могла только догадываться, каким испытаниям он подвергся, но все же благодарила небеса: когда муж живым возвращается с войны, жена только и может, что благодарить небеса…
Хоть Ариетта и была беременна на шестом месяце, но все же по собственному почину и согласно своей роли неоднократно склоняла Франсуа к любви, однако быстро заметила, что тот не в силах за нею поспевать, несмотря на все свои усилия. Франсуа очень сдал, как физически, так и духовно. Ночами ему теперь случалось часто просыпаться с криком, и он долго не мог после этого отдышаться. Но это был не черный сон, в этом он мог ей поклясться. Однако что за кошмары ему снились, не рассказывал.
Роды ожидались к началу сентября. Граф де Танкарвиль прислал письмо с извинениями. Так же, как и Протоиерей, он был отпущен под честное слово в тот же самый день и впоследствии сполна заплатил свой выкуп. Увы, его не отпускала королевская служба. Но тем не менее он обещал наведаться в Вивре в течение зимы…
Ариетта почувствовала первые схватки в день Рождества Богородицы, 8 сентября 1362 года. Дама-родовспомогательница вместе с Франсуа находилась в большом, еще не оконченном зале, когда явились сообщить об этом. Узнав новость, акушерка встала на колени, перекрестилась и сложила руки.
— Боже, сделай так, чтобы это был мальчик!
— Почему непременно мальчик?
— Потому что девочки, появившиеся на свет в день Рождества Пресвятой Девы, умирают девственницами. Это всем известно!
Франсуа презирал бабьи суеверия.
— Если родится девочка, я не собираюсь делать из нее монашку.
Прежде чем подняться в комнату Ариетты, куда ее призывали обязанности ремесла, повитуха посмотрела на Франсуа с трагическим видом.
— Девственными умирают не только монашки, монсеньор. Дети — тоже!
Роды проходили трудно. Когда дама-родовспомогательница объявила, наконец, матери еле слышным голосом, что это девочка, Ариетта не проявила никакого огорчения. Может, ей была неизвестна эта примета?
Она протянула руки к младенцу:
— Иди ко мне, Катерина!
Когда ему принесли ребенка, Франсуа находился в часовне. Он надеялся на маленького Луи, но это оказалась маленькая Катерина. Что ж, будущий рыцарь де Вивре появится позже… Священник находился на месте. Как и было условлено, он немедленно приступил к так называемому «малому крещению», быстрому обряду, к которому прибегают, когда имеется какая-то опасность для жизни ребенка или отсутствуют крестные родители. Настоящие крестины состоятся зимой, когда прибудут граф и графиня де Танкарвиль… Во время краткой церемонии Франсуа молил святого Людовика, святого Франсуа и всех святых о счастье для своей второй дочери. Потом отнес ее спать. Изабелла занимала его бывшую комнату на втором этаже донжона, с восточной стороны; Катерину поместили в комнату напротив, которая раньше принадлежала Жану. Франсуа сам проследил за тем, как малютку уложили в бретонскую кровать вместе с кормилицей. Это был красивый большой младенец, пышущий здоровьем. Он поцеловал ее и, успокоенный, поднялся этажом выше, к своей жене, чтобы проведать ее.
***
Катерина де Вивре умерла на самом исходе дня, в час вечерни. Как только кормилица поняла это, она побежала сообщить новость родителям. Франсуа онемел от потрясения. Ариетта слабо улыбнулась:
— На то была воля Божья. Мы быстро сделаем замену…
Франсуа безмолвно сжал руку жены, и ее слова оказались единственной надгробной речью, сказанной над маленькой Катериной де Вивре. Смерть ребенка в те времена была событием самым заурядным, самым обыденным, насколько это возможно. Так случалось в среднем один раз из двух. По этому поводу не полагалось ни слишком негодовать, ни слишком убиваться. Иначе во что превратилась бы жизнь?..
Спустя какое-то время Ариетта заснула. Франсуа оставил ее одну и поднялся на дозорную площадку.
