Так же выглядела поэтесса Надежда Р
ославлева, да и многие другие, падавшие в кресла, замиравшие в них в отчаян
ной надежде на помощь. Меня настойчиво спрашивали: скоро ли кончится эта
блокада, кончится ли она, не обман ли все заверения в том, что осада будет с
нята? И возьмут ли Мгу? И через сколько дней можно ждать освобождения доро
ги? И, как будто я обо всем этом (чего никто в мире не знает!) могу знать точно
и ясно, ждали от меня исчерпывающих ответов. Сам я убежден, что это освобож
дение придет, но, зная о сроках и фактах столько же, сколько они, видел лишь,
что людям нужно дать хоть кроху бодрости духа, хоть маленькую надежду. И я
говорил не как на митинге, а как дома Ц тихо, спокойно и убедительно, что в
ойна есть война, что дела на фронте хороши, но подвигаются медленнее, чем в
сем нам того хотелось бы, но главное Ц дела хороши. И что Мга взята будет, е
сли не в лоб, то обходом, и дорога откроется, и продовольствие хлынет в гор
од, и все уцелевшие до этого дня, нашедшие в себе силу, и стойкость, и бодрос
ть духа, оправятся, и будут жить, и будут здоровы, и жизнь принесет им и всем
нам еще много хорошего, и главное Ц что Ленинград выдержит, уже выдержал
испытание, ибо взят немцами не был и теперь, для всех ясно, никогда, никогд
а взят не будет!
И приободренные, оживившиеся люди уходили более уверенными шагами.
Я видел радость А. С. Семенова, на которого свалилось несколько благ: карто
чка первой категории, включение в список актива, решение уложить его в ст
ационар, организованный в «Астории», Ц и все, по моему настоянию, выхлопо
танное для него правлением. Без всего этого Семенов умер бы через нескол
ько дней. А вот теперь будет жить, и он сам поверил, что будет жить!
…На моем пути к Союзу писателей снаряд упал на тот угол Кировского и прос
пекта Максима Горького, где я только что прошел.
Вечером, возвращаясь домой после обстрела, я в темноте чуть не наткнулся
на сети спутанных трамвайных проводов, сорванных на протяжении двухсот
метров и превратившихся в неожиданное, опасное заграждение для проходя
щих автомобилей. А дальше при мне хлопнулся навзничь поскользнувшийся м
ужчина. И остался лежать без сознания, распростертый на спине и мимо него
проходили, думая, что он Ц труп. Я подошел к нему, и привел его в чувство, и н
есколько раз поднимал, и он снова валился в снег, как куль, Ц то лицом, то б
оком, то на спину. Это был хороший, еще способный жить, обросший бородой ст
арик рабочий, и я провел с ним, наверное, около часа, успокаивая его, забывш
его названия улиц и куда он идет. «К свояку на завод!» Ц единственное, что
он мог мне ответить. Я втолковывал ему, как идти и где он находится, и он нак
онец кое-как очухался и благодарил меня, «товарища военного», и я предост
авил ему идти дальше, когда увидел, что он больше не упадет.
И добрел домой сам, каждый свой шаг проверяя терпением и волей. Правый бок
причинял мне острую боль, слабость была такая, что перед глазами ходили к
руги, а на левой стороне переносицы я все время видел неуловимую и не суще
ствующую в действительности мушку, которую то и дело стремился смахнуть
рукой, даже тогда, когда понял, что ее нет на самом деле.
…Сейчас Ц ночь. Руки мои застыли. Стучать по ледяным клавишам машинки не
возможно. Тратить горючее для коптилки, в которой капли света не больше г
орошины, Ц неразумное расточительство. Все тело захолодало. Ощущение г
олода кружит голову. Поэтому кончаю запись. Утром надо идти в Союз писате
лей, за пять километров, и затем в Смольный, снова по всем инстанциям.
13 января. 3 часа ночи
Мечта о мытье Ц неосуществима. Каждая спичка Ц драгоценность. Первое, ч
то еще с завтрашнего дня будет выдаваться по карточкам в 1942 году (кроме хле
ба) Ц спички: по четыре коробка на месяц для первой категории, по два Ц дл
я второй и для третьей.
В моем ежедневном пешем пути в Союз писателей Ц от площади Льва Толстог
о, по Кировскому проспекту, через Кировский мост, по набережной Невы до Ли
тейного моста, километров пять, Ц встречаю не больше десятка автомашин.

В сети спутанных, сорванных проводов ночью против мечети попалось неско
лько автомобилей Ц проводами были сорваны с грузовиков люди.
