Тогда Туссен отказался от борьбы. Сначала он тихонько подхватил, потом взобрался на зубец и запел во весь голос вместе со всеми. Он очень хотел бы остаться оруженосцем Франсуа де Вивре, но он был также одним из них, и от этой борьбы ему никуда не уйти. Туссен запел еще громче. Один в ночи, подкидыш, найденный на ступенях церкви, сын раба и служанки, он отвечал на зов своей стаи…
На следующее утро жаки ушли. Франсуа обнаружил это с отчаянием. Волшебство кончилось. Ему снова приходилось противостоять прежним напастям, прежним злым чарам.
Франсуа собрался в молчании, сжав зубы, до крайности раздраженный. Туссен не перемолвился со своим господином ни единым словом. Роза, исчезнув куда-то ненадолго, вернулась и настояла на том, чтобы Франсуа в последний раз заглянул в ее розарий. Лишь оказавшись там, он понял причину ее настойчивости: на месте пышного красного куста зияла голая стена. Роза подняла с земли сверток из белой ткани и протянула ему. Это и был розовый куст, точнее, то, что от него осталось: корневище и основания веток.
— Возьмите. Я срезала его по всем правилам. Через несколько лет он будет ничуть не меньше.
— Но почему?
— Этот розовый куст — для избранных. Его место рядом с вами. Вы посадите его там, где будет ваше сердце.
— А ваш муж?
— Скажу ему, что он засох в эту зиму. Прощайте, Франсуа…
Франсуа взял подарок с болью в душе и привязал его к седлу. Вот оно, значит, как вышло: за этот малый срок он опустошил сердце Розы… Но ему пришлось признаться себе, что и сам он ранен ею. Кто знает, может, она и стала бы его избранницей, если бы не была уже замужем, а его самого в Англии не ждала бы Ариетта, совершившая ради их любви беспримерный подвиг! Как бы там ни было, он никогда не позабудет Розу де Флёрен. Она открыла ему нечто такое, что таилось между любовью и наслаждением; нечто такое, что могло бы называться блаженством души и счастьем тела. Но он удостоился этих восхитительных мгновений, получил на них право лишь потому, что возвращался на войну. Никогда еще война не казалась ему такой ненавистной! Франсуа вскочил на коня, обернулся, бросил:
— Прощай, Уарда!
И скрылся в пыли.
***
За то время, что Франсуа провел в замке Флёрен, события приняли гораздо больший размах. Внезапность Жакерии ошеломила всех. Крестьяне, хоть и плохо вооруженные, сделались полными хозяевами в сельской местности. В одном только Иль-де-Франсе добычей пламени стало около сотни замков, а их обитатели большей частью были вырезаны. Самый многочисленный отряд жаков под предводительством Гильома Каля хоть и потерпел неудачу под Компьеном и Эрменонвилем, зато взял Сан-Лис и беспрестанно пополнялся за счет более мелких банд.
Этьен Марсель решил поддержать жаков. Правда, он послал своих вооруженных горожан на помощь повстанцам не без некоторых колебаний, но ведь цели, а равно и методы и у них, и у жаков были одни и те же… И все же он удовлетворился лишь тем, что велел разрушить вокруг Парижа поместья ближайших советников дофина, неукоснительно воздерживаясь от любого насилия над их обитателями. Так что его акция осталась чисто символической.
Зато дворянство откликнулось на эти события совсем иначе. Его месть была ужасна. Едва миновал первый миг замешательства, как рыцарство, заставив умолкнуть былые разногласия и обиды, собралось с силами. Первым в драку бросился дофин, вынуждаемый обстоятельствами прекратить блокаду Парижа. Карл Злой, забыв, что он претендент на французскую корону и союзник Этьена Марселя, спешно созвал свои войска, состоявшие наполовину из англичан. И все прочие разрозненные дворяне тоже подняли оружие против жаков. Стихийному крестьянскому выступлению они противопоставили священный союз всего дворянства; кличу «Смерть дворянам» эхом ответил клич «Смерть мужичью!»…
Военный опыт Франсуа был короток, но все же достаточен, чтобы ощутить опасность. И он ощущал ее за каждым кустом, на каждом подворье, на каждом проселке. Это напоминало ему чувство, которое он испытал во время Черной Чумы, покинув замок Вивре на Звездочке. Как и тогда, он оставил замкнутый, защищенный мир, чтобы погрузиться в пучину бури. Время от времени он проезжал через какую-нибудь сожженную деревню. Карательные меры начались. Странно, но Франсуа нигде не видел трупов, кроме тела одной старухи, повешенной на дереве. Должно быть, когда эта местность была опустошена, жаки перебрались в другое место… Франсуа проскакал, таким образом, целый день, постоянно держась начеку. В самом сердце Иль-де-Франса он чувствовал себя будто во вражеской стране.