Луна была наполовину скрыта облаками, которые стремительно гнал ветер. Лабиринт в этом неверном освещении выглядел зловеще. Внизу, в часовне замка Вивре, пели отходную… Этой сентябрьской ночью исчезла Катерина, маленький огонек, вспыхнувший и погасший в один и тот же день, невинное существо, познавшее рай, не познав жизни. Ариетта права: такова воля Божья. Но почему Бог так судил? Приход Катерины де Вивре на эту землю навсегда останется крошечной тайной…
Луна скрылась совсем. Франсуа сказал себе, что и весь этот год все было черно. То, что он пережил со времени своего отъезда в Сольё, странно напоминало ему пережитое во время чумы: бесконечную и нудную череду ужасов…
С дозорной площадки теперь не было видно ничего; доносились только звуки отходной. Франсуа решил вернуться в свою комнату. Пока он спускался по лестнице, ему в голову пришла все же одна утешительная мысль, единственная в этой сумеречной веренице: благодаря Ариетте он больше не боялся черного сна.
Глава 16
«БОЖЬЯ МАТЕРЬ, ГЕКЛЕН!»
Чтобы развеять грусть, Франсуа был не прочь хоть завтра отправиться на войну. Но в Бретани по-прежнему длилось перемирие, да и во Францию никто не призывал сира де Вивре. Тогда Франсуа решил посвятить себя военным упражнениям и охоте. Пристрастие дворянства к занятиям, требующим грубой физической силы, вовсе не было признаком зверства, грубости или пустоты. Это была совершенная необходимость. Скакать верхом и сражаться в доспехах весом сорок—шестьдесят фунтов, управляться с таким оружием, как копье или меч, требовало исключительного физического развития. Затравить оленя или кабана в чаще или молотить по «чучелу» было для них единственным средством поддерживать себя в форме. Стоило распуститься на неделю-другую, и вот уже появлялся жирок, не хватало дыхания, а вслед за этим маячила и смерть в ближайшем сражении…
Итак, Франсуа упражнялся во владении оружием. Начал он, вполне естественно, с того, что избрал своим напарником Оруженосца. И этот Оруженосец, чьего имени Франсуа не захотел знать, немедленно его удивил. Совершенно непохожий на своего несчастного предшественника, столь же худощавый, насколько тот был массивный, он осмелился в первое же занятие бросить своему господину невероятный вызов:
— Вы не сможете победить меня на мечах, монсеньор. Бьюсь об заклад, что я вас первый задену.
Франсуа пожал плечами. Он уже сожалел, что взял к себе на службу этого дохляка, который к тому же оказался еще и бахвалом. По своему обыкновению Франсуа не бросился первым в атаку, а выжидал, желая посмотреть, как поведет себя противник. Оруженосец приблизился к нему, замахнувшись мечом. Но в последний миг, перед самым выпадом, он вдруг с ловкостью жонглера перебросил оружие из правой руки в левую и ударил Франсуа в правый бок. Если бы он разил по-настоящему, его господин был бы мертв…
Франсуа разозлился так, как с ним редко бывало.
— Это не по правилам! Удар не считается!
— В бою еще как считается! И многим от него уже никогда не встать.
— Кто тебя этому научил?
— Природа, монсеньор. Я левша. Держу оружие, как все, в правой и меняю руку в последний момент. Хотите, продолжим?
Франсуа согласился. Еще много раз он дал себя победить, пока не понял, наконец, что самое главное — следить за взглядом Оруженосца. Его глаза выдавали крайнюю сосредоточенность и вспыхивали за долю секунду перед тем, как тот проделывал свой трюк. Оставалось лишь поймать этот миг, и тогда отбить удар уже не составляло особого труда. Оруженосец больше не настаивал и переложил меч в левую руку.
— Обойдемся без неожиданности, монсеньор. Просто бейтесь против меня, и все. Уверяю вас, это гораздо труднее, чем вы думаете!
Франсуа согласился, но немедленно испытал множество затруднений. Каждое соприкосновение мечей сбивало с толку, и ему едва-едва удавалось отбивать атаки. В конце концов, один удар, еще более непредвиденный, чем другие, настиг Франсуа. Он в сердцах бросил оружие наземь.