Впрягаясь в сани вместо лошади, воз дров волокут десятка полтора красноа
рмейцев Ц это наблюдаю часто. Скарб, обгорелые доски от сгоревших домов,
покойников завернутых в простыни или ничем не покрытых, волокут, шатаясь
, останавливаясь с раскрытым от короткого дыхания ртом, люди с ввалившим
ися щеками, обострившимися, как у мертвецом, носами, с лицами, цветом похож
ими на пожелтевший (иногда Ц почерневший) пергамент.
Возвращаясь домой через Кировский мост, видел трех умерших при мне на сн
егу (шли, внезапно падали и умирали). И еще несколько валяющихся, жалобно п
ричитающих людей, полумертвых, около которых, на двадцатипятиградусном
морозе, все-таки всегда стояли двое-трое пытавшихся им пособить прохожи
х, чаще всего Ц женщины. Но было ясно, что поднять на ноги лежащих вряд ли у
дастся, тащить их на себе даже самые сердобольные люди не могут (да и куда
тащить?), что если эти люди не найдут в себе сил подняться и добрести до сво
его дома самостоятельно, то жизнь их на этом страшном и ко всему безразли
чном морозе кончена.
…У нас много говорилось о руководящей и организующей роли партии, мы к эт
им словам привыкли как к официальной формуле. Но только тот, кто сейчас, пр
еодолевая смерть, борется, трудится в Ленинграде, только тот, кто сейчас х
одит в бои (вслед за коммунистом Ц п е р в ы м идущим в штыковую атаку), до ко
нца понимает, какая это огромная Ц г л а в н а я Ц сила нашей грядущей побе
ды!
В Ленинграде, на берегу Финского залива, в многочисленных рукавах дельты
Невы, есть много крупных заводов, столь отчетливо просматриваемых немца
ми с их наблюдательных пунктов в Стрельне и в Петергофе, что каждое движе
ние судов, прижавшихся к набережным у этих заводов, кранов и автомашин на
их территории немедленно навлекает на них исступленный артиллерийский
огонь. Но голодные, ослабленные люди в разбитых, вымороженных цехах этих
заводов круглосуточно, непрерывно работают. Об одном из этих заводов мне
известно следующее.
До войны он ремонтировал корабли. С осени из-за нехватки топлива и электр
оэнергии привычная работа завода оказалась немыслимой. Тогда завод был
переключен на производство фугасных бомб Ц самого большого веса, а совс
ем недавно Ц и снарядов для полевых орудий.
Но как производить такие бомбы и снаряды без специальных станков, без ра
зработанной технологии, без тех деталей, какие могут поступить лишь от з
аводов-смежников Большой земли? Да еще без квалифицированных специалис
тов Ц ведь половина рабочих завода сейчас сражается на фронте, а другие
больны, истощены голодом! И нет на заводе топлива, почти нет тока, здания ц
ехов пробиты снарядами, обледенели. На заводе живут и работают физически
слабые девушки да подростки, заменившие мужчин.
Но наши бомбардировщики д о л ж н ы летать, а трехдюймовые пушки д о л ж н ы с
трелять!
Коммунисты и коммунистки, комсомольцы и комсомолки на своих собраниях, п
очтив память умерших за сутки, торжественно клянутся дать фронту продук
цию. За нужными деталями с подвергающихся бомбежке аэродромов вылетают
специальные скоростные самолеты. Заводу передаются станки с вмерзших в
льды кораблей. Технология разрабатывается мерзнущими в подвальных убе
жищах академиками. Чертежи изготовляются инженерами, иным из которых на
д чертежной доской впрыскивают глюкозу. Все Ц кроме достаточных количе
ств хлеба и калорий тепла Ц получает коллектив завода. Девушки с саночк
ами идут по льду, под обстрелом, к минированным полям Угольной гавани, что
бы выломать из-под снега топливо. И сами разбирают на дрова деревянные до
ма. И делают это ночью после двенадцатичасового дневного труда.
Авиабомбы и снаряды, изготовленные Н-ским заводом
После войны, когда этот зав
од вернулся к своей мирной судостроительной работе, я уже могу не зашифр
овывать его названия. Речь идет о Канонерском заводе.
, переоборудованным в наших страшных зимних условиях, летят на враг
а. Я сам подвешивал эти бомбы к самолетам на аэродроме, где недавно был, сг
ружал эти снаряды с грузовика перед блиндажом батальона морской пехоты
… И я думал тогда об о р г а н и з у ю щ е й роли партии.