У Франсуа был план: присоединиться к войску дофина. В последний день своего пребывания в Париже он слышал, что тот стоит лагерем где-то между Мо и Мелёном. Поэтому, покинув Флёрен, Франсуа де Вивре взял направление на юго-восток.
Такой выбор был обусловлен многими причинами. Во-первых, Франсуа собирался примкнуть, наконец, к своему лагерю — лагерю единственной законной власти — и лишь сердился на себя, что не сделал этого раньше. Бездействие во время восстания казалось ему теперь непростительным. Он больше не хотел сражаться в одиночку. И не только потому, что одинокому рыцарю, продвигающемуся через охваченную мятежом местность, грозила большая опасность. Ему не терпелось оказаться под началом полководца, избавиться от личной ответственности. Продолжать и дальше самостоятельно принимать решения в этой смуте казалось ему слишком непосильной ношей.
Передвигаться через опустошенную местность было нелегко. Из-за лесных пожаров приходилось делать большие крюки. Близился вечер, а Франсуа все еще не достиг Мо. Пришлось провести ночь на какой-то заброшенной ферме. Туссен по-прежнему не произнес ни одного слова, Франсуа тоже молчал. Его выводило из себя необъяснимое поведение оруженосца, но он решил не обращать на него внимания.
Они возобновили путь незадолго до рассвета 8 июня 1358 года. День обещал стать таким же жарким, как и предыдущий. Древняя римская дорога, на которую они выбрались, позволила им ехать быстрее. Они пустили коней в галоп. И вот тут, еще до полудня, им повстречался отряд вооруженных копьями рыцарей, человек сорок, в сопровождении конных оруженосцев. Была ли это армия дофина или, по крайней мере, ее авангард?
Франсуа направил коня к головному всаднику. То был видный воин с густой бородой и властным лицом, которое показалось ему смутно знакомым. Франсуа представился. Рыцарь сделал то же самое.
— Я Жан де Гральи, капталь де Бюш. Поезжайте с нами, лишним не будете.
Франсуа вздрогнул: капталь де Бюш, самый грозный из военачальников Черного Принца, тот самый, который своим обходным маневром принес англичанам победу при Пуатье! Да, теперь Франсуа вспомнил, что видел его тогда мельком, вечером после битвы, в палатке принца. Туссен, ехавший подле своего господина, в первый раз за день открыл рот:
— Сперва англичанин, а теперь вот еще и гасконец. Чего только не насмотришься!
Франсуа бросил на него ледяной взгляд. Маленький отряд снова перешел на галоп. Франсуа остался рядом с капталем. Туссен исчез.
— Куда вы направляетесь?
— В Мо. А пока будем молить небеса, чтобы поспеть вовремя. Местные дворяне оставили своих жен на укрепленном рынке города, посчитав, что там они будут в безопасности. Да только жаки об этом прознали и сбежались со всех сторон, как лисы к курятнику. Женщин там, по крайней мере, сотни три, и среди них французские принцессы: супруга, сестра и дочь дофина.
— И нет никого, чтобы их защитить?
— Только десяток копий под началом монсеньора герцога Орлеанского.
Франсуа пришпорил коня. Мысль, что могут быть изнасилованы и убиты знатнейшие дамы Франции, его ужаснула. Довольно долгое время капталь де Бюш скакал рядом, приглядываясь к нему с интересом. Наконец, он произнес:
— Мы возвращаемся из крестового похода против язычников-пруссов. А вы откуда путь держите?
Франсуа взглянул на каптал я. Внешность изобличала в гасконце человека одновременно и жизнерадостного, и жестокого. Капталь де Бюш был самим воплощением того типа рыцарей, остерегаться которых учил его Ангерран, — тех, которые занимаются войной ради удовольствия, добычи и возбуждения, получаемого от битвы, совершенно безразличные к тому, на чьей стороне воевать.
И Франсуа коротко ответил:
— Из Парижа.
— Вы случайно не были при Пуатье?