— Да, ты очень ловок, но с меня довольно! Отныне я буду упражняться только с обычными людьми.
— Как угодно, монсеньор. Но уметь биться против левши — это целое искусство. Кто знает, вдруг оно вам когда-нибудь пригодится?
Франсуа задумался. Во владении оружием он не знал себе равных. Боевые упражнения давно стали для него рутиной. И вот подворачивается случай научиться в этой области чему-то новому, занять свой ум…
Таким образом, в течение нескольких последующих недель Франсуа полностью отдался единоборству с Оруженосцем. Сначала он постоянно проигрывал, но потом ему уже удавалось вести игру на равных. А, усвоив, наконец, особенную технику этого боя, Франсуа стал бить Оруженосца, как хотел.
***
Выезжал Франсуа и на охоту. Стоял конец сентября, разгар охотничьего сезона. Однажды ему удалось выгнать из логова кабана огромных размеров. Зверь был так же велик, как тот, которого мать убила некогда на глазах старшего сына, и как тот, наверное, что стоил жизни деду Франсуа…
Франсуа долго преследовал добычу и наконец настиг в чаще. Зверь кинулся на охотника. Франсуа встретил его натиск как подобало — приставив рогатину к груди. Удар оказался чудовищный; кабан, пораженный острием под лопатку, свалился замертво, но и Франсуа в тот же самый миг пронзила жестокая боль: его ребра, все еще не зажившие после пытки наковальней, не выдержали.
Поддерживаемый Оруженосцем, он с трудом добрался до Вивре. Ему пришлось две недели проваляться в постели, и к тому же лекарь объявил, что еще несколько месяцев ему придется жить с забинтованной грудью. А прежде чем появится надежда, что Франсуа сможет надеть доспехи и отправиться на войну, должно пройти не меньше года.
Это случилось в середине ноября 1362 года. Для Франсуа началась долгая пора бездеятельности. Чтобы развеяться, он наблюдал за строительством того, что еще надлежало завершить в замке: обводной стены, большого зала и часовни. Он зазвал в замок столько скоморохов, сколько смог отыскать, и с готовностью оказывал гостеприимство каждому путешественнику. От них-то Франсуа и узнавал новости о событиях, в которых сам принять участия не мог.
Начиная с октября дофин Карл стал регентом королевства. Иоанн Добрый полностью оставил наследнику ведение дел в королевстве, чтобы довести до благополучного конца свою давнюю затею с крестовым походом. Для этого король Франции отправился к Папе в Авиньон. А поскольку путь ему преграждали «роты», обнаглевшие после своей победы при Бринье, то его величество избрал для поездки левый берег Соны, который, будучи территорией Германии, пребывал в мире.
В Авиньоне Иоанн был благосклонно принят новоизбранным государем-понтификом Урбаном V, подтвердившим решение своего предшественника, который назвал Иоанна Доброго главным полководцем будущего крестового похода. С этого момента король был всецело поглощен набором войска. Но, к его удивлению, французские рыцари остались глухи к священным призывам…
Франсуа все еще был болен. Ему с трудом давалось дыхание, и он очень быстро уставал. Следуя советам врача, он упражнялся терпеливо и методично: короткие схватки с легким деревянным оружием и длинные прогулки на какой-нибудь смирной лошадке, да и то лишь шагом.
Однако сир де Вивре быстро шел на поправку, и во многом — благодаря Ариетте. Со времени возвращения Франсуа в Вивре они почти не занимались любовью, но в начале 1363 года Ариетта решилась, наконец, перейти к действиям. В своем предприятии она была терпелива, упряма и даже безжалостна. Каждую ночь между супругами разворачивалась неравная схватка. Никогда еще роли победительницы и побежденного, которые они себе присвоили, не были столь очевидны. Глухая к протестам и даже мольбам своего мужа, Ариетта шутя добивалась победы и вовсю наслаждалась ею. Однако мало-помалу и Франсуа открыл у себя второе дыхание, и их усилия даже уравновесились, хотя, как то и было обусловлено заранее, в конце его ожидало неизбежное поражение…
Их супружеское рвение увенчалось чудесным событием: в начале весны Ариетта объявила Франсуа, что беременна. Узнав об этом, он не скрывал радости, но некая тень все же омрачала его чело. Ариетта догадалась о ее причине.
— Успокойтесь. Этот выживет…
— Откуда вы знаете?
— Я поняла предсказание Тифании: Изабелла родилась первой и в нечетный год. Этот ребенок будет третьим, и тоже в нечетный год. Бедняжка Катерина была второй, в тысяча триста шестьдесят втором году…
Франсуа гораздо меньше жены верил такого рода предсказаниям, но, тем не менее, это его успокоило. Хотя одна мысль снова смутила его ум.
— А четвертый ребенок, о нем вы подумали?
— Подумала. Примем Божью волю, какой бы она ни оказалась.
Ариетта приблизилась к Франсуа и улыбнулась:
— Иначе мы должны будем отказаться от любви…
Франсуа написал графу де Танкарвилю и снова предложил ему с супругой стать крестными родителями. Танкарвиль ответил, что на этот раз они будут точно к предусмотренной дате, а именно — к 15 ноября.
В это же время Франсуа впервые заинтересовался их дочерью Изабеллой. В год с половиной она была необыкновенно подвижна и бегала по всему замку. Девочка была похожа на отца: белокурая, с правильным лицом, ничего не унаследовавшая от рыжей масти и дерзких черт Ариетты… Франсуа был весьма удивлен ее поведением: казалось, девочку чрезвычайно привлекало рыцарское снаряжение, ей доставляло несомненное удовольствие гладить руками полированную сталь доспехов; несколько раз она даже порезалась, проведя пальчиком по лезвиям мечей… В конце концов, Франсуа забеспокоился, но Ариетта не разделяла его тревог.
— Просто наша дочь — неудавшийся мальчишка. Ну и что такого? Из таких сорванцов вырастают прекрасные женщины.
— Вы, в самом деле, так думаете?
— У меня самой было полно мальчишеских замашек.
Граф и графиня де Танкарвиль прибыли в Вивре 11 ноября 1363 года, на день святого Мартина. Их крестник появился на свет через неделю, 18 числа, на святого Эда. Как и в предыдущий раз, новость застала Франсуа в часовне.
Витражи были недавно вставлены, и Франсуа молил Людовика Святого и всех святых, чтобы родился мальчик. Если наследник появится в день его заступника Эда, каким рыцарем он станет! С таким покровительством Луи просто обязан быть исключительным воином, героем!
Вошла акушерка с ребенком на руках и объявила:
— Мальчик!
Франсуа бросился к младенцу, схватил на руки и поднял, крикнув, как это сделал когда-то Гильом:
— Мой лев!
Только после этого склонился он над крохотным существом и бросил на него взгляд. И остолбенел, раскрыв рот: его сын ничуть не был на него похож!.. До этого мгновения Франсуа на сей счет просто не задумывался, он был заранее уверен, что Луи будет копией его самого — непременно. Ведь и сам Франсуа был вылитый портрет своего отца Гильома, а тот — деда; казалось, такова воля Божья: чтобы все Вивре, все носители титула, начиная с Эда, походили друг на друга.
Однако Луи стал исключением. Франсуа рассмотрел его поближе, боясь отыскать на маленьком личике что-нибудь куссоновское… Но нет, ничего общего с Жаном или Маргаритой в малыше не было. Вероятно, Луи пошел в родню своей матери, хотя на саму Ариетту он тоже не был похож. В конце концов, Франсуа перестал изводить себя вопросами. Какими бы ни были черты младенца, это его сын, и он должен радоваться!
Крестины устроили пышные. Присутствие королевского шамбеллана и его супруги привлекло в Вивре всю местную знать. Война в Бретани возобновилась; Карл Блуаский и дю Геклен находились в войсках, но зато прибыли их супруги. С великим волнением Франсуа вновь увидел свою крестную, Жанну де Пентьевр, с которой не встречался со времен того самого эпизода с медведем. Как только она явилась в замок, Франсуа тотчас отправился преклонить перед ней колено,
Что касается прекрасной Тифании, то она, как обычно, привлекла к себе всеобщие взгляды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72