Я думал еще о том, что и сейчас и в будущем, воспитывая людей, партия станет
прежде всего искоренять в людях четыре качества, лежащие в основе всех н
аблюдаемых мною недостатков, бытующих еще в нашем обществе. Эти четыре к
ита, на которых старый мир еще держится в душах людей, следующие: трусость
, корысть, равнодушие и невежество. Все, что есть плохого в человеке, вырас
тает из этих качеств, взятых порознь или вместе в любых сочетаниях. И тот,
кто хочет стать настоящим коммунистом, должен вытравить в себе именно эт
и четыре качества, в какой бы малой доле они в его существе ни присутствов
али. А тот член партии, который в себе с этими качествами мирится или котор
ый не сознает необходимости искоренения их в себе, Ц тот не подлинный ко
ммунист, тому не место в рядах ленинской партии, возглавляющей ныне свят
ое дело освобождения нашей Родины от фашистских захватчиков…
…Сколько дум передумано бессонным мои, воспаленным мозгом! Сна Ц ни в од
ном глазу. А впереди Ц трудный рабочий день!
Есть хочется Ц нестерпимо!..
15 января. 5 часов утра
Когда шел домой, в девять вечера, Ц огромный пожар, костром, возле Мошков
а переулка. Тушить нечем, воды нет. Мороз Ц градусов под тридцать. Другой
пожар у Ждановской набережной Ц костер, уже догорающий.
В Союзе писателей умерло от голода уже двенадцать человек. Двадцать четы
ре умирают. «Астория» (больница) не работает Ц авария центрального отоп
ления. Приема новых больных пока нет.
Вдова Евгения Панфилова умерла, и ее лицо съели крысы.
В доме писателей на канале Грибоедова Ц в надстройке и нижних этажах Ц
лежат уже тринадцать непохороненных мертвецов. Один Ц неизвестный.
16 января. 5 часов утра
Вчера был в Смольном. Разговор с секретарем обкома партии Шумиловым, с Па
юсовой и другими. Из Смольного добрел до Дома имени Маяковского, созвал з
десь комиссия и полдня ревизовал продовольственную кладовую, она почти
пуста, безотрадна…
Сил добрести домой не было, я заночевал в Доме имени Маяковского, в «казар
ме» аварийной бригады, состоящей из писателей.
17 января. 10 часов 30 минут утра
Я Ц в ТАСС, вторую ночь не ночую дома Ц нет сил дойти.
Информации в ТАСС нет никакой, новостей с фронта нет. Кировский завод пол
учил некий заказ и сделал попытку выполнить его, закладывая и разжигая г
орны вручную и всю работу производя вручную, как в далекие, чуть не доисто
рические времена, когда кузнецы работали без какой бы то ни было техники.

Другой факт Ц заказ конфетной фабрике на конфеты для фронта. Тесто Ц то
ннами Ц месили вручную и воду таскали ведрами, и заказ все-таки выполнил
и.
Рядом с ТАСС, через одно здание, вторые сутки горит многоэтажный дом, тот с
амый, что раньше был разбомблен. Пожары по городу каждый день, их все больш
е, загоревшиеся дома тушить нечем, и они Ц большие, шестиэтажные Ц горят
по двое-трое суток. Пожарные стараются главным образом только отстоять
соседние дома.
18 января. 4 часа утра
Зима 1941/42 года! Ты в Ленинграде раскрыла до глубин души героев и души негодя
ев. Историки будут изучать тебя! Бесчисленными дневниками ленинградцев,
драгоценнейшими уцелевшими документами ты расскажешь им о девушках-ко
мсомолках из бригад МПВО, которые ходят из дома в дом, неся бескорыстную п
омощь людям, таскают ведрами воду из Невы, Фонтанки, Мойки, спасают муку из
горящих пекарен, оставаясь голодными сами; увозят на саночках полумертв
ых людей в больницы… Расскажешь о шоферах, привозящих в Ленинград по Лад
ожской трассе хлеб; о слесарях, отпиливающих на улицах города запалы у пя
тисоткилограммовых невзорвавшихся бомб; о дикторах Радиокомитета, все
гда, что бы ни случилось, остающихся у микрофона; о подростках, что в ледян
ых цехах изготовляют прилипающими к металлу руками пулеметы и автоматы;
о сторожах и дворниках, наборщиках и сиделках, пожарниках и телефонистка
х, милиционерах и композиторах Ц обо всех, чьи исполинские, нечеловечес
кие усилия поддерживают чуть теплящуюся жизнь города-великана! Расскаж
ешь и о мерзавцах, какие крадут продовольственные карточки у покойников
, идут на любые подлости только для того, чтобы ценою жизни других раскорм
ить свое презренное чрево, а мародерах, предателях, трусах и просто-напро
сто об эгоистах, ибо бездушный эгоизм в дни блокады Ленинграда Ц такое ж
е непрощаемое преступление!
Скоро ли, скоро ли прибавят хоть немного продуктов? Мы ждем терпеливо, мы н
е ропщем, не жалуемся. Мы терпим, но терпеть нет уже ну решительно никаких
физических сил. Духом-то мы сильны, но ведь мы умираем от голода!
Так, именно этими словами, говорят женщины в очередях, уборщицы в жактах, у
ченые в библиотеках, шоферы у застывших среди снежных сугробов машин, же
ны командиров, сражающихся на фронте, рабочие, вручную вращающие свои ст
анки. И когда через день-два узнаешь, что этот человек умер, окружавшие ег
о люди тебе рассказывают: эти день-два он работал, он трудился, как мог!
Да будет благословен тот день, который приведет в Ленинград первый поезд
с продовольствием по восстановленным рельсам отбитой у фашистов желез
ной дороги! Этот поезд должен быть украшен цветами. Поездную бригаду его
должно чествовать все население города!
Этот день придет. Он не может не прийти. Мы много, мы долго, мы честно, мы гер
оически ждем его! И мы Ц те, кто останутся в живых, Ц мы, ленинградцы, дожд
емся его.
Скорей бы, скорей!
18 января. 2 часа 30 минут дня
Вчера из ТАСС натощак пошел на Боровую улицу, впервые после того как бомб
а попала в тот дом, где я прожил год до войны. Пошел, чтоб взять мои рукописи
и ценные бумаги литературного архива и привезти их на Петроградскую.
В ледяной квартире несгибающимися от мороза пальцами я перебирал рукоп
иси, наполнил ими мой экспедиционный вьючный ящик Ц ягтан и этот груз Ц
пуда в три весом Ц сволок на саночках до Дома имени Маяковского, больше с
ил не хватило, пришлось оставить там.
А в пути…
На Боровой. Розвальни с грудой трупов Ц распяленных, в своих замерзших о
деждах, невероятно худых, синих, страшных. Скелеты, обтянутые кожей со сле
дами голодных пятен Ц красных и лиловых предсмертных пятен.
На Звенигородской. Против дверей дома Ц восемь трупов, завернутых в тря
пки или одеяла, привязанных веревками к домашним саночкам, скрепленным п
о две штуки в длину. Это из дома выволокли покойников, чтобы («авральной бр
игадой», что ли?) вывезти их на кладбище.
На улице Марата труп истощенного до последнего предела интеллигента, и ш
апка его маховая, отвалившаяся от головы. И неостанавливающиеся прохожи
е. И в двухстах шагах дальше две спешащие, только что выбежавшие из дома же
нщины, на ходу застегивающие шубы; одна Ц с безумным лицом: «Леня мой, Лен
я!» И еще дальше Ц третья женщина: «Леонид Абрамович-то мертвый лежит на
панели!» Ц спокойным тоном, обращаясь к кому-то в парадном.
На проспекте Нахимсона я несколько раз зацепляюсь своими саночками за в
стречные, груженные мертвецами, саночки. И последние из них, на которых, за
вернутые в тряпки, рядом, как короткая и длинная жерди, Ц труп женщины с в
олочащимися по снегу волосами и труп ребенка, судя по размерам Ц лет дес
яти. И я, подгоняемый сзади другими людьми, тянущими санки с мертвецами, ид
у впритык за мертвой головой женщины.
На Володарском. В сторону Литейного моста Ц огромный пятитонный грузов
ик с горой схваченных морозом, похожих на сухой хворост трупов, в той одеж
де, в которой они были подобраны. Трупы не прикрыты ничем.
А кроме того, за этот один только путь мой по городу Ц не меньше сотни вст
речных одиночных трупов на саночках, которые волочат обессиленные родс
твенники умерших, Ц редко в гробах, чаще Ц просто завернутых, запеленат
ых в жидкие одеяла или в тряпки.
А вот радость в глазах двух старух. Им повезло сегодня: прицепили саночки
с покойником к каким-то армейским розвальням, в которые впряжена тощая л
ошадь. Сопровождающие груз красноармейцы, идущие рядом пешком, пожалели
старух, разрешили им это. А груз на розвальнях Ц мешок с фуражом и два-три
ящика с продовольствием для какой-то воинской части.
Или вот Ц тень мужчины. Он несет за пазухой крошечную ребристую собачон
ку (редкость увидеть в городе собачонку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32