— Да. Убил там нескольких гасконцев.
— Я припоминаю вас скорее среди пленников.
— Правда. Я не из тех, кто бежит. Может, и вам представится случай испытать это.
Жан де Гральи громко расхохотался и протянул ему руку:
— Вы мне нравитесь, рыцарь. Мы с вами из одного теста. Держите!
Но Франсуа покачал головой:
— Моя рука принадлежит королю и дофину, даже если сегодня я с вами.
Он придержал коня и скоро оказался в самом хвосте отряда, где и обнаружил Туссена, немого, как могила.
***
Укрепленный рынок в Мо являлся, без сомнения, самым своеобразным сооружением в городе. Расположенный на острове, между Марной с севера и каналом с юга, он был вдобавок окружен стеной с толстыми круглыми башнями. Единственным доступом к нему был подъемный мост, переброшенный через реку. Но в отсутствие защитников нападавшие могли окружить остров на лодках и вскарабкаться на стены.
Жан де Гральи и его отряд прибыли в Мо в середине дня. По счастью, жаки туда еще не добрались. На всем скаку рыцари промчались через город, не встретив никакого сопротивления, хотя жители были настроены к ним явно враждебно. Добравшись до берега Марны, они увидели, что мост опускается, и прорвались на рынок.
За ними по пятам мчались жаки, и теперь их крики доносились с противоположного берега. К ним присоединили свои голоса жители Мо, державшиеся заодно с восставшими.
Оказавшись на острове, Франсуа спешился вместе с остальными. Никогда раньше он не видел столько благородных дам одновременно. Никогда не видел и такого отчаяния. Все они окружали их как своих спасителей. Одни касались его доспехов, другие умоляли за себя и своих детей. Вместе с капталем Франсуа прошел сквозь толпу этих женщин, чтобы поклониться Жанне де Бурбон, супруге дофина. Он был поражен взглядом, который она бросила на него. Взгляд боязливый, покорный, почти униженный. Та, что, без сомнения, станет в один прекрасный день королевой Франции, предстала перед ним лишь дрожащей от страха девочкой. Различия рангов более не существовало. Жанна де Бурбон олицетворяла собой слабость, Франсуа де Вивре — силу, защиту и попросту жизнь.
На другом берегу Марны жаки снова принялись петь, но у этой песни не было уже ничего общего с тоскливой мелодией памятной ночи. Это был боевой клич — вопль ненависти. Присутствие такого множества благородных дам заставляло простолюдинов впадать в неистовство. Слова были неразличимы, но самый звук этих голосов не оставлял никакой надежды на пощаду. Осажденные представляли для них желанную возможность расквитаться за все. Доберись до них жаки, и они на себе познали бы всю тяжесть холопского мщения. Те заставили бы их испытать унижения, достойные последнего из рабов, измывались бы над нежными дамами до тех пор, пока сама смерть не прервала бы их муки…
Франсуа поднялся на стены вместе с капталем, герцогом Орлеанским и прочими, составившими импровизированный гарнизон. Вместе они ждали приступа, но тот все не начинался.
***
8 июня 1358 года Жакерия вошла в свою решающую фазу. В нескольких десятках километров от Мо готовилось другое решительное столкновение.
Уже несколько дней Карл Злой во главе тысячи англонаваррских копий преследовал войско Гильома Каля численностью примерно в четыре тысячи человек. Движимые инстинктом, подобно загнанным зверям, Гильом и его люди отступали к своим родным деревням. Когда показалось войско Наваррца, они как раз достигли Мелло.
Завидев врагов, жаки сразу же, без всякого приказа, стали разворачиваться по равнине, готовясь к битве. Гильом Каль пытался воспрепятствовать сражению, объезжая ряды восставших.
— Не надо здесь оставаться, здесь нас всех потопчут! Отойдем лучше к лесу Шантильи, там удобно устраивать засады.
В ответ последовал единодушный отказ:
— Нет! Будем биться здесь. Мы их задавим!
Гильом был один из немногих, имевших полное вооружение. У него был хороший меч и доспехи, снятые с убитого рыцаря. Ударом своего клинка он в щепы разбил оружие ближайшего к нему повстанца — палку с насаженным на нее тесаком:
— Смотрите, что они сделают с нами! Мы вооружены, как оборванцы, а они закованы в железо. Они раздавят нас, словно орех!
Один из жаков, настоящий великан, встал перед вожаком, скрестив руки на груди.
— Не ты ли сам говорил, что видел, как они бежали под Пуатье, словно мыши? Они же трусы! Они от одного нашего вида побегут!
Войско ответило гулом одобрения. Гильом едва добился, чтобы его выслушали.
— Под Пуатье они не побили англичан только потому, что были с ними в тайной дружбе. Но мы-то для них настоящие враги! С нами они будут драться насмерть!
Его уже не слушали. Со всех сторон раздавался один и тот же призыв: «Драться! Драться!» Поскольку другого выхода не было, Гильом Каль приготовился к битве. Он составил два полка, примерно по две тысячи человек каждый. Впереди разместил лучников и арбалетчиков, укрытых за телегами, чтобы помешать атаке противника. На флангах поставил те шесть сотен всадников, которыми располагал, — к несчастью, очень плохо вооруженных, а некоторых и вовсе безо всякого оружия.
Сразу же после этого появилась армия противника.
Завидев ее, жаки высоко подняли свои знамена с лилиями и затрубили в трубы, захваченные в замках. Одновременно с этим они прокричали свой клич: «Монжуа королю! Франция, святой Дени! Смерть дворянам!»
Карл Злой, ехавший во главе, остановился. Он ожидал увидеть шайку босяков, бегущих врассыпную при его появлении, а вместо этого обнаружил хорошо организованную армию, которая к тому же присвоила себе французские лилии и в своем кличе поминала его соперника — короля Иоанна Доброго.
Но Карл Злой мало походил на своего кузена. Тот при всей своей гордости и недальновидности наверняка бросил бы рыцарство в атаку, которая, возможно, разбилась бы о позицию лучников и арбалетчиков. Этот, недаром заслуживший прозвище Злого, предпочитал другое оружие: хитрость и вероломство. Он отправил двоих своих капитанов, Жана де Пикиньи и англичанина Роберта Серкота, вести с Жаками переговоры.
Пикиньи и Серкот подъехали к рядам крестьянского войска и спросили старшего. Гильом Каль выехал навстречу.
— Его величество Карл предлагает вам заключить почетное перемирие. Просим следовать за нами в его шатер.
Перемирие — вот что позволит ему вывести своих людей из-под удара. Но у Гильома Каля имелись опасения.
— Какие гарантии вы даете?
— Слово рыцаря.
Гильом Каль поверил лишь наполовину. Карл Злой со своими войсками, объединившими французов и англичан, был, наверное, самым ненавистным из тех дворян, с которыми сражался Жак-Простак. Но спасение его людей было превыше всего. И Гильом последовал за Жаном де Пикиньи и Робертом Серкотом.
Вместе они достигли наваррского войска. Карл Злой поджидал их. Гильом Каль спешился. Карл смерил его взглядом.
— Значит, ты и есть король? Король жаков?
— Я прибыл заключить перемирие.
— Эти доспехи тебе не к лицу. С каких это пор мужичье стало рядиться в доспехи? Снять их! А его самого заковать в цепи!
У Гильома вырвался крик ярости:
— А ваше слово?
Карл Злой расхохотался:
— Рыцарское слово дают только рыцарю. А ты кто такой?
Гильом Каль попытался бежать, но его схватило множество крепких рук.
— Ты умрешь, король жаков! Но сначала я хочу, чтобы ты увидел, как перебьют твой сброд. Смотри же!
И действительно, битва при Мелло не замедлила начаться. По приказу Карла Наваррского Роберт Серкот и его английские рыцари атаковали левое крыло жаков. Те сразу поняли, что Каль попал в ловушку и больше не вернется. Лишившись своего вождя, они вдруг почувствовали себя потерянными. Ведь это он вселял в них мужество, вел вперед. Он был их душой, умом, совестью…
Конные жаки первыми обратились в бегство. Собственно, только у них и были какие-то шансы спастись. Остальные тоже побежали, пытаясь спрятаться на соседнем поле в высоких хлебах. Жалкое укрытие, откуда рыцари выгоняли их, как кроликов. Началась резня, безжалостная, методичная. К вечеру на равнине Мелло остались лишь тысячи мертвых.
Вместе с Карлом Гильом Каль присутствовал при трагическом конце своих товарищей. Настал последний акт драмы. Наваррец отдал приказ, его люди разожгли огонь, бросили туда железный треножник. Через некоторое время, когда тот раскалился добела, один из солдат вытащил его оттуда щипцами. Карл воскликнул:
— А вот и твоя корона, король жаков!
Перевернутый треножник, из обруча которого торчали три ножки, действительно походил на шутовскую корону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
На следующее утро жаки ушли. Франсуа обнаружил это с отчаянием. Волшебство кончилось. Ему снова приходилось противостоять прежним напастям, прежним злым чарам.
Франсуа собрался в молчании, сжав зубы, до крайности раздраженный. Туссен не перемолвился со своим господином ни единым словом. Роза, исчезнув куда-то ненадолго, вернулась и настояла на том, чтобы Франсуа в последний раз заглянул в ее розарий. Лишь оказавшись там, он понял причину ее настойчивости: на месте пышного красного куста зияла голая стена. Роза подняла с земли сверток из белой ткани и протянула ему. Это и был розовый куст, точнее, то, что от него осталось: корневище и основания веток.
— Возьмите. Я срезала его по всем правилам. Через несколько лет он будет ничуть не меньше.
— Но почему?
— Этот розовый куст — для избранных. Его место рядом с вами. Вы посадите его там, где будет ваше сердце.
— А ваш муж?
— Скажу ему, что он засох в эту зиму. Прощайте, Франсуа…
Франсуа взял подарок с болью в душе и привязал его к седлу. Вот оно, значит, как вышло: за этот малый срок он опустошил сердце Розы… Но ему пришлось признаться себе, что и сам он ранен ею. Кто знает, может, она и стала бы его избранницей, если бы не была уже замужем, а его самого в Англии не ждала бы Ариетта, совершившая ради их любви беспримерный подвиг! Как бы там ни было, он никогда не позабудет Розу де Флёрен. Она открыла ему нечто такое, что таилось между любовью и наслаждением; нечто такое, что могло бы называться блаженством души и счастьем тела. Но он удостоился этих восхитительных мгновений, получил на них право лишь потому, что возвращался на войну. Никогда еще война не казалась ему такой ненавистной! Франсуа вскочил на коня, обернулся, бросил:
— Прощай, Уарда!
И скрылся в пыли.
***
За то время, что Франсуа провел в замке Флёрен, события приняли гораздо больший размах. Внезапность Жакерии ошеломила всех. Крестьяне, хоть и плохо вооруженные, сделались полными хозяевами в сельской местности. В одном только Иль-де-Франсе добычей пламени стало около сотни замков, а их обитатели большей частью были вырезаны. Самый многочисленный отряд жаков под предводительством Гильома Каля хоть и потерпел неудачу под Компьеном и Эрменонвилем, зато взял Сан-Лис и беспрестанно пополнялся за счет более мелких банд.
Этьен Марсель решил поддержать жаков. Правда, он послал своих вооруженных горожан на помощь повстанцам не без некоторых колебаний, но ведь цели, а равно и методы и у них, и у жаков были одни и те же… И все же он удовлетворился лишь тем, что велел разрушить вокруг Парижа поместья ближайших советников дофина, неукоснительно воздерживаясь от любого насилия над их обитателями. Так что его акция осталась чисто символической.
Зато дворянство откликнулось на эти события совсем иначе. Его месть была ужасна. Едва миновал первый миг замешательства, как рыцарство, заставив умолкнуть былые разногласия и обиды, собралось с силами. Первым в драку бросился дофин, вынуждаемый обстоятельствами прекратить блокаду Парижа. Карл Злой, забыв, что он претендент на французскую корону и союзник Этьена Марселя, спешно созвал свои войска, состоявшие наполовину из англичан. И все прочие разрозненные дворяне тоже подняли оружие против жаков. Стихийному крестьянскому выступлению они противопоставили священный союз всего дворянства; кличу «Смерть дворянам» эхом ответил клич «Смерть мужичью!»…
Военный опыт Франсуа был короток, но все же достаточен, чтобы ощутить опасность. И он ощущал ее за каждым кустом, на каждом подворье, на каждом проселке. Это напоминало ему чувство, которое он испытал во время Черной Чумы, покинув замок Вивре на Звездочке. Как и тогда, он оставил замкнутый, защищенный мир, чтобы погрузиться в пучину бури. Время от времени он проезжал через какую-нибудь сожженную деревню. Карательные меры начались. Странно, но Франсуа нигде не видел трупов, кроме тела одной старухи, повешенной на дереве. Должно быть, когда эта местность была опустошена, жаки перебрались в другое место… Франсуа проскакал, таким образом, целый день, постоянно держась начеку. В самом сердце Иль-де-Франса он чувствовал себя будто во вражеской стране.
У Франсуа был план: присоединиться к войску дофина. В последний день своего пребывания в Париже он слышал, что тот стоит лагерем где-то между Мо и Мелёном. Поэтому, покинув Флёрен, Франсуа де Вивре взял направление на юго-восток.
Такой выбор был обусловлен многими причинами. Во-первых, Франсуа собирался примкнуть, наконец, к своему лагерю — лагерю единственной законной власти — и лишь сердился на себя, что не сделал этого раньше. Бездействие во время восстания казалось ему теперь непростительным. Он больше не хотел сражаться в одиночку. И не только потому, что одинокому рыцарю, продвигающемуся через охваченную мятежом местность, грозила большая опасность. Ему не терпелось оказаться под началом полководца, избавиться от личной ответственности. Продолжать и дальше самостоятельно принимать решения в этой смуте казалось ему слишком непосильной ношей.
Передвигаться через опустошенную местность было нелегко. Из-за лесных пожаров приходилось делать большие крюки. Близился вечер, а Франсуа все еще не достиг Мо. Пришлось провести ночь на какой-то заброшенной ферме. Туссен по-прежнему не произнес ни одного слова, Франсуа тоже молчал. Его выводило из себя необъяснимое поведение оруженосца, но он решил не обращать на него внимания.
Они возобновили путь незадолго до рассвета 8 июня 1358 года. День обещал стать таким же жарким, как и предыдущий. Древняя римская дорога, на которую они выбрались, позволила им ехать быстрее. Они пустили коней в галоп. И вот тут, еще до полудня, им повстречался отряд вооруженных копьями рыцарей, человек сорок, в сопровождении конных оруженосцев. Была ли это армия дофина или, по крайней мере, ее авангард?
Франсуа направил коня к головному всаднику. То был видный воин с густой бородой и властным лицом, которое показалось ему смутно знакомым. Франсуа представился. Рыцарь сделал то же самое.
— Я Жан де Гральи, капталь де Бюш. Поезжайте с нами, лишним не будете.
Франсуа вздрогнул: капталь де Бюш, самый грозный из военачальников Черного Принца, тот самый, который своим обходным маневром принес англичанам победу при Пуатье! Да, теперь Франсуа вспомнил, что видел его тогда мельком, вечером после битвы, в палатке принца. Туссен, ехавший подле своего господина, в первый раз за день открыл рот:
— Сперва англичанин, а теперь вот еще и гасконец. Чего только не насмотришься!
Франсуа бросил на него ледяной взгляд. Маленький отряд снова перешел на галоп. Франсуа остался рядом с капталем. Туссен исчез.
— Куда вы направляетесь?
— В Мо. А пока будем молить небеса, чтобы поспеть вовремя. Местные дворяне оставили своих жен на укрепленном рынке города, посчитав, что там они будут в безопасности. Да только жаки об этом прознали и сбежались со всех сторон, как лисы к курятнику. Женщин там, по крайней мере, сотни три, и среди них французские принцессы: супруга, сестра и дочь дофина.
— И нет никого, чтобы их защитить?
— Только десяток копий под началом монсеньора герцога Орлеанского.
Франсуа пришпорил коня. Мысль, что могут быть изнасилованы и убиты знатнейшие дамы Франции, его ужаснула. Довольно долгое время капталь де Бюш скакал рядом, приглядываясь к нему с интересом. Наконец, он произнес:
— Мы возвращаемся из крестового похода против язычников-пруссов. А вы откуда путь держите?
Франсуа взглянул на каптал я. Внешность изобличала в гасконце человека одновременно и жизнерадостного, и жестокого. Капталь де Бюш был самим воплощением того типа рыцарей, остерегаться которых учил его Ангерран, — тех, которые занимаются войной ради удовольствия, добычи и возбуждения, получаемого от битвы, совершенно безразличные к тому, на чьей стороне воевать.
И Франсуа коротко ответил:
— Из Парижа.
— Вы случайно не были при Пуатье?
— Да. Убил там нескольких гасконцев.
— Я припоминаю вас скорее среди пленников.
— Правда. Я не из тех, кто бежит. Может, и вам представится случай испытать это.
Жан де Гральи громко расхохотался и протянул ему руку:
— Вы мне нравитесь, рыцарь. Мы с вами из одного теста. Держите!
Но Франсуа покачал головой:
— Моя рука принадлежит королю и дофину, даже если сегодня я с вами.
Он придержал коня и скоро оказался в самом хвосте отряда, где и обнаружил Туссена, немого, как могила.
***
Укрепленный рынок в Мо являлся, без сомнения, самым своеобразным сооружением в городе. Расположенный на острове, между Марной с севера и каналом с юга, он был вдобавок окружен стеной с толстыми круглыми башнями. Единственным доступом к нему был подъемный мост, переброшенный через реку. Но в отсутствие защитников нападавшие могли окружить остров на лодках и вскарабкаться на стены.
Жан де Гральи и его отряд прибыли в Мо в середине дня. По счастью, жаки туда еще не добрались. На всем скаку рыцари промчались через город, не встретив никакого сопротивления, хотя жители были настроены к ним явно враждебно. Добравшись до берега Марны, они увидели, что мост опускается, и прорвались на рынок.
За ними по пятам мчались жаки, и теперь их крики доносились с противоположного берега. К ним присоединили свои голоса жители Мо, державшиеся заодно с восставшими.
Оказавшись на острове, Франсуа спешился вместе с остальными. Никогда раньше он не видел столько благородных дам одновременно. Никогда не видел и такого отчаяния. Все они окружали их как своих спасителей. Одни касались его доспехов, другие умоляли за себя и своих детей. Вместе с капталем Франсуа прошел сквозь толпу этих женщин, чтобы поклониться Жанне де Бурбон, супруге дофина. Он был поражен взглядом, который она бросила на него. Взгляд боязливый, покорный, почти униженный. Та, что, без сомнения, станет в один прекрасный день королевой Франции, предстала перед ним лишь дрожащей от страха девочкой. Различия рангов более не существовало. Жанна де Бурбон олицетворяла собой слабость, Франсуа де Вивре — силу, защиту и попросту жизнь.
На другом берегу Марны жаки снова принялись петь, но у этой песни не было уже ничего общего с тоскливой мелодией памятной ночи. Это был боевой клич — вопль ненависти. Присутствие такого множества благородных дам заставляло простолюдинов впадать в неистовство. Слова были неразличимы, но самый звук этих голосов не оставлял никакой надежды на пощаду. Осажденные представляли для них желанную возможность расквитаться за все. Доберись до них жаки, и они на себе познали бы всю тяжесть холопского мщения. Те заставили бы их испытать унижения, достойные последнего из рабов, измывались бы над нежными дамами до тех пор, пока сама смерть не прервала бы их муки…
Франсуа поднялся на стены вместе с капталем, герцогом Орлеанским и прочими, составившими импровизированный гарнизон. Вместе они ждали приступа, но тот все не начинался.
***
8 июня 1358 года Жакерия вошла в свою решающую фазу. В нескольких десятках километров от Мо готовилось другое решительное столкновение.
Уже несколько дней Карл Злой во главе тысячи англонаваррских копий преследовал войско Гильома Каля численностью примерно в четыре тысячи человек. Движимые инстинктом, подобно загнанным зверям, Гильом и его люди отступали к своим родным деревням. Когда показалось войско Наваррца, они как раз достигли Мелло.
Завидев врагов, жаки сразу же, без всякого приказа, стали разворачиваться по равнине, готовясь к битве. Гильом Каль пытался воспрепятствовать сражению, объезжая ряды восставших.
— Не надо здесь оставаться, здесь нас всех потопчут! Отойдем лучше к лесу Шантильи, там удобно устраивать засады.
В ответ последовал единодушный отказ:
— Нет! Будем биться здесь. Мы их задавим!
Гильом был один из немногих, имевших полное вооружение. У него был хороший меч и доспехи, снятые с убитого рыцаря. Ударом своего клинка он в щепы разбил оружие ближайшего к нему повстанца — палку с насаженным на нее тесаком:
— Смотрите, что они сделают с нами! Мы вооружены, как оборванцы, а они закованы в железо. Они раздавят нас, словно орех!
Один из жаков, настоящий великан, встал перед вожаком, скрестив руки на груди.
— Не ты ли сам говорил, что видел, как они бежали под Пуатье, словно мыши? Они же трусы! Они от одного нашего вида побегут!
Войско ответило гулом одобрения. Гильом едва добился, чтобы его выслушали.
— Под Пуатье они не побили англичан только потому, что были с ними в тайной дружбе. Но мы-то для них настоящие враги! С нами они будут драться насмерть!
Его уже не слушали. Со всех сторон раздавался один и тот же призыв: «Драться! Драться!» Поскольку другого выхода не было, Гильом Каль приготовился к битве. Он составил два полка, примерно по две тысячи человек каждый. Впереди разместил лучников и арбалетчиков, укрытых за телегами, чтобы помешать атаке противника. На флангах поставил те шесть сотен всадников, которыми располагал, — к несчастью, очень плохо вооруженных, а некоторых и вовсе безо всякого оружия.
Сразу же после этого появилась армия противника.
Завидев ее, жаки высоко подняли свои знамена с лилиями и затрубили в трубы, захваченные в замках. Одновременно с этим они прокричали свой клич: «Монжуа королю! Франция, святой Дени! Смерть дворянам!»
Карл Злой, ехавший во главе, остановился. Он ожидал увидеть шайку босяков, бегущих врассыпную при его появлении, а вместо этого обнаружил хорошо организованную армию, которая к тому же присвоила себе французские лилии и в своем кличе поминала его соперника — короля Иоанна Доброго.
Но Карл Злой мало походил на своего кузена. Тот при всей своей гордости и недальновидности наверняка бросил бы рыцарство в атаку, которая, возможно, разбилась бы о позицию лучников и арбалетчиков. Этот, недаром заслуживший прозвище Злого, предпочитал другое оружие: хитрость и вероломство. Он отправил двоих своих капитанов, Жана де Пикиньи и англичанина Роберта Серкота, вести с Жаками переговоры.
Пикиньи и Серкот подъехали к рядам крестьянского войска и спросили старшего. Гильом Каль выехал навстречу.
— Его величество Карл предлагает вам заключить почетное перемирие. Просим следовать за нами в его шатер.
Перемирие — вот что позволит ему вывести своих людей из-под удара. Но у Гильома Каля имелись опасения.
— Какие гарантии вы даете?
— Слово рыцаря.
Гильом Каль поверил лишь наполовину. Карл Злой со своими войсками, объединившими французов и англичан, был, наверное, самым ненавистным из тех дворян, с которыми сражался Жак-Простак. Но спасение его людей было превыше всего. И Гильом последовал за Жаном де Пикиньи и Робертом Серкотом.
Вместе они достигли наваррского войска. Карл Злой поджидал их. Гильом Каль спешился. Карл смерил его взглядом.
— Значит, ты и есть король? Король жаков?
— Я прибыл заключить перемирие.
— Эти доспехи тебе не к лицу. С каких это пор мужичье стало рядиться в доспехи? Снять их! А его самого заковать в цепи!
У Гильома вырвался крик ярости:
— А ваше слово?
Карл Злой расхохотался:
— Рыцарское слово дают только рыцарю. А ты кто такой?
Гильом Каль попытался бежать, но его схватило множество крепких рук.
— Ты умрешь, король жаков! Но сначала я хочу, чтобы ты увидел, как перебьют твой сброд. Смотри же!
И действительно, битва при Мелло не замедлила начаться. По приказу Карла Наваррского Роберт Серкот и его английские рыцари атаковали левое крыло жаков. Те сразу поняли, что Каль попал в ловушку и больше не вернется. Лишившись своего вождя, они вдруг почувствовали себя потерянными. Ведь это он вселял в них мужество, вел вперед. Он был их душой, умом, совестью…
Конные жаки первыми обратились в бегство. Собственно, только у них и были какие-то шансы спастись. Остальные тоже побежали, пытаясь спрятаться на соседнем поле в высоких хлебах. Жалкое укрытие, откуда рыцари выгоняли их, как кроликов. Началась резня, безжалостная, методичная. К вечеру на равнине Мелло остались лишь тысячи мертвых.
Вместе с Карлом Гильом Каль присутствовал при трагическом конце своих товарищей. Настал последний акт драмы. Наваррец отдал приказ, его люди разожгли огонь, бросили туда железный треножник. Через некоторое время, когда тот раскалился добела, один из солдат вытащил его оттуда щипцами. Карл воскликнул:
— А вот и твоя корона, король жаков!
Перевернутый треножник, из обруча которого торчали три ножки, действительно походил на шутовскую корону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72