А когда вернулся к столу, ему показалось, что склянка словно заискрилась в свете свечей. У Себастьяна возникло подозрение. Отодвинув оба подсвечника подальше, он склонился над пузырьком: жидкость и в самом деле светилась в полумраке, подобно иоахимштальской земле. Обладает ли она такими же свойствами? Из предосторожности Себастьян отнес склянку на книжную полку и снова сел, чтобы продолжить чтение. Когда он попытался разгладить пергамент рукой, тот сломался.
На одном из обломков стало возможным прочитать первые строчки:
«Hic jacet Filius Azoth Mercuriique. Hie atque jacet maxima vis mundi tal nunquam vedit homo. Cave, tu qui id legis, inf erni vel coeli portae rubrata f lamma oculi sui aperit».
Себастьян привлек на помощь все свое знание латыни: «Здесь обретается сын Азота и Меркурия. Здесь обретается также величайшая сила мира, какой человек никогда не видел. Берегись, читающий это, ибо красное пламя его очей отверзает либо врата ада, либо небес, согласно…
Дальше буквы становились почти неразличимыми. Только две-три строчки в самом низу еще можно было кое-как разобрать:
«…Sed aureus verus in anima vera vivit dum se ipsam inducam animum facet…»
«…Но истинное золото живет в истинной душе, ей стоит лишь сделать над собой усилие…»
Истинное золото? А что же тогда является ложным золотом? Может, эта склянка – ключ к трансмутации? Себастьян склонился над подписью и пришел в замешательство: Региомонтанус! Но тот, кто называл себя этим именем, поскольку был родом из Кенигсберга, астроном, математик и алгебраист Иоганн Мюллер, умер два века назад.
Пузырек светился в полутьме.
Формула бросала вызов всякому смыслу: Азот был алхимическим названием ртути, которая по-латыни именовалась mercurius. Как эта красная жидкость могла быть производным от двух одинаковых веществ? Или же Азот обозначал какую-то другую ртуть?
Выходит, Региомонтанус интересовался алхимией? Что такое maxima vis mundi, «величайшая сила мира», вдохновившая Региомонтануса на это ужасное предостережение, если предположить, что это был именно он? Каковы возможности таинственного сына Азота и Меркурия? Как ими воспользоваться?
Себастьян вспомнил о подозрениях Бриджмена касательно умственного равновесия Ньютона: ученый часто вдыхал пары ртути, которые повреждают рассудок. Потом его поразила еще одна параллель: Региомонтанус тоже был астрономом.
Он поднял глаза к окну и откинулся на спинку кресла. В голове теснились вопросы.
Очевидно, Региомонтанус нашел секрет, касающийся трансмутации металлов. Но метод? Метод, великие небеса?
Он склонился над остатками пергамента: больше ничего. Только буроватые следы чернил. Себастьян взял в своем кабинете пробирку с железными опилками и бросил щепоть в стаканчик с винным спиртом. Затем с помощью кисточки помазал им исчезнувшие буквы, надеясь, что они вновь проявятся.
Винный спирт размочил пергамент, сделал его рыхлым и окончательно испортил.
Себастьян разочарованно вздохнул.
Он отправился в комнату Александра послушать дыхание спящего; казалось, оно стало спокойнее. Себастьян взглянул на часы: около двух часов ночи. Наконец отправился спать.
Когда на следующий день Себастьян вернулся в библиотеку, фрагменты пергамента выглядели совсем никуда не годными. Он положил их в одну шкатулку, а пузырек в другую.
Почему нельзя так же поступить и со своими мыслями!
Себастьян еще смотрел на обрывки палимпсеста, когда чьи-то мягкие шаги в комнате заставили его повернуть голову.
Александр. В халате, с трудом передвигающий ноги, но уже улыбающийся, шел навстречу отцу.
– Мне лучше, – объявил юноша, коснувшись руки отца, потом, заметив погубленный пергамент, показал на него пальцем. – Что это?
– Какой-то секрет, избавившийся от материи, – ответил Себастьян, сияя. – Мне тоже лучше, потому что вы поправляетесь.
32. ТРИ КОПЕЙКИ
Как и предсказывал граф Банати, зима 1746 года предоставила тем, кто мог наблюдать за событиями с достаточной высоты, поразительное зрелище.
Генуэзцы возмутились против оккупации и всего за шесть дней, с 5 по 11 декабря 1746 года, выставили австрийцев за дверь. Раздосадованная армия императрицы попыталась было возобновить осаду города, но тщетно. Ее авангард обнаружил движение французских войск под командованием все того же Бель-Иля. О чем Банати, осведомленный из надежных источников, и сообщил Себастьяну.
Дворцовые круги публично выразили сильнейшее раздражение воинственной заносчивостью генуэзцев. Восстать против имперского покровительства – вы только подумайте! Но, как смог заметить Себастьян, в частных разговорах они проявляли гораздо меньше запальчивости. Князь фон Хоэнберг, кичившийся своим знанием французской культуры, даже воскликнул:
– Кой черт понес нас на эти галеры!
Себастьян так и не увидел конца этих перипетий, поскольку с легкой руки Банати отправлялся в свое далекое индийское путешествие, к которому готовился с конца марта. Ему предстояло добраться до Галиции, спуститься по Днестру к турецкому порту Одессе на Черном море, где его будет ждать посланный Засыпкиным проводник, какой-то туркмен; далее он на корабле обогнет Крым и высадится в Ростове, на другом берегу; оттуда по реке Маныч спустится до третьего пункта, Кизляра на Каспийском море, и пересечет это море по диагонали. Остаток путешествия пройдет по суше.
Банати рассчитывал, что на это потребуется около трех недель, а на четвертую, пройдя через афганские долины, Себастьян достигнет Индии.
– Я знаю, что вы превосходный наездник, – заметил ему сардинец. – И не сомневаюсь в вашей способности сориентироваться в незнакомой стране, но Засыпкин предпочитает поберечь ваши силы. Поэтому он велел предупредить царя Холькара, который правит государством Индаур, чтобы тот послал проводника к границам Индии, вам навстречу. Этот царь – наш друг. Ему и тем, кого он вам укажет, вы и доверите ваши донесения.
– Но как этот царь сумеет меня узнать?
– Вероятнее всего, вы прибудете через Пешавар. Такой чужестранец, как вы, и часа не останется незамеченным.
Себастьян понял, что Засыпкин считал его поездку в Индию решенным делом; он был уже не союзником, отныне к нему относились как к подчиненному. Но он скрыл свое недовольство, поскольку путешествие его и самого искушало. Правда, ему оставалось непонятным, как Засыпкин предупредил царя Холькара и почему тот проявит столько заботы о каком-то иностранце. Вероятно, Банати угадал его вопрос.
– Россия граничит с Афганистаном, – пояснил он. – Через эту страну, бывшую Бактриану, идет большая торговля: шелк, пряности, меха, порох, слоновая кость. Так что не удивляйтесь, если встретите в Пешаваре русских купцов. Впрочем, со времени падения мусульманской империи Великих Моголов Индия раздроблена не знаю на сколько царств и княжеств, и все эти мелкие государи ищут себе покровителя, но при этом не хотят, чтобы тот их проглотил. Собственных армий в истинном понимании этого слова у них нет, вот они и обратились к России. Но России пока хватает других забот.
Себастьян довольно долго молчал.
– Могу я взять с собой князя Александра? – спросил он наконец.
– Почему бы и нет? Но учтите, что путешествие будет рискованным и утомительным. Вам самому решать, сможет ли юный князь его выдержать.
В последующие дни особняк на Херренгассе был закрыт, слуги рассчитаны, лошади проданы, а банк предупрежден о долгом отсутствии графа де Сен-Жермена. Ларец с иоахимштальской землей и несколько ценных вещей Себастьян запер в тайник, секрет которого знал только он.
Александр не мог сдержать радости при мысли о путешествии. И его воодушевление передалось Себастьяну: он бы не решился оставить сына одного в Вене на такой долгий срок, который оценивал по меньшей мере в год.
Для Себастьяна путешествие по-настоящему началось в Одессе. Сойдя с Александром на набережную и ожидая, когда выгрузят их дорожные сумки, он увидел, как какой-то человек лет двадцати пяти – двадцати шести проталкивается сквозь толпу хмурых янычар и торговцев в долгополых кафтанах и меховых шапках всевозможных форм – круглых, остроконечных, квадратных или просто бесформенных. Человек двигался прямо к нему.
– Граф Санджерманн? – спросил он по-русски довольно приятным, но глуховатым голосом.
– Это я, – ответил Себастьян, поздравив себя с тем, что не пожалел времени на изучение языка.
Широкая улыбка озарила энергичное усатое лицо молодого человека. Одет он был в длинный темно-коричневый халат и невысокую цилиндрическую шапку, украшенную галуном, из-под которой выбивались прямые непослушные пряди. На боку кинжал, на ногах мягкие кожаные сапоги.
– Позвольте представиться, – поклонившись, сказал он. – Я Исмет Солиманов. Барон Засыпкин прислал меня в ваше распоряжение. Я говорю по-русски, по-турецки, по-туркменски и еще на нескольких языках.
Чтобы не привлекать внимания любопытных ушей к имени Полиболос, Себастьян представил Александра как «князя Александра де Возеля».
Солиманов кликнул двух носильщиков и указал им на багаж путешественников.
– Если угодно последовать за мной, то я нанял для вас место в лучшем караван-сарае города. Но это на некотором расстоянии отсюда и, видите, – он показал на раскинувшийся на холме город, – подъем довольно утомительный. Я нанял также лошадей. Багаж повезут на мулах.
Себастьян согласился, и спустя час они прибыли на место. Хозяин караван-сарая едва обратил внимание на путешественников: в Одессе чего только не видали.
Александр пришел в восторг от хаммама – турецкой бани, – где услужливые колоссы смыли с путешественников соль, а потом умело размяли их и натерли мыльными мочалками. Они вышли оттуда посвежевшими и вполне готовыми для ужина из фаршированных голубей с тушеными баклажанами.
– Уходим отсюда на заре, – объявил им проводник, занявший соседнюю комнату.
В самом деле, в девять часов утра они уже были на борту русского парусника «Благословение Таганрога», а на третий день плавания высадились в Ростове-на-Дону. Очевидно, Солиманов не был расположен прохлаждаться, поскольку, едва они сошли с корабля, повел их дальше по берегу Дона, где они сели на что-то вроде гигантской шаланды. Через несколько дней, спустившись по реке Маныч до Каспия, они прибыли в Кизляр и пересели на другое судно, именовавшееся на сей раз «Крылом святого Андрея». Обоим венским жителям опять пришлось смириться с корабельным меню: вареные овощи и отсыревший хлеб. Чай и кофе на судне заменяла водка, но Себастьян использовал ее, только чтобы добавлять во взятую на борт воду.
Тем не менее Солиманову ничто не портило хорошего настроения. Он ел с отменным аппетитом и по-детски обрадовался, когда Себастьян достал дорожные шахматы, фигурки которых были снабжены маленькими штырьками, вставлявшимися в дырочки посреди клеток. Никакая качка не могла сбросить их с доски. Туркмен оказался достойным соперником Себастьяна и научил многим приемам его сына.
Таким образом, плавание обещало быть приятным. Отъесться Себастьян надеялся в Красноводске, не постояв за ценой.
Кроме причала у подножия крепости, построенной при Петре Великом, да нескольких отнюдь не внушавших зависти домов с бойницами вместо окон, Красноводск вместе с его ближайшими окрестностями сводился к татарско-туркменскому стойбищу. И эти пространства, которые только с изрядной благожелательностью можно было бы назвать улицами, патрулировали хмурые солдаты.
Все трое поужинали в караван-сарае жареным барашком, к жирному запаху которого примешивался не менее одуряющий аромат серой амбры, наполнявший и без того пахучий Красноводск. Но подлинное изумление путешественники испытали, обнаружив отведенные им чертоги: обшарпанные каморки, уже населенные мышами и тараканами; постель состояла из верблюжьей шкуры, брошенной на циновку. Поскольку погода была теплая, Себастьян с Александром предпочли лечь одетыми во дворе, на деревянных скамьях под охраной Солиманова.
«Я знаю величайший секрет в мире, – подумал Себастьян, – и вот как бродяга ворочаюсь на лавке в какой-то богом забытой дыре». Мысль вызвала у него смех. А вспомнив, что когда-то он уже пытался отправиться на Восток за другими секретами, засмеялся еще громче, разбудив Александра. Тот поднял голову и спросил отца, что его так развеселило.
Наконец они заснули.
– А теперь? – не без некоторой иронии спросил утром Себастьян у сокрушенного Солиманова, когда они все втроем позавтракали круглой плоской черной лепешкой и чашкой чая, тоже черного, который по крепости вполне сгодился бы для чистки орудий в кузнице Вулкана; впрочем, это питье служило скорее утренним ополаскиванием зубов.
Себастьян и Александр, отлежавшие себе все бока, были совершенно разбиты, довольно растрепаны и в несвежей до неприличия одежде. Рубашки выглядели ничуть не чище чулок. Что касается обуви, то ее смело можно было выбрасывать.
– Боюсь, граф, нам придется вытерпеть еще несколько испытаний, – сказал Солиманов. – Надо добраться до Амударьи, потому что даже думать нечего пересечь пустыню Каракумы. А река донесет нас почти до Мазар-эль-Шарифа, и оттуда, по одной из афганских долин, мы сможем добраться до Пушапура, где вас будут ждать.
Он наклонился и камешком начертил на земле примитивную карту.
Себастьян изучил ее и спросил:
– Как вы рассчитываете добраться до Ходжейли?
– В кибитке, граф. Это единственное средство доставить ваш багаж, – ответил Солиманов, казавшийся все более смущенным. – Разве что нанять верблюдов, но это будет гораздо дольше.
– Сколько времени займет переход?
– Если в кибитке, то не меньше двадцати дней, учитывая остановки на привал.
Двадцать дней трястись в повозке! Не может быть! О чем думали Засыпкин и Банати в своих удобных кабинетах? Ведь он же забрался в самое никуда. Вернуться тем же путем сейчас было бы ничуть не легче, чем двигаться вперед, но намного унизительней. Александр всматривался в его лицо; за все это время юноша не проронил ни одной жалобы, очевидно считая, что негоже показать себя менее стойким, чем отец. Но он тоже был растерян.
– Когда доберемся до места, будем выглядеть как настоящие оборванцы, – заметил Себастьян.
– Граф, – заявил Солиманов, – при караван-сарае есть баня. Она не такая изысканная, как в Одессе, но, в конце концов, там можно помыться. Если позволите, я бы вам еще предложил одеться по-нашему. Будет удобнее в пути.
Себастьян и сам уже об этом подумывал.
– Пока вы будете в бане, – продолжил Солиманов, – я могу купить вам одежду.
Себастьян кивнул и достал из кошелька три золотые монеты. Солиманов рассмеялся. Такой суммы, объяснил он, хватит, чтобы одеть несколько семей. Проводник взял одну монету и ушел.
В напоминающей ад парильне при прачечной, где жар поддерживался пылающим углем, в обществе людей с бледными телами и черными лицами, выскочивших, казалось, из самого чрева земли, Себастьян и Александр, сидя голышом, ждали своего проводника и надеялись, что их доверие не будет обмануто. Взгляды, которых они удостоились, когда вошли сюда, словно Данте и Вергилий в седьмой круг ада, не слишком-то их успокоили, но все же они изобразили непринужденность. Бутылки на лавках, принесенные с собой другими купальщиками, если к ним приложимо это слово, свидетельствовали о том, что трезвость здешней клиентуры была весьма относительной. Себастьян не сводил глаз со своего кинжала, шпаги и кошелька; два первых предмета послужили бы защите его самого и его сына в случае стычки, а что касается третьего, то он позволил бы им выпутаться даже в растерзанной одежде.
Какой-то толстощекий здоровяк с повязанным на пузе полотенцем, обильно потеющий, неуклюже приблизился к ним на медвежьих ногах, смерил взглядом и обратился по-русски:
– Вы откуда?
– Из цивилизованных мест, – ответил насмешливо Себастьян. – А вы?
– Из гарнизона. Я здешний комендант. Капитан Астахов. Мочи уже нет терпеть собственный запах. Куда направляетесь?
– В Индию, – ответил Себастьян, заметив про себя, что хоть у кого-то тут есть некоторый нюх.
– Значит, собираетесь пройти через Афганистан?
Себастьян кивнул. Незнакомец выразил удивление, если не недоверчивость.
– Охрана у вас есть?
– А разве нужна охрана, чтобы пересечь Афганистан? – спросил Себастьян.
Тут военный громогласно расхохотался.
– Да легче через преисподнюю пройти, чем без вооруженной охраны через Афганистан. Там же сплошь разбойничьи шайки!
Александр не понимал по-русски, но по выражению лица Себастьяна понял, что тот услышал что-то досадное.
– Сами-то вы вооружены? – спросил Астахов.
Себастьян показал на свою шпагу. Русский сочувственно вздохнул.
– Я граф де Сен-Жермен, а этот молодой человек – князь Полиболос, – сказал Себастьян. – Как же, по-вашему, можно пересечь Афганистан?
Астахов наморщил лоб, глядя на своего собеседника.
– Где вы откопали того туркмена, которого я видел недавно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
На одном из обломков стало возможным прочитать первые строчки:
«Hic jacet Filius Azoth Mercuriique. Hie atque jacet maxima vis mundi tal nunquam vedit homo. Cave, tu qui id legis, inf erni vel coeli portae rubrata f lamma oculi sui aperit».
Себастьян привлек на помощь все свое знание латыни: «Здесь обретается сын Азота и Меркурия. Здесь обретается также величайшая сила мира, какой человек никогда не видел. Берегись, читающий это, ибо красное пламя его очей отверзает либо врата ада, либо небес, согласно…
Дальше буквы становились почти неразличимыми. Только две-три строчки в самом низу еще можно было кое-как разобрать:
«…Sed aureus verus in anima vera vivit dum se ipsam inducam animum facet…»
«…Но истинное золото живет в истинной душе, ей стоит лишь сделать над собой усилие…»
Истинное золото? А что же тогда является ложным золотом? Может, эта склянка – ключ к трансмутации? Себастьян склонился над подписью и пришел в замешательство: Региомонтанус! Но тот, кто называл себя этим именем, поскольку был родом из Кенигсберга, астроном, математик и алгебраист Иоганн Мюллер, умер два века назад.
Пузырек светился в полутьме.
Формула бросала вызов всякому смыслу: Азот был алхимическим названием ртути, которая по-латыни именовалась mercurius. Как эта красная жидкость могла быть производным от двух одинаковых веществ? Или же Азот обозначал какую-то другую ртуть?
Выходит, Региомонтанус интересовался алхимией? Что такое maxima vis mundi, «величайшая сила мира», вдохновившая Региомонтануса на это ужасное предостережение, если предположить, что это был именно он? Каковы возможности таинственного сына Азота и Меркурия? Как ими воспользоваться?
Себастьян вспомнил о подозрениях Бриджмена касательно умственного равновесия Ньютона: ученый часто вдыхал пары ртути, которые повреждают рассудок. Потом его поразила еще одна параллель: Региомонтанус тоже был астрономом.
Он поднял глаза к окну и откинулся на спинку кресла. В голове теснились вопросы.
Очевидно, Региомонтанус нашел секрет, касающийся трансмутации металлов. Но метод? Метод, великие небеса?
Он склонился над остатками пергамента: больше ничего. Только буроватые следы чернил. Себастьян взял в своем кабинете пробирку с железными опилками и бросил щепоть в стаканчик с винным спиртом. Затем с помощью кисточки помазал им исчезнувшие буквы, надеясь, что они вновь проявятся.
Винный спирт размочил пергамент, сделал его рыхлым и окончательно испортил.
Себастьян разочарованно вздохнул.
Он отправился в комнату Александра послушать дыхание спящего; казалось, оно стало спокойнее. Себастьян взглянул на часы: около двух часов ночи. Наконец отправился спать.
Когда на следующий день Себастьян вернулся в библиотеку, фрагменты пергамента выглядели совсем никуда не годными. Он положил их в одну шкатулку, а пузырек в другую.
Почему нельзя так же поступить и со своими мыслями!
Себастьян еще смотрел на обрывки палимпсеста, когда чьи-то мягкие шаги в комнате заставили его повернуть голову.
Александр. В халате, с трудом передвигающий ноги, но уже улыбающийся, шел навстречу отцу.
– Мне лучше, – объявил юноша, коснувшись руки отца, потом, заметив погубленный пергамент, показал на него пальцем. – Что это?
– Какой-то секрет, избавившийся от материи, – ответил Себастьян, сияя. – Мне тоже лучше, потому что вы поправляетесь.
32. ТРИ КОПЕЙКИ
Как и предсказывал граф Банати, зима 1746 года предоставила тем, кто мог наблюдать за событиями с достаточной высоты, поразительное зрелище.
Генуэзцы возмутились против оккупации и всего за шесть дней, с 5 по 11 декабря 1746 года, выставили австрийцев за дверь. Раздосадованная армия императрицы попыталась было возобновить осаду города, но тщетно. Ее авангард обнаружил движение французских войск под командованием все того же Бель-Иля. О чем Банати, осведомленный из надежных источников, и сообщил Себастьяну.
Дворцовые круги публично выразили сильнейшее раздражение воинственной заносчивостью генуэзцев. Восстать против имперского покровительства – вы только подумайте! Но, как смог заметить Себастьян, в частных разговорах они проявляли гораздо меньше запальчивости. Князь фон Хоэнберг, кичившийся своим знанием французской культуры, даже воскликнул:
– Кой черт понес нас на эти галеры!
Себастьян так и не увидел конца этих перипетий, поскольку с легкой руки Банати отправлялся в свое далекое индийское путешествие, к которому готовился с конца марта. Ему предстояло добраться до Галиции, спуститься по Днестру к турецкому порту Одессе на Черном море, где его будет ждать посланный Засыпкиным проводник, какой-то туркмен; далее он на корабле обогнет Крым и высадится в Ростове, на другом берегу; оттуда по реке Маныч спустится до третьего пункта, Кизляра на Каспийском море, и пересечет это море по диагонали. Остаток путешествия пройдет по суше.
Банати рассчитывал, что на это потребуется около трех недель, а на четвертую, пройдя через афганские долины, Себастьян достигнет Индии.
– Я знаю, что вы превосходный наездник, – заметил ему сардинец. – И не сомневаюсь в вашей способности сориентироваться в незнакомой стране, но Засыпкин предпочитает поберечь ваши силы. Поэтому он велел предупредить царя Холькара, который правит государством Индаур, чтобы тот послал проводника к границам Индии, вам навстречу. Этот царь – наш друг. Ему и тем, кого он вам укажет, вы и доверите ваши донесения.
– Но как этот царь сумеет меня узнать?
– Вероятнее всего, вы прибудете через Пешавар. Такой чужестранец, как вы, и часа не останется незамеченным.
Себастьян понял, что Засыпкин считал его поездку в Индию решенным делом; он был уже не союзником, отныне к нему относились как к подчиненному. Но он скрыл свое недовольство, поскольку путешествие его и самого искушало. Правда, ему оставалось непонятным, как Засыпкин предупредил царя Холькара и почему тот проявит столько заботы о каком-то иностранце. Вероятно, Банати угадал его вопрос.
– Россия граничит с Афганистаном, – пояснил он. – Через эту страну, бывшую Бактриану, идет большая торговля: шелк, пряности, меха, порох, слоновая кость. Так что не удивляйтесь, если встретите в Пешаваре русских купцов. Впрочем, со времени падения мусульманской империи Великих Моголов Индия раздроблена не знаю на сколько царств и княжеств, и все эти мелкие государи ищут себе покровителя, но при этом не хотят, чтобы тот их проглотил. Собственных армий в истинном понимании этого слова у них нет, вот они и обратились к России. Но России пока хватает других забот.
Себастьян довольно долго молчал.
– Могу я взять с собой князя Александра? – спросил он наконец.
– Почему бы и нет? Но учтите, что путешествие будет рискованным и утомительным. Вам самому решать, сможет ли юный князь его выдержать.
В последующие дни особняк на Херренгассе был закрыт, слуги рассчитаны, лошади проданы, а банк предупрежден о долгом отсутствии графа де Сен-Жермена. Ларец с иоахимштальской землей и несколько ценных вещей Себастьян запер в тайник, секрет которого знал только он.
Александр не мог сдержать радости при мысли о путешествии. И его воодушевление передалось Себастьяну: он бы не решился оставить сына одного в Вене на такой долгий срок, который оценивал по меньшей мере в год.
Для Себастьяна путешествие по-настоящему началось в Одессе. Сойдя с Александром на набережную и ожидая, когда выгрузят их дорожные сумки, он увидел, как какой-то человек лет двадцати пяти – двадцати шести проталкивается сквозь толпу хмурых янычар и торговцев в долгополых кафтанах и меховых шапках всевозможных форм – круглых, остроконечных, квадратных или просто бесформенных. Человек двигался прямо к нему.
– Граф Санджерманн? – спросил он по-русски довольно приятным, но глуховатым голосом.
– Это я, – ответил Себастьян, поздравив себя с тем, что не пожалел времени на изучение языка.
Широкая улыбка озарила энергичное усатое лицо молодого человека. Одет он был в длинный темно-коричневый халат и невысокую цилиндрическую шапку, украшенную галуном, из-под которой выбивались прямые непослушные пряди. На боку кинжал, на ногах мягкие кожаные сапоги.
– Позвольте представиться, – поклонившись, сказал он. – Я Исмет Солиманов. Барон Засыпкин прислал меня в ваше распоряжение. Я говорю по-русски, по-турецки, по-туркменски и еще на нескольких языках.
Чтобы не привлекать внимания любопытных ушей к имени Полиболос, Себастьян представил Александра как «князя Александра де Возеля».
Солиманов кликнул двух носильщиков и указал им на багаж путешественников.
– Если угодно последовать за мной, то я нанял для вас место в лучшем караван-сарае города. Но это на некотором расстоянии отсюда и, видите, – он показал на раскинувшийся на холме город, – подъем довольно утомительный. Я нанял также лошадей. Багаж повезут на мулах.
Себастьян согласился, и спустя час они прибыли на место. Хозяин караван-сарая едва обратил внимание на путешественников: в Одессе чего только не видали.
Александр пришел в восторг от хаммама – турецкой бани, – где услужливые колоссы смыли с путешественников соль, а потом умело размяли их и натерли мыльными мочалками. Они вышли оттуда посвежевшими и вполне готовыми для ужина из фаршированных голубей с тушеными баклажанами.
– Уходим отсюда на заре, – объявил им проводник, занявший соседнюю комнату.
В самом деле, в девять часов утра они уже были на борту русского парусника «Благословение Таганрога», а на третий день плавания высадились в Ростове-на-Дону. Очевидно, Солиманов не был расположен прохлаждаться, поскольку, едва они сошли с корабля, повел их дальше по берегу Дона, где они сели на что-то вроде гигантской шаланды. Через несколько дней, спустившись по реке Маныч до Каспия, они прибыли в Кизляр и пересели на другое судно, именовавшееся на сей раз «Крылом святого Андрея». Обоим венским жителям опять пришлось смириться с корабельным меню: вареные овощи и отсыревший хлеб. Чай и кофе на судне заменяла водка, но Себастьян использовал ее, только чтобы добавлять во взятую на борт воду.
Тем не менее Солиманову ничто не портило хорошего настроения. Он ел с отменным аппетитом и по-детски обрадовался, когда Себастьян достал дорожные шахматы, фигурки которых были снабжены маленькими штырьками, вставлявшимися в дырочки посреди клеток. Никакая качка не могла сбросить их с доски. Туркмен оказался достойным соперником Себастьяна и научил многим приемам его сына.
Таким образом, плавание обещало быть приятным. Отъесться Себастьян надеялся в Красноводске, не постояв за ценой.
Кроме причала у подножия крепости, построенной при Петре Великом, да нескольких отнюдь не внушавших зависти домов с бойницами вместо окон, Красноводск вместе с его ближайшими окрестностями сводился к татарско-туркменскому стойбищу. И эти пространства, которые только с изрядной благожелательностью можно было бы назвать улицами, патрулировали хмурые солдаты.
Все трое поужинали в караван-сарае жареным барашком, к жирному запаху которого примешивался не менее одуряющий аромат серой амбры, наполнявший и без того пахучий Красноводск. Но подлинное изумление путешественники испытали, обнаружив отведенные им чертоги: обшарпанные каморки, уже населенные мышами и тараканами; постель состояла из верблюжьей шкуры, брошенной на циновку. Поскольку погода была теплая, Себастьян с Александром предпочли лечь одетыми во дворе, на деревянных скамьях под охраной Солиманова.
«Я знаю величайший секрет в мире, – подумал Себастьян, – и вот как бродяга ворочаюсь на лавке в какой-то богом забытой дыре». Мысль вызвала у него смех. А вспомнив, что когда-то он уже пытался отправиться на Восток за другими секретами, засмеялся еще громче, разбудив Александра. Тот поднял голову и спросил отца, что его так развеселило.
Наконец они заснули.
– А теперь? – не без некоторой иронии спросил утром Себастьян у сокрушенного Солиманова, когда они все втроем позавтракали круглой плоской черной лепешкой и чашкой чая, тоже черного, который по крепости вполне сгодился бы для чистки орудий в кузнице Вулкана; впрочем, это питье служило скорее утренним ополаскиванием зубов.
Себастьян и Александр, отлежавшие себе все бока, были совершенно разбиты, довольно растрепаны и в несвежей до неприличия одежде. Рубашки выглядели ничуть не чище чулок. Что касается обуви, то ее смело можно было выбрасывать.
– Боюсь, граф, нам придется вытерпеть еще несколько испытаний, – сказал Солиманов. – Надо добраться до Амударьи, потому что даже думать нечего пересечь пустыню Каракумы. А река донесет нас почти до Мазар-эль-Шарифа, и оттуда, по одной из афганских долин, мы сможем добраться до Пушапура, где вас будут ждать.
Он наклонился и камешком начертил на земле примитивную карту.
Себастьян изучил ее и спросил:
– Как вы рассчитываете добраться до Ходжейли?
– В кибитке, граф. Это единственное средство доставить ваш багаж, – ответил Солиманов, казавшийся все более смущенным. – Разве что нанять верблюдов, но это будет гораздо дольше.
– Сколько времени займет переход?
– Если в кибитке, то не меньше двадцати дней, учитывая остановки на привал.
Двадцать дней трястись в повозке! Не может быть! О чем думали Засыпкин и Банати в своих удобных кабинетах? Ведь он же забрался в самое никуда. Вернуться тем же путем сейчас было бы ничуть не легче, чем двигаться вперед, но намного унизительней. Александр всматривался в его лицо; за все это время юноша не проронил ни одной жалобы, очевидно считая, что негоже показать себя менее стойким, чем отец. Но он тоже был растерян.
– Когда доберемся до места, будем выглядеть как настоящие оборванцы, – заметил Себастьян.
– Граф, – заявил Солиманов, – при караван-сарае есть баня. Она не такая изысканная, как в Одессе, но, в конце концов, там можно помыться. Если позволите, я бы вам еще предложил одеться по-нашему. Будет удобнее в пути.
Себастьян и сам уже об этом подумывал.
– Пока вы будете в бане, – продолжил Солиманов, – я могу купить вам одежду.
Себастьян кивнул и достал из кошелька три золотые монеты. Солиманов рассмеялся. Такой суммы, объяснил он, хватит, чтобы одеть несколько семей. Проводник взял одну монету и ушел.
В напоминающей ад парильне при прачечной, где жар поддерживался пылающим углем, в обществе людей с бледными телами и черными лицами, выскочивших, казалось, из самого чрева земли, Себастьян и Александр, сидя голышом, ждали своего проводника и надеялись, что их доверие не будет обмануто. Взгляды, которых они удостоились, когда вошли сюда, словно Данте и Вергилий в седьмой круг ада, не слишком-то их успокоили, но все же они изобразили непринужденность. Бутылки на лавках, принесенные с собой другими купальщиками, если к ним приложимо это слово, свидетельствовали о том, что трезвость здешней клиентуры была весьма относительной. Себастьян не сводил глаз со своего кинжала, шпаги и кошелька; два первых предмета послужили бы защите его самого и его сына в случае стычки, а что касается третьего, то он позволил бы им выпутаться даже в растерзанной одежде.
Какой-то толстощекий здоровяк с повязанным на пузе полотенцем, обильно потеющий, неуклюже приблизился к ним на медвежьих ногах, смерил взглядом и обратился по-русски:
– Вы откуда?
– Из цивилизованных мест, – ответил насмешливо Себастьян. – А вы?
– Из гарнизона. Я здешний комендант. Капитан Астахов. Мочи уже нет терпеть собственный запах. Куда направляетесь?
– В Индию, – ответил Себастьян, заметив про себя, что хоть у кого-то тут есть некоторый нюх.
– Значит, собираетесь пройти через Афганистан?
Себастьян кивнул. Незнакомец выразил удивление, если не недоверчивость.
– Охрана у вас есть?
– А разве нужна охрана, чтобы пересечь Афганистан? – спросил Себастьян.
Тут военный громогласно расхохотался.
– Да легче через преисподнюю пройти, чем без вооруженной охраны через Афганистан. Там же сплошь разбойничьи шайки!
Александр не понимал по-русски, но по выражению лица Себастьяна понял, что тот услышал что-то досадное.
– Сами-то вы вооружены? – спросил Астахов.
Себастьян показал на свою шпагу. Русский сочувственно вздохнул.
– Я граф де Сен-Жермен, а этот молодой человек – князь Полиболос, – сказал Себастьян. – Как же, по-вашему, можно пересечь Афганистан?
Астахов наморщил лоб, глядя на своего собеседника.
– Где вы откопали того туркмена, которого я видел недавно